Текст книги "До боли смешно. Скелеты в шкафу и в карьере молодого земского врача"

В полях

Направо от землемера тянулась темная, замерзшая равнина, без конца и края…

А. П. Чехов. Пересолил

Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…

И. Ильф, Е. Петров. Золотой теленок

Выезды в соседние села и деревни – неотъемлемая часть работы земского врача. Они могли быть к пациентам на дом для осмотра, коррекции лечения или подтверждения диагноза, установленного медико-социальной экспертизой. А могли быть и коллективными. В этом случае лучшие представители профессии, точнее, те, кто не был в отпуске или отгуле, отправлялись в один из населенных пунктов для проведения выездной диспансеризации населения.

В связи с тем, что район, где находилась больница, был большим и географически широко раскинулся на плодородной земле, каждый выезд становился ярким событием.

После одного из них у меня осталась вырезка из местной газеты, где между колонками «Жилищная реформа в регионе» и «Лучшие сорта свеклы» была напечатана статья о необходимости лечиться и обследоваться. И на фото я выполняла на мобильном аппарате УЗИ пациенту. Тот был весел и свеж, я – сосредоточенна и серьезна. Все как на агитационных плакатах 1919 года. Эта вырезка до сих пор хранится у бабули в шкатулке.

Особенно живописными были именно коллективные выезды. В селах накануне печатали объявления, что едут врачи. Однако никакая печатная листовка не сравнится со скучающей пенсионеркой. Информация от нее распространялась как лесной пожар, со скоростью ветра. При этом не всегда первоначальная версия совпадала с финальной. К утру возле местного фельдшерско-акушерского пункта собирались люди, точно не знавшие, кто едет: медики, проверяющие с райцентра или работники Водоканала, чтобы заменить трубы. Но на всякий случай приходили все, кто мог ходить. С запросами и требованиями. Почти каждый выписывал их на бумагу. Списки составлялись заранее, подробно, чтобы ничего не упустить и не забыть. Сидя на приеме и зачитывая по пятому кругу, что болит, очередной дед уходил в пространные рассуждения о неурожае и причинах развала Советского Союза, перемежая жалобами на больные колени и бессонницу.

Обычно фельдшерско-акушерский пункт представляет из себя одноэтажный дом с несколькими комнатами. Там ежедневно работал местный фельдшер, который не только знал всех по имени, но и помнил, у кого, что и когда болело, когда кому пора делать плановое УЗИ, выписывать льготные лекарства или почему от доярки Зины муж ушел. В ФАПы в первую очередь обращались местные, если со здоровьем что-то не так.

Пациенты приезжали кто на чем: на новых и старых машинах, мотоциклах с колясками, тракторах, комбайнах, телегах, на велосипедах – и даже приходили пешком.

Наблюдая парковку местного транспорта, можно было проследить промышленную революцию в России и переход от ручного сельскохозяйственного труда к машинному, а также развитие автомобилестроения в стране не хуже Музея автотранспорта.

Разместившись в нескольких комнатах, бригада врачей начинала осматривать страждущих. Пациенты перемещались хаотично, порой возвращаясь к предыдущему врачу, чтобы вспомнить название препарата или продолжить красочный рассказ, как покалывание в мизинце левой ноги перемещается на безымянный, с указанием локализации, степени покалывания и времени с точностью до секунды.

Длилось это целый день, с перерывом на обед. И к концу, осмотрев всех желающих, врачи уезжали домой, чтобы через несколько недель повторить это в другой деревне или селе.

Удивительно красива природа средней полосы России. Широкие реки с меловыми отвесными берегами, зеленые озера с яркими цветущими кувшинками, желтые, бесконечные поля пшеницы, уходящие за горизонт.

Цивилизация видна была почти везде: газ, электричество, магазины и ларьки с огромными надписями «Пиво есть», чтобы у проезжавших не осталось сомнений в ассортименте. Даже местные представители одомашненной фауны отличались завидным разнообразием. Становилось понятно, что жители района N – тонкие эстеты. Несколько раз встречались маленькие пони с длинной блестящей гривой, кудрявые бараны

с рогами, изогнутыми на манер спиральных конусов. Но самыми необычными были длинноухие козы, жившие почти в каждом дворе. Родиной их является Ближний Восток, и массовое распространение в районе N так и осталось для меня загадкой. Привыкшие лазить по горам и деревьям, они нередко забирались на кузов нашего уазика, чем вызывали у водителя состояние аффекта. Жертвой их аппетита становились все выпирающие и блестящие части нашего автомобиля, а также бумаги, опрометчиво оставленные мной на крыльце очередного дома.

Но так не везде. Чем дальше от районного центра, тем реже встречались крупные населенные пункты; отдаленные хутора и села отличались первобытностью и уникальностью. Деревянное зодчество потеряло актуальность в практическом плане, а там резные ставни, наличники, портики и карнизы наводили на меланхолические мысли.

Порой единственным признаком цивилизации являлась асфальтированная дорога, уходящая за горизонт. Можно было бесконечно медитативно вглядываться в даль, если бы не дорога, которая порой соперничала по количеству ям с полосой препятствий на трассе Париж – Дакар. Вестибулярный аппарат бил тревогу, передвигаться я могла, лишь высунув голову в окно, независимо от времени года и осадков, падающих сверху и снизу из-под колеса «буханки».

Особенно занимательным был один выезд к пациенту на дом для осмотра. Стояла ранняя весна, дорога заняла больше часа, и чем сильнее мы приближались к конечному пункту назначения, тем малозаметнее становились следы асфальтированной дороги, и под конец остались одни воспоминания и надежды, что здесь она когда-нибудь появится вновь.

Пациентом был мужчина средних лет после тяжелейшего инсульта, последний год не встававший с кровати. Требовалось скорректировать лечение, чтобы оно принесло хоть малейшее облегчение. Несмотря на неблагоприятный прогноз и тяжелую реабилитацию, в этот раз появилась легкая динамика и надежда на восстановление двигательных функций ноги и руки. Воодушевившись, я провела у него больше времени, чем планировала, и забыла о надвигающемся ливне, о котором всю дорогу причитал водитель. Сам он несколько раз заходил в комнату, выразительно делал круглые глаза и уходил. Наконец я решила возвращаться в больницу.

Когда живешь в большом городе, с отлаженной ливневой канализацией, при сильном дожде максимум, чего стоит опасаться, – промокнуть до нитки. Находясь на природе, вдали от ближайшей вышки сотовой связи, начинаешь ценить возможность быстро и безболезненно попасть домой.

Водитель предложил сократить путь через поля, ожидая, что мы успеем до грозового фронта и быстрее вернемся в больницу. И когда до дороги оставалось пятьсот метров, машина погрязла в том самом, воспетом поэтами и писателями, плодородном черноземе.

С каждой минутой дорога теряла первоначальный облик и превращалась в блестящую бесконечную лужу. Водитель терзал коробку передач, заставляя двигатель надрывно хрипеть. Машину качало из стороны в сторону, вонь от выхлопной трубы заполонила салон, глаза начали слезиться. Уазик стоял на месте.

Вокруг все потемнело, гроза усилилась, всполохи молний высвечивали асфальтированную дорогу вдалеке. Пару раз чихнув, двигатель заглох. Наступила тишина.

– У меня деда молнией убило, – решил разрядить обстановку водитель.

И пошел на дорогу вызывать помощь. Дождь лил стеной, шумно стуча по металлической крыше. Водителя не было больше часа – за это время я успела вспомнить все, что знала о молниях, почерпнутое на уроках физики. А также сакральные знания из городских легенд и баек.

Только приехавший через пару часов местный тракторист смог вытащить несчастную «буханку». К этому моменту был уничтожен выданный водителю заботливой женой обед, я знала все последние новости села, а также подробности смерти деда. Как выяснилось при детальном изучении вопроса, сгубила его все-таки не молния, а тяга к алкоголю и ночные купания в реке. Причем спустя одиннадцать лет после той самой молнии.

Шампанское

То, что кажется иному человеку раем,

для другого будет просто нездоровым образом жизни.

В. Пелевин. П5: прощальные песни политических пигмеев Пиндостана

Человеческое здоровье хрупкое, как хрустальная ваза. В Древнем мире укус комара и несчастная бактерия могли стать причиной смерти целых городов. Мор косил население нещадно. Не помогали ни заговоры, ни чудодейственные отвары, ни принадлежность к монархии.

С веками ситуация изменилась, но болеть продолжают все. Поэтому в районную поликлинику города N обращались все социальные группы: и те, у кого основными болезнями были порча или запой, и те, кто лечился в лучших клиниках Израиля и Швейцарии. Когда настигает внезапная болезнь – выбора не остается ни у кого.

Как я рассказывала ранее, район находился в получасе езды от города, был самым большим и богатым. Не зря в свое время дворяне и представители царской династии выбрали его для постройки своих усадеб и дворцов.

В настоящее время сохранились самые красивые и вычурные, такие как усадьба Веневитинова, близкого друга семьи Пушкиных, дворец Ольги Ольденбургской, родной сестры императора Николая II, и дача губернатора.

Дворец Романовых до сих пор впечатляет своей красотой и изысканностью. Выполненный из красного кирпича в стиле неоготики, дворцовый комплекс состоит из центрального дома, дома для слуг и конюшни. Рядом расположены остатки цехов сахарного завода и «Паровой фабрики конфет и шоколада Ее Императорского Высочества Евгении Максимилиановны Ольденбургской». Там выпускали шоколад до 1907 года. До сих пор долгожители района рассказывают, мечтательно закатив глаза, о вкусе «того самого шоколада», хранившегося в семьях годами. И погружаются в воспоминания минут на сорок, описывая ощущения каждого вкусового сосочка.

Возможно, именно поэтому сильные мира сего выбрали данный район для дач и загородных домов. Теннисные корты, вертолетные площадки, яхт-клубы – там были представлены все тренды комфортной жизни.

Раньше пробки собирались из карет, сейчас – из телег и люксовых автомобилей.

Сам район располагает огромными возможностями для комфортного проживания и времяпрепровождения. Благодаря теплому климату и плодородной почве широкое распространение получили поля для гольфа. Ровные, зеленые луга, перемежающиеся с пролеском, привлекли любителей конных прогулок. Широкие реки и озера облюбовали владельцы яхт и катеров. А холмы и высокие склоны оккупировали лыжники-экстремалы. Количество травм в течение года не меняется, только способы их получения.

Поэтому «кряканье» и звуки сирены около приемного отделения были рядовым явлением. Лишь меня, стоящую на крыльце с кружкой кофе, и охранника в будке в этот раз немного взбудоражили.

На территорию больницы на полном ходу влетели четыре тонированных «гелендвагена» с включенными проблесковыми маячками. Охранник выскочил на улицу и на всякий случай отдал честь. С визгом машины остановились у входа полукругом, оттуда выскочили серьезные мужчины в черных костюмах, солнцезащитных очках и кинулись открывать заднюю дверь одной из машин.

Оттуда стремительно вышел высокий, поджарый мужчина средних лет, с тревожным выражением на лице и легкой патиной загара. Она появляется от частого нахождения рядом с океаном и близости к большим деньгам.

На руках он вынес миниатюрную женщину, и процессия двинулась в сторону входа. Дежурные медсестры всегда готовы к оперативному оказанию помощи, в приемном отделении все оборудование компактно расположено под рукой.

Женщину принесли в смотровую, положили на кушетку, и начался сумбурный рассказ супруга о произошедшем.

Накануне в коттеджном поселке была крупная вечеринка: то ли свадьба, то ли похороны. Гуляли всеми соседями в лучших традициях купеческой России XIX века: с цыганами, медведями и фейерверками. С годовым бюджетом небольшого города центрального региона, со всеми излишествами и развлечениями, вызывающими желчную зависть у жителей соседнего хутора. Все длилось до глубокой ночи.

А утром она на смогла самостоятельно встать с постели, лицо и рука онемели, в глазах стоял туман.

Пациентка была очень красивая! Той естественной красотой, которая достигается филигранной работой пластических хирургов, косметологов, спортивных тренеров и диетологов.

Нет сомнений, что организм любого человека предсказуемо реагирует на переутомление, алкоголь и смену часовых поясов.

Исключив самое острое – сосудистую катастрофу, экзотические заболевания – и перебрав остальные варианты, мы смогли помочь.

Быстро проведенная дезинтоксикация, капельницы с витаминами, микроэлементами – и уже через три часа пациентка улыбалась, рассказывала о вчерашнем вечере и показывала фотографии.

В это время охранники стояли по стойке смирно, как оловянные солдатики, следя за входом в смотровую, заполнив собой коридор приемного отделения. На невиданное зрелище стянулись посмотреть все незамужние женщины больницы, и даже охранник выполз из каморки.

Их было слишком много для такого маленького помещения. Как назло, в этот момент начался наплыв страждущих. Потянулись хромые бабки, мужик с перебинтованной окровавленной головой, пара мальчишек со сбитыми коленками.

«Барбосы» мрачнели с каждой минутой, вздрагивая от шума, когда у кого-нибудь падал на пол костыль или пачка с сигаретами.

И в этот момент в приемное отделение ворвалась невеста в свадебном платье! С фатой, искусственным венком на накрепко залакированных кудрях, в длинных перчатках, расшитых блестящим бисером. Охранники уже было метнулись к ней, видимо, с целью обыска, предполагая, что, как в пошлейших боевиках, она под юбкой прячет автомат. Но та пискнула:

– Ой, мне срочно нужно в туалет. – И скрылась в указанном направлении.

Зашедшая за ней подружка невесты объяснила, что они находились рядом на свадебной фотосессии и невесте срочно потребовалось справить нужду. Открытая дверь приемного отделения стала лучшим решением для поиска необходимого помещения.

Охранники передислоцировались еще ближе к смотровой, полностью отсекая возможности повторного вражеского проникновения в больницу.

Супруг пациентки сначала забегал каждые пять минут, предлагая все более экзотические варианты эвакуации пациентки в областную больницу. Включая вертолет и грузовой Ан-24. И при этом перед лицом фельдшера размахивал золотым сотовым телефоном Vertu. Солнце, отражаясь от драгоценных камней на корпусе телефона, отбрасывало разноцветные блики на стены смотровой и своим блеском грозило выжечь сетчатку глаз всем окружающим.

По мере того как пациентке становилось лучше, частота заходов сократилась, и работа приемного отделения полноценно возобновилась.

Спустя три часа пациентка выпорхнула на улицу, не забыв сделать селфи с персоналом приемного отделения, и кортеж автомобилей с мигалками, «крякнув» на прощание, покинул территорию больницы.

Через пару часов один из охранников привез ящик дорогого люксового шампанского и корзину цветов. Новость об этом разлетелась еще до того, как ящик коснулся пола, и все врачи больницы потянулись ко мне в кабинет.

Стоит ли говорить, что ящик опустел через десять минут, а мой авторитет молодого врача в больнице достиг запредельной отметки.

Похищение

 
Цыган будет воровать,
А я буду горевать.
 

Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы

Видал болгаров, и греков тоже,

а то – сербей, румынцев тоже и всяких цыган, –  много их, разных!

М. Горький. В людях

Смерть всегда страшна. И неважно, кого она коснулась – взрослого, ребенка, близкого или случайного прохожего.

Почти каждый врач, независимо от специальности, за свою практику спасал человека. Иногда успешно, иногда нет. И регламент, предписывающий тридцать минут выполнять реанимационные мероприятия, порой остается лишь регламентом. Даже когда понятно, что шансов нет. Всегда есть место исключению из статистики или просто «чуду». Ни с чем не сравнимые эмоции, когда под твоими руками начинает двигаться грудная клетка человека после непрямого массажа сердца, который ты делаешь по ощущениям бесконечно долго, а на экране изолиния сменяется пиками нормальной кардиограммы.

К сожалению, в этот раз чудо не произошло.

Пациента привезли из дома с острой сердечно-сосудистой недостаточностью. Острый инфаркт миокарда, шансов не было. Вместе с ним приехала вся семья, знакомые, соседи.

Пациент был одним из видных людей в местном цыганском таборе. И по мере того как его пытались спасти в отделении реанимации, за дверями собиралась все бо`льшая и бо`льшая толпа. Она ревела, стонала, рыдала и периодически затихала.

Пациента подключили к мониторам, начали вводить необходимые препараты, «качать».

Рутинная, по сути, для реаниматологов процедура, они делают это почти каждый день. Но каждый день – это борьба.

Спустя час безуспешной интенсивной терапии человек умер. Официально зафиксировали биологическую смерть. Необходимо было сообщить родственникам, стоящим за дверью. И в этом проблема.

Цыгане, проживающие в России и Восточной Европе, в большинстве своем исповедуют православие. Культура цыган у разных этнических групп очень разнообразна и многолика. Но все сходятся в отношении к смерти, а именно к вскрытию. В культуре цыган тело покойника считается неприкосновенным, любые манипуляции с ним, кроме непосредственно связанных с подготовкой к похоронам, – табу.

Именно поэтому в случае смерти цыгане используют всевозможные способы, чтобы избежать вскрытия усопшего. Законные и не очень. И границ для них нет.

В Российской Федерации, согласно закону, любой пациент, находившийся в больнице менее суток и скончавшийся там, должен быть отправлен на вскрытие для установления точных причин смерти.

Желания или нежелания родственников, друзей и близких усопшего не могут нарушить данный порядок. Это в идеальном мире. Врачи же в тот момент оказались в щепетильной ситуации.

С одной стороны, закон есть закон, а с другой – беснующаяся толпа за хлипкими дверями в реанимацию. Однако пациент умер, и об этом нужно сообщить всем.

Если рассматривать больницу как человеческий организм, приемное отделение – рот, поглощающий толпы страждущих; поликлиника – почки, отфильтровывающие огромный человекопоток ежедневно; диагностическое отделение – глаза, призванные понять, что с пациентом не так; бухгалтерия – печень, обеспечивающая все внутренние процессы; руководство – мозг, где заместитель главного врача по общим вопросам – ретикулярная формация (часть мозга, которая есть, но не всегда понятно, за что отвечает); а реанимация – сердце. Орган, без которого невозможно полноценное функционирование. Он дает жизнь всем отделениям.

В нашей районной больнице реанимация находилась на первом этаже и состояла из двух палат, комнат медсестер, служебных помещений и ординаторской. Заведующим был мужчина видный и серьезный, и именно ему по долгу службы предстояло оповестить родственников умершего.

Дальнейшие события развивались буквально в течение пяти минут. Но время будто остановилось для всех. Как в блокбастерах, когда на экране происходит действие и камера наезжает то на одну, то на другую группу людей в режиме слоумоушен. Знал ли простой католический священник Август Музгер, что его открытие будет так востребовано. И почти в каждом фильме кто-то будет замирать.

Как только толпа за дверью услышала, что пациент умер и тело они смогут забрать через несколько дней после вскрытия, началось движение. Гул голосов нарастал, переходил с воя на плач, с плача на крик, перемежаясь с причитаниями и нецензурными выкриками.

Уже работая в Москве, я повторно столкнулась с подобной ситуацией. В поликлинике, только переступив порог здания, рядом со стойкой администраторов умер пациент. Он просто захрипел, упал и перестал дышать. На вскрытии определили, что у него был порок сердца, смерть могла наступить в любой момент. Но наступила именно у нас. Пациент являлся обрусевшим индусом из местной общины. Следующие четыре часа толпа его родственников покрывала меня, как главного врача, а значит, ответственного за все произошедшее, проклятиями, взывая к своим богам и московской полиции. Не забыв подключить к процессу родственников из Дели и Канберры по видеосвязи.

Однако там на моей стороне была охрана клиники, врачи и уголовный кодекс, а тут, у заведующего, только субтильные медсестры, престарелые санитарки и воспоминания о занятиях дзюдо в детстве.

Толпа ворвалась в реанимацию и устремилась к остывающему телу, снося все на своем пути.

Она крушила двери, вырвав замок и заставив одну из створок висеть на петле. Стойки с капельницами падали, из них вылетали бутылки с раствором, разлетаясь на мелкие осколки, блестящие лужи были затоптаны десятком ног. Пустые кровати с грохотом откатывались к стенам, освобождая путь человеческому потоку. Спасло то, что в этот момент больше никого из пациентов не было, иначе последствия могли быть куда более серьезными.

Несколько человек подняли труп с кровати, вырвали из его вен иглы стоящих капельниц и потащили к выходу. В это время санитарки и медсестры с визгом выпрыгивали из окон в кусты роз, растущих вокруг здания. Оставшаяся старшая медсестра, запершись в ординаторской, вызывала полицию, крича в трубку: «Спасите, нас убивают!»

И только заведующий отделением, стоя в центре палаты, со скрещенными руками на груди, молча наблюдал. Он напоминал капитана тонущего корабля, сохраняющего невозмутимое спокойствие. Не представляю, что ему пришлось повидать, если даже эта ситуация не смогла повлиять на его хладнокровие.

Цыгане протащили тело по всему коридору, вынесли на улицу, бережно посадили на переднее сиденье припаркованной около здания «шестерки», не забыв пристегнуть ремнями безопасности, и уехали в закат, предположительно – в табор.

Пришедшая в себя медсестра кинулась в сторону уходящей толпы со словами:

– Верните манжету, сволочи, она на мне числится!

Манжета от аппарата измерения артериального давления так и осталась на руке покойника. На ее крик лишь приоткрылась дверь комнатки, где сидел дедушка-охранник. Держа в руках кружку с чаем, он тихо спросил:

– Ушли?

И только после положительного ответа открыл дверь пошире.

Полиция приехала через пятнадцать минут. Начмед – через двадцать. А тело так никто и не вернул.