Текст книги "Найден, жив! Записки о поисковом отряде «Лиза Алерт»"

– Что еще?

– Должна быть записка в кармане – имя, фамилия, кому звонить, откуда человек. Это касается не только города, но и леса: потерявшийся может выйти на дорогу. Если говорить конкретно о детях, то самое главное – ребенок должен быть научен никуда и никогда не ходить с чужими людьми ни под каким предлогом. Объясните, что если он потерялся, пусть стоит на месте и ждет вас. Это относится к любому потерявшемуся человеку и в лесу, и в городе, не только к ребенку: как только человек начинает двигаться, он резко затрудняет поиски. Объясните ребенку, что если он потерялся в городе, он должен обратиться или к полицейскому, или к работнику какого-нибудь общественного места – магазина, ресторана, банка, – или к человеку с ребенком. К первому встречному обращаться не следует, и надо крайне осторожно относиться к предложениям о помощи.

P. S. Днем Дулин позвонил мне и довольным голосом сообщил:

– Найдена, жива!

Александр Михайлов (Лодочник), руководитель ВПСО «Ангел», пилот, бизнесмен (из интервью порталу «Правмир», «Вертолетный отряд „Ангел“: сказать „нет“ уже никто из нас не может», март 2017 года)

«Однажды в 2006 году поисково-спасательный отряд № 1 при МЧС в Можайске начал поиск в лесу бабушки с двумя детьми. А там лес на запад о-го-го какой – если не переходить железную дорогу, то впереди только волки, кабаны и Балтийское море. Представьте себе состояние родителей… Бабушка была на связи, у нее были спички, ей сказали развести костер и никуда не уходить и решили искать ее с воздуха. Ребята из отряда нашли телефон аэродрома Ватулино[1]1
  Спортивный аэродром в Московской области, в пяти километрах от города Руза.


[Закрыть] и позвонили руководителю полетов. Я в это время как раз закончил полеты на своем маленьком самолете и зашел попрощаться. И руководитель мне говорит: „Саша, в районе Можайска потерялась семья в лесу, звонят из МЧС, просят помочь“. Мне стало интересно, и я сказал: давай попробуем. До темноты полтора часа, аэродром тогда был не освещенный – летать в темноте было нельзя, кроме того, портилась погода, шел стеной дождевой фронт, лететь туда минут двадцать, да еще и толком неизвестно куда, но лечу.

Прилетел на место, вижу – костра нет, только в одном месте черный столб дыма, думаю – это точно не моя бабушка с детьми, но поскольку других вообще нет, думаю, полечу, посмотрю, что там. Оказалось, что черный дым – наш: бабушка не смогла найти ничего другого, чтобы поджечь, и запалила заднее колесо от трактора – у нас же в лесу все можно найти, хоть немецкий танк.

У меня с ней связи не было, потому что это почти нереально – управлять самолетом и общаться с кем-то, и гарнитуры не было. Спасатели ей сказали: „Самолет помашет крыльями и покажет вам направление выхода“. Я увидел, что до ближайшей грунтовой дороги километра два. Развернулся, зашел на их костер, снизился и медленно, на самой маленькой скорости, покачивая крыльями, показал в нужную сторону.

Пролетаю, разворачиваюсь – стоят. Я второй раз снижаюсь, машу крыльями – стоят. В третий раз спустился совсем низко, сделал страшное лицо, погрозил им кулаком, описал полный круг, и они потихоньку пошли в ту сторону. Я улетал и возвращался, показывал им направление, смотрел на циклон, на приближающуюся ночь…

Они вышли из леса на поле, которое отделяло их от дороги. Я в очередной раз развернулся, смотрю, подъехал уазик, из него вышли ребята в „зеленке“ – видимо, егеря, они тоже меня видят и понимают, что вывожу потерявшихся на дорогу, на это место.

Минут через пятнадцать подъехала „восьмерка“, из нее вышла женщина, и я понял, что это мама: я улетел к лесу, а эта женщина сразу попыталась бежать в ту сторону, в которую я полетел. Я прямо видел, как мужики ее ухватили: „Куда? Еще не хватало тебя там искать!“ Идти детям с бабушкой еще километр, а я сверху вижу и тех и других.

И вот на краю этого мокрого, грязного, обыкновенного нашего поля первым появился мальчишка – он ушел чуть вперед от сестры с бабушкой.

И тут эта женщина вырвалась из рук мужиков и побежала через поле, и я вижу с самолета, как она бежит по грязище, брызги летят, она спотыкается и падает, поднимается и бежит дальше. Как она рванула к нему… никаких слов не надо, я все это видел с воздуха.

Делать мертвую петлю и стрелять салютами я не стал, но заложил пару вот таких виражей со снижением – мне тоже надо было как-то выпустить свои эмоции…

И только когда увидел эту встречу, я осознал, что я сделал».

Ночная кофе-пауза

Не успеваю записывать впечатления после поисков, а ведь каждый выезд – это маленькая, совсем другая жизнь, другие люди, бесконечные истории, яркие картинки, какая-то пресловутая кроличья нора. И так каждый раз.

Подмосковный город, три часа ночи, поклеили ориентировки, обходим подъезды. Нас подвозит с точки на точку, доставляет ориентировки и караулит немолодой поисковик на хорошей чистой и теплой машине, в которой приятно пахнет и играет джаз. Мы ходим и ходим. Уходим от него и возвращаемся, уходим и возвращаемся. Вдруг наш напарник спрашивает по рации: вам долго еще? Нет, говорим, скоро будем. Давайте, отвечает, ставлю вам кофе.

Выходим к машине. Багажник открыт. В нем крошечная горелка, на ней закипает вода, рядом старый дипломат. Он откидывает крышку, а в дипломате аккуратно разложенные и закрепленные в специальных ячейках штук пятнадцать одноразовых чашек, пакетики с кофе, ложки, сахар. Присмотрелась – все сделано своими руками: крепежи для чашек, карман для пакетиков с кофе, застежка для ложек.

Понимаете? Человек специально возит это с собой – не для себя, для этого можно обойтись и термосом, а для других, замерзших и набегавшихся поисковиков. Он даже сделал для этого специальный удобный кейс – чтобы поить других кофе. И когда ты ночью посреди чужого города после нескольких утомительных часов держишь окоченевшими руками чашку с самым вкусным на свете кофе, который приготовил для тебя совершенно чужой человек, это и есть одна из крошечных граней того огромного, что называется счастьем.

Чай, кофе и еда на поисках

На поисках мы иногда едим, пьем и даже спим, особенно если они длятся по несколько суток (что не редкость). Мы бы и сами рады обойтись без этого и сэкономить время и человеческие ресурсы для спасения того, кого ищем, но пока еще не научились (хоть и неустанно работаем над этим). Вот и приходится идти на поводу у собственной физиологии, хотя часто в сильно упрощенном варианте.

Так вот, если на поисках присутствуют люди не из отряда, время от времени нам приходится выслушивать по этому поводу возмущение («Сидят и чаи гоняют, а там в лесу человек мучается!»), а уж если мы упомянули в отчете, что пили кофе или ели, то почти всегда в комментариях найдется человек, который будет этим весьма недоволен.

Мы будем очень рады видеть этих комментаторов на наших поисково-спасательных работах и особенно благодарны за мастер-класс по длительной физической и интеллектуальной нагрузке без еды, питья и сна.

Когда я однажды рассказала в сетях, как ездила всю ночь по подмосковным поискам и развозила подаренную нам накануне мясокомбинатом колбасу, не обошлось без комментария типа «лучше бы походила по лесу поискала, чем ерундой заниматься» – естественно, это написал человек, который благополучно провел эту ночь в постели и не имеет ни малейшего представления о том, что означает для людей, которые несколько часов ходили под проливным дождем, возможность съесть что-то вкусное, как такие вещи согревают, запоминаются и, между прочим, влияют и на желание человека участвовать в этой деятельности.

Вообще, с едой правило в отряде простое: позаботься о себе сам. Кто-то молодец и взял с собой бутерброды, кто-то заехал по дороге в «Макдоналдс» и купил гамбургер себе и тому парню, у кого-то в багажнике всегда есть запас «Доширака» («Дошика») или «Роллтона». Бывает, что заявители привозят еду или кормят наших ребят у себя дома, что администрация населенного пункта организует питание участников поисковых работ в кафе, что МЧС пригоняет полевую кухню и местные жители, сменяя друг друга, готовят для нас первое, второе и третье. Но так происходит далеко не всегда, поэтому в наших инструкциях для отправляющихся на поиск есть рекомендация брать еду с собой.

То же и со сном. Никто не будет следить за тем, чтобы поисковики спали положенные восемь часов в сутки. Здесь собираются взрослые люди, которые сами способны решить, когда и сколько часов им спать. Но в целом отряд настолько не высыпается, что это уже стало общим местом. Ребята едут на поиски с работы, а потом с поиска на работу – то есть часто проводят на ногах более суток без сна, руководители направлений загружены так, что хронически спят по пять-шесть часов в сутки. У нас не принято на это жаловаться, потому что, во-первых, это личный выбор каждого – поехать сегодня на поиски или выспаться. И если речь идет об участии в активных поисках, то, конечно, координатор с инфоргом[2]2
   Инфорг (информационный координатор) – это человек, который занимается поиском, не выезжая непосредственно на место поисковых работ, и, в отличие от других, может это делать из дома, с работы или откуда удобно. Инфоргу для работы нужен только компьютер и телефон. Поисков без инфоргов не бывает – они всегда координируют сбор информации, определяют тактику поиска, находят и анализируют необходимые данные и так далее. И хотя работа инфорга со стороны незаметна и по телевизору вы его, возможно, не увидите, это важнейшая часть работы по поиску, без которой положительный результат просто невозможен.


[Закрыть] больше будут рады поисковику, который накануне днем каким-то образом сумел поспать, потому что он бодр, активен и заведомо не заснет за рулем по дороге с поиска. Во-вторых, это настолько обычное для отряда явление, что удивить кого-то сообщением о том, что ты третьи сутки на ногах, невозможно.

К комментариям о том, что лучше бы искали, чем чаи гоняли, мы относимся спокойно, потому что понимаем, что их пишут люди, не имеющие прямого отношения к поисковой деятельности. Для непрофессионалов ситуация экстренного реагирования выглядит так, что спасатели должны непременно бегать и круглые сутки заниматься только спасением. Отсюда все претензии к тем же пожарным, что они на пожаре «ходят вразвалочку» или вообще «стоят без дела». На самом деле бегущий спасатель на том же пожаре – это признак того, что что-то пошло не так. Кроме того, им надо спать и есть, и если для окружающих пожар – это экстремальная ситуация, то для пожарного – ежедневная работа. Если он перестанет есть и спать, быстро станет бесполезным как боевая единица.

То же самое и на поисках. Поисковикам надо есть, пить и спать, чтобы иметь возможность искать дальше.

«Иду и ем мороженое»

Не так давно «Лиза Алерт» искала убежавшего из дома престарелых дедушку. Я успела только доехать до штаба где-то в Бутово, получить задачу и сделать с напарником круг по заснеженному району поиска, как по рации пришло прекрасное «Найден, жив»: ребята быстро нашли дедушку, посадили в скорую, и мы все разъехались по домам.

В два часа ночи, когда я догрызала на кухне холодную куриную ногу, снова позвонил координатор Дулин, который вел этот поиск, и мрачно спросил:

– Спишь?

Оказалось, скорая зачем-то увезла дедушку в Первую Градскую, там его держать отказываются – он здоров, нет оснований, – и надо везти его обратно в дом престарелых, но, поскольку он немного не в себе, нужен еще один человек для сопровождения, чтобы водитель не остался с ним в машине наедине. Я взяла еще одну куриную ногу для Дулина и снова выкатилась на улицу.

В три часа ночи мы забрали дедушку из больницы (девушки-медики разного возраста с восторгом смотрели на Дулина в разгрузке с нашивками, увешанного всякими рациями; подозреваю, что если бы не мое скромное присутствие, они его оттуда просто так не выпустили бы) и повезли «домой».

Вся эта история была для дедушки развлечением, явно нечастым в его кефирных буднях, и он сидел в штабной поисковой машине, мчащейся по ночному Ленинскому, возбужденно вертел головой, как воробей, и широко открытыми глазами смотрел по сторонам.

Дулин врубил музыку – ретродиск, всякая там «Земля в иллюминаторе», «Я буду долго гнать велосипед», «Миллион алых роз» и прочее; дедушка ахнул, вцепился мне в руку и начал говорить, перекрикивая диск. Слушать его было сложно: обрывки фраз, фрагменты тем.

– Под эту песню… И я иду и ем мороженое. Земля в этом, как его, да? Круглый? Отец с войны пришел… У деда шестнадцать детей… А потом я ходил на работу, красное здание, – и так далее.

Я кивала, стараясь понять, а он несколько раз повторил: иду и ем мороженое, земля в круглом, и до меня наконец дошло: он вспоминает, как играет «Земля в иллюминаторе», а он идет, ест мороженое и ему хорошо.

– Эта музыка… вы такое мне сделали… вот здесь, в груди, – и прижимает руки к сердцу. А у самого слезы на глазах.

Тут наконец я его полностью поняла.

– Ну и слава богу, – говорю.

Смотрю на него и чувствую: у меня самой тоже что-то такое «вот здесь, в груди». И еще понимаю, что запомню этот момент на всю жизнь, а почему – не знаю.

Пожилые с деменцией – самые частые пропавшие

Пожилые люди с возрастными ментальными нарушениями – это те, кого «Лиза Алерт» ищет чаще других, причем они пропадают как в лесу, так и в городе.

Часто с возрастом человек теряет память и способность ориентироваться, и чем дольше он находится вне дома, тем больше забывает из-за стресса, отсутствия лекарств, физических и эмоциональных страданий.

Проблема в том, что эти люди, блуждая по городу, далеко не всегда заставляют предположить, что им нужна помощь. Конечно, если бабушка зимой идет по улице в тапочках, очевидно, что с ней что-то не так, но часто они нормально одеты и вроде бы вполне адекватно отвечают на вопросы, и только продолжительный разговор обнаруживает нестыковки и несоответствия. Более того, человек с деменцией может очень хорошо знать, куда ему надо, и даже правильно туда ехать, только… он там уже 30 лет не живет, например.

Поиск таких людей, как и всех остальных, происходит по определенному алгоритму. Наши инфорги распространяют информацию о пропавшем, обзванивают больницы, где эти люди могут с большой долей вероятности оказаться, проверяют свидетельства, организуют выезды на место пропажи и так далее.

Отдельной задачей стоит проверка мест, где эти люди жили и работали какое-то время назад, часто задолго до момента пропажи.

Однозначные бабушки

Почему я здесь? Что меня занесло на эти галеры? Адреналин, драйв – это все понятно, а что еще?

Да очень просто.

Во-первых, это реализация вполне понятного для человека, который всю жизнь работает головой, желания сделать что-то своими руками, а не создать очередной бесплотный массив из букв.

Во-вторых – и это еще проще, – хочется чего-то однозначно правильного. Вот вывести из леса потерявшуюся бабушку – правильно, так же как и перевести ее через дорогу.

Правда, Дулин мне и тут испортил настроение – не любит он однозначности, понимаете ли…

Ехали с ним после доставки дедушки, сбежавшего из дома престарелых, обратно и говорили обо всем этом. Я, естественно, в режиме экзальтированного восторга (Ах, какие вы молодцы! Ах, какое важное дело делаете!), а он молчал-молчал, а потом говорит:

– Да непонятно, молодцы ли…

– Как же так! – возмущаюсь я. – Люди бы замерзали-умирали!

– Ну да, ну да, – покивал он, а потом и говорит: – В том-то и дело, что не всегда это однозначно хорошо. Вот смотри. Дедушка наш несчастный, которого мы сейчас вернули на место, что сделал?

– Убежал из дома престарелых, – послушно отвечаю я, не понимая, куда он клонит.

– А как убежал?

– Перелез через забор, – вспоминаю я инструктаж.

– Вот! – поднял палец он. – Как ты думаешь, он от хорошей жизни в этом доме престарелых полез через забор?

Я молчу, потом бурно возмущаюсь:

– Ну здрасьте! Дедушка-то наш с деменцией, вот и убежал!

– Ладно, – машет он рукой, – бог с ним, с дедушкой. А бегунки, подростки, которых мы возвращаем домой?

Я уже поняла, о чем он, и снова собираюсь с мыслями. Да, очевидно, что дети бегут из дома тоже не потому, что им там было очень хорошо, и я отвечаю уже с меньшим энтузиазмом:

– Ну мы же с вами понимаем, что город – агрессивная для ребенка среда… Его там оставлять нельзя… И потом, – снова воодушевляюсь я, – бабушки в лесу хоть однозначные?

Он безнадежно машет на меня рукой, и мы сворачиваем на заправку пить кофе: четыре утра, а ему еще часа полтора ехать до дома…

Зимние поиски

Зимой благодаря отсутствию грибов и ягод у нас несравненно меньше поисков в природной среде, чем летом, – это факт, однако зимние поиски в природе требуют гораздо более оперативного реагирования, чем в другие времена года. Поэтому они хоть и более редкие, но более нервные – на то, чтобы найти пропавшего живым, у нас гораздо меньше времени.

Срочный поиск

В три с чем-то ночи упала срочная заявка: 14 января мужчина позвонил на 112, сказал, что он у станции Подлипки и замерзает. Я увидела поиск только утром, пошла на форум в тему, а там последнее обновление в 9:23 утра: «Погиб».

Все.

Они хотят спать, и им завтра на работу

Где-то около часа ночи, снег. Стоим небольшой компанией в спящей подмосковной деревне, собираемся искать бабушку, которая несколько дней назад приехала к родственникам и исчезла. Льется голубой свет фонарей, беззвучно мигает «люстра» на поисковой машине, тишина и покой. Координатор заканчивает рассказ о бабушке:

– Предложили родственникам поучаствовать в поиске.

– Ну и что?

– Ничего – они удивились и сказали, что хотят спать и им завтра на работу.

Веселимся и расходимся по задачам: клеить ориентировки, прочесывать местность, опрашивать тех, кто не спит. Нам тоже завтра на работу, хочется пораньше начать и закончить. Падает снег.

Когда история становится твоей

Взяла себе за правило: если не могу выехать на поиск – не заглядываю на форум, где размещается информация о текущих поисках. Не можешь – сиди себе, ничего не зная, не тереби душу, потому что, как только туда заглядываешь, сразу впускаешь в себя этих мечущихся в темноте людей, их страх, боль родственников.

Очень тяжело уехать с поиска. Я столько раз наблюдала это: те, кто уезжают, часто оправдываются, хотя делать этого не надо, – никому и в голову не придет даже в мыслях обвинить уезжающих: каждый исходит из своих возможностей, в том числе и физических. Понимают это и уезжающие. И тем не менее…

Первое, что я делаю, когда просыпаюсь после поиска, – еще не почистив зубы, открываю форум: вдруг нашли?!

Я моталась несколько раз на один поиск, когда искали не один день. Я не могла по работе, у меня был миллион дел, я валилась с ног, но не могла не ехать, потому что увидела родственников, потому что говорила с ними, видела этот лес, где пропала наша бабушка. Это была уже и моя история, и моя ответственность. Я думаю, что все поисковики чувствуют то же самое: если ты впустил чужую беду в свое сердце, ты уже не сможешь просто так уехать, выполнив свою задачу, и забыть об этом.

Иногда я думаю о том, насколько не близки нам могут быть все те люди, которых мы ищем. А сейчас ночью едем куда-то за сто километров, жжем бензин, отказываемся от сна, роем землю, рвемся в лес, чтобы вернуть человека домой, и пусть когда-нибудь потом мы снова разойдемся с ним, не заметив друг друга, лишь бы он сейчас нашелся.

Добровольчество и ответственность

Мы всегда говорим, что помочь может каждый и участвовать в деятельности отряда можно в любом режиме, расходуя на это столько времени, сколько вы готовы посвятить поискам. Помощь можно оказывать и час в неделю – это тоже важно и нужно. Мы принципиально не зовем никого на поиски, исходя из того, что люди сами решают, когда они хотят и могут поехать, и делают это в том режиме, который им удобен.

Но те, кто посвящает отряду много времени, постепенно берут на себя все больше и больше функций и задач, понимая, что в отряде бесконечное количество вопросов и точек развития, которые требуют участия энергичных и по-хорошему фанатичных людей. Так у них естественным и добровольным образом становится все больше и больше обязанностей и зон ответственности. Так они часто начинают рваться на части и полностью утрачивают баланс между личной, профессиональной жизнью и отрядом. Бывает, что это приводит к потере работы, к конфликтам в семье и даже разводам. И бывает, что отряд становится главным делом для человека, под которое он подстраивает всю свою жизнь: ищет такую работу, с которой сможет в любой момент сорваться и которая оставляет достаточно свободного времени для отряда, находит партнера, понимающего и принимающего эту жизнь. Таких людей не очень много, но на них держится «Лиза Алерт».

Как рождается дружба

«Еду», – бодро написала я на форум, потом открыла карту и с интересом обнаружила, что это в трех часах езды от дома. Выехала в 21:00, хотела быть дома в 4:00, но пока собирала всех по всей ночной Москве в кузовок, то да сё – в итоге на месте мы были около полвторого ночи. Народа почти не было, поэтому вопроса о том, чтобы вернуться домой, даже не стояло…

Задача была машинная, около шести утра мы пошабашили (безуспешно) и поехали домой – я и Катя, нам обеим надо было в Москву. Дома я была около 10 утра. Таким образом, получилось с небольшими перерывами примерно 12 часов за рулем. Собрала вещи, поела, и двинули с детьми на дачу – еще плюс три. Три раза заправлялась…

Но, собственно, дело не в этом. Двенадцать часов мы провели в машине с великолепной Катей, которую я видела первый раз в жизни. И последние три часа, когда мы остались вдвоем, это был – после совместной задачи, после ночи, после рассвета и лосей на дороге, после тихого тумана, странных товарищей на джипе и недружелюбных полицейских, после поисков открытого магазина в четыре утра в Тверской области – нереальный какой-то взаимный психоанализ, мы всю жизнь друг другу рассказали.

Уже в девять утра у метро «Динамо» я дико расхохоталась и сказала, что мне очень стыдно, но я недавно швырялась хлебом в уток, стараясь в них попасть, и мне это страшно нравилось – на тот момент это была самая интимная информация, которую я могла о себе сообщить. А Катька засмеялась в ответ и сказала: «Да ты что, это ж была мечта всей жизни: купить батон, чтобы покормить уток, и ненароком попасть половиной в одну из них!» Я смеялась так, что у меня слезы лились ручьем, и она смеялась, и мы никак не могли остановиться.

Разошлись счастливые.

А нашего потерявшегося ребята нашли в этот же день. Это был молодой дезориентированный парень, обнаружили его в другом конце района – Иркут углядел в бинокль, еще бегали его догоняли по лесам, Партизан поймал.

Позывные в отряде

В «Лиза Алерт» у всех поисковиков есть позывные. Иногда нам предъявляют за это претензии – мол, что вы прячетесь за кличками, как уголовники? Но у нас именно позывные, а не клички – это удобные для использования в радиоэфире самонаименования. Естественно, имена, которые люди берут себе в качестве позывных, очень разные: от домашних ласковых прозвищ и школьных кличек до определений и имен героев; от сокращений имен и фамилий до совсем странных и невычислимых названий предметов. У кого-то это фамилии и сокращения от их имен.

Главное, чтобы это слово легко воспринималось на слух в радиоэфире и его нельзя было перепутать с другим.