Текст книги "Проза"

ЦАРСКАЯ ГОРА

Сказочный рассказ

Пролог

Старики рассказывали, что есть в этих местах гора и называют её Царской, потому что на её вершине по сей день стоят Царские врата. Дорогу к этой горе некогда знал старец, живший в долине золотого ручья. И приходили к нему только отчаявшиеся люди. Старец выслушивал их и давал совет: «Если очень хочешь взойти на Царскую гору, то пойди и попроси прощения у всех, кого ты обидел, и скажи тем, кто обидел тебя, что ты их прощаешь, даже если это пока не так, а потом приходи обратно ко мне». Человек уходил. Бывало, что он не возвращался очень долго, а то и вовсе назад не приходил. Это первое испытание мог пройти далеко не каждый. Ведь так трудно просить прощения у обиженных тобой и сказать тем, кто обидел тебя, что простил обиду. Но были и такие, которые возвращались. Этим старец велел омыться в водах Золотого ручья и переменить одежды, а старые сжечь. И после этого благословлял восхождение человека на гору.

Условий восхождения было четыре:

1 – человек должен был вслух и подробно, ничего не скрывая, рассказать самому себе всю свою жизнь;

2 – когда он достигал вершины горы, он должен был провести перед Царскими вратами сутки в молчании;

3 – пройдя через врата уже никогда не возвращаться обратной дорогой ни к старцу, ни в родные места;

4 – и чтобы с ним не происходило в его новой жизни, за всё худое и хорошее, он должен был только благодарить Бога или молчать до конца своих дней.

Под страхом смерти было запрещено жаловаться на свою новую жизнь.

Гора эта стоит, и по сей день. Куда ей деться!? Всё так же в долине течёт Золотой ручей. Вот только нет старца, который бы указал дорогу к этой горе. А гор окружающих долину очень много. Но человек, решившийся пройти Царскими вратами, сам легко отыщет к ним путь.

Глава первая

– И никто домой не возвращался, после того как на гору влезал, а, дед? Ой, ли!

– Никто. Потому как понимали, что старая и новая судьба вместе не живут.

– А хочешь, поспорим, что я смогу вернуться.

– Да ладно. Ты жизнью доволен, чего тебе на гору лезть? Ведь внятно же сказано, что приходили к старцу только отчаявшиеся люди. Ты хоть знаешь что это такое, а?

– Не-а…

– Вот и я о том же. Давай-ка лучше клюкву собирай, а не лясы точи.

– Ну а всё-таки, где та гора, дед? Вдруг врата те из золота чистого?

– У, шельмец, что удумал: не вспотев – заработать! Вам бы всё сокровища искать, а вот оно сокровище – здоровье молодецкое. Работай честно, как твой отец и дед и прадед работали. И всё, что для жизни надо, у тебя будет. А от лишнего – голова закружится! А когда кружишься, всё вокруг с мест сбиваешь, и тебя самого земля не держит. Гляди, расшибёшься об такие думки.

– Или ты молодым не был, или и тебе не хотелось сокровище найти? Чтоб всё сразу было и чтоб силы при тебе остались.

– Да ведь так не бывает на этом свете. Искушение это, а боле ничего. Поманит и самого тебя об тебя же и хлопнет, как об отражение в зеркале.

– Ну а, может, там зверь лесной лютый живёт, что вот такими отчаявшимися людьми питается? Поэтому их никто больше не встречает? Как думаешь, дед?

Дед молчал.

– Дед, а Золотой ручей – это не тот ли, что у Забавиных болот начинается? Не молчи, дед. Не у тебя, так у других спрошу.

– Так ведь не скажет никто, милок. Никто не скажет, пока ты не отчаешься.

– Ладно, хранитель ты эдакий. Ну, можешь хотя бы рассказать, остались ли в селе семьи, из которых люди ушли на ту гору?

– Вот это можно. Сейчас дойдём до шалаша, присядем у костра вечерять, я так и быть расскажу, что все знают, как не скрывай.

Глава вторая

Дед вздохнул и не спеша начал рассказывать: – Видел домишко возле озерца? Там, где забор новый. Ну вот, раньше в том доме жила семья. Отчим, мать да две дочери. И уж дюже отчим падчериц невзлюбил, материл всяко, работать сверх меры заставлял, что одна из них заболела и померла – изробилась раньше времени. А вторая от отчаяния пошла к камню, что остался от дома старца, что у Золотого ручья жил, да в путь на Царскую гору отправлял. Проспала там неделю. Тихая такая вернулась в ноги отчиму и матери поклонилась, прощения попросила, на могилке у сестры поплакала и вернулась назад. Да боле её никто и не видел.

Или вот дом каменный у мельницы стоит, видел? Так там, при моём отце, семья жила. Муж работящий, не пьющий, не гулящий. Каждую заработанную копеечку в дом нёс, а жена и тёща его пилят и пилят, и всё им мало, и всё не довольны. Как сказал, что сделал, куда пошёл – всё не так, и всё грубо с ним, не ласково. Что дома, что на людях. Он терпел, пока младшей дочери семь годков не исполнилось, собрался и молча ушёл к камню у Золотого ручья. Его бабы месяц голосили по всему селу, что мол, сгинул мужик, может, утонул, может, зверь порвал в лесу. А он возьми, да явись к Рождеству. Вошёл в избу, когда все за праздничным столом сидели. Поклонился им в ноги и прощения просить стал. Они в ответ разорались. Он подождал, пока замолчат, и вышел за дверь. По селу рассказывали, что ещё к кузнецу заходил долг вернул, и к пасечнику прощения просить зашёл, а ещё у кого был – не знают или не говорят.

Ну и последнее расскажу. Дом такой с одним окном наперёд видел у начала дороги? Строил его солдатик один. Вернулся со службы с молодой женой. В доме у него мать старая жила. Замуж поздненько вышла, муж долго не пожил, помер через три годка, сама сына поднимала, как могла. И что же. Стали вместе жить. Сноха то городская, ничего в деревенском быте не смыслит. Свекровь ну её учить, а та в слёзы, и всё мужу жалуется, мол, не ко двору пришлась. Сын мать предупредил, потом пригрозил, а потом до греха дошёл – ударил, да и из дому выгнал. Перебивалась она тем, что Бог пошлёт. Спала у людей на сеновалах. А только зазимок – ушла к камню. Вернулась оттуда к Пасхе к сыну в дом. Встала на колени, расплакалась, прощения просит. Сын её выгнал и дверью хлопнул вслед. Потом она так в каждый дом заходила, бухнется на коленки, и пока не выведут, всё плачет, всё прощения просит. Только солнышко на закат склоняться стало – она по ручью, в лес, и к камню. Один мальчонка рассказывал, что проводил её до камушка, а дальше домой сбёг, испугался в засаде сидеть в сумерках.

– Ну что, мало тебе рассказов? Давай чай допивай и спать ложись. А я костёр маленько покараулю. Бессонница.

Глава третья

Минуло с того разговора в лесу не много ни мало двадцать лет. Дед ушёл в путь всея земли. Внука бросало по жизни, как лодочку в шторм. Но он ничего, не сдавался. И была у него только одна радость – его семья. Жена померла последними родами, и остался он с четырьмя младенцами на руках. И работать надо и дома быть – хоть разорвись. Думал, не сможет, но ничего сдюжил помалу. Пока дети были маленькие – всё было хорошо. Тятька был им и защитой и кормильцем, а вошли в отроческий возраст, как с цепи сорвались: хамят, грубят, и во всём-то он дурак, и всю-то жизнь прожил не так. Сначала учил вежливо, потом на крик срываться начал, а там и ударил раз, другой. Но толку – ноль. Лопнуло его терпение, и собрался он к старому камню на Золотом ручью. Шёл и плакал. Несколько раз в болото провалился, но вылез. К ночи добрался до камня и уснул.

И снится ему сон. День солнечный, яркий, пахнет весной, блестит Золотой ручей, а на камушке сидит старец весь белый, как лунь. Смотрит на него и вздыхает: – Вот ты и нашёл свою дорогу, Ванята. Побудь здесь, пока злоба не выйдет. Пей воду из ручья только и ешь, что вокруг найдёшь. Живи сколько надо у меня в гостях. А после скрепи своё сердце и пойди к детям, попроси у каждого прощения и у тех, кого в селе обидел; долги отдай. Ну и когда вернёшься – увидишь дорогу на Царскую гору.

Сколько дней он прожил у Золотого ручья – не считал. Но однажды утром вдруг почувствовал, что спокоен, и может пойти домой. Дети его не ожидали увидеть и потому ничего сказать не смогли от неожиданности, когда он с порога им крикнул: – Простите меня за всё, – и выбежал вон. Бежал он по селу пулей, чувствовал, если промедлит, то расплачется, как последняя баба. Забегал в избы и кричал: – Простите меня за всё, – и тут же убегал, как оглашенный. На одном дыхании домчался к камню и там уже разрыдался, как в детстве. Когда ему полегчало немного, он открыл глаза и увидел, как предзакатный луч солнца осветил ненадолго на одной из восточных гор Царские врата. Они горели красным огнём. От неожиданности и радости он замер на месте. А когда пришёл в себя прикинул, как сподручнее до них добраться. И утром выдвинулся в путь.

Глава четвёртая

У подножия горы он вспомнил, что рассказывал ему о правилах подъёма на гору дед. И развел костёр у ручья, который как раз исчезал в лощине Царской горы. Сжёг свою старую одежду и омылся в воде, потом надел новую одежду и встал на тропинку, ведущую в гору. Подъём был крутой и неудобный, но другого он рядом не нашёл. Да мало того, по пути надо было вслух самому себе рассказывать всю свою жизнь без утайки. Очень смешное занятие. Потому что и сам себя, оказывается, стесняешься, и врёшь самому себе, ничуть не меньше, чем другим. К ночи Иван приглядел удобную пещерку в горе и с удовольствием влез в неё на ночь. Утром пошёл дождь, и ему пришлось остаться на целые сутки в пещере и пить только воду, заедая её сушёной черникой. Спать он не мог. Молчал и думал о том, что поторопился, что дети всё-таки ещё не выросли, и надо бы вернуться и дорастить их до ума. Но потом всплывали воспоминания, и он снова обнаруживал себя в тесной пещерке Царской горы.

К вечеру дождь перестал, и Иван продолжил восхождение. Теперь он рассказывал себе свою жизнь с женой. Сначала улыбаясь, а потом скрепя зубами и в конце рассказа стал швырять вниз камни, о которые спотыкался. Запыхался и сел прямо на тропинке. Прислонился к выступу и заснул. Утром обнаружил, что вода у него кончилась. И он решил, что к вечеру должен добраться до Царских ворот. Он стал громко и беспощадно рассказывать остаток своих прожитых лет с детьми и сам не заметил, как вышел на огромную площадку, посредине которой блестели в лучах закатного солнца Царские врата.

Глава пятая

Да, они были золотые. Да, они были невероятно красивые. Это были два Ангела, простёршие на встречу друг другу крылья и склонившие головы в кротком благоговении. Изумлённый, Иван замер от смятения чувств. Столько радости и кротости внушал ангельский вид. Ничего подобного он от рождения просто не видел. И кощунственная мысль отбить себе золотишка и бежать сломя голову назад, не успевши оформиться в действие, пропала, как дым костра под дождём. Он замер, и вспомнил, что здесь разрешено находиться только одни сутки, а потом надо пройти через ворота и… что, что там дальше? Ах да, принять свою новую судьбу с благодарностью или замолчать навсегда. И он простоял всю ночь на коленях перед вратами. Звёзды сияли над ним, и огромная Луна освещала Золотой ручей в долине. Было так тихо, словно вся природа внимала стуку его сердца. Он молился. Да, да, он поймал себя на том, что он молился! Той самой молитвой, которой его долго и терпеливо учил дед в детстве. Он тогда специально путал слова, убегал, перебивал молитву вопросами, но дед великодушно улыбался его проказам и снова начинал с ним твердить молитву. И вот теперь она сама собой лилась из его сердца! И это были единственные слова, которые ему действительно нравилось произносить. Оказывается, он никогда не задумывался, что есть слова, которые нравиться произносить. Душа его пела в тишине ночи, пела слова молитвы и преображалась в нечто неведомое ему самому. Он стал благодарить Бога за всю свою жизнь. И радовался, радовался, радовался.

Глава шестая

Сутки пронеслись незаметно. Но они оставили неизгладимую печать в его разуме. Иван знал, что остаток своих дней он мысленно так и простоит в молитве на Царской горе. Перекрестившись, он шагнул и прошёл под крыльями Ангелов, а когда поднял глаза, то вдалеке увидел белый монастырь, кресты которого ярким жёлтым светом горели в лучах заходящего солнца. Он всё понял и подошёл к краю площадки. И каково же было его удивление, когда перед ним открылась удобная лестница вниз. Он засмеялся, как ребёнок, и стал спускаться. Сначала медленно, а когда ноги привыкли к ступенькам, побежал, но скоро споткнулся и полетел на площадку. Хотел было ругнуться, но вовремя вспомнил, что за всё можно только благодарить. И он перевернулся лицом к небу и громко сказал: – Благодарю!

Когда он шёл через лес, и сел у ручья передохнуть, задремав от усталости, маленькая змея укусила его за ногу. Иван вскочил от острой боли и снова хотел рассердиться, но, закрыв себе рот ладонью, остановился, взглянул на небо и сказал: – Благодарю.

Медленно и верно тропинка привела его к деревеньке. Поскольку он давно не ел обычной пищи, а денег у него с собой не было, то он попросился косить сено за плату. Солнце жарило в тот день от души. А он работал и работал до седьмого пота. Хозяйка принесла ему в поле краюшку хлеба и кринку молока. Он поблагодарил её за приношение и с благоговением потрапезничал. Но вечером его ждало испытание: хозяин отказался ему платить деньги за работу, а дал только каравай хлеба и кусок сыра с собой. Иван, было, открыл рот, чтобы спорить, но остановился, молча взял еду и, выйдя во двор, сказал: – Благодарю.

Долго ли коротко ли, но добрался он до белостенного монастыря, кресты которого видел, выходя из Царских врат. Долго стучал в двери, чтобы ему открыли. Но сторож ответил, что отец настоятель уехал в город, и без него впускать в монастырь никого не благословлял. И стал наш Иван жить под стеной монастырской. Неделю ждал. Наконец прибыл настоятель. Он к нему под благословение подошёл и стал проситься в послушники.

– У нас, брат, сразу в послушники никто не поступает, – ответствовал ему отец настоятель, – Если наш устав тебя устраивает, то год ходи в трудниках, а там усмотрится.

Иван остался. Никакой работой его было не удивить. И делал он всякую работу с благодарением. С братией не ссорился, всё больше молчал, о себе вообще ничего рассказывать не стал. До настоятеля о нём доносились добрые слухи. И когда миновал год, Ивана приняли в послушники. Он в тот день не отводил глаз от неба и благодарил, и благодарил бесконечно.

Глава седьмая

Миновало десять долгих лет. А Иван всё ещё в послушниках был. Ропотливый шепоток где-то рядом с собой старался заглушать благодарением.

И вот однажды приехала в монастырь экскурсия. И одна из девиц узнала его. Это была подружка младшей дочери. Она долго присматривалась к нему и всё-таки подошла с вопросом: – Простите, а вы – не Иван ли с Забавиных болот?

– Да это я, – ответил он не сразу.

– А вы знаете, что ваша дочь очень больна, у неё рак и братья отказались за нею ухаживать, даже уехали из села кто куда, чтобы не помогать ей, дожить до смерти. «Почему мы должны тратить свои силы на неё, ведь наш отец не стал тратить свои силы на нас», – сказали они и, уходя, хлопнули дверью, отчего дома.

Девушка посмотрела ему в глаза и увидела в них слёзы. Она поспешно отошла от него и вскоре экскурсия уехала из монастыря.

Иван попытался сказать «благодарю», но мира в душе не было. И каждый день он мысленно был рядом со своим младшим ребёнком. Он страдал и молился, и снова благодарил, но мира в душе не было.

Он был всего на всего послушник, а не монах, и, разумеется, мог убраться восвояси, когда ему вздумалось бы. НО ВЕДЬ ОН ЖЕ ОТРЁКСЯ ОТ СВОЕЙ ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ! От жизни, из которой с такой яростью его выдавили собственные дети.

А время шло. И там, в селе, его маленькая девочка была совершенно одна и страдала от боли. И он решил: будь что будет, но нельзя оставлять в беде собственного ребёнка! Пусть он нарушит правило и вернётся, и неужели же он потеряет ту благодать благодарения, что так терпеливо по крошечке собирал все годы? Ночью, пока все спали, он побросал в котомку свои скудные вещички и побежал обратно по дороге к Царской горе. Оказалось, что за десять лет тропинка заросла, и он заблудился в лесу. Он плакал и благодарил сквозь слёзы, но мира в душе уже не было. Он проваливался в болота, выбирался и благодарил. Но радость не возвращалась к нему. Он шёл напролом через заросли, ранился в кровь, но продолжал, стиснув зубы, благодарить. Чувствование тёплого тихого света в сердце вообще исчезло. Мало-помалу всё-таки добрался до лестницы, ведущей к вершине Царской горы. И когда он взобрался наверх, то снова увидел золотых Ангелов, благоговейно склонявшихся к тому, кто проходил Царскими вратами.

Глава восьмая

Иван молча рубанул топором по нижним крыльям одного ангела и, подхватив кусок золота, рванул с горы по другому склону. Он хотел продать сокровище, чтобы купить необходимых лекарств и, если ещё возможно, вылечить дочку. В сумерках он подошёл к своему дому и осторожно постучал. Ему никто не ответил. Он вошёл в избу и увидел в углу на кровати тощенькое тельце своей дочери. Она лежала с открытыми глазами и хрипло дышала. Она не узнавала его очень долго. Иван просто стал жить рядом, и ухаживал, как мог. Кормил, переодевал, выносил на воздух. Врачиха сказала, что на её стадии рака можно только обезболивать, вылечить уже ничего нельзя.

Сначала он не поверил её словам и протаскался с дочкой по обследованиям. И внимательно прочитав результаты, посмотрел на небо и сказал: – Благодарю. Слёзы капали тихо из глаз дочери и из его глаз. Они молча смотрели друг на друга и впервые обнялись. Там же в городе Иван продал в ювелирную лавку кусок золотых ангельских перьев. И закупил обезболивающие средства для дочери.

Через два месяца, умирая, она сказала ему только одно слово – Благодарю. Иван похоронил дочь. Заколотил дом. Поклонился ему в землю и пошёл обратно в монастырь. Но он даже за калитку не успел выйти. К его забору подъехало стадо бандитов и забило его до смерти, выпытывая, где он взял кусок золота. Иван в ответ на побои только повторял: – Благодарю. Труп его сгорел вместе с его домом, который бандиты подожгли от злости.

В монастыре его отпели заочно по письменной просьбе какого-то жителя села при Забавиных болотах.

СЕРЕБРЯНЫЙ РУЧЕЙ

рассказ-сказка

Едва заметными струями

В долину полз между камней

Ручей, усыпанный цветами

В тиши ночей и в шуме дней.

Его прохлада привлекала

К себе зверей и певчих птиц

И людям жажду утоляла,

Смывала пыль с уставших лиц.

Его журчание лесное

Покоем веяло и сном,

И знали все, что под Луною

Вода сверкает серебром.

И тот, кто ночью не боялся

К ручью приблизиться один,

Тот мог серебряные струи

Собрать хоть в тысячи корзин.

Но надо было только горстку

Отдать вдове и сироте,

Иначе всё богатство просто

Растаяло б в траве.

Нет, никому не удавалось

Жадность свою перебороть,

Никак рука не поднималась

Вдове и сироте помочь.

Никто из жителей долины

Богатым не был никогда,

И продолжала с гор спускаться

В деревню талая вода.

Глава первая

В народе говорят, что каждый человек приходит в этот Мир справиться только с одним искушением. И если ему это удаётся, то все остальные испытания в жизни преодолеваются сами собой.

Однажды прочитала я в старинной книге, что в прежние времена к святым местам ходили паломники пешочком. Благоговейно и непрестанно молясь, достигали они какой-нибудь святой обители. Брали благословение у отца игумена на ночёвку, а с утра, после службы, продолжали свой путь дальше. И, конечно, на постое встречались очень разные люди. И обители на дороге стояли разные. Одни победнее, другие побогаче. Но нигде и никогда не было отказа странникам. Всегда и везде находилось людям место для ночлега.

Так вот и пришли однажды два паломничка в святую обитель на ночевание. А обитель та, уж и не припомню, как называлась. Но между собою прозвали её люди «Вдовьими слезами».

Когда закончилась вечеря, паломников разместили в гостевых комнатах. По двое разошлись они на ночлег. Тут один у другого про название монастыря спросил.

– Врать не буду, брат, а только слышал я, что монастырь сей построили вдовицы из одной местной деревни. И строили они его вместе со священником, который служил сегодня на вечери. Заметил ты, что он на лицо молодой, а весь седой, как старик.

– Я слышал, брат, деньги на строительство они удивительно как-то получили. Да сколько не спрашивал, никто ничего толком сказать не может.

– Вот и я ничего из рассказов не понял. А ведь не первый год прохожу через эту обитель. Но тайну эту здесь блюдут строго. Спи, брат, раз есть тайна, то это и не нашего ума дело.

– Ну не скажи, святое место, а тайну имеет! Одно в каждом месте Таинство: как Святой Бог в виде вина и хлеба не брезгует с нами грешными совмещаться. А другие тайны нам ни к чему на этом свете.

– Спи, брат, не думай о человеческом – здоровее будешь.

И совершив вечернее правило оба уснули.

С утра один из паломничков пошёл дальше, а другой решил остаться и выведать о таинственном строительстве святой обители. Сказал настоятелю, что неможется ему, и испросил благословение остаться на неделю, мол, чтоб в дороге не разболеться. Настоятель посмотрел ему внимательно в глаза, вздохнул и благословил.

Паломник тот прозывался Мокием. Так вот Мокий этот развил бурную деятельность в монастыре. То на скотном дворе помогал, то бежал в поле полоть, после воду таскал, посуду в трапезной мыл, полы драил, туалеты чистил. На службе стоял тихо, как тень от свечки, не смея глаз поднять на распятого Христа. И всюду у монашек тихонечко пытался хоть что-нибудь выведать о истории возникновения монастыря. Но они все как одна отвечали, что великой милости Божией удостоились.

Прошла неделя, и настоятель благословил Мокия в путь. Мокий молча собрался и вышел из обители на дорогу. Но пошёл не туда, куда собирался, а свернул и полем вышел к ближайшей деревне. Деревня была почти вся с заколоченными домами. И только в одном доме дымила печная труба. Мокий вошёл на двор, поискал хозяев, постучал в дверь, но никто ему не ответил. Попил воды из колодца и решил идти в другую деревню.

К вечеру добрался и до другой деревни. Но и тут все дома были заколочены. И ни на одном дворе не видно было жизни. Не стал он ночевать в брошенных домах, мало ли отчего люди исчезли, может эпидемия какая. Пошёл он в лес. Срубил еловых веток, наломал молодых берёзок, соорудил шалаш и залёг на ночёвку. А проснулся он не утром, а в полночь от того, что Луна полная светила ему прямо в лицо.

Открыл глаза и видит, в долине тропинка, словно серебром блестит, да так ярко, приметно, что залюбуешься. Присмотрелся получше, а ведь и точно – серебро светится. Протёр глаза, думал – спит, укусил себя за палец – больно. Так, думает, прогуляюсь, что ли к тропинке этой серебряной.

И прогулялся на свою голову.

Спускался по склону почти бегом – и чего торопился?

А сердце так и стучит. Подходит к тропочке, а это и не тропочка вовсе, а ручеёк. Он вчера здесь шагал, а ручья даже не заметил. Так вот, бежит водичка и вся серебром светится. Опустил он руки в ручей и почувствовал, что в ладони твердеет серебро. Вытащил и положил блинчик серебряный на траву. Потом ещё и ещё стал руки в воду опускать, и, пока не рассвело, трудился, вытаскивая из воды серебряные блинчики. Утром сморила его усталость, свалился здесь же спать. А когда через пару часов очнулся, видит рядом кучу серебра. Ой, думает, не приснилось! Снял рубаху и давай туда серебро складывать. А поднять тяжко, да и рубаху жаль – порвётся. Ладно, думает, спрячу в траве. Спрятал, камушек поставил приметный, забрал, сколько смог и потащил в шалаш. Потом вернулся за остальным. Сидит в шалаше и смотрит на своё нечаянное богатство. И поесть забыл и попить. Обалдел мужичок. И сколько так сидел и любовался – не помнит.

Ночью спать не стал, ждал, пока луна взойдёт. Дай, думает, проверю: всякую ли ночь такое чудо бывает или мне случайно повезло. И проверил. Луна вышла, и ручеёк снова превратился в серебро. Мокий бегом кинулся бежать и снова собирал и собирал серебряные струи. Таскал затвердевшее серебро в шалаш, а днём сидел, как безумный, и смотрел на кучу серебра. Опомнился он только, когда Луна на ущерб пошла и вода перестала серебриться.

А у Мокия в лесу стояло четыре шалаша до верху набитых серебряными лепешками. Стал Мокий думать, как бы ему сокровище своё спрятать да утаить. А то, не ровен час, прознает кто и, наверняка, отнимет, хорошо если за богатство не прибьёт ещё. Решил в земле схоронить. Помчался в заброшенную деревню за лопатой. Нашёл ржавую лопату за сараями, сбил сгнивший черенок, выправил камнем края и помчался к шалашам. По дороге берёзку сломал, заострил с одного края и лопату приладил. Вернулся, вроде как всё на месте. Выбрал, где земля помягче, и стал копать. Потом снёс всё серебро в яму, оставив себе, сколько в котомку поместилось. Поставил четыре камушка, мхом да травой прикрыл и пошёл в обитель.