Текст книги "Темная материя"

Пролог

Кто ездит в область по одному из основных шоссе в западном направлении от Москвы, тот наверняка знает небольшой нарядный коттеджный поселок Новый Свет. Не заметить его невозможно – уж слишком он хорош, и упоминают его с обязательным чарующим уточнением vip или luxury. И хотя подобных поселений вокруг столицы немало, отличает их всех от Нового света одна особенность – отчужденность соседей друг от друга, что и понятно: соседи соседями, но, по сути, чужие люди и неизвестно, кто чем живет и чего от кого ждать. Наша же village давно прославилась в узких кругах удивительным товариществом ее обитателей, каковым не всегда могут похвастаться даже старинные местечки, где все друг другу родня или свояки. Связанность новосветцев имела свои основания, возникшие еще при становлении поселка: будущие соседи с одинаковыми сомнениями откликнулись на уговоры ввязаться в загородное строительство и после многих месяцев единодушных тревог и опасений остались довольны сделанными вложениями.

Началось все с того, что семнадцать лет назад два закадычных друга, Антипов Михаил и Богатырев Гарик, случайно увидели живописное и уединенное местечко вдоль водоема, на котором как раз межевались участки и устанавливались рекламные билборды о продаже. Оба друга одновременно почувствовали ту влюбленность в красоту этого уголка, которая любого мужчину заставляет действовать самым решительным образом. Вмиг у них созрело полное представление о том, чего они хотят, и на следующие три года их покой был утрачен, а мечты воплощены.

Они взялись за дело с дальним прицелом и приложили немало усилий, чтобы уговорить добрых знакомых на будущее соседство. В результате почти все участки поселка стали принадлежать людям одного круга общения, и их обитатели были связаны друг с другом давними отношениями еще по учебе, по работе или родством.

Тогда, семнадцать лет назад, Михаил и Гарик сами написали устав поселка и выложились по полной, чтобы в качестве управляющих получить от новоявленных хозяев право по своему усмотрению обустроить территорию, наладить ее жизнь и прочая, и прочая. С большим трудом отстояли в уставе пункт, запрещающий сплошные заборы, за которыми привыкли прятаться все, имеющие деньги, россияне. Оба управляющих поносили склонность наших людей к купеческим амбарам и феодальным крепостям – давайте еще танки пустим по улицам курсировать! – настояли на европейских образцах, и добились согласия на то, что весь поселок будет обнесен высокой стеной с пунктом круглосуточной охраны, а каждый участок спрячется от соседей за ажурной оградой и зелеными насаждениями. Результат превзошел все ожидания и усмирил самых отъявленных противников открытости – атмосфера сей деревеньки всякому внушала ощущение безопасности, и каждый дом соперничал с соседским красотой плотной зелени, увивающей их воздушные заборчики.

Вследствие инициатив наших двоих перфекционистов в поселке пролегли все необходимые инженерные коммуникации, качественный асфальт, мощенные тротуары и светили чугунные фонари. Оставалось удивляться дару убеждения Михаила и Гарика, благодаря которому на красоты общей территории новосветцы вносили немалые суммы: ведь если делать, то делать на века, из самых лучших материалов! Газоны, цветы, кусты и деревья завозились караваном большегрузов и радовали выставочной густотой. Каждое утро специально купленная поливальная машина омывала дороги и беговые дорожки. Спортивная, детская, баскетбольная и теннисная площадки вдохновляли размерами и оснащенностью и редко пустовали.

Кстати, даже говорящее название Новый Свет было избрано на собрании с их подачи. Нельзя было не согласиться с ними, что наименование Новый Свет олицетворяет перспективное будущее, подразумевает заряд здоровых амбиций, нежелание останавливаться в развитии и само по себе является некоей заявкой на уровень в отличие от предлагаемых Лесное, Озерное, Дубки или Мечталово (этот вариант названия у многих вызвал смущенное покашливание).

В дальнейшем общность поселенцев не распалась, а поддерживалась искренней признательностью к обоим основоположникам, как говорится, со чады и домочадцами. Все соглашались, что именно эти двое заложили и поддерживали статус данной деревни как респектабельного и благополучного места, не дав ему превратиться в мало приятное, но весьма распространенное в нашей действительности homo homini lupus est¹.

Напоследок Михаил и Гарик уговорили воодушевленных наглядной красотой своих вложений новосветцев потратиться на оборудование пляжа, лодочной станции, причала и огромной гостевой парковки – и жизнь в этом райском уголке потекла комфортная, замкнуто-самодостаточная да дорогая. Такая дорогая, что само по себе обеспечило появление на оставшихся непроданных участках хозяев под стать первым поселенцам. Покупатели, мечтающие о загородной жизни, но неверное оценившие свои финансовые возможности, попав в поселок, быстро понимали, что в этой рафинированной красоте дышат воздухом для избранных, и его так мало, что одновременно хватит лишь на небольшое количество человек – увы! – весьма определенного достатка. В Новом Свете жили только новоявленные форды, то есть люди, сделавшие состояния своим умом, инициативой, трудом, не запуская руку в закрома родины. По крайней мере, между ними так считалось.

Говоря о богачах, всегда надо помнить, что они друг другу рознь, и основоположники благополучия отличаются от своих потомков, привезенных из роддома в лимузине и не знающих других штанов, кроме дизайнерских. И пусть ценность капитала, как и чистота золота, становится тем выше, чем дальше она от всякого труда, и каждому лестно быть богачом в третьем или пятом поколении, когда уже деньги делают деньги, те, кто заложил состояние семьи своим трудом, еще придерживаются здоровой простоты и тесноты, в которой выросли сами. Они участвуют в жизни своих детей и дают им то волшебное чувство, когда в малой детской нужде можно непосредственно обратиться к родителям и те прибегут на помощь. И не менее волшебное, и очень здоровое другое чувство – уверенность, что за безобразие и безалаберность от тех же чутких родителей обязательно огребешь по первое число. Даже если огребать придется в гостиной, исполненной в стиле хайтек или необарокко.

Именно такими новоявленными богачами и основоположниками Нового Света были Антиповы Михаил с Ириной и Гарик Богатырев со своей семьей, и их ближайшее окружение. Все они являлись родом из СССР, чья юность пришлась на распад великого государства, и чья молодая инициатива получила возможность реализоваться наилучшим для кармана образом. Они еще во многом сохраняли понятия дружбы и товарищеского плеча, привитые им пионерским и комсомольским прошлым, но уже были оторваны от высоких целей своих родителей и видели будущее в крепкой частной собственности. Им хватало такта не спорить со своими бабушками и дедушками, чьими идеалами были хлеб и вода, а по праздникам кусочек масла, и которые коллективные нужды ставили выше личных потребностей, потому что оба понимали, что у каждого времени свои требования. И в сорок лет эти двое были уже довольно богаты и не похожи ни на нас с вами, мало чего добившихся, ни на себя двадцатилетних. Однако поскольку они родились не в роскоши, а сколотили свое состояние сами, то сохранили в душах волю и твердость бойцов. И когда достигли того, что уже можно было бы беречь, они стали превозносить принципы. Их принципы были просты: во главе всего – интересы семьи, и надежнее всего – долгосрочные вложения. Под надежностью долгосрочных вложений подразумевались не только бизнес-проекты, но и личные отношения: по понятиям этих двоих жениться следовало один раз и навсегда. Сказать короче, это были сплошь достойные люди. Образование они возводили в ценность, а верность семье в добродетель, и если о чем и беспокоились, так о сохранении нынешнего своего счастья. И хотя все они были бизнесменами российского поля деятельности и прекрасно понимали, что беда приходит оттуда, откуда ее совсем не ждешь, любили за дружеским столом поговорить не о внешних угрозах, а о морали, нравственности, долге, словно ища в этих обсуждениях некий секрет, гарант сохранности всему, чего они добились.

И Антиповы, и Богатыревы мыслили широко, образно, любили литературу и не забывали поминать Достоевского с его утверждением, что спасет всех красота, то есть красота души, и всячески эту красоту взращивали в своих семьях. И надо сказать, многого на этом поприще достигли, ибо в их семьях процветал культ супружеской верности и преданности интересам семьи, что наилучшим образом отражалось на их браках и детях.

Оба наших идеалиста частенько в близком кругу оказывались под перекрестным огнем друзей, коим те пытались найти брешь в их убеждениях, указывая, например, на человеческий фактор, слабости человеческой природы, способные разрушить любые крепости. В конце концов, и Михаил, и Гарик, не отрицая силу и обаяние страстей, оформили свою жизненную позицию просто: мы верим только в твердость духа, остальное истлевает до праха. И спорить с этим было невозможно, к сорока годам каждый из их компании уже успел убедиться на собственном опыте, что страсти, действительно, приходят и уходят.

Тáк вот, припеваючи, укрепляясь в уверенности, что все под их контролем, эти замечательные люди и жили бы, если бы на жизнь Антиповых не повлияла иная сила. Сила, не имеющая никакого отношения к их высоким принципам, личным совершенствам, политике или социальной нестабильности.

***

– У меня своя версия, – развел руками Платон, призывая сестер замолчать и вслушаться в его слова. Как только девочки затихли и уставились на него в ожидании, он сказал: – Чудесное утро, благословенная Аврора, счастье во плоти и все остальное – это слишком банально. Если вы сейчас прислушаетесь к прелести вокруг нас, то почувствуете, что в ней заложено и разрушение. На мой взгляд лучшим названием этому утру будет такое: А как хорошо все начиналось!

– Нет, Платон! Это слишком зловеще! Как из Агаты Кристи!

– Мне тоже не нравится, прямо мурашки по коже побежали! Я такое не хочу! – заупрямились обе близняшки.

– Как хотите, – Платон пожал плечами, – но это более реалистично.

– Дети, разбираем вафли, пока горячие! – сказала подошедшая с тарелкой в руках хозяйка дома и тем самым прекратила обсуждение лучшего заглавия для сегодняшнего утра.

Антиповы завтракали в летнем домике своего загородного владения в Новом Свете. Было около восьми, майское утро дарило легкую свежесть и бодрое щебетание птиц. Полностью застекленная фасадная стена бревенчато-каменного летнего домика, который со временем почему-то стал называться просто патио, стояла сейчас с открытыми ставнями. Белые тонкие занавеси, раздвинутые по бокам, в утренней тиши не шевелились. В шесть часов автоматический полив газонов освежил зелень сада, и капельки воды еще блестели на цветах в подвесных кашпо и на всех кустах. Умытые и причесанные после сна члены семьи не уступали в свежести природе и завтракали хоть и не спешно, с пустяшными разговорами, но с удовольствием и аппетитом.

Дом у Антиповых был большой. После университета Михаил и Ирина, химики по образованию, направили свою энергию в бизнес, занялись поставкой специального оборудования для химического производства и научных лабораторий. Дело их шло более, чем успешно, и семья жила в комфорте, подразумевающем горничную, повара и – после постройки дома, – приходящего садовника. Дом стоял на участке в полгектара.

Коттеджи Нового Света возводились состоятельными хозяевами один затейливее другого. Антиповский дом красовался итальянским стилем. Подъездная аллея от ворот до круглой площадки перед домом, как водится в средиземноморье, была обсажена пирамидальными туями и смотрелась весьма парадно. На воротах висела красивая табличка с названием «Вилла «Аврора» Наименование как нельзя лучше отражало атмосферу и замысел строения. Всякий, кому при въезде за аллеей пирамидальных туй открывался великолепный просторный дом с большими распахнутыми окнами, выполненный из медового шлифованного камня, в продуманном беспорядке обсаженный со всех сторон гортензиями, сиренью и жасмином, невольно восхищенно ахал. Фронтальная часть участка пленяла торжественным обилием ухоженных деревьев, кустов и цветов. За главным домом скрывался уютный внутренний двор – патио – с летним открытым домиком террасного типа, с садовыми строениями и мастерской, столь гармонично устроенными единым замыслом, что одновременно оставляли впечатление твердой хозяйской руки крестьянского склада и тонкого художественного вкуса. Все, что могло быть увито зеленью, было ею увито. Отдохновенный уют и праздничность красок плетущихся, висящих в горшках и раскинувшихся на земле цветов вызывали желание оставаться во дворе и не заходить в дом. Однако, попав в дом, не хотелось уходить из обжитого комфорта изящной мебели, ярких ковров, мягких диванов, огромных книжных шкафов и множества мелких безделиц, отражавших вкусы хозяев. Впрочем, теплое время года семья проводила больше в громадном патио. Летний дом сочетал в себе теплоту дерева с основательностью камня и имел неповторимую атмосферу старого строения, переоборудованного на современный лад.

Хозяева любили свою Аврору как живое существо. Ее замысел был сформулирован Ириной давно, еще в период мечтаний: у них должен быть такой дом, для которого лишняя сотня лет мало что значит. Когда пришло время реализации, над этой задачей архитектурному бюро пришлось изрядно потрудиться, и в результате, действительно, складывалось впечатление, что в доме прожило не одно поколение, и все равно все у него впереди.

Бывать в гостях у Антиповых любили все. Каждый, попав сюда один раз, мечтал получить приглашение еще и еще. Здесь все отдыхали душой. Верная любовь и неизменное приятие, царившие между супругами, разливались в пространство, как аромат цветов – невидимо, ощутимо, покоряюще. Самые ироничные и желчные пары в Авроре переставали язвить и шпынять друг друга, начинали задумываться и поглядывать на дражайшую половину с забытым расположением. Самые непослушные и избалованные дети у Антиповых превращались в обычных дружелюбных шалунов. Любой праздник у них принимал характер семейного сбора и дарил ощущение защищенности и клановости, даже новички не чувствовали себя здесь случайными людьми.

Душой дома была Ирина. Введенные ею порядки, установившийся бытовой режим и множество домашних традиций сформировали неповторимую ауру семейного гнезда с вековым укладом. Славная улыбка Ирины укрывала каждого обитателя, как крыло ангела. Выражение ее лица отражало позитивное отношение к миру и некоторую тревожность радушной хозяйки. Она всегда чуть беспокоилась, все ли сыты, все ли прибрано и заготовлено, удобрены ли цветы, выучены ли уроки у детей, удобно ли гостям. И, удостоверившись в отсутствии проблем, ее лицо освещалось мирным благодушием.

К сорока годам Ирина чуть поправилась, и красота ее стала по-итальянски чрезмерной, изобильной, тáк над ней подшучивали. Слишком бархатные карие глаза на слишком гладком лице со слишком красивыми волосами цвета старого янтаря. Лицо ее не было безупречно правильным, но оставляло впечатление гармоничного и покоряло тем сильнее, чем дольше на него смотрели. После десяти минут общения с ней никто уже не замечал погрешностей в ее чертах и искренне считал красавицей с итальянских полотен. Ее красота шла изнутри, а это бесспорно и вне критики. Не хватает собирать виноград в корзину. Брюллов бы тут же взялся за кисть! По крайней мере, таково было общее мнение.

Михаил рядом с благородной супругой на первый взгляд казался персонажем уличного балагана и вызывал вопрос, чем же он ее покорил. Ростом ниже Ирины, с круглой лысой головой, круглым носом и увесистым животиком на коротких толстых ножках он был бы смешон, если бы не удивительно умные глаза. Именно внимательный, умный взгляд останавливал любого насмешника и заставлял присмотреться к его обладателю. Как только Михаил начинал говорить, покоренным оказывался каждый – открывалась бездна доброты, мудрости и иронии. Этот круглый человечек был заряжен неиссякаемой умственной энергией и обладал громадной внутренней силой. Высвободиться из-под обаяния его личности не представлялось возможным, да и не хотелось. Он был женат на Ирине уже двадцать лет, но из-за восхищения и некоторого удивления, с которыми смотрел на нее, казалось, будто он все никак не может поверить, что она согласилась выйти за него. Находясь рядом с ней он неизменно касался ее, пожимал ей руку, поправлял прядь волос, отряхивал невидимую соринку. Сколько раз их гости смущенно отводили взгляд, когда на будничное внимание Ирины вроде протянутой солонки, он быстро наклонялся и коротко целовал ее руку.

Антиповы действительно любили друг друга и неизменность их чувства притягивала людей. Как и их дом, и заведенные в нем порядки. Про них говорили: где лад, там и клад. Ни один раз их нежным отношением друг к другу тыкали в глаза своим половинкам женатые гости, чьи узы перестали быть трепетными да любовными. И, как правило, от уколотых жен звучал едкий ответ, что идиллия у Антиповых цветет на почве верности. На это, видимо, неверная сторона фыркала и изображала непонимание, как это верность в браке может быть связана с нежным и заботливым отношением друг к другу. Но фырканье звучало довольно фальшиво. Почему-то рядом с Ириной и Михаилом заумные разглагольствования о жизни для себя, о боязни упустить радости бытия из-за семьи резали сознание внутренней неправдой и говорящему, и слушавшим. Жизнь верных друг другу Антиповых была очевидно насыщена самыми разными эмоциями, чувствами и событиями, и любая их мысль или рассказ подразумевал «мы», а не «я», и это лишь усиливало и обогащало все их переживания. Рядом с ними становилась понятна сама идея брака. И, собственно говоря, эта идея была прекрасна. Поэтому в их доме разговоры о радостях свободной жизни как-то не шли.

Прекрасным являлось все, имеющееся в этой семье. Так, никто не мог устоять перед любимцами хозяйки, немецкой овчаркой Алтаем и кошкой Муськой. Собираясь к Антиповым в гости каждый был рад предстоящей встрече не только с хозяевами, но и с их питомцами. Ирина занималась с Алтаем два раза в неделю и смотреть на это представление собирались все. Действо происходило на газоне патио. Домочадцы и гости рассаживались за столом, в креслах, на диванчиках, на качелях и смотрели на строгую муштру с тем азартом и радостью, которые возможно получить только от животных. Обычно элегантная Ирина облачалась в специальный комбинезон, позволявший ей лежать на земле, расставляла всякие снаряды для тренировки и превращалась в строгую и собранную воспитательницу. Больше часа Алтай выполнял различные задания, упражнения, команды. В унисон с хозяйкой ползал по-пластунски, прижимая хвост и голову, синхронность их движений поражала и восхищала. Затем пес пролазил в трубу из парусины, искал какую-либо вещь в куче других, брал барьеры, потом как угорелый бегал за мячом и ловил тарелку. После всей этой муштры он выдерживал шквал ласки взбудораженных зрителей, и потом его сваливал короткий молодецкий сон. Воспитан Алтай был так, что его ставили в пример детям. Новых людей ему представляли коротко: «Друг!» или «Гость!» Какую разницу он проводил в этой аттестации оставалось непонятным, но с друзьями был дружелюбен, с гостями сдержан. И каким удовольствием для каждого было просить его: «Алтушенька, принеси с кухни пивка!» Или: «Алтуха, где мои ключи?» Ключи находились. Пиво отгружалось привыкшим поваром с большого холодильника в пакет и давалось в зубы собаке, она приходила в патио и встречалась с восторгом. Кормить Алтая со стола и подачками строго воспрещалось, но кто этот запрет соблюдал? Периодически холеный пес не в меру добрел, тогда хозяйка усаживала всех желающих на велосипеды, коих имелось шесть штук, и устраивала лохматому обжоре многокилометровую пробежку.

Муська же покоряла бессовестной красотой и царственным небрежением ко всему на свете. Обожать ее получалось лишь со стороны. Существовала она сама по себе, в главный дом не заходила, довольствовалась летним и садовым сарайчиком, где для нее оставляли коробки с тряпками. Людей Муська не любила и не скрывала своего безразличия к ним. В пику этому всем очень хотелось приручить ее, но великолепная большеглазая красотка равнодушно взирала на все попытки заполучить ее на колени и при малейшей попытке коснуться ее гордо уходила. Максимум внимания, которое от нее видели, заключался в том, что иногда она изящно присаживалась около Ирины или Михаила и какое-то время непроницаемо смотрела на них. Потом уходила. Проделывалось все это с таким неподражаемым достоинством и снисхождением, будто Муська помнила, как в жизнь оную, в каком-нибудь Древнем Египте, перед ней падали ниц и возносили хвалы ее милости к нам, смертным. Единодушно признавалось, что столь себялюбивую недотрогу следовало наречь какой-нибудь Нефертити, а не Муськой, и даже предпринимались такие попытки, но не прижилось. В свое время кошка появилась в доме упитанным, пушистым комочком, и округлость котенка взывала к короткому и объемному имени. Близняшки нянчили его, голубя пуськой-муськой, так Муська и вышла. Конечно, когда комочек вытянулся в длиннохвостую, большеглазую грацию, плебейское имечко стало резать слух, но изменить его на более величественное уже не вышло. Никакого пиетета к ней не испытывал лишь повар Степан, он презрительно фыркал в сторону прекрасной хвостатой и называл ее шалавой. Муська, действительно, исполняла свои кошачьи обязанности с настырной исправностью и плодила по два раза в год. Мамашей она была натурально кошачьей и, откормив котят положенный срок, теряла к ним самый незначительный интерес.

По вечерам Муська-Нефертити любила расположиться около камина и притягивала все взгляды к своей персоне. Если кто-то не сдерживался и тянулся погладить ее великолепный, шелковый бок, она вскидывала на дерзновенного презрительный взгляд, нагло зевала прямо в лицо нарушителю и, подняв хвост трубой, уходила с видом такого оскорбленного достоинства, что виновник извинительно вжимал шею и ретировался. Если пели под гитару, то внимание перетягивал на себя Алтай, потому что тоже был не дурак попеть и очень всех смешил своими завываниями, тогда Муська спокойно спала до самой ночи, пока не приходила пора выходить на охоту или, по уверениям Степана, «шлюхаться».

У Антиповых подрастали две дочери-близняшки тринадцати лет, они отличались чрезвычайной активностью и застать их без дела не представлялось возможным. Вика и Ника сызмальства представляли собой обособленную, замкнутую систему, в которой другим отводилось слишком мало места. Они сами приглядывали друг за другом, все возникающие вопросы задавали друг другу и умудрялись довольствоваться ответами друг друга. Родители для них существовали в качестве верховных судей и дополнительного источника любви, обращались к ним лишь за поцелуями перед сном и в самых спорных случаях за экспертным мнением, все остальное постигалось девочками самостоятельно.

– Зачем мы им нужны? Они такие самостоятельные, – бывало, шепотом спрашивала Ирина супруга, лежа в постели.

– Потому и самостоятельные, что мы у них есть и им ничего не страшно, – отвечал Михаил.

– Малышка была не такая.

– Не такая.

– Я с ней себя больше родителем чувствовала, чем с дочками.

– Поэтому с детьми и интересно, что они разные. Личности!

Вторую неделю в семье гостил Платон, шестнадцатилетний племянник Михаила. Платон был сыном родной сестры хозяина дома, которого она воспитывала одна и который считался трудным подростком. Начитанный, развитый, впечатлительный юноша в последние два года стал на себя не похожим: то месяцами молчал и смотрел на мать как на врага, то нес какую-то околесицу и не понятно было, шутит он или всерьез. Мать отчаялась понять, что с ним происходит и чего он хочет, в последнем разговоре с братом предположила, что, по ее мнению, во всем виноваты бурлящие гормоны, юношеское переосмысление ценностей, потребность в мужском примере и женском идеале. На родственном совете решили сменить парню обстановку и пригласили на все лето к Антиповым в загородный дом, там-де в любимой мастерской Михаила Платон поможет ему реставрировать старинные буфеты и кресла и отвлечется от своих дум.

Реставрация мебели была страстью Ирины, которой заразился и Михаил, даже построил для этого отдельный домик-мастерскую. Платон к мебели остался равнодушен и ему дали время освоиться и самому найти летнее занятие по душе. По крайней мере, громадная библиотека и безлимитный интернет были в его полном распоряжении. Платон интересовался лингвистикой и забавлял сестер тем, что мог изъясняться в духе разных эпох. В семейном собрании он отыскал мемуары, дневники и заметки, изданные еще в царские времена, и получал бесконечное удовольствие от ушедших в небытие оборотов речи и мировосприятия. Иногда его цепляло какое-нибудь словечко, выражение или мысль, и он несколько дней кряду смаковал его, пристраивая на все лады в современные реалии и искренне потешаясь. Его кумирами были профессора Татьяна Черниговская и Наталья Бехтерева, их лекции Платон слушал в youtube, и потом мог целыми днями увлеченно искать что-то по теме в интернет-пространстве. Он обожал всему давать название, систематизировать и делать прогнозы. Именно он за завтраком подбил девочек придумать оригинальное название для сегодняшнего утра и отмел все их лирические предложения, остановившись на собственном «А как хорошо все начиналось!»

Стоял конец мая и шла вторая неделя как все перебрались на лоно природы.

Михаил завтракал в рубашке, пиджак, накинутый на спинку стула, сообщал каждому, что глава семейства сразу после трапезы отправится на работу. Он поглядывал на домочадцев с патриархальным покровительством и тем удовольствием, про которое всякий понял бы, что этот человек доволен результатом своих трудов.

Ирина была в белом хлопковом платье с вышивкой ришелье, по которому также всем становилось ясно, что сегодня она останется дома. Ирина давно уже ушла из семейного дела и посвятила себя науке. Сейчас она работала над диссертацией и находилась в отпуске по подготовке к защите.

Завтрак проходил безмятежно, как вдруг у Ирины зазвонил телефон. Она взглянула на экран, брови ее взметнулись, она вышла в сад и подняла трубку.

– Юлечка приезжает! – взволнованно-счастливо сказала Ирина, вернувшись к столу после телефонного разговора. – Наконец-то! Два года не виделись! Куда это годится?

– Пора, пора, – отозвался Михаил. – Сколько можно по углам сиротствовать?

– Ура! Я обожаю тетю Юлю!

– Она нам всегда такие красивые вещички дарит! – захлопали в ладоши Вика и Ника.

Михаил с сомнением качнул лысой головой, они с Ириной предполагали, что Малышка последний год не работала, в любовных страстях проживала сбережения. Наверняка домой возвращается на мели и не в том состоянии души, чтобы помнить о подарках. Супруги посмотрели друг на друга и поняли, что им на всякий случай стоит озаботиться этим вопросом и при необходимости подсунуть подношения Малышке.

Михаил встретился взглядом с улыбающимся, заинтригованным племенником, сидевшим за столом напротив него, и сказал:

– Вот, Платон, как раз узнаешь получше нашу всеобщую любимицу, а то ты ее если и видел, то все мельком.

– Да, больше теоретически, что есть такая родственница.

– Ой, она такая красивая! – снова восторженно хлопнули в ладоши сестры, обращаясь к Платону. На их одинаковых личиках читалась радость и детское желание заинтриговать другого человека неизвестным сюрпризом. – И такая веселая! Мы ее обожаем!

Юноша улыбнулся сестрам. В семье Антиповых ему было спокойно и тепло. Опасения, что дядя Миша с тетей Ирой замучают его нравоучениями не подтвердились, и он все больше расслаблялся и чаще улыбался. Особое расположение Платон испытывал именно к девочкам, за их открытость и искреннюю радость ему. Обе жизнерадостные и любопытные, как щенки, они тянулись к нему всем жаром своих чистых сердец, радующихся брату, и проявляли свою привязанность самым бесхитростным образом, подсовывая конфеты или рисунки ему под подушку или в карманы, а также при любой возможности вися прищепками на его не по-юношески крепкой шее.

– Ее все обожают, она как солнышко, – любовно подтвердила Ирина. – Надеюсь, она поживет с нами, тогда вы обязательно подружитесь. С ней тебе точно не будет скучно, не то что с нами.

– Когда ждать?

Малышку родственники не видели около года и знали, что ей было нелегко.

– Сказала, билет еще не взяла, но где-то через неделю.

На какое-то время в столовой воцарилась счастливая тишина, насыщенная радостью каждого из присутствующих.

– Сестричка моя, Малышка! – с безграничной любовью проговорила Ирина и все улыбнулись ей. О глубокой привязанности сестер знали все и, невольно отдавая дань их привычкам, частенько называли Юлию Малышкой, как привыкла называть ее Ирина. – Отчаялась зазывать уже, думала, не согласится, – продолжила делиться хозяйка дома, обращаясь ко всем домочадцам и ни к кому в отдельности. – Ведь год, как она в этих своих страданиях, а домой не хотела, я этого не понимаю, разве дома не стены помогают, разве не лучше среди любящих людей?

– Созрела, значит. Приедет, отогреешь ее своей любовью.

Михаил встал поцеловать жену и детей перед отъездом. Ирина пошла проводить его к машине.

– Так и не сказала, что у нее там произошло с Кириллом?

– Нет. Не спрашивай, говорит, когда буду готова, расскажу.

– Не понимаю, почему ей так не везет. Тридцать лет и ни брака, ни детей. Не тех выбирает, что ли?

– Ты рассуждаешь как отец, – благодарно улыбнулась Ирина, почувствовав в его словах защиту Юлечки. Она знала, что Михаил, как и она сама, считает Малышку старшей дочерью, ведь они воспитывали ее от восьми до восемнадцати лет, даже не спешили заводить собственных детей. – Поговоришь с ней? Я, конечно, тоже, но вдруг тебе расскажет больше или что-то другое, ведь мужчинам и женщинам откровенничают по-разному.

– Конечно, думаю, выговориться ей будет необходимо, раз надумала вернуться.

Ирина снова улыбнулась и посмотрела в глаза супруга тем взглядом, который дорогого стоит. Они распрощались до вечера. Ирина вернулась в патио.

– Девочки, пойдемте готовить Малышке комнату!

– Голубую или желтую? – подхватились близняшки, готовые расстараться для любимой тети и потом заверять ее, как сильно они ее ждали.

– Давайте, голубую! Из ее окон вид на сирень и жасмин, пусть любуется, скоро все расцветет.