Текст книги "Будда в тюрьме. Записки тюремного капеллана"

5

Коллеги считали, что заключённые приходят ко мне, чтобы беззаботно провести время, – для них это была возможность выйти из камеры. Не думаю, что это действительно так. Неподвижно сидеть на протяжении получаса всегда нелегко, и уж тем более – этим людям. Для них это было трудной задачей. Они приходили не ради развлечения, а чтобы получить практические навыки. Многие готовы были сдаться, но я заметил их старания и вдохновил продолжать практику. Изменения, происходящие в заключённых, бросались в глаза. Они стали спокойнее и умиротворённее. Я был рад видеть, что они доверяют мне. Доверие учителю на пути самопознания – очень важная вещь.

Однажды Эндрю пришёл ко мне и сказал: «Мой срок скоро закончится, и мне разрешают уезжать домой на выходные. В прошлые выходные, пока я ехал на поезде домой, я ничего не делал. Я просто сидел и смотрел на прекрасные пейзажи за окном. Я никогда раньше так не делал. Мне было так спокойно».

6

В тюрьмах обычно несчастье витает в воздухе. Заключённые хотят поскорее «отмотать» свой срок; точнее говоря, они хотят забыть о времени. Потому я предложил им попробовать ощутить безвременность, иначе говоря, бескрайнее измерение свободы. В тюрьме можно быть свободным. В тюрьме можно стать счастливым.

Многие заключённые употребляли наркотики, чтобы забыть о своих несчастьях. Это не помогало им, а если и помогало, то довольно плохо. Проблемы всегда возвращались. Медитация – не средство, помогающее человеку забыть о своих несчастьях. На самом деле она помогает ему ощутить реальность своего страдания и потому напоминает о природе жизни. Жизнь не ограничивается временем. Время – следствие неправильного мышления. Когда неправильное мышление прекращается, наша жизнь становится проявлением вневременного чуда. Заключённые, которые учатся искусству медитации, также учатся успокаивать поток мыслей и обретают счастье, которого не могут дать наркотики. Один мужчина сказал мне: «Кыонг, это лучше, чем „травка“».

После того как заключённые научились медитации и стали ежедневно её практиковать, многие из них перестали употреблять наркотики. Они стали добрее друг к другу и научились лучше справляться с гневом. Они стали счастливы не только на уровне ума, но и на телесном уровне. Один заключённый показал мне свои ногти и сказал: «Кыонг, они снова растут!». Наш организм обладает мудростью и откликается на состояние нашего ума. Когда этот мужчина почувствовал, что его жизнь закончилась, у него перестали расти ногти. Их возобновившийся рост – знак счастья, того, что он снова ощутил вкус жизни.

7

Заключённый по имени Фред, посетив несколько занятий нашей группы по медитации, попросил меня о личной беседе, и я пригласил его выпить по чашке чая. Фред оказался христианским священником, который убил свою жену. Когда он начал говорить, он едва сдерживал слёзы: «Во время медитации, Кыонг, я почувствовал радость – не только умом, но всем телом. Моё тело словно сказало мне: „Я счастлив. Жизнь прекрасна. Я хочу жить“. Моё тело не лжёт, и это первая вещь за долгое время, которая вернула мне надежду. Смешно; ведь я тридцать лет был священником».

Я внимательно слушал его, бдительно наблюдая за своим дыханием. Он продолжал: «Я хочу жить. Это знак. Долгие годы, пока я был священником, я чувствовал себя несчастным. Знаете почему?». Некоторое время он молчал, подбирая нужные слова. «Я не верю. Тридцать лет я говорил людям, что Бог любит их. Всякий раз, когда я говорил эти слова умирающим, они чувствовали глубокий покой. Только я сам не верю в Бога».

Я продолжал сидеть совершенно спокойно. Я понимал, о чём он говорит. Многие буддисты, даже учителя Дхармы, не верят в истинность прозрения Будды, а ведь это фундамент буддизма. Я спросил, говорил ли он кому-нибудь о своём неверии, и он ответил: «Однажды я рассказал об этом нескольким священникам и понял, что страшно их напугал. Это запретная тема. Можно в глубине души не верить, но нельзя об этом говорить».

«Почему?» – спросил я.

«Я затронул больную тему. Многие из них тоже не верят, но нужно же выполнять свою работу. Поэтому они лгут. Я лгал тридцать лет подряд».

Я искренне ответил: «Не думаю, что вы лгали. Когда вы говорили умирающему, мужчине или женщине, что Бог любит его, вы говорили правду. Вы чувствовали любовь к этому человеку, и он ощущал её. Вы не понимали лишь одного: что Бог внутри вас».

Преподобный Фред не смог сдержать слёз. «Никто в нашей церкви и даже в семинарии ничего подобного не говорил. Почему я должен был так долго страдать?» Впервые он обрёл веру в Бога, ощутил Его присутствие – и своё собственное.

8

За эти годы священники и церковнослужители неоднократно сознавались мне в своём неверии. Я сочувственно слушал их и при этом думал, что обрести веру совсем нетрудно. Требуется совсем немного времени, минут двадцать, чтобы снова поверить в себя. Вера в себя – самое главное, особенно для глубоко страдающего человека. Страдание – не самое худшее; хуже всего отсутствие веры в себя. Это то же самое, что не верить в возможность счастья. Когда Фред ощутил радость всем своим телом, он стал исцеляться. Раны, которые долгие годы оставались незалеченными, стали затягиваться.

Пока Фред не имел веры, он жил бесцельно. Жизнь была для него равноценна выживанию. Большинство заключённых, которых я знал, относились к жизни так же. Они не умели жить, только бороться и выживать. Я и сам был таким. Когда я переехал в Голландию, у меня были проблемы с душевным здоровьем. Я не знал мирной жизни в родной стране и, оказавшись в Голландии, мирном государстве, продолжал бороться за выживание. Я искал проблем и ввязывался в драки. Когда один мальчик сказал мне: «Не надо драться, Кыонг, мы друзья», слово друг соединилось в моём уме со словами не надо драться. Я получил превосходный урок и признал свою слабость.

Мне легко удавалось распознать инстинкт выживания в заключённых. Фред, который чувствовал себя измученным и не хотел жить, устал лгать ради выживания. Практика медитации впервые в жизни позволила ему ощутить радость. Когда в жизни человека нет радости, он способен на преступление. Фред убил свою жену. Некоторые тюремные священники страдали от выгорания. Мне выпала счастливая возможность научить заключённых радоваться жизни, и, чтобы выполнить эту задачу, нужно было всегда сохранять полную осознанность и излучать энергию радости.

9

Когда я только начинал работать в тюрьме, я говорил мужчинам, которые участвовали в программе по обучению медитации, чтобы они приводили с собой друзей. «У нас здесь нет друзей, – говорили они мне, – только собратья по несчастью».

Однако со временем ситуация поменялась. Эти люди стали дружелюбными с товарищами – как в Комнате тишины, так и в своих тюремных блоках. Уважение – основа дружбы. Когда заключённые научились уважать себя, они стали проявлять больше уважения по отношению друг к другу.

Один мужчина заметил, что, когда некоторые заключённые из его блока стали заниматься медитацией, уровень насилия в его блоке снизился. Им хорошо удавалась совместная работа, они помогали друг другу. Один из них сказал мне: «Даже гея в нашем блоке больше не трогают. Теперь его приняли; здорово это видеть».

Другой заключённый попросил меня медитировать вместе с ним каждое утро. Под моей опекой были мужчины из четырёх тюрем, поэтому я не мог выполнить его просьбу. Все могли посещать наши медитации раз в неделю. Когда я отсутствовал, им не хватало моей поддержки.

10

Каждую неделю на часовых занятиях по медитации я напоминал заключённым об их внутренней ценности. Я относился к каждому из них с уважением. Я верил, что они способны пробудиться. Они показали, что способны довольно быстро понять и вникнуть в суть буддизма, поскольку знали, что такое страдание, и ценили спокойствие. В своей первой беседе о Дхарме Будда говорит, что первая истина – истина о страдании. Осознать своё страдание – начало пути. Мы носим в себе немало страдания, но предпочитаем не видеть его во всей полноте. Напротив, мы цепляемся за свою боль. Мы не видим, что страдание – это выбор.

Страдание принимает самые разные формы. Одна из них – чувство вины за поступки, совершённые в прошлом. Это чувство может преследовать человека по ночам. Когда не получается заснуть, можно принять снотворное. В тюрьме ночь – особенно тяжёлое время. Некоторые заключённые начинают колотить в двери своих камер. Хотя ночью их страдание совершенно очевидно, днём они не замечают его. Они демонстрируют свою крутость, власть. Один заключённый рассказал мне: «Если видят, что ты слаб, тебя будут унижать». Заключённые считают страдание слабостью.

Я объяснил практикующим медитацию, что страдание – это не слабость. Люди, которые способны видеть собственное страдание, – сильные люди. Кто бы ни пришёл ко мне, я всегда предоставляю человеку свободу увидеть и почувствовать своё страдание.

Когда вы спокойно сидите в тишине, вы обретаете силу. Вы перестаёте отрицать свою боль и сражаться с ней. Отказаться от борьбы со своим страданием хотя бы на час – много значит.

11

Многие люди воспринимают страдание как врага счастья, и это заблуждение. Страдание и счастье не существуют отдельно, и способность видеть страдание – это, в сущности, уже счастье. Вместо того чтобы называть первой истиной страдание, я предпочитаю говорить, что первая истина – счастье. Если заключённые в тюрьмах могут переживать счастье хотя бы час в неделю, это может каждый. Периоды счастья, даже краткие, вдохновляют. Заключённые приходят в зал для медитации в гневе, а уходят радостными. В течение часа они могут быть самими собой и верить в себя, а это основа исцеления. Подобные переживания ослабляют власть страдания, и многие из них начинают лучше спать.

Тюремные медики направляли немало заключённых на наши занятия. Так к нам присоединился Мануэль. Он страдал бессонницей, слышал голоса и видел призраков. Я объяснил ему, как медитировать, и посоветовал слушать свои чувства. Но у него не получалось, он ничего не чувствовал. Я всегда старался сделать так, чтобы заключённые соприкоснулись хотя бы с одним чувством в первый час медитации; это помогало им оценить её пользу. Однако у Мануэля не получалось этого сделать. Я не сдавался, он тоже.

И вот на третьей неделе практики ему удалось ощутить связь со своими предками, и отныне он перестал мучиться по ночам. Он больше не видел призраков и не слышал голосов, его сон наладился. Произошло настоящее чудо. Ему удалось соприкоснуться со своей болью, и он рассказал нам свою историю. Его предки были молукканцами[2]2
  Молукканцы – жители Молуккских островов в Индонезии (также известных как Острова пряностей). – Прим. пер.


[Закрыть], коренными жителями небольшой группы островов, которые сегодня являются частью Индонезии. Молукканцы сражались на стороне голландцев в ходе индонезийской гражданской войны, а после войны отправились в Голландию в надежде, что голландское правительство дарует им независимость. Однако этого не случилось. Мануэль вырос в подобной атмосфере и на собственном опыте познал, что такое несправедливость. Его страдание – страдание его предков, а его достижения – их достижения. Он узнал, что такое счастье, в семьдесят лет и стал уверенным как никогда. Он стал приводить других заключённых в нашу группу, а они называли его дедушкой Мануэлем.

Если заключённые получают поддержку, в тюрьме они могут пережить трансформацию. Однако это происходит нечасто, и даже в такой либеральной стране, как Голландия, нередко основным назначением тюрьмы является возмездие. Конечно, задача тюрьмы – наказать преступников, но заключённые нуждаются в руководстве, чтобы решить свои личные и социальные проблемы. Без руководства они часто возвращаются к старым привычкам после освобождения. Тюрьма даёт нам возможность помогать людям, попавшим в трудную ситуацию, и все выиграют, если будут использовать эту возможность.

Многие обитатели тюрем признавались, что худшее, с чем они столкнулись в тюрьме, – невозможность быть рядом с близкими, видеть, как подрастают их дети. Одиночество в заключении – худшее наказание. Многие заключённые выросли в изоляции и одиночестве.

Им важно поддерживать связь с близкими. Когда они могут с ними общаться, они счастливы. Заключённые тратят много денег на звонки домой; разговоры по тюремному таксофону стоят очень дорого. Мы во многих отношениях поможем людям, попавшим в беду, если будем ратовать за увеличение числа обучающих занятий и лекций, а также требовать, чтобы законодательные органы снизили тарифы на звонки из тюрьмы.

После того как Мануэль наладил общение со своими предками, он обрёл глубочайшее счастье. В медитации мы воссоединяемся с самими собой и другими существами – видимыми и невидимыми. Счастье – это свобода от одиночества.

12

Питеру было восемнадцать, когда его арестовали за сутенёрство и сбыт наркотиков. На него работали несколько девушек, а за его действиями присматривал его дядя. Когда я познакомился с Питером в тюрьме, ему было двадцать лет. Он рассказал, что давал девушкам наркотики и наблюдал, как у них возникает зависимость. «Когда ты наркоман, – сказал он, – у тебя нет свободы. Я знаю это по своей семье. Многие из этих девушек были из хороших семей, но стоило им подсесть на наркотики, и они были готовы на всё. Ничего сложного. При помощи наркотиков я мог их контролировать». Он рассказал, что зарабатывал 12000 долларов в месяц. Что восемнадцатилетнему парню делать с такими деньгами? «Я ездил отдыхать, покупал дорогие машины, торчал в элитных борделях».

Я спросил его, приносили ли ему счастье эти деньги. Он задумался ненадолго, а затем сказал: «Мне казалось, что да, пока однажды я не заметил, как подурнела одна из девушек. Она была наркоманкой и почти утратила человеческий облик. Когда-то она была красивой, а теперь стала похожа на привидение. Я украл её жизнь и красоту. Когда я увидел, как она страдает, я понял, что тоже страдаю, и решил, что не буду больше сутенёром». Уже в юном возрасте он смог взглянуть в лицо правде. Я помню его слова: «Её страдание – это моё страдание».

В буддизме мы называем это со-бытие́м. Мы не просто отдельные существа. Мы существуем во взаимосвязи с другими. Я – это ты, ты – это я. Освобождение от ложного восприятия может стать источником радости. Жизнь Питера – крайний случай, однако его образ жизни помог ему увидеть, что он зарабатывал деньги, извлекал счастье из страдания других людей. Каждый из нас по-своему тоже стремится к деньгам, надеясь купить на них счастье. Мы потребляем товары, из-за которых страдают другие существа.

Мужчинам вроде Питера нелегко рассказывать о себе. Приходится завоёвывать их доверие. Как тюремный священник, я мог гарантировать ему конфиденциальность; я не обязан был сообщать, что мне рассказывают заключённые. Однако этого было недостаточно. Я должен был относиться к нему без осуждения, не считать, что я праведнее, чем он. Мы часто убеждены, что мы лучше других. Пока есть разделение между собеседниками, они не могут услышать друг друга. «Отдельность» должна исчезнуть, чтобы двое обрели единое тело, единое бытие. Только тогда заключённый поведает вам свою историю. Со-бытие – основа любви и сострадания.

Когда я работал тюремным священником, я всегда приносил в тюрьму своё счастье, и мне достаточно было просто появиться там, чтобы заключённым передалась моя радость. Когда они видели меня, они чувствовали радость и им становилось хорошо. Этого было достаточно; мне не нужно было больше ничего делать. Они доверяли мне. Я не осуждал их и верил в их лучшие качества, поскольку знал, что лучшие их проявления – это проявления Будды. Буддисты считают, что каждый человек обладает природой Будды. Я убеждался в этой истине ежедневно и воспринимал это как настоящий дар. Такого не купишь за деньги. Заключённые дарили мне ценнейшую вещь – своё доверие.

13

Заключённый по имени Джо как-то сказал мне: «Все, кто не был в тюрьме, осуждают нас, Кыонг».

Когда вы попадаете в тюрьму, вы получаете регистрационный номер, и Джо сделал татуировку с этим номером прямо на лбу. Я спросил, зачем он так поступил, и он сказал: «Всякий раз, когда я иду по улице, люди избегают меня. Они переходят улицу, только бы отойти подальше, а стоит мне зайти в магазин – отводят глаза. Вот я и подумал: зачем мне скрывать, что я зэк?». Он спросил, понимаю ли я, о чём он говорит, и я ответил: «Не совсем. Тяжело это слышать».

«Давайте вместе сходим в центр города, и вы постоите рядом, тогда вы увидите, что я всех пугаю. Я стараюсь не выделяться, но получается неважно, так что я в итоге решил принять, что такова судьба, и сделал наколку со своим номером прямо на лице».

Эти люди не ощущают свободы даже тогда, когда гуляют по городу. За стены общества – сложенные из предрассудков и страхов – не проникнуть, и вовне остаются все, кто отличается. Остракизм и одиночество заставляют заключённых терять веру в себя, и задача тюремного священника – помочь им вернуть эту веру. Я всегда говорю, чтобы они не обвиняли себя и не называли друг друга «преступниками».

Поразительно, как легко этим людям удаётся обрести свободу – достаточно иногда медитировать и изучать Дхарму. Они привыкли воспринимать мир из горизонтальной перспективы – восток, запад, север и юг. Я дал им возможность также ощутить вертикальную связь, связь со своими предками. У каждого человека – своё прошлое. Джо был убеждён, что проведёт в тюрьме остаток жизни. Однако, увидь он себя из вертикали, он понял бы, что является не только «зэком». В нём также живут его предки. Вертикальная связь помогла бы ему увидеть, что у его предков, конечно, не было никаких номеров на лбу. Когда заключённые соприкасаются со своим прошлым, они понимают, что такое быть свободным от тюрьмы, – даже находясь в тюрьме.

14

Насилие может быть следствием недостаточной уверенности в себе. Нелегко это заметить: однако когда мы не верим в себя, мы начинаем плохо относиться также и к другим людям. Вера в себя – это одновременно вера в других. Жестокие люди часто не верят, что имеют право на существование.

Кит ввязывался в драки на улицах и в барах и нередко попадал в полицейский участок. Он не понимал, почему так происходит снова и снова; ему не нравился такой образ жизни. Поэтому он попросил, чтобы я побеседовал с ним.

Мы начали с практики осознанного дыхания, а затем я внимательно выслушал его рассказ. Кит рассказал, что служил миротворцем в войсках ООН, он помогал создавать условия для установления долгосрочного мира в странах, раздираемых военными конфликтами. Но его полномочия были ограничены, и порой он не мог защитить невинных людей. Он попросил, чтобы его перевели в особое подразделение, где не требовалось получать разрешения на убийство преступников. За время службы он убил девяносто двух человек.

Он женился, когда начал служить в армии. Он редко бывал дома, хотя и отправлял деньги жене. Однако он не обращал внимания на её эмоциональные трудности. Когда она заболела и умерла, он сражался за границей.

В первом нашем разговоре он рассказал, что в шесть лет его совратила тётя. Его удивило, что мы затронули эту тему почти сразу. «Я был больше чем у двадцати психотерапевтов – и никогда об этом не говорил. Как вам это удалось, Кыонг?»

Я спросил его: «Почему вы поделились со мной тем, чего не рассказывали психотерапевтам?».

Он задумался, а потом сказал: «Потому что для них это была просто работа, и это чувствовалось. Некоторые поглядывали на часы, пока говорили со мной. Они ждали, когда наш сеанс закончится и придёт новый клиент. Вы же слушаете искренне».

Когда Киту было шесть лет, его родители развелись, а отец не мог уделять ему много внимания. Стала приходить тётя, которая давала ему деньги на карманные расходы. Она играла с ним в игры и баловала его. Затем она стала просить его делать ей массаж, заигрывала с ним. Он ничего не понимал, но выполнял её просьбы. Однажды в ванной она помочилась ему на лицо. Ему это не понравилось, но тётя сказала, что это лишь игра. Однажды, и это был худший момент, она села ему на лицо и стала тереться об него. Ему стало трудно дышать, он едва не задохнулся. Кит сказал, что её возбудило, когда он стал задыхаться, и она достигла оргазма. Конечно, он не понимал, что происходит. Затем в какой-то момент отец запретил ему видеться с тётей. Он не знал причин его решения, но держал произошедшее в тайне.

Когда он подрос, ему не удавалось никого полюбить. Любовь для него была своеобразной сексуальной игрой. Когда ему было четырнадцать, он стал ласкать свою девушку так, как делала тётя, и ей это не понравилось. Ему всё труднее стало налаживать отношения.

Кит не был счастлив в браке. Он почти не виделся со своей женой и двумя детьми. Он всегда был на поле боя и продолжал убегать от себя вплоть до нашего разговора. Внезапно он почувствовал и понял, что произошло. Мы встретились ещё раз на следующей неделе, а потом ещё через неделю, и я предложил ему написать тёте письмо. Ему трудно было это сделать. Его тётя ещё была жива, и я объяснил, что не нужно отправлять письмо – достаточно написать его. Это задание помогло ему заново прожить те жуткие моменты прошлого и в то же время взглянуть на них глазами взрослого человека. Ребёнком он не знал, как воспринимать чувства, которые не понимает. Они лежали у него на сердце мёртвым грузом, их невозможно было изменить. Они управляли его жизнью. Написав письмо, он почувствовал себя свободным. Пришлось потрудиться, но это того стоило. Письмо помогло ему лучше понять себя, свою тётю, а во многом и свою жизнь. Когда он закончил его, его лицо стало сиять, излучая всё больше счастья. Также он чувствовал глубокое спокойствие во время сидячей медитации.

Наконец он смог простить свою тётю. «Она поступила со мной плохо. Пострадали и я, и она. Теперь я это понимаю – поскольку пишу и медитирую. Когда я прощаю её, я чувствую себя свободным. Я чувствую в себе мягкость, которой не было прежде».

Я спросил: «Ты жалеешь о чём-то?».

Он ответил: «Мне жаль, что я был плохим мужем, что не поддерживал свою жену. Я только посылал ей деньги, а этого всегда мало. Ей нужна была любовь, но я не мог любить, не мог дать ей любви».

«Ещё не поздно», – предположил я.

«Но моя жена умерла, Кыонг».

«Да, но дети-то живы. Ты можешь заботиться о них».

Мои слова порадовали его. «Да, у меня есть шанс всё исправить».

«Никогда не поздно открыть глаза. Ты крепко спал. Теперь перед тобой новые возможности, прежде всего – наслаждаться обществом своим детей. В общении с ними ты можешь выражать любовь к себе и к своей жене».