Текст книги "Сыроежки, или Кораблекрушение"

Ксения Драгунская
Сыроежки, или Кораблекрушение
Маленькая повесть (можно использовать как литературный сценарий для художественного фильма)

Действующие лица:

Главные роли

Человек

Аня

Амаранта

Роли второго плана

Саня-Лисапед

Мама Ани

Толя-Тормоз

Эпизоды

Родня Амаранты

Милиционеры

Тетка на крыльце

Прохожий парень

1

Берег белый, бескрайний – берег озера, а озеро не замерзло. Никого на берегу, потому что утро, вчера был Новый год, и на снегу – новогодний пестрый сор, мандариновые корки, фантики, бутылки и обгоревшие петарды.

На ржавых, покривившихся качелях девочка сидит, качается медленно, потому что качели ей малы, и ноги в сапожках задевают за снег. Девочка смотрит на озеро и не замечает, что по снегу пробирается другая девочка. Идет долго. Садится на соседние качели. Обе смотрят на озеро и качаются вразнобой.

Первая. Ты откуда?

Вторая. Приехала.

Первая. На Новый год?

Вторая. Нет.

Первая. С родителями?

Вторая. Так… Просто…

Помолчали. Качели скрипят.

Первая. Ну, что?

Вторая. Ничего.

Первая вытягивает руку из рукава. На запястье – кожаный шнурок с несколькими крупными, темно-прозрачными бусинами.

Первая. У тебя цело еще?

Вторая тоже вытягивает руку. И у нее на запястье – такой же шнурок с бусинами.

Первая. А у меня порвалось однажды. На физре, прикинь? Когда в волейбол играли. Я – собирать. А все бегают, как эти… Руки мне оттоптали. Собрала.

Опять помолчали.

Первая. Что, совсем ничего?

Вторая. Угу.

Первая. Снится?

Вторая. Иногда.

Первая. И мне.

Берег белый, пустой, праздничный сор и озеро вдали.

Новый год вчера.

2

Лето. Утро. Но уже поздно. Так бывает. Окно кухни раскрыто в солнечный, щебечущий сад, на столе стынет завтрак.

– Аня! Аня!! Аня!!! – наслаждаясь растущим раздражением, зовет женщина в шортах.

Откуда-то сверху слышится «счас», шлепанье тапочек, шаги по лестнице, и в дверях кухни появляется лохматая, теплая, утренняя девочка двенадцати лет. Улыбается.

– Доброе утро, – с выражением говорит мама.

– Доброе утро!

– Долго это будет продолжаться? Сколько можно валяться в постели? Двенадцатый час…

– Там передача была про Австралию, – начинает рассказывать девочка. – Представляешь, оказывается, толстые лори – они совсем не толстые. У них лапки с присосками, чтобы удобнее лазать, а когда они рождаются…

– Завтракать немедленно, – перебивает мама.

Девочка хочет сесть за стол, но мама спрашивает:

– А умыться не хочешь?

Умывшись, с мокрыми волосами, девочка принимается завтракать. Ест омлет, размешивает сахар в чашке, думает о своем. Чай расплескивается. Мама смотрит. Дочь – длинная, нескладная, ничуть не похожая на маму, совсем другая, не такая, не та, которую ждали.

– Аня, у тебя тапочки дырявые. Большой палец торчит.

Девочка шевелит большим пальцем, скидывает тапок.

– Они мне малы.

– Малы!… Опять малы! «Сколько можно расти?» – с досадой думает мама и продолжает: – Между прочим, ты вчера сказала, что идешь к Серовой и что вы будете у нее, а вас там не было…

– Мы щенков смотреть ходили, – говорит девочка. – Там у одной девчонки с заводских дач спаниелиха ощенилась. Такие милые! Белые с пятнышками. Спят кучкой и пахнут так…

– Не ври, Аня, – мудрым, всезнающим и словно усталым от своего всезнания голосом говорит мама. – Не пытайся меня обмануть. Я твоя мать, твой самый близкий друг, я должна все знать, и я всегда все узнаю.

– Я не вру, – Аня растерялась и обиделась.

– Я-то знаю, что вы были под мостом. Знаю я эти ваши посиделочки.

– Почему, когда говоришь правду, никто не верит? – удивилась Аня.

– Не умничай. Ешь уже наконец. Другие девочки встают рано, делают зарядку, аккуратные, подтянутые. Вот Маша Тендрякова – с утра встанет, сделает зарядку, примет душ, оденется нарядно и идет полоть огород. Или французским занимается. Что ты вздыхаешь?

– Так… Просто…

– Просто – это не ответ, дорогая моя. И не сутулься. Надо делать зарядку. Будешь стройная и красивая, как Маша Тендрякова. Как другие хорошие девочки. А если будешь поздно вставать и сутулиться – из тебя ничего не выйдет. Ешь, пожалуйста. Пойми, Аня, на тебя просто противно смотреть. Что ты там носом шмыгаешь? Кроме меня тебе никто не скажет правды. Только я. Потому что я, твоя мама, твой самый лучший и близкий друг. Ешь уже, в конце концов. Перестань хлюпать носом. Аня! Аня, ты куда?..

3

Она старалась не плакать, изо всех сил пыталась дышать ровно, но воздух – утренний, вкусный, лесной – никак не проглатывается, комками застревает в горле, через дырку в заборе, до перекрестка, мимо водокачки, еще чуть-чуть, и толкаешь висящую криво калитку, ветки шиповника и жасмина переплелись над лохматой тропинкой, одичавший сад, старый дом, тайное укрытие, приют, кров.

Нет, в дом не надо, совсем ни к чему ступать на провалившийся пол веранды, там пахнет сырой темнотой из пустого проема двери. Лучше вот так – по сосне, знакомые, верные толстые ветки, и на прогретый солнцем балкон, в чудесное, хромоногое кресло…

Забравшись с ногами в хромое кресло на балконе старого дома, Аня разрешает себе заплакать, но слышит звяканье ложечки в чашке. По комнате кто-то ходит.

– Дядька!!!

В халате. Кофе пьет и все вокруг разглядывает. Аня встает с кресла от удивления. А дядька увидел ее и совсем не удивился. Улыбается и кланяется.

Дядька. Здравствуйте.

Аня молчит. Ей еще никто так не кланялся. А дядька разговаривает с ней, как будто знает ее давным-давно.

Дядька. Кошмар, да? Полный разгром! Придется, конечно, повозиться, да и денег надо… Тут одного бруса, по самым скромным подсчетам… Ладно, справлюсь! Слава Богу, не безрукий…

Аня. Вы что, здесь жить будете?

Дядька. Уже живу. Смешно, правда – у-жэ-жы-ву? Это по-французски, что ли?

Аня молча начинает уходить с балкона – берется за ветку, перекидывает ногу через перила и оборачивается.

Аня. Вы кто вообще такой? Вы откуда взялись? Здесь никто не живет! Это называется – Старый Дом. Сюда никто не приходит, кроме меня. Это мое место. На всякие случаи. Мое секретное место!

Дядька смотрит на лохматую девочку в пижаме и перестает прихлебывать кофе. Аня заметила, что он заметил, что она плакала. А дядька говорит очень серьезно.

Дядька. Послушайте. Извините, я не знал. Я, честное слово, не знал. Но, понимаете… Можно, я тут поживу? Я тихо, и починю заодно… Понимаете… Просто… Мне сейчас больше некуда идти. Так вышло…

Дядька переводит дыхание.

Дядька. Вот и сказал. Самому себе сказать боялся, что мне идти некуда, а теперь вроде легче стало…

Аня (хмуро и после паузы). Ладно. Живите. Я понимаю.

Дядька. Правда? Спасибо! Я так и думал, что вы поймете.

Аня разглядывает его.

Дядька. Ну, давайте завтракать, что ли? Вы в пижаме, я в халате, значит, завтракать надо. У меня ватрушки, на станции купил.

Аня. Не хочу.

Дядька. Уже завтракали?

Аня. Да… нет… Не хочу.

Дядька. Что же?

Аня. Так…

Аня смотрит, как вкусно дядька ест, и тоже берет ватрушку. Едят молча. Аня отряхивает руки и наскоро допивает чай.

Аня. Спасибо. Было жутко вкусно.

Дядька. Приходите еще? Придете? Беседовать будем. А то скучно одному…

Аня. Вы приехали на поезде?

Дядька. На автобусе, на поезде, на метро, на автобусе опять, на самолете, на маршрутке, опять на метро, на поезде, потом на автобусе снова, еще раз на поезде и пешком через лес.

Аня. Значит, издалека?

Дядька. Угу.

Аня. И что у вас там, вдалеке? Кто вас оттуда выгнал? Почему вам некуда идти?

Дядька. Так… просто…

Аня (изумлена). Просто?!

Дядька. Да. Просто.

Аня. Понятно. А моя мама говорит, что просто – это не ответ.

Дядька. А маме своей передайте, что во время еды нельзя вести воспитательные беседы. Вредно для здоровья. Так считает старшая няня принца Нази Хашана и принцессы Аммо Нириенды.

Аня. А эта няня – она кто?

Дядька. Она – это я.

Аня. Ну да… Врете?

Дядька. Почему, когда говоришь правду, тебе никто не верит?

4

Поселок – полудачный, полудеревенский, стоит на горе, за поселком леса и поля, узкоколейка, другие деревни и поселки, а под горой – озеро, оно большое, над озером всегда облака, а вдоль берега санаторий, пляж, лодочные станции.

В поселке целых три магазина. Один самый-распресамый, двухэтажный, там и продукты, и одежда, и электрические чайники.

Рядом с магазином, на травке – пластмассовые столики под зонтиками «Соса-Соlа», прямо как в настоящем кафе.

Магазин покрашен в ярко-сиреневый цвет. Над дверью буквы из лампочек: ИЧП СЕРОВА О.Н.

В открытое окно продаются штучные товары и пиво.

Маленькая, коренастая женщина приглядывает, как парень лет двадцати, стоя на железной раздвижной лестнице окутывает гирляндой из лампочек старую березу, под которой расположились пластмассовые столики.

– Давай вон выше тоже забрось… Левей, левей давай…

Подъезжает «пятерка», у заднего стекла которой лежат милицейские фуражки. Это местные милиционеры.

Выходит парень помоложе:

– Во, дизайн! – дивится он и говорит в открытое окно: – Алусик, две «Балтики».

Мужик постарше спрашивает из машины:

– Что, Николавна, в Турцию, что ли, съездила, красоты насмотрелась?

– Так точно, – сдержанно отвечает коренастая женщина.

Парень помоложе открывает пиво – бутылку о бутылку, отхлебывает с наслаждением:

– Эх, хороша жизнь…

– На озеро? – спрашивает Николавна.

– Угу.

– Правильно, – без улыбки одобряет Николавна. – Отдыхать надо, а то работа трудоемкая.

– У нас не работа, а служба, – поправил старший милиционер, и они уехали.

– «Служба»… – неприязненно повторила Николавна и принялась дальше руководить украшением дерева. – Теперь давай под низом тоже распространи, чтобы все охвачено…

Из раскрытого окна за процессом наблюдает молодая продавщица, карикатурно похожая на всех красоток с обложек глянцевых журналов, накрашенная до такой степени, что разглядеть настоящие черты ее лица просто невозможно.

На велосипеде типа «Украина» подъезжает здоровый дядька бомжеватого вида. Улыбается, кланяется, говорит неразборчиво.

– Здравствуй, Саня, – приветливо отвечает ему Николавна. – Алк, там сосиськи просроченные, отдай ему. Вот, Саня, сосиськи, малехо просроченные, кошкам своим скормишь, а прокипятишь получше, горчички погуще положишь, так и сам поешь…

Мимо магазина проезжает на старом-престаром, с выгнутой рамой, велосипеде человек из заброшенного дома, и все перестают разговаривать, смотрят ему вслед.

5

Человек, приехавший последней «кукушкой», пересекший сосновый лес на закате, прошагавший по опустевшей, вечерней улице поселка, тайком проникший в заросший сад…

Принимается за дела, жгет тряпье и рухлядь, заполночь сидит у костра, а наутро, кое-как починив старый, громоздкий, с выгнутой рамой велосипед, привозит белила, краски и валики.

Человек белит стены и потолок…

И когда окна и пол вымыты до блеска, и в комнате пахнет краской, и садом, и чем-то хорошим, пахнет, что все будет хорошо, человек осторожно, босиком перешагивая пятна влаги на полу, приносит картину и прилаживает ее на пустой белой стене.

А что там, на картине?

Непонятно.

Лесная сине-зеленая чаща, пронизанная солнечным светом, или море, или небо?..

6

Девочка Аня заглядывает в дверной проем и видит, как человек ставит на пол большую глиняную вазу с цветами, словно дарит картине цветы, и склоняет голову, кланяясь непонятной картине, и долго стоит, опустив голову, и молчит.

Аня тихо-тихо смотрит на него. Человек оборачивается и спрашивает рассеянно и хмуро:

– Девочка, тебе кого?

7

В саду развешена по веревкам старая одежда – мундиры, длинные платья и шали.

Аня идет по лохматой тропинке сада.

Человек догоняет ее.

– Постойте! Послушайте! Я же вас ждал, что вы чай пить придете…

Человек обгоняет Аню и садится перед ней на корточки.

– Я просто задумался… И не сообразил… Это со мной бывает, не сердитесь… Ну вы же тоже иногда задумываетесь… Простите меня, пожалуйста.

Аня смотрит на него. Странно смотреть сверху вниз на дядьку, сидящего перед тобой на корточках, глядящего на тебя виновато и тревожно.

А еще у него маленький шрам на щеке, борода и бусы, кожаный шнурок с крестиком, дырявая майка без рукавов, из-под майки торчит шерсть, как у всех дядек.

– Ну хотите, бороду мне выдерните. Жалко, конечно, растил, поливал, в зеленый цвет мечтал покрасить… – поднял бороду кверху и зажмурился.

В саду ветер, и странная одежда качается на веревках. Чайка вскрикивает, пролетая над садом.

– Вы кто? Парень или дядька?

– Я-то?… – и задумался.

Так и не решил.

Пожал плечами и спросил:

– Так что же – прощаете вы меня или нет?

– Ладно.

– Спасибо! – дядька пожал ей руку, взял за руку, чуть сжал и тут же отпустил. Горячие пальцы. – Я очень надеялся, что вы меня простите. Но все же боялся – вдруг нет? – он выпрямился.

– А вы всех на «вы» называете?

– Нет, в общем-то. Привык просто, пока с принцами нянчился. Принцев же положено – на «вы».

– Врете? – спросила Аня.

– Почему? Точно, на «вы». Положено.

– Вообще, про принцев? Врете?

– Нет, – он улыбнулся. – Я уже давно не вру. Раньше врал, а теперь нет. Я вам фотографию покажу. И шпага есть у меня.

– Шпага?

– Ну да. Наградная. Папенька их, король, шпагу пожаловал на прощанье, за добрую службу. Ох и намучился я с этой каркалыкой, пока тащил… и смех и грех…

Аня смеется.

8

Вдвоем идут по улицам поселка.

Аня рассказывает.

– Это водокачка, она уже старая. Ее все время чинить хотят, деньги собирают, а потом девают куда-то. Это клуб, только он сгорел. А жалко, дискотеки были. Теперь только в санатории дискотеки, у озера, по пятницам и субботам. Санаторий военные купили, там все сосны побелили.

Бомжеватый Саня около мусорных контейнеров вертит в больших ручищах и пристально рассматривает выброшенный кем-то торшер шестидесятых годов.

– Это Саня-Лисапед. С велосипедом все время потому что. Он дурак. То ли родился такой, то ли в армии побили. Вы его не бойтесь, он добрый. Его дачница одна наняла за десять рублей котят топить, так он их к себе домой принес, в старой ушанке поселил, из пипетки выкармливал… Тут друзья у меня – Чика, Лиза с Егором. Дачники. С местными мне не разрешают. Они по вечерам под мостом собираются, курят, пиво пьют. Мама боится. Мне из местных только с Амарашкой разрешают. У них семья такая – никто не пьет, у тетки свой магазин, «ИЧП СЕРОВА». Она хорошая, Амарашка, только простая, как веник. С ней на танцах никто танцевать не хочет.

– Почему?

– А у нее бородавки. Уже чего только не перепробовали, и мази всякие, и заговоры, даже в Москву возили, в институт красоты, лазером прижигали, представляете? А они – опять. Тут я живу. Вон Толя в шезлонге загорает. Мамин бойфренд. Толя – страшный тормоз. Ну, я пойду? Мне еще на скрипке заниматься надо.

9

Анина мама с балкона смотрит, что Аня с кем-то разговаривает. Начинает беспокоиться. Придирчиво вглядывается – кто там?

10

– А что маяк? – спросил человек. – Нашли?

– Какой маяк?

– Ууууууууу, – протянул человек. – Ты тут давно живешь-то?

– Меня в пять месяцев первый раз привезли, – обиделась Аня. – Я тут каждое лето живу.

– В детстве я тоже жил тут каждое лето, – сказал человек. – И мы всей гурьбой искали старый маяк, который остался после того, как море ушло.

– Какое море?

– Соленое. Цвета морской волны.

Аня не понимает.

– Раньше на этом месте вместо лесов и болот и полей было море. Потом оно ушло. Осталось озеро. Озеро – часть бывшего моря.

Аня недоверчиво молчит.

– Ты думаешь, почему этот поселок так называется?

– Кораблево?

– По-настоящему не Кораблево, а Корабелово. Да хоть бы и Кораблево, все равно ясно, что это про корабли. Потому что раньше, во времена моря, по берегам жили корабелы – те, кто строил корабли.

Аня молчит. Думает.

– Тут в каждом дворе, у всех – лодки. Почему?

– Так озеро же!

– Озеро – где? Под горой. А лодки у всех. Потому что люди знают, что здесь было море и что оно еще может вернуться. Только они никому не говорят об этом. Даже друг другу… В детстве мы искали старый маяк…

– Не нашли?

– Нет. Но теперь я буду искать.

– А можно, я тоже?

11

Аня поднимается на крылечко своего дома. Мама выходит навстречу:

– Пятнадцать минут! Ты уже пятнадцать минут должна быть с инструментом!

Аня неохотно вынимает из футляра скрипку, ставит ноты на пюпитр.

– Это кто? Ты с кем разговаривала?

– Зануда какой-то, – равнодушно и хмуро отвечает Аня.

– Как можно так говорить о взрослом человеке? – праведное негодование.

– А чего он пристал? Я фантик от жвачки выбросила, так он полчаса лекцию читал – о вреде жвачки и об охране природы.

– И правильно сделал! Наконец-то тут стали нормальные люди появляться.

Мама повернулась спиной, чтобы уходить, и Аня с удовольствием показала маминой спине язык.

12

Вечер. Сумерки в саду. Горит свет на террасе. Человек пьет чай. Пар от чашки с чаем.

Человек листает толстую, большую книгу со старинными буквами. Надпись на обложке: «Кораблевождение и его астрономические особенности».

Шорох в саду. Человек вглядывается в темный сад.

Саня-Лисапед ходит по саду, деловито снимая с веревок одежду.

– Уродились нынче свитера и рубашки… – сказал человек.

Саня испугался, кинул ворох одежды на землю, метнулся к дырке в заборе.

– Ничего, можно, – сказал человек. – Бери, если надо. Правда, бери…

Робко улыбаясь, Саня подобрал одежду.

– Ты, я вижу, парень хозяйственный, толковый, – похвалил человек. – Приходи ко мне помогать, дом чинить. Дел невпроворот, а одному несподручно.

13

Утро. Туман от травы. Аня и человек идут на поиски старого маяка. Входят в мусорный, чахлый, истоптанный перелесок, переходят по досточкам ручей в овражке, поднимаются в гору, идут через поле… Прячутся под деревом от дождя…

14

Толстый вязаный свитер до того велик Ане, что смотрится, как платье. Аня греет руки о большую глиняную чашку с чаем. Ходит по дому, разглядывает.

Кругом ремонт. Только в белой комнате порядок – пустота и цветы под непонятной зеленой картиной.

– А это что нарисовано?

– А что ты видишь?

– Море. Или нет – небо… Вообще-то здорово похоже на лес. И на город, если отсюда смотреть…

Человек улыбается.

– И море, и небо, и лес… И город, и музыка… Точно! Человек, который картину эту нарисовал, очень все это любил.

– Какой человек?

– Хороший очень. Сумасшедший. Смешной. Да нет его уже на свете… Ну, дружочек мой чудесный, прошу к столу. Славный сегодня денек – новолуние, ветер юго-восточный, значит, бороду можно не пылесосить, а надо есть жареные креветки в банановом соусе. В таких маленьких приморских поселках, как наш, непременно надо есть жареных креветок, в тихую жаркую погоду. Итак, Анна! Мне было очень приятно начать поиски старого маяка не в одиночку, а с тобой. Ты молодец! Из тебя получится отличный путешественник и мореход. На память о нашем первом дне поисков я дарю тебе… Вот, смотри… Надеюсь, тебе понравится.

Человек положил перед Аней узкую бархатную коробочку. Аня открыла. В коробочке – ажурные перчатки с перламутровыми пуговками и такой же веер.

– Откуда у тебя это? – спросила Аня.

– Это уже у тебя, а не у меня.

Аня надела перчатки.

– Ура, подошло, подошло! – человек засмеялся от радости и захлопал в ладоши.

– Ты вообще откуда взялся? – спросила Аня, глядя то на свои руки в перчатках, то на веер, то на человека.

Он не ответил.

– Я таких, как ты, еще никогда не видела. Ты совсем не такой, как все взрослые… – и, не умея сдержать счастливой и нежной улыбки: – Ты такой хороший…

Человек опечалился.

– Я плохой, – серьезно сказал он. – Я очень плохой.

15

Саня-Лисапед помогает человеку по хозяйству. Вдвоем пилят на станке доски, и белые стружки летят.

Вдвоем едят картошку в мундирах, запивают молоком. Саня что-то рассказывает, низкий голос, невнятное гудение, жестикулирует ручищами, и человек понимает его.

– Не горюй, – утешает он. – Забудь. Зачем тебе такая дура? Ты еще вон молодой совсем… Поживи, оглядись… А девушек на свете много, успеешь еще…

Саня кивает со вздохом.

16

Аня дома. Она занимается музыкой – плохо играет на скрипке.

Толя-Тормоз, сидящий с журналом в шезлонге, вздыхает и оглядывается на дом с тоскливой досадой.

17

Под мостом через узкую речку сидит Аня с подружкой Амарантой – коренастой девочкой с грубоватым лицом.

Амаранта смотрит на свои ладони. Потом на тыльные стороны.

– Проходят? Проходят, правда же?

– Ну да, в общем-то, – нерешительно говорит Аня. – Ты мазь-то мажешь, которую у экстрасенса купили?

– Мажу, – уныло сказала Амаранта.

– Ты лягушек в руки не брала? Говорят, от лягушек бородавки бывают.

– Говорят еще, бородавки у тех вырастают, кто одно место трогает, – поделилась Амаранта.

– Да? – Аня испугалась. – А ты что, трогаешь?

– Да нет, – неуверенно сказала девочка.

– Пошли? – Аня встала. – Мне до семи разрешили.

Они вышли из-под моста на дорогу.

Навстречу Саня-Лисапед идет, велосипед катит, улыбается девочкам приветливо. На Сане – отличная лайковая куртка.