Текст книги "Глубокий поиск. Книга 3. Долг"

Часть восьмая
Провал операции

После коротенького отпуска, во время которого я вволю нагулялась по Москве и окрестностям, и освоила собственную квартиру, и наплакалась, и нарадовалась – яркая, звонкая весенняя погода располагала к радости! – я почувствовала себя совершенно отдохнувшей, готовой к любым новым заданиям. Сразу же меня вызвал к себе новый начальник. Как и при знакомстве, цепляла взгляд отчаянная молодость Кирилла Сергеевича. У него даже нежный такой юношеский пушок был на щеках. Тем не менее он прилежно и очень вдумчиво вникал в нюансы нового для себя дела. Ему вовсю помогал мой старый знакомец – Михаил Маркович.

Группа лабораторий, которой прежде руководил товарищ Бродов, была реорганизована ещё при нём, и моя родная экспериментальная лаборатория оказалась в составе более крупного подразделения, которое учило одарённых детей, готовило нейроэнергетические кадры для разных ведомств, держало, как прежде, энергетическую оборону и вплотную подступило к решению новой задачи – осуществлению нейродиверсий. Всё подразделение осталось в составе НКВД, а лаборатории «оккультной разведки и контрразведки» была, конечно, прямая дорога в государственную безопасность. Пока её ещё не перевели, но она стояла несколько особняком и статус имела особый. Однако активное сотрудничество с остальными частями отдела продолжалось.

Ещё товарищ Бродов подобрал и обучил кадры, под его руководством формировались методы и складывался стиль деятельности бойцов энергетического фронта. Увидав перемены как бы со стороны – свежим взглядом новичка, я была поражена тем, как много успели Николай Иванович и его команда за два года. Я попала в совершенно другую организацию по сравнению с той, которую покинула в начале сорок второго года.

Лаборатория, в которой я очутилась теперь, будто повзрослела: атмосфера тут стала более строгой, отношения – более деловитыми и эмоционально отстранёнными. Пожалуй, всё это напоминало больше обстановку в «Аненербе», нежели ту домашнюю, тёплую и творческую, которая запомнилась мне из «детства». И всё же существенное отличие нас от «Аненербе» я находила: у нас легко дышалось, легко думалось благодаря отсутствию давления со стороны тяжеловесных идеологических постулатов. Это тоже – колоссальная заслуга товарища Бродова: мы были полностью свободны от псевдонаучной болтовни, наша нейроэнергетика была начисто лишена искусственных идеологем. Зато мы каждое действие соотносили с законами мироздания, которые в просторечии именовали «кармическими».

Итак, Кирилл Сергеевич вызвал меня и поставил первую боевую задачу. Я должна проникнуть в сознание одного германского военачальника и заставить его совершить тактическую ошибку. Нынче именно от вверенных ему частей, занимающих ключевые позиции, зависит ход далеко не самой крупной, но важной боевой операции – нашей наступательной и их, соответственно, оборонительной.

Мне передали фотокарточку. Со снимка смотрел мужчина лет тридцати в подполковничьей форме. Сейчас ему больше лет на пять, и он генерал. Молодой для генерала! Изучая карточку, я невольно улыбнулась.

– Что вас обрадовало? – насторожился Кирилл Сергеевич. – Вы знакомы с этим человеком?

– Да нет, к сожалению, – бросила я, не отрываясь от изображения. – Просто. Идеальный ариец…

Молодой генерал действительно обладал прямо-таки образцовой для арийца внешностью: худощавое, узкое лицо с правильными и жёсткими чертами, светлые глаза и волосы, твёрдо сжатые губы и мечтательно-целеустремлённый взгляд, направленный вдаль, поверх фотокамеры. У этого есть идеалы и принципы, причём они лежат прямо на поверхности. Очень хорошо: проще найти подход! А ещё хорошо, что он мыслит и чувствует относительно независимо, таким образом, он отдалён от центра эгрегора, и его «защита принадлежностью» довольно слаба. Раньше таких в высшем командовании вермахта надо было днём с огнём искать, но теперь старые, проверенные военачальники чаще выбывают из строя, а им на смену берут таких вот – самостоятельных…

– Почему вы, Таисия, сожалеете, что не знакомы с этим человеком? – несколько издалека прозвучал вопрос Кирилла Сергеевича.

Пришлось остановить погружение в транс: надо же что-нибудь ответить.

Интерес нового начальника был каким-то прилежно-ученическим. Надо разбираться в деятельности сотрудников, а как, с чего начать?

– Когда она знакома с человеком лично, ей во много раз удобнее работать, – пояснил за меня Михаил Маркович. – В ближайшее время она не сможет вам отвечать: из транса нежелательно выходить в середине процесса.

– Ах, вот что. Понял вас. Извините, что отвлёк, – попросил начальник с искренним смущением. – Продолжайте!

Склонность нового начальника прислушиваться самым внимательным образом к мнению специалистов Лаборатории, а ещё пуще – его готовность общаться с сотрудниками неформально и по-человечески – давали надежду, что со временем он научится руководить в той же непринуждённо-деловитой манере, как делал это товарищ Бродов. Только уверенности ему пока не хватало, но старые сотрудники готовы были его поддержать и аккуратно направить в нужное русло.

Чтобы не отвлекать больше, меня на время оставили одну, и я с лёгкостью скользнула в чужое сознание. Очень хорошо! Это почти гарантирует успех.

Что ж, пока у меня есть время, можно ещё выяснить, почему молодой генерал не имеет собственной семьи. Ни жены, ни детей я за ним не чувствовала и не видела. Странно, что мужчина в возрасте тридцати пяти лет до сих пор не обзавёлся семьёй! Не совсем здоров? Ерунда, здоров как бык. Может, имеет извращённые предпочтения? Вроде нет. Скорее, романтик: верит, что однажды встретит свою единственную, и ждёт. Прекрасно, если романтик. Труднее воздействовать на человека с прагматическими взглядами на жизнь, а того, кто склонен идти за мечтой, так легко этой мечтой заманить в ловушку! Далеко не надо ходить за примерами: Эрих, мой преданный поклонник, был типичным романтиком, и из него прекрасно получалось вить верёвки.

Вернулось моё начальство в сопровождении незнакомого военного в гражданском костюме. Кирилл Сергеевич для начала с подчёркнутым уважением осведомился, успела ли я достаточно ознакомиться с объектом воздействия. Явно испытал облегчение, когда я ответила утвердительно, и познакомил меня с человеком, которого величал «товарищ Ильин» и который, слегка покраснев, назвался «Иваном Ивановичем».

Этот человек был армейским – не из спецслужб. Но и не фронтовик. Скорее из Генштаба. Ради какой перестраховки они придумали нелепую конспирацию? Что случилось бы, если б я узнала его звание и подлинное имя? По-моему, он просто чувствовал себя не в своей тарелке от того, что обращается к «телепатии», хотя явился не по доброй воле, а по приказу. Я не стала произносить его псевдонимы, за что он был благодарен мне в глубине души. Про себя я назвала этого человека «заказчиком».

Представитель Генштаба пришёл для того, чтобы поставить мне задачу. На каком фронте или в какой конкретно местности предстоит её решить, мне было не положено знать.

– Мы проводим операцию по дезинформации. Надо, чтобы командующий… чтобы этот человек, – «товарищ Ильин» кивнул на фотокарточку, – поверил, что у нас подавляющее превосходство как в живой силе, так и в технике.

Я молча вслушивалась. Наполовину я чувствовала себя молодым командующим одной из армий вермахта, точнее, остатками армии, отчаянно вцепившимися в небольшой, но удобный, прилично укреплённый и, главное, стратегически важный плацдарм. Но другая – причём ведущая – половина моего сознания оставалась совершенно несведущей в стратегии и тактике боевых действий.

– Зачем?

– Как зачем?! Чтобы он сам отдал приказ на отступление, не дожидаясь разгрома. Чтобы нам не класть людей тысячами! Линию немецкой обороны в любом случае будем прорывать и прорвём, на повестке один вопрос: какой ценой.

– Я не намерен отступать! Оборонительные сооружения сделаны на совесть, и мои солдаты готовы отчаянно драться, – проговорила я по-немецки.

«Товарищ Ильин» шумно втянул воздух ртом – словно бы протяжно ахнул.

Я была далека от желания рисоваться, но и одержимости, какая бывает во время медиумической связи с духом, не испытывала. Поэтому голос мой не изменился, но сказанное прозвучало резко, отрывисто. Если я поменяю интонацию на нейтральную, стану переводить мысль на русский язык или говорить в третьем лице, то выйду из состояния идентификации, а потом будет вдвое труднее входить вновь. С первого раза почему-то всегда получается естественнее.

Было ясно, что я не смогу внушить немцу, чтобы он начал отступление, едва заслышав первые залпы нашей артиллерии. Идея и вообще-то бесперспективная, а тут ещё «заказчик» добавил:

– Отдай он приказ на отступление без достаточных оснований, его, вероятно, сочтут предателем или невменяемым. Тогда свои же подчинённые арестуют его и отменят приказ. Придётся им тоже сделать внушение.

Жаль было разочаровывать собеседника в самом начале сотрудничества, но Михаил Маркович сделал это бестрепетно:

– Она может работать одномоментно только с одним человеком. Кроме того, обязательно нужны или фотокарточки, или имена.

В продолжение этого диалога я самостоятельно искала другой ключ намерения. В этом я также получила поддержку Михаила Марковича.

– В любом случае одного сценария желательного развития событий недостаточно. Иван Иванович, есть ли другие варианты?

Хитрый змей! Назвав собеседника вымышленным именем, он определённо хотел вызвать у того замешательство и выбить таким образом из колеи стандартного мышления.

– Понимаете, надо выкурить их из укреплений, – сказал «товарищ Ильин».

Генерал оказался не только идеальным арийцем, но и практически идеальным объектом для воздействия. Открытый, честный, без двойного дна, он был не столько убеждённым фашистом, сколько убеждённым воякой. Из тех, что трепетно относятся к боевому товариществу, заботливо – к подчинённым, что не задумываясь отдают жизнь ради отечества. Не тупой и упёртый, а умный и образованный человек, при этом – цельный: внутренние противоречия и тайные страсти «моего» генерала не раздирали. Было бы весьма любопытно разобраться, что же привело этого человека к сознательному выбору самого худшего на свете решения – решения служить верой и правдой мерзостному, грязному, порочному от рождения фашизму. Однако у меня не было ни малейшей необходимости разбираться в этом тонком вопросе, поскольку я уже нащупала ключ.

Все мысли «моего» генерала – а вместе с ним, временно, и мои собственные – поглощены предстоящими сражениями. Он снова и снова обдумывает действия каждого вверенного ему подразделения. Он держит оборону на хорошо укреплённом рубеже, и есть шанс перейти от обороны к контрнаступлению. Это будет иметь успех только при условии абсолютной внезапности контрудара и слаженности действий всех «соседей». И момент нужно выбрать верно: пока ещё армия противника не закончила перегруппировку сил на данном участке фронта, но в то же время когда свои будут полностью готовы. И вот он крутит, крутит в мыслях разные варианты подготовки и шансы при разных степенях подготовленности операции. А головоломка не складывается, поскольку в реальности шансов никаких нет!

«Товарищ Ильин» вряд ли вынес бы продолжение прямого диалога с немецким военачальником, вещающим устами юной русской девушки, и я со вздохом произнесла по-русски:

– Немец мечтает о контрударе.

Просто интуитивно почувствовала, что эта информация может пригодиться. «Заказчик» задумался, пробормотал:

– Момент перегруппировки… Вперёд или назад – уже не так важно. Сосредоточение в направлении удара… Других вариантов что, нет? – обратился он ко мне.

Молодец! Понятливый. Я отрицательно качнула головой:

– Пока не чувствую.

– Это действие – тоже абсурдное, – сообщил мой «заказчик», определённо входя во вкус поисков ключа, – но такому приказу подчинятся. Покобенятся, но подчинятся из страха прослыть трусами.

У него были ясные, чёткие, хорошо читаемые мысли, как и у немца. Я почти увидела и плацдарм, и линии укреплений, и слабые места немецкой обороны, и недостатки в подготовленности нашего наступления.

– Вы сможете внушить ему, – «товарищ Ильин» азартно ткнул пальцем в лицо немца на карточке, – чтобы поторопился с контрударом? Понимаете, почему это важно?

– Да. Сейчас.

Я опять вошла в сознание немецкого генерала. «Отклик» хороший.

«Товарищ Ильин» неуверенно поднялся, собравшись уйти, «чтобы не мешать».

– Товарищ полковник, я прошу вас остаться, если есть такая возможность! По ходу работы понадобится уточнить какие-то детали.

Я заметила, только когда уже проговорилась. Да и «Ильин» не сразу сообразил, что я назвала его звание, которого не должна бы знать. После приступа удивления он твёрдо уверовал, что я справлюсь с поставленной задачей. Таким образом, эмоциональная тишина на время работы была мне обеспечена.

Молодой командующий, у которого опыта меньше, чем самоуверенности и геройских фантазий, наивно верит, что можно переломить любую безнадёжную ситуацию, если, не щадя себя, постараться изо всех сил. Получилось же у русских в сорок первом задержать блицкриг и остановить его на самых подступах к Москве, когда дорога немецким армиям была, казалось, полностью открыта! Русские тогда нежданно-негаданно перешли в контрнаступление. Возможно, требуется и не расчёт, а лишь отчаянная решимость?

Кажется, я уже отчасти подправляю мысли немца в нужное мне русло. И он подаётся! Да, подброшенные мысли близки ему!

Необходимо рискнуть, не медля. От промедления силы и боевой дух солдат будут лишь падать. Необходимо рвануться из последних сил. Если поражение неизбежно, то и промедлением его не отвратить. Лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном. Неужели же потом всю оставшуюся жизнь оплакивать собственную трусость и вспоминать с сожалением единственный, но упущенный шанс?!

Не стоит согласовывать операцию со старыми перестраховщиками наверху. Он должен внезапно выступить, тогда и «соседи» поддержат его и также выступят, ведь и они – храбрые воины и патриоты…

Моё сознание и сознание незнакомого немецкого мужчины стали одним целым. С той разницей, что он не знает об этом, а я – знаю, и потому я имею возможность вести мелодию в нашем дуэте.

Состояние, пока между моим сознанием и сознанием этого человека отсутствует граница, необыкновенно похоже на любовь.

Я чувствую себя так, будто всем сердцем, всей душой люблю этого чужого незнакомого фашиста. Он и не чужой теперь. Ближе, понятнее, роднее у меня в этот момент нет человека на свете. Я знаю, что он, не подозревая о том, так же распахнул мне навстречу свою душу. Каждое мгновение нежданной душевной близости ирреально, как настоящее чудо.

Между тем я продолжаю успешно осуществлять намеченную программу перемотивирования. Я отслеживаю, как податливо реагирует его сознание на мои интервенции. Получается!

Есть ли у меня сомнения? Нет. Мы на войне. От точности и решительности моих действий зависят жизни наших бойцов.

Я завершила сеанс, уверенная в том, что работу проделала качественно, что выйдет толк, а в душе осталась тёплая волна. Если б я была знакома с тем генералом лично, мне бы, может, и не было так легко со всей полнотой необъяснимой любви наносить смертельный удар. Но в пространстве бестелесной встречи эти вещи оказались вполне совместимы.

– Готово. Должно сработать, – сказала я, моргая и обводя ещё осоловелым, как со сна, взглядом тихо сидевших рядом старших коллег. – Я пригляжу за ним и дам знать, когда он начнёт шевелиться. Но лучше бы всего попросить Ольгу Семёновну: она яснее всех увидит, когда войска будут приведены в движение.

– Спасибо, не нужно. Это уж мы сами! – решительно отказался «заказчик». – Армейскую разведку ещё никто не отменял.

Чувствовалось, что сеанс произвёл на него впечатление. По ходу дела я задала ему несколько уточняющих вопросов, и он был немало удивлён, какие подробности я узнала в трансе. Он запутался в границах возможного с невозможным и отчаянно пытался восстановить их для самого себя, опираясь на уставы и незыблемые правила.

– Всё равно надо срочно предупредить, чтобы наши были готовы. Он может решиться в любой момент. Если в течение трёх дней не сработает, будем пересматривать ключи, корректировать воздействие. Но, по ощущению, сопротивления нет. Должно сработать, – повторила я.

– Хорошо. Спасибо, Таисия! Я сообщу вам, как только получим результат, – пообещал Кирилл Сергеевич.

Спустя три дня, в течение которых я строчила нескончаемый отчёт по оккультным практикам «Аненербе» и параллельно «прислушивалась» к тому, что происходило на «моём» маленьком участке громадного фронта, Кирилл Сергеевич вызвал меня к себе. Он сиял, как начищенный самовар, и мог уже не утруждать себя произнесением каких-либо речей.

– Получилось?! – воскликнула я, тоже просияв.

Вопреки всякой логике одна из элитных частей вермахта, потрёпанная в боях, но занимавшая ключевые позиции на крепком рубеже, бросила все силы вперёд, почти не оставив техники и людей на линии обороны, но атаковать не успела. Спонтанная попытка безнадёжного и ненужного наступления фактически открыла нашим войскам путь в немецкие тылы.

Не описать той радости и гордости, которые испытываешь, когда твоя хорошо сделанная работа даёт самый лучший результат, на какой только можно было рассчитывать!

Если бы девчонки в эти дни были рядом, я смогла бы разделить с ними радость. Но Женька уже укатила обратно в Куйбышев, а Лида без дальнейших объяснений предупредила меня, что исчезнет на несколько дней.

На следующее утро явился лично товарищ полковник. Он долго и восхищённо жал мне руку и растерянно повторял:

– Вы не представляете, что вы сделали!

Вслушиваясь в каждое слово Левитана, я старалась угадать, что же касается «моего» направления. Можно было спросить начальство напрямую, однако я из чистого ребячества не желала сознаваться, что сама не сумела считать информацию. Вроде бы догадалась, а всё же не уверена, что волнение не сбило меня с толку.

Я тихо ликовала.

Интересно, что параллельно меня не отпускало новое и необычное ощущение – чувство близости с далёким незнакомцем. Теперь только понимаю хорошенько, что происходило. Этому немцу – ему очень плохо было от того, что натворил под влиянием внезапного наваждения, затмения разума, от того, что загубил тысячи вверенных ему людей и загубил при этом оборону стратегически важного плацдарма. Прахом пошли усилия всех, кто спешно сооружал тут линии обороны, прахом пошли надежды вышестоящих закрепиться на рубеже, а впоследствии возможно… Не генерал вермахта, а молодой растерянный мужчина тянулся ко мне, сам того не сознавая, поскольку ближе и роднее ему в тот момент никого не оказалось.

На четвёртый или пятый день ощущение присутствия живой души рядом исчезло напрочь. И чувства, переполнявшие меня, исчезли вместе с ним – как не было! Только образовавшаяся пустота слегка холодила сердце.

Я уж догадалась, в чём дело, но решила прояснить ситуацию до конца. Припомнила лицо на фотокарточке. Скоро почувствовала глухой, тусклый отклик, будто сквозь толщу горных пород.

«Я не могу приблизиться, – сообщил немец, – я не свободен, как прежде. Я не знал, что самоубийство так крепко привязывает к земле».

Итак, он не был смертельно ранен в последнем сражении, как я предположила. Он не стал дожидаться суда и приговора. Он судил и приговорил себя сам.

Я подумала о знакомом мне надёжном способе освободиться от пут:

«Проси прощения у каждого погибшего по твоей вине – за всю войну. Времени у тебя немерено. У наших проси. И у своих. Отдай каждому, что должен».

«Дельный совет», – согласился немец.

«Ты принял решение, потому что я внушила его тебе, – сообщила я ради справедливости. – Я ответственна за твою ошибку».

«Пустое, – донеслось издалека слабо, но отчётливо. – В этот раз я ошибся с выбором места служения. Многие ошиблись. Но наше братство превыше земных уз и преходящей вражды… Справлюсь… сестра…»

Мысли немца доносились всё глуше, и я совсем перестала слышать его и ощущать. И – будто выключатель повернули: ни чувств, ни воспоминаний, ни сожалений. Мы отпустили друг друга. Даже разбираться с его намёком насчёт «нашего братства» я не стала. Ясно, что имеется в виду эзотерическое братство, берущее начало в далёком прошлом и не имеющее прямого отношения к настоящему. Почему зашла об этом речь? Существует только одно подходящее объяснение.

В разгар войны было как-то не до того, чтобы задуматься над этим всерьёз. И всё же хотелось обсудить с кем-нибудь из наших специалистов загадочный процесс «ясновидения прошлого»! Рассказать о своих ощущениях и наблюдениях. Например, почему одни эпохи и страны даются легко, а другие – с трудом?! Почему информационный канал у меня открывался нараспашку всякий раз, как я прикасалась к теме тайных обществ? Однако из всех учителей и старших товарищей я спокойно поделилась бы своими смелыми соображениями лишь с товарищем Бродовым, поскольку знала наверняка, что тот не выдаст меня. Не выдал бы. Да он в могиле. Так что вопросы о «братствах» и прочие подобные я решила отложить на потом: будет время – почитаю разные источники, подумаю, поэкспериментирую. После войны…

С вопросом о судьбе «объекта воздействия» я незамедлительно отправилась к Кириллу Сергеевичу.

– Вы угадали, Таисия, – сказал начальник с восторженным удивлением, – есть разведданные, что он застрелился.

* * *

На втором сеансе мне достался для воздействия человек совсем другого склада – убеждённый солдат до мозга костей и до мозга костей дисциплинированный. Такого по-прежнему надёжно прикрывает защита принадлежностью. Поэтому любое воздействие, направленное на него, будет поглощаться всем эгрегором, то есть полностью нивелироваться. Но это касается только давления извне на сознание. А индивидуальной идентификацией можно свободно пользоваться.

Вот и приступим.

Тут всё получилось до разочарования просто. Наши проводили тщательно спланированную операцию по дезинформированию противника относительно направления нашего готовящегося удара. Речь шла опять об операции довольно локальной: товарищам из Генштаба требовалось для начала понять, как пользоваться новым для них «оружием», прежде чем ставить в зависимость от него судьбу крупных сражений.

Моя задача состояла в том, чтобы заставить ключевого на данном направлении немецкого военачальника поверить в истинность наших ложных намерений. Данные к нему поступали противоречивые, он сомневался, усиливал действие разведки. Помогло мне то, что этот человек был надломлен очевидным крушением всех военных планов рейха, когда-то с энтузиазмом им принятых, и в глубине души готов к поражению. Не всё ли равно, решили мы с ним, будет выигран или проигран этот бой или следующий, если конец – один? Что проку сомневаться, когда решение очевидно, и выбор сделан за тебя самою судьбой? Я заставила его совершенно потерять волю и, приняв ошибочное решение, совершить фатальную перегруппировку войск…

Надо помнить, что там, где немцы и так отступали, никаких внушений их военачальникам не требовалось и нашим Генштабом не «заказывалось». Мне поручали работу на трудных участках, чреватых упорным сопротивлением, задержкой наступления и немалыми нашими потерями…

В общем, со вторым заданием я справилась не хуже первого, хотя результат выглядел менее эффектно.

А вот следующее задание я провалила.

На сей раз мне даже доверили план местности, с красными и синими линиями, кружками, стрелками, чтобы я самостоятельно поискала ключ намерения. «Заказчик» объяснил, что на этом выпуклом участке фронта перед нами – сильная линия обороны немцев. За ней укрепилась крупная группировка немецких войск. Готовится наше наступление. Просто обойти и оставить в своём тылу такое серьёзное войсковое соединение нежелательно: это грозит дальнейшими попытками прорыва окружения, нашими потерями, связанностью наших сил. Для меня, несведущей, объяснения были упрощены до предела, но я, наверное, всё равно не точно воспроизвожу их суть.

Потом, как обычно, фотокарточка. Неприятное и некрасивое – «бульдожье» – лицо с брюзгливым выражением, с маленькими глазками-буравчиками. Самодовольный и жестокий солдафон был, казалось, весь как на ладони. Я отчётливо видела его.

Видела – а войти в сознание не смогла. Мысли уплывали, отвлекались, внимание, которое я старательно концентрировала, с каждым разом неумолимо рассеивалось. Все признаки классической защиты рассеивающим экраном. Из наших такой экран Лида любила и виртуозно им пользовалась; Игорь тоже. Я лишь с трудом научилась его настраивать… Женька – она другая по характеру. Ей легче оставаться как бы нараспашку и фонтанировать самыми разными состояниями, настроениями, идеями – любой, кто не знает Женьку хорошо, запутается в этих её «брызгах»… Это как в военной авиации «ложные цели»…

Отвлеклась. Готова отвлекаться на что угодно, лишь бы не вспоминать той постыдной, безнадёжной серии провалов…

Так вот, рассеивающий экран – эффективная защита практикующих. Ты можешь применять и усиливать его сознательно, но в виде программы он – всегда с тобой и автоматически активируется при попытке мысленного проникновения в твоё поле.

Фашист, которого на сей раз я должна была «обработать», практикующим определённо не являлся, даже потенциально. То есть защиту ему поставил профессионал. Ничего удивительного, если военачальник такого уровня получает персональную защиту. По идее, я умела взламывать такие защиты. Но одно дело – взломать и получить необходимую информацию, другое – провести тонкое воздействие с подстройкой, с подбором ключей.

– Придётся пробивать защиту. Тогда мы наверняка засветимся, – предупредила я.

Ни Кирилл Сергеевич, ни Михаил Маркович бровью не повели.

– Прежде была установка избегать открытого противостояния и по возможности не светиться, – пояснила я свои сомнения.

Чуть не дрогнул предательски голос на слове «прежде».

– Нет-нет, Таисия, больше можешь об этом не беспокоиться, – заверил Михаил Маркович, который понял меня значительно быстрее неопытного начальника. – Давно работаем в открытую.

Михаил Маркович был в своём репертуаре: виртуоз точной формулировки! Одним-единственным словечком «давно» он сослался на авторитет покойного руководителя, тем самым погасив мои сомнения.

– Мне было бы удобнее, если бы кто-то вскрыл защиту и подержал открытый вход, а я сосредоточилась на внедрении и воздействии.

Удобнее потому, что рассеивающий экран, как ни пробивай, норовит тут же затянуться вновь, как зыбкая трясина. Тот, кто поставил экран, почувствует нападение, но моя идентификация пройдёт, почти наверняка, незамеченной.

– Вы кого-то конкретно просите в помощь? – спросил новый начальник.

Молодчина! Грамотный и полезный вопрос.

– Если можно, Ольгу Семёновну.

– Пригласим её.

С бывшей моей преподавательницей работалось легко и удобно. Она непринуждённо развела в стороны зыбь рассеяния. Я без затруднений вошла в сознание незнакомого мужчины, сливаясь с ним. Настроения, самочувствие, ощущения тела, эмоции, цели, амбиции, мысли о текущих делах, мысли о положении на фронте…

– Он слишком простой! Человек не может быть таким схематичным! Ольга Семёновна, по-моему, я работаю с энергетическим двойником.

– Не подтверждаю, Тася… Нет. Что-то вы перемудрили. Спокойно работайте!

Может, и перемудрила. Только попробуй найти ключ, если человек мыслит и чувствует однолинейно, никаких внутренних противоречий!

Советоваться с Михаилом Марковичем бесполезно: он блестяще подбирает мотивационные ключи для воздействия, только когда знаком с человеком лично. Но никаким ясновидением он не наделён, почувствовать чужого человека на расстоянии не способен.

Я кое-как подобрала какую-то мотивировку: что-то, связанное со страхом за собственную шкуру. Должно сработать.

– Не уверена в успехе, – честно призналась я по окончании сеанса. – Если к завтрашнему утру не сработает, надо повторить сеанс, скорректировать ключи.

– Не будем торопиться, – возразил Кирилл Сергеевич, – выждем положенные три дня.

Он уверовал в мои возможности и надеялся, что чудо обязательно повторится, и главное – не спугнуть, не напортить.

– Лучшее – враг хорошего, – заключил и представитель «заказчика».

Какой-то результат мы всё же получили. «Объект» вроде бы начал отступление. Сообщили, что нашим это отчасти помогло. Но работали-то мы на беспорядочное отступление, практически бегство, а немцы отошли организованно, слаженно, с минимальными потерями. Тем не менее Кирилл Сергеевич остался вполне доволен. Наверное, ему и частичный успех воздействия казался чудом; было чем отчитаться перед высоким начальством…

В сознание следующего «объекта» я не смогла войти совсем. Тут уж не рассеивалось внимание – тут глухая стена стояла! И сам фашист – сухощавый, прямой, как палка, в возрасте, с холодным, непроницаемым лицом – казался мне чёрным и непроницаемым.

По должности и по званию ему вряд ли полагалась персональная защита. И вердикт вновь вызванной Ольги Семёновны был таков: специальное защитное поле отсутствует – только естественное. Собрали консилиум специалистов. То же: хочешь войти в сознание – входи себе, не заперто! Я же, как ни старалась, натыкалась на стену.

– Так бывает, – сказал кто-то из консультантов. – Индивидуальная несовместимость. Её возможно преодолеть только при помощи Великих энергий.

Продолжение всем посвящённым понятно: на Великих энергиях не производится насильственное вмешательство в чужую психику! Если бы кто-то и изловчился это сделать, он тем самым совершил бы преступление, граничащее со святотатством. Наступит такая скорая и жёсткая расплата, что полученный результат обессмыслится…

Между прочим, Гитлер пытался вести грязную игру – игру насильственную, игру в свою пользу – с помощью Великих энергий. Он стремился подчинить Великие энергии, направить их на исполнение собственной воли, в чём ламы ему помогали. Или якобы помогали. Ведь стоит ввести в любой ритуал формулу о «наилучшем развитии событий для всех, кого он затрагивает», и Великие энергии вновь занимают своё законное главенствующее место в определении цели, средства и формировании результата…

Я уже чувствовала, что индивидуальная несовместимость тут ни при чём. Если бы кто-то из нас, кроме меня, умел входить в сознание далёкого незнакомца и менять мотивацию, то и без меня, застопорившейся, обошлись бы… Постарались бы обойтись…

– Как я понимаю, существуют курсы нейродиверсантов. Верно?

Этого нехитрого секрета не знали наверняка и девчонки, но догадывались. Обсуждая дела Лаборатории за прошедшие два года, мы пришли к выводу, что курсы точно есть.