Электронная библиотека » Ксения Медведевич » » онлайн чтение - страница 8

Текст книги "Ястреб халифа"


  • Текст добавлен: 25 апреля 2014, 12:15


Автор книги: Ксения Медведевич


Жанр: Боевое фэнтези, Фэнтези


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Праздновать победу пришлось без нерегиля: въехав в город, Тарик прошел в отведенные ему комнаты, завалился, как был, в кольчуге и накидке, на расстеленные ковры – и уснул. На семь дней.

На четвертый день в Фейсалу, подгоняемый истошными письмами Аммара, примчался Яхья – хорошо, что старый астроном пустился в путь еще в прошлую луну. Яхья пощупал пульс на бледном тонком запястье, оттянул прозрачное, как перламутровая раковина, веко, прислушался к ровному дыханию. И успокоил столпившихся у маленького домика близ Пряничных ворот людей – самийа спит. Просто спит. Видимо, он устал. И теперь вот спит. Мало ли, может, все воины аль-самийа так долго спят после боя, мы же не знаем.

Утром восьмого дня Тарик глубоко вздохнул, сжал кулаки, легонько вскрикнул во сне – и сел на подушках. Чуть пошатываясь даже в сидячем положении, он довольно долго вбирал в себя окружающие краски и предметы – видимо пытаясь понять, где находится. Яхья на коленях подполз к нему с чашкой айрана. Самийа долго смотрел на него, явно не узнавая. Зато, когда глаза его прищурились и посмотрели осмысленно, нерегиль резко наподдал по чашке рукой, и Яхья умылся кислым молоком по самый кончик бороды.

Старый астроном покачал головой и, вытирая рукавами лицо, сказал:

– О свирепейшее из созданий Всевышнего! Теперь я вполне уверился в том, что с тобой все в порядке и ты окончательно пришел в себя!

Мрачно осмотрев то, что было на нем надето – на второй день беспробудного сна Аммар приказал попискивающим от страха невольникам снять с нерегиля перевязь с мечом и кинжалом, доспех и вообще все, вымыть его и переодеть в чистую одежду, поэтому сейчас на Тарике не было ничего, кроме штанов и рубахи, – так вот, мрачно осмотрев себя, нерегиль встал, сделал, пару раз пошатнувшись, несколько шагов и сообщил, что ему нужно видеть повелителя верующих. Затем, явно отчаявшись в своей возможности ходить не падая, снова сел на подушки. Яхья попытался с ним заговорить, но Тарик зашипел на каком-то странном наречии, по-видимому своем родном языке, и Яхья, вздохнув, поклонился и вышел из комнаты.

Аммар явился незамедлительно. Он попытался сохранить достойный и царственный вид при входе в комнату, но у него не получилось. Халиф подпрыгнул к Тарику и тряхнул за плечи:

– Слава Всевышнему, ты жив!

Округлив глаза, самийа посмотрел на него, как на безумца, и спросил:

– Да что с тобой, человек, ты явно не в себе. С чего это я должен быть мертв?

И вдруг вздохнул и сказал:

– У меня есть новости, Аммар. Если мы хотим прекратить набеги джунгар и обезопасить аш-Шарийа от угрозы из степи, нам нужно идти в степь. Его нужно убить, Аммар. Иначе они все время будут возвращаться и накатывать заново и заново – как волны морского прибоя.

– Кого убить? – нахмурился Аммар.

– Эсен-хана. Великого хана джунгар. Убить его тело, убить куст его души, разрубить на части и сжечь их великое белое знамя, сульдэ.

Халиф некоторое время помолчал и сказал:

– Сдается мне, Тарик, что об этом хане ты знаешь нечто такое, чего не знаю я.

И Тарик ответил:

– Помолись о помощи Богу, которого ты чтишь. Мы идем сражаться против демона, вселившегося в человеческое тело.


Закатное солнце стояло низко и больно било в глаза. Не спасали даже плотные шелковые занавески – небо горело каким-то предсмертным, прощальным блеском, оставляя на изнанке век черный ослепительный круг уходящего за горизонт светила.

Тарик сидел лицом к солнцу, не по-человечески широко раскрыв глаза, – сейчас они казались пустыми озерцами золотого света. Болезненно сморгнув – о, Всевышний, как он так может, там же огнем полыхает, – Аммар повернулся обратно, к гомону и крикам. Военачальники пожимали плечами и то и дело проводили руками по лицам, призывая в свидетели Всевышнего:

– О мой халиф, это безумие! Сейчас из степей вышла армия в сто тысяч сабель – а сколько там еще воинов? Они бесчисленны, подобно песчинкам на морском берегу!

Один из лучших военачальников, Мубарак аль-Валид, сидел, пощипывая свои роскошные парсидские усы:

– Ибн Ахмад прав и говорит дело, о повелитель. Всевышний указал нам путь к мужеству, а не к безрассудству. Идти в степь с пятнадцатью неполными тысячами воинов – безумие. Мы затеряемся среди холмов и трав, как камешек на дне пруда.

Тарик отрешенно таращился в окно – земля и небо торжественно хоронили солнце. Нестерпимое сияние спало, и небеса стало затягивать розово-фиолетовым. Сумерки здесь, в Фейсале, смыкались быстро – и так же быстро сменялись непроницаемой ночью. А сейчас уходящее солнце забирало с собой золото и аквамарин, редкие полосы облаков темнели на роскошном, необъятном полотнище небосвода.

Аммар пожал плечами и ответил:

– Вот он, – и кивнул в спину нерегилю, – говорит, что так надо. Надо идти в степь.

Посмотрев на неподвижную спину самийа, Мубарак аль-Валид нахмурился и снова провел ладонью по огромному усу – о таких женщины восторженно говорили, что здесь хватит места орлиному гнезду. Тарик казался языческой статуей – безмятежный, неподвижный, полы накидки лежат на полу ровными белыми складками.

– Хорошо, – устало кивнул командующий Правой гвардией. – Хорошо, мы пойдем в степь. А как найти, где стоит кочевье этого самого великого кагана? Опять за птичкой полетим?

Вокруг сочувственно покивали и даже начали посмеиваться. Аммар строго сказал:

– Тарик говорит, что нас проведут джинны. Точнее говоря, двое джиннов…

Военачальники обреченно переглянулись. Самийа даже не пошевелился на своем месте в проеме огромного, в пол, окна.

И тогда старый Тахир ибн аль-Хусайн сказал:

– О повелитель! Нет силы, кроме как у Всевышнего, единого живого, создавшего все! И если нам суждено есть хлеб живых – значит, так тому и быть, а если нам предначертан хлеб мертвых – то и тут ничего не изменишь. Но я заклинаю тебя разводом моих жен и освобождением всех моих невольников – останься в Фейсале.

– Не проси и не клянись, о Тахир, – улыбнулся Аммар. – Ибо решение мое утвердилось в моем сердце. Я должен идти во главе войска – таков мой долг эмира верующих и предстоятеля аш-Шарийа перед лицом Всевышнего. Это джихад, о Тахир. Кому, как не халифу, предводительствовать войском в священной войне?

Военачальники стали склоняться в покорных поклонах – один за другим.

Когда ковра коснулось перо на чалме Хасана ибн Ахмада – командующий Правой гвардией долго кривился, кусая ус, но наконец решился и он – Аммар обернулся к Тарику.

Темнеющий на фоне закатного окна силуэт чуть двинулся, показывая острый профиль. Аммару показалось, что нерегиль улыбается – еле заметно, едва изогнув губы. А потом Тарик снова застыл изваянием. Глаза, вперившиеся в залитое малиновым заревом небо, раскрывались навстречу сумеркам нездешними колодцами мрака.

– Да поможет нам Всевышний… – тихо сказал Аммар и распустил собрание.


Армия ашшаритов уже прошла ничейные земли, когда к войску на полет стрелы подъехали трое джунгар с белым полотнищем переговорного флага. Потом они съехались с ашшаритскими вестовыми. После недолгих переговоров гвардеец подскакал к едущим стремя в стремя Аммару и Тарику.

– О мой повелитель! Дикари хотят вести переговоры – но только с господином нерегилем.

Тарик очень серьезно осмотрел дальний горизонт – впереди, насколько хватало глаз, колыхалась трава – и кивнул:

– Так надо, Аммар, – и бросил вестовому: – Пусть укажут место.

Через некоторое время войско провожало Тарика глазами: сиглави мчал вперед, благородно распустив хвост. Из-под копыт летели комья земли. Когда всадник перевалил за гребень дальнего холма, над землей тут же соткались из воздуха две другие конные фигуры – одна на вороном, а вторая на золотисто-рыжем коне. Силат помаячили на гребне, а затем сорвались с места и умчались, как ветер, вслед за Тариком.


Тарег увидел ханшу раньше, чем она его. На вершине песчаной дюны, утыканной низкими перекрученными деревцами, стоял золотистый просторный паланкин с ярко-оранжевой занавеской. Его охраняли, как и было уговорено, трое ближних нукеров супруги кагана.

Когда нерегиль подъехал – паланкин стоял дальше, чем показалось с первого раза, монотонно-желтый цвет степи скрадывал расстояния, – занавеска откинулась, и женщина вышла наружу.

На ней переливалось синим шелком ханьское парадное платье с застежкой-запахом. Узорчатые рукава стекали до самой земли, золотой орнамент тянулся по подолу нижнего платья небесно-голубого царственного шелка. Голову женщины венчала высокая, остроконечная, расшитая золотом шапка с соболиными отворотами. С обеих сторон на уши и на плечи стекали парчовые ленты, перевитые жемчугом. Ханша прижала к груди руки в длинных рукавах, скрывающих на ханьский манер не только запястья, но и ладони, – и отдала низкий поклон.

Тарег спешился, снова окинул взглядом женщину и поклонился в ответ. Ханша указала на горевший у вершины дюны костер. С двух сторон от огня был настелен войлок и брошена подушка: белая кошма и синяя шелковая подушка для супруги кагана, черный войлок и простое кожаное сиденье для чужеземного воина. Им предстояло разговаривать через невысокое пламя костра.

Усевшись друг напротив друга, они еще раз переглянулись. Женщина проговорила на языке джунгар:

– Ты ведь понимаешь меня, существо из Сумерек. В паланкине сидит переводчик, но я не думаю, что он понадобится.

– Я понимаю тебя, – ответил Тарег по-джунгарски.

В другое время и в других обстоятельствах ему было бы интересно заняться строем и родственными связями этого языка. Но сейчас было не то время, да и обстоятельства не подходили для языковедческих разысканий.

Ханша вдруг улыбнулась и сказала:

– Мое имя – Хулан-хатун.

Нерегиль посмотрел, прищурился и вдруг наклонился к пламени костра:

– Имя тебе – легион.

– Смотрите, какой умный…

Женщина-демон, уже ничего не стесняясь, выглянула из глаз человеческого тела. Для второго зрения Тарега фигура собеседницы изрядно изменилась: над головой заколыхались, как у лежащей на дне утопленницы, волосы, глаза увеличились и превратились в выпуклые, пустые черные капли, в которых матово отражался свет костра.

– Приветствую князя Тарега Полдореа, – бледные тонкие губы раздвинулись, и демоница показала два ряда острых, одинаковых по размеру и длине зубов.

– Мы встречались? – усмехнулся нерегиль.

Это была шутка. Если бы им довелось встретиться там, на западе, то кто-нибудь из них наверняка бы уже лежал в земле.

Вернее, в земле лежал бы Тарег, – если бы его оставила удача и он погиб в поединке. Куда посмертие забрасывает демонов, нерегиль не знал, да и не очень интересовался этим сугубо умозрительным, на его взгляд, вопросом. Тарег Полдореа предпочитал решать все вопросы с демонами практически – с помощью меча.

– Твоя слава идет впереди тебя, князь, – и женщина вновь оскалила острые, как у окуня, зубы.

– Что ты хотела мне сказать?

Вместо ответа демоница окинула его своим странным, неживым взглядом. И вздохнула:

– Какая жалость.

Она говорила о его гейсе. О Договоре. В мире второго зрения, в мире хен-Тарегов гейс выглядел отвратительно. Горло стягивала тонкая черная петля-удавка. Перекручивающаяся, влажно поблескивавшая, похожая на пуповину веревка свешивалась с шеи и уползала куда-то в сумерки хен. На самом деле понятно, куда, – к державшему другой конец человеку.

Демоница резко бросила:

– Они тебя никогда не отпустят. Ты знаешь это, Полдореа. Ты же знаешь, какие они – люди. Им всегда всего мало. Хозяева будут век за веком таскать тебя на поводке клятвы, измываясь, унижая, заставляя расплачиваться за то, что ты сильнее, умнее и достойнее их. Нравится тебе такое будущее, Тарег?

– У меня нет другого, – спокойно ответил нерегиль.

– Эсен предлагает его тебе, – уперев в него взгляд смоляных капель-глаз, твердо проговорила демоница. – Как говорят здешние люди, у тебя нет плети, кроме конского хвоста, нет друзей, кроме собственной тени. Мы – твоя истинная родня. Мы – а не люди. Стань нашим побратимом, анда.

Нерегиль расхохотался – и смеялся долго, до слез. Демоница, не изменившись в лице, наблюдала за его горьким весельем.

– Побратимом? – отсмеялся наконец Тарег. – Какие у демона побратимы?

– Ты мало знаешь, – возразила она. – Какие названые братья, спрашиваешь ты? Такие же, как мы с Эсеном. Когда-то я тоже была женщиной Сумерек.

Тарег нахмурился:

– Если ты – мой портрет в будущем, то мне оно не нужно.

– Таре-ег, – она покачала головой. – Кто говорит – нужно не нужно… У тебя нет другого будущего, ты сам сказал. Хочешь ты этого или нет, оно ждет тебя. Ты ведь не хотел подписывать Клятву, правда? Однако они проволокли тебя с одного края мира на другой, затянули на шее эту удавку и гоняют теперь, как жеребца по кругу. При чем тут твои желания?

Нерегиль презрительно фыркнул:

– Ты хочешь сказать, что вы сможете сломать мой гейс? Гейс, запечатанный этими Именами?

Демоница вздрогнула и подобралась, выставив вперед когтистую лапу:

– Тише, тише… Кто говорит – сломать? Исполнить, мой князь, исполнить… – И она снова показала окуневую пасть в ухмылке.

Увидев, как Тарег прижал уши, она засмеялась:

– Вот видишь, я с самого начала сказала, что ты умный, – ты все понял. Таре-ег, ну сам-то подумай, сколько осталось сидеть на троне этому роду извращенцев и потомственных убийц. Ты же сам все знаешь, посмотри хотя бы на своего нынешнего владельца – капризный своевольный гаденыш без понятий о чести, совести и достоинстве. Он видит мир поверх задниц упавших к его ногам рабов – ну не омерзительный ли ублюдок, ублюдок и сын такого же ублюдка, ко всему прочему? Тарег, степь сметет их. Ты связан с халифом аш-Шарийа? Через десять, а то и пять лет халифом аш-Шарийа будет Эсен.

Нерегиль часто дышал, прижав уши и сжав кулаки.

– Да, Тарег, так будет. И они станут возглашать ему хутбу[25]25
  Хутба – проповедь во время пятничного полуденного богослужения, в которую обязательно включались благопожелания в адрес правящего монарха.


[Закрыть]
в глупых каменных домиках, которые почему-то называют всякими страшными именами. Династия сменится – и править ими будем мы. Это справедливо, иного они не заслужили. А ты, Тарег, встанешь у нашего с Эсеном трона. Сейчас я предлагаю выбор: ты можешь прийти к нам добровольно. Для этого тебе достаточно лишь отпустить силат, – и демоница кивнула на переливающиеся за спиной Тарега золотую и темную фигуры, – и отъехать в сторону во время боя. Если ты заметил – а ты заметил, нерегиль, ты же у нас умный, – они забыли прописать в твоей Клятве запрет на недеяние. Отступив в сторону, ты не причинишь вреда ни словом, ни делом, ни волшебством, ни оружием. Ты лишь дашь возможность свершиться справедливому суду над мерзкими вшами, которые вообразили себя непонятно кем. Как будто Силам есть какое-то дело до копошащихся в земле грязных личинок! Ты признаешь свое бессилие и сдашься нам в руки. Если поступишь так, твоя жизнь в будущем будет легка и беззаботна – ты станешь… ну… почти свободен. Ты же станешь нам анда, побратимом. Но если ты откажешься, Тарег… – Тут она улыбнулась во весь рот, и нерегиль почувствовал, что с трудом сопротивляется наползающему страху: – Если ты откажешься – смотри… Эсен и я сможем причинить мятежному рабу такие страдания, которые даже не начали тебе сниться в кошмарах в подвалах Этэхи Рат. Так как, Тарег?

Он молчал.

– Ах да, я забыла – ты же у нас нерегиль… упрямец, – демоница протянула это почти ласково. – Я не буду неволить тебя ответом сейчас. Впрочем, что тут думать? Ведь ты знаешь еще одну важную вещь, Тарег: ты нерегиль, мятежник – и ты проклят. Все твои начинания обречены на неудачу, всякая дружба обернется для тебя предательством, а всякое доброе чувство – гибелью близких. Неужели ты думал, что Проклятие нерегилей отпустит тебя только потому, что эти глупцы затащили тебя на край света? Они воистину глупцы – привезти себе в помощники обреченного и проклятого. Пожалуй, Тарег, ты им напомогаешь…

И она залилась жутким, холодным, как серп ущербной луны, смехом.

Нерегиль молча сидел перед хохочущим демоном, глядя в умирающее пламя костра. Женщина тем временем отсмеялась и снова обратила на него жадный голодный взгляд:

– Решайся, Тарег. У тебя есть еще несколько дней на размышление – до ночи последнего боя твоих хозяев. Думай, мой серебряный… – снова сверкнули рыбьи зубы.

Тогда нерегиль поднял взгляд и посмотрел в черные капли глаз, за которыми пульсировал разум существа гораздо старше и мудрее него. Потом вытащил из ножен кинжал и всадил его в пламя костра.

Демоница отшатнулась.

– Вот так, по законам твоих нынешних орудий, я отвечаю тебе, легион.

Тарег вынул изогнутое лезвие ханджара из синюшных угольев.

Демоница осклабилась:

– Глупец. Тебя ждут муки, в сравнении с которыми пытки в Этэхи Рат тебе показались бы отдыхом в зеленом оазисе. Прощай, Тарег. В следующий раз, когда мы увидимся, ты будешь ползать на коленях и умолять о самой мучительной и страшной, но смерти.

Она поднялась и хлопнула в ладоши. Над песчаной дюной завихрился злой степной ветер, кинул в глаза Тарегу горсть песка, а когда нерегиль с проклятиями отплевался и откашлялся, на желтом гребне не было ни паланкина, ни охранников-нукеров. Только ветер трепал на сухой ветке перекрученного куста длинную тряпку с рядом черных, как тараканы, иероглифов.


Прискакав в лагерь ашшаритов, Тарег ответил на вопросительный взгляд Аммара:

– Обычные глупости. Вы нам то, да мы вам это, но между двух огней пройти все-таки надо. Ну и Тенгри поклон отвесить. Что тебе стоит отвесить поклон Тенгри, а, Аммар?

Ашшарит сплюнул. И крикнул:

– Правоверные! Сегодня мы встанем на общую молитву!

Люди кинулись исполнять его приказание: необходимо было построить войско лицом в сторону киблы.

Аммар перевел взгляд на Тарика, который с отсутствующим видом разнуздывал Гюлькара, – нерегиль всегда так выглядел, когда речь заходила о вопросах веры. Решившись, халиф проговорил:

– Я разрешаю тебе молиться своим богам, Тарик. Ты язычник, но пусть – обратись за помощью к тем, к кому следует обращаться твоему племени.

В ответ самийа долго молчал. И в конце концов улыбнулся:

– Я благодарен тебе за разрешение, Аммар, – в голосе нерегиля, против обыкновения, не слышалось насмешки.

Самийа замолчал, но Аммар чувствовал, что Тарик сказал не все, что хотел. И действительно, помолчав, нерегиль добавил:

– Но я принадлежу к такому племени, которое не молится никому. Потому что нам некому молиться и не у кого просить помощи, Аммар.


По приказу Тарика на следующий день они бросили коней в молниеносный рейд по степи Саарикеер. В густой зеленой траве яркими пятнышками мелькали соцветия: отчаянно желтые лютики и сурепка, сиреневые цветы чабреца и ирисов, белая звездчатка и бледно-желто-розовый благородный окрас эдельвейсов.

К вечеру ашшариты вышли на пустынное плато, с юга огражденное далекими горами. Впереди вставали хребты Хангая, с них стекали полноводные по весне реки, деля зеленый ковер степи на глубокие долины.

Солнце клонилось к западу, но небо еще оставалось высоким и голубым. По нему плавали большие кучевые облака, отбрасывая громадные тени на колышущиеся под ветром травы. Присмотревшись к зеленому ковру впереди, самийа смог разглядеть то, что они искали в весеннем разнотравье степи, – скопище белых и серых юрт вокруг холма, на котором ветер колыхал что-то темное и длинное. Вокруг белого знамени сульдэ стояло кочевье Великого кагана джунгар Эсен-хана.

– Мы нападем ночью, – тихо сказал Тарик.

И выставил вперед руку в кожаном наруче. На нее спикировал Митрион, захлопал пестрыми крыльями, перетаптываясь лапами и показывая ослепительно-белое подхвостье.

– Займись их дозорными, дружок, – ласково обратился к ястребу Тарик.

И дал птице укусить палец, затянутый в кожу перчатки.


А ночью пошел дождь. Сначала никто не придал этому значения – разве что начали шутить: ну теперь только снега или града не хватает.

Однако к полуночи непогода разыгралась не на шутку: ветер хлестал так, что кони упирались передними ногами в землю и выгибали шеи, полы джубб парусили, и всадники чуть не вылетали из седел. В довершение всего в небе разразилась гроза.

Когда над степью полыхнула первая молния, многие вскрикнули от ужаса – такого ашшариты еще не видели. Ветвистая, на толстой перевитой светящейся «ноге», она сверкнула на полнеба – а затем грохнуло так, что даже боевые обученные кони с ржанием заплясали. Потом от земли до неба ударила еще одна ослепительная рогатина. И еще одна. И еще. Тогда нерегиль приказал выступать.

В хлещущей темными струями, грохочущей тьме то и дело вспыхивали в свете молний бледные картины – то одинокое горящее дерево на холме, то заросли кустарника в ложбине. Но чаще всего мимо них проносилась вспыхивающая на мгновение и тут же гаснущая, стелющаяся длинной серой травой степь.

В становище они влетели в ослепительно-ярком высверке небесного разряда: полыхнуло, всадники смели часовых, тут же кошмарно грохнуло. В кочевье, в которое ворвались ашшаритские конники, разверзся ад грешников.

Аммар потом смутно вспоминал, что устал бояться еще в начале грозы – времени и сил на страх просто не осталось, эта сумасшедшая скачка наперегонки с бьющей по вершинам соседних холмов, догоняющей небесными копьями смертью отнимала все силы души. Поэтому, когда перед копытами коня как из-под земли поднялась ослепительно-красивая женщина с очень белым лицом, он заорал: «Али! Призываю имя „Могущественнейший!“» – и наотмашь рубанул мечом. По закаленному в аш-Шаме лезвию было вытравлено тройное имя Али. Изогнутый клинок меча полоснул женщину наискось, отделяя голову и левое плечо с частью руки. В уши ударил вой, но Аммар, не оглядываясь и не останавливаясь, помчался вперед, в коридоры между запылавшими юртами, и не видел, как из разрубленного тела женщины исходит, клацая зубами и завывая, какая-то белесая сущность. Поверещав и покувыркавшись в ночном воздухе, рассеянная Именем и печатью праведности субстанция в последний раз попыталась сгуститься, не сумела – и безвозвратно растворилась в ночном воздухе.

Тарик, рубя направо и налево, рвался к высокому девятихвостому тугу на каменистой гряде – джунгары окружили Сульдэ и стояли насмерть. У самого древка прыгали и завывали, тряся перьями и колокольчиками, шаманы. Нерегиль орал от бессильной ярости, сиглави танцевал и вскидывал передние ноги, пытаясь встать в свечку. Аммар вдруг понял, отчего орет самийа, – он не мог раскрыть свои крылья, не мог «проявить ореол», как говорили маги сумеречников. На место каждого поверженного джунгара заступал новый, словно степняки в одинаковых кафтанах и малахаях вырастали из-под земли из рассеянных зубов дракона – как в сказке, только очень страшной.

– Али-и! – закричал Аммар, высоко поднимая меч.

По изогнутому клинку бело-голубым блеском шваркнул отсвет молнии.

– Всевышний с нами! О Дарующий победу и Попирающий нечестивых! – заорал Аммар в хлещущее страшными белыми плетями небо: – Твое имя – Призывающий на суд!

С холма, на котором порывы ветра рвали с шеста девять черных конских хвостов, донесся тоскливый волчий вой. Тарик, словно вступая с этой руладой в жуткий противоестественный диалог, разразился пронзительной, модулированной фразой на своем странном языке – а потом перешел на отчаянный, яростный крик. Не переставая орать что-то жуткое, нерегиль послал коня в отчаянный прыжок – джунгары отшатнулись, и самийа врезался в их плотный строй, кося клинком, как воплощенная смерть. Аммар тоже заорал и бросился следом.

Когда, обтекая кровью джунгар и дождевыми струями, они вырвались на плоскую вершину увенчанного белым камнем холма, кони взвились на дыбы, а кто-то завопил от ужаса.

У самого знамени сидел огромный белый волк и скалил длинные, желтые, как у черепа, зубы.

– Эсе-ен! – закричал Тарик. – Эсен! А-ай-а-а! Смотри, кто тебя убьет!

И бросил коня вперед. Волк прыгнул. Сиглави пронзительно заржал и повалился на бок – с его спины кубарем скатились два сплетенных тела. В цепенящем ужасе Аммар смотрел, как волк клацает зубами у горла самийа, а тот отчаянно отжимает здоровенную башку прочь от лица.

И тут он вдруг увидел у себя под ногами невзрачный куст – рассказывали, что джунгары высаживали такие за упокой души родственника и всю свою жизнь бережно ухаживали за кустом. Аммар спешился и вдруг оказался словно бы отрезанным от звуков и цвета. В мертвой тишине в лужице лунного света перед ним топорщился безлистный кустик из пяти веток. Аммар глубоко вздохнул и занес меч. Веточки зашевелились. Не давая им времени сделать что-нибудь еще, ашшарит с маху секанул клинком – его лицо тут же залила брызнувшая во все стороны кровь. Продолжая рубить уже вслепую, Аммар чуть не оглох от рванувшихся ему в уши воплей – и снова оказался в гуще боя на холме, у белого камня на плоской вершине.

Задыхаясь и всхлипывая, он отер рукавом джуббы лицо. Шайтан-колючка была изрублена им в клочья. И эти клочья плавали в кровавой луже. Медленно оглянувшись по сторонам, Аммар остановил глаза на сцене, которая не сразу поместилась в его разум.

Крича и выкликая чье-то имя, воины оттаскивали в сторону здоровенную белую тушу.

– Тарик! О Тарик! Господин!

Тут Аммар встряхнулся и заорал вместе со всеми. И побежал к месту, где под отваленной тушей обнаружилось тело самийа.

Нерегиль лежал, опрокинутый навзничь, раскинув руки, – в правой мертвой хваткой зажат был обтекающий какой-то черной, нечеловеческой, дымящейся кровью кинжал. Молоденький ханетта, стоявший на коленях над телом самийа, поднял на Аммара наполненные слезами глаза: Тарик лежал в луже крови, своей и волчьей.

Волчьей? За спиной у Аммара раздались дикие вопли, и несколько голосов разом призвали имена Али и Всевышнего. Огромная белая туша вдруг задымилась и перетекла в другой силуэт – на траве остался лежать труп узкоглазого плосколицего мужчины с тощей джунгарской бородкой. В груди у него, прямо посреди дорогого золотого шитья кафтана, зияла широкая рана.

Вдруг из раны стало подниматься, клубясь, что-то белесое. Оно попыталось свиться в фигуру человека, заколыхалось – и тут в разоренном стойбище заорал петух. Дымчатый образ явственно зашипел, сгустился – и разошелся с тихим последним вздохом.

Тарик вдруг пошевелился и открыл глаза.

– Он убит?.. – прошептал он посиневшими, холодеющими губами.

– Убит, – опускаясь возле него на колени, ответил Аммар.

В отчаянии он смотрел на раны, располосовавшие плечи, грудь и, видимо, спину нерегиля. Когти демона сумели прорвать даже легендарную ашшаритскую кольчугу.

– А.. она?… – прошелестел самийа и закашлялся, выплевывая кровь на подбородок.

– Убита, – ответил Аммар, понимая, о ком идет речь. – И я порубил его куст. И Сульдэ мы порубили тоже и подпалили во имя Всевышнего, праведного, справедливого.

Аммар обернулся к разложенному из обломков адского знамени костерку. Видимо, он все-таки здорово устал за эту ночь, потому что ему показалось, что обломки шевелятся и пытаются выползти из костра. Стоявший рядом с огнем южанин со злостью поддал по не желающему умирать куску дерева ногой и забросил его в самое пламя.

– Тарик. Ты… лежи, – сказал Аммар, не зная что сказать.

Впрочем, самийа уже закрыл глаза и опять потерял сознание.


… В высокие, от пола и в рост человека, окна дворца наместника Фейсалы уже заглядывало утреннее солнце – пора было задергивать занавеси плотного шелка.

Аммар потер ладонью глаза.

Яхья задумчиво кивнул своим мыслям:

– Значит, силат увезли его к себе.

– Да.

Перед внутренним взором Аммара явственно предстала картина: Тарик, распростертый на камне в тени странной, похожей очертаниями на спящую собаку скалы. А над ним водит ладонями бледное черноволосое существо. Потом огромные миндалевидные глаза без радужки и зрачка оборачиваются к ашшаритам:

– Уходите.

Голос шелестит почему-то за ними. Губы джинна не двигаются. Тарик лежит на камне, бессильно запрокинув голову.

– …Мой повелитель?

Голос старого астронома вернул его в этот мир.

– Сколько дней прошло с тех пор, как вы покинули Мухсин, о мой халиф?

– Семь. Или восемь, – дернул плечом Аммар. – А что?

– Ничего, о мой халиф, – с лукавой улыбкой ответил Яхья.

Аммар прислушался к происходящему на улице.

А там явно что-то происходило: в колодце двора метались крики, топотали и куда-то бежали люди. «Смотрите, смотрите! Там, на дороге!»

Аммар ахнул и подскочил к окну, настежь распахивая лазоревый шелк занавески. С Башни Наместника открывался потрясающий вид на южный склон долины – лабиринт скал в белесой дымке лежал перед взглядом халифа как на ладони.

По старой караванной тропе, вот уже несколько столетий заброшенной и неторной, вверх к городу поднимался всадник. Серый сиглави цокал копытами, высоко поднимая ноги и петухом распуская гордый хвост. Ехавший на благородном скакуне воин поднял голову и приложил ладонь козырьком ко лбу – пытался разглядеть сквозь слепящее солнце, что происходит на стенах.

На стенах толпились люди, и толпа все прибывала. Аммар посмотрел вниз, посмотрел на всадника на дороге, посмотрел на усмехающегося Яхью – и вместе со всеми радостно, как мальчишка, заорал:

– Смотрите, вон он! Вон он! Смотрите! Он – вернулся!!!

И, прыгая через две ступени, припустил вниз по лестнице.

Солнце всходило на востоке, а заходило на западе.

Джунгары были разгромлены.

Тарик вернулся.

Аш-Шарийа было за что поблагодарить Всевышнего.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации