Текст книги "Любовь.com"

Лада Митич
Любовь. com

Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного? Под яблоней разбудила я тебя: там родила тебя мать твоя, там родила тебя родительница твоя. Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она – пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем.

Песнь песней 8:5–7

© Лада Митич, 2013

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2013

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2013

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

Пролог

А помните две тысячи пятый? Не то, каким он был для каждого из нас, а то, какими мы сами были тогда?

Вернитесь мысленно назад. Да-да, теперь видите? Мы еще не так сильно втянуты в паутину социальных сетей. Мы еще помним, что такое почта, не электронная, обычная, вовсю пользуемся мобильными телефонами для того, чтобы не только позвонить, но и отправить сообщение. Мы еще смеемся над всевозможными лайками, не привыкли писать комменты под фото, а смайликами пользуемся совсем редко.

Вспомнили? Ну вот, а теперь осталось вспомнить, что такое «мыло»… Не то, которое с запахом лаванды и борется со всеми видами бактерий. Да-да, электронная почта, мейл, мыло…

Вспомнили? Ну вот. Итак, две тысячи пятый. Какие мы тогда писали письма! Длинные и короткие, в два слова, какие фишки в них использовали… Например, мы тогда писали «доброго времени суток», потому что не знали, когда письмо прочитают – утром или вечером. А может, и ночью. Придумывали автоподпись, которую почтовый редактор автоматически вставлял в каждое письмо. Ломали голову, что лучше написать – «Sincerely, имярек», или «С уважением, имярек», или даже «Truly yours, имярек».

Эта автоподпись должна была отражать глубокий внутренний мир пишущего и подчеркнуть его абсолютно удивительную неповторимую индивидуальность. Хотя, сами понимаете, индивидуальность только неповторимой и может быть…

Но мы отвлеклись. Да, «всемирная паутина» ввела свою неповторимую лексику, которая с лексикой традиционной, кажется, не имеет ничего общего: она не только не похожа, но и временами вступает с ней в конфликт. В конфликт жесткий, на выживание. И не будет ничего удивительного, если в будущем эта лексика, а за ней и интернет-орфография вместе с интернет-пунктуацией войдут в традиционный языковой простор. Нет, не войдут, ворвутся и займут положение победителя – их будут изучать в школе, а потом и в университете. Может быть, даже начнут защищать диссертации… Представьте, вот учитель объясняет: «Прямая речь выделяется курсивом, а имя собственное пишется с большой буквы и выделяется жирным шрифтом…» Ну, или что-то в этом роде. А дети – хорошисты и отличники – будут сидеть на уроке с планшетами и прилежно фиксировать урок с помощью текстового редактора. А нерадивые двоечники и троечники будут в это время тайком шастать по социальным сетям, раздавая смайлики и лайки.

Вообще, социальные сети, в которые мы с такой радостью попались, убили одно из важных достоинств Интернета – анонимность. В две тысячи пятом году нам казалось, что нас невозможно увидеть и никак невозможно отследить. Иллюзия была так прочна, что мы почти на сто процентов были уверены, что все видят исключительно те образы, которые мы сами и создаем. Не больше, но и не меньше.

А сейчас ты набираешь фамилию и имя в «Фейсбуке» или «ВКонтакте», «Одноклассниках» или «Моем мире», и все. Рассматриваешь фотки, читаешь о семейном положении, месте работы, вкусах, бродишь по группам и сообществам. По любимым роликам и статусам-цитатам без труда узнаешь, что это за человек и чем он живет. Анонимность раскрыта. Ты общаешься не с виртуальным образом, а с конкретным человеком. Наверное, именно поэтому теперь стало неинтересно писать письма. Зачем что-то спрашивать? Ведь ты и так все знаешь.

А тогда мы еще писали письма, как уже говорилось, с «мыла на мыло». И, что интересно, письма эти были довольно емкими и связными. Не верите? Давайте проведем небольшой эксперимент. Для начала откройте свой почтовый ящик. Наверняка вы не удалили тех старых писем. Благо, в этом нет никакой необходимости – они хранятся у вас в папке прямо на компьютере. Если, конечно, с тех пор вы не сменили машину пару-тройку раз, а ваш персональный системный администратор не удалил бестрепетной рукой все, что ему казалось «мусором» и «хламом». Итак, вы забрались в свой почтовый ящик. Теперь наберите в окошке поиска «2005» и… И перечитайте, обязательно перечитайте…

Вот и эта наша история начинается с писем. Говоря юридическим языком, который близок главной героине, главному лоеру крупной компании – права на эти письма принадлежат Андрею и Ольге. А переходя на язык журналистики, который так хорошо понимает Андрей, главный редактор многотиражного таблоида, – они успешные представители среднего класса от сорока до сорока пяти лет с доходом выше среднего.

В переводе же на язык человеческий, обыденный, это означает, что у Андрея и Ольги есть хорошая работа, обставленная квартира, дочь, которая учится в другой стране, по машине на нос, двадцать лет совместной жизни и… усталость друг от друга, временами тяжкая и тоскливая. В таком состоянии кажется, что самым разумным было бы развестись, но… любимая дочка… реноме солидного человека… совместно нажитая недвижимость… мнения родственников… Да и вообще, как нормальные представители среднего класса, они не склонны к радикальным действиям.

Шепотом надо заметить, что многие люди «после сорока» склонны к действиям куда более решительным, чем перемена семейного положения – не зря же жива и продолжает жить поговорка о седине в бороду.

Но уже представленные вам герои настолько привыкли к своему миру, что опасаются предпринимать хоть какие-то решительные шаги, многократно не взвесив все последствия каждого из них. Итак, они устали друг от друга, устали от совместной жизни и потому прячутся каждый в свой мирок при каждой удобной возможности. Оставаясь при этом все той же уважаемой солидной семейной парой.

Но разговор шел о письмах. Значит, пора заглянуть в почтовый ящик. Итак….

Глава 1

Ольга стояла у окна и смотрела на улицу. А за окном самый обычный осенний день тихо переходил в самый обычный вечер. К лайкнутым великим Александром Сергеевичем лесам, некогда одетым в багрец и золото, сегодня примешивалась грязь под ногами прохожих и шинами автомобилей. С осенних небес вместо прозрачно-серой лазури, воспетой другим мастером, падал то ли дождь, то ли снег, то ли нечто среднее между ними, чему и названия-то нет. И влажная эта гадость была повсюду. Она оседала на окнах и стеклах автомобилей, на руках прохожих, которые, веря календарю, не решались еще надеть перчатки. Она нагло заползала под капюшоны и зонты. Из нее и выхлопных газов автомобилей был соткан воздух.

Словом, «мать городов русских» почему-то с мужским именем Киев дрожала от сырости и пряталась от непогоды не как огромный мегаполис, а как жалкий провинциальный городишко. И пусть Киев несет гордое имя столицы уже не один десяток лет, но то, не такое и далекое воспоминание о провинциальных его днях все время бросалось в глаза. Ведь тогда все города, кроме Белокаменной, не только считались, но и были на самом деле той самой серой провинцией.

Шепотом (частенько в этой истории придется переходить и на шепот) надо заметить, что отношение ко всему, что не есть гордая Москва – то тупая и глухая провинция, продолжает витать в высоких кабинетах теперь великого северного соседа, временами спускаясь и на обычный человеческий уровень.

Хотя, быть может, лучше все-таки вернуться к великому поэту. Лесов, о которых он писал, ни одетых в осеннюю листву, ни начисто ее лишенных, из окна, у которого стояла Ольга, видно не было. Более того, единственными лесами, которые она могла разглядеть, были строительные леса на возводящемся через дорогу торговом центре.

Итак, лесов не было видно. Не было видно даже солнца, которое зябко пряталось не только за ноябрьские низкие тучи, но и за двадцатиэтажье офисных центров и жилых «свечек», со всех сторон окружавших дом Будниковых. Здесь самое время упомянуть, что жили они в престижном районе и с гордостью сетовали на то, что и дышать нечем и выйти прогуляться совершенно некуда.

Дом, где жила чета Будниковых, был модной двадцатидвухэтажной башней из красного кирпича, в которую были вмурованы металлопластиковые окна и вечно текущие кондиционеры. Башня, конечно, была увенчана пентхаузом, отягощена офисным центром на первых двух этажах и украшена вдоль всей крыши рекламой известной телекоммуникационной компании, не говоря уже о батальоне развернутых в разные стороны спутниковых антенн. Реклама оператора сотовой связи, уже не кричащая, а уныло-привычная, поселилась на крыше, видимо, навсегда. По крайней мере мысль о том, что нужно снять ее, никому не приходила в голову. Более того, никто уже давно не задумывался и о том, каким образом ее туда повесили.

Еще одним символом достатка жильцов дома была консьержка, которая заменяла неодушевленный серый домофон. Консьержка занималась тем, что не пускала клошаров, раз уж мы перешли на французский. Впрочем, бродяги в этот дом особо и не стремились. Кроме того, консьержка совершала (переходим на английский) клининг лестничной площадки и собирала лавэ (это вроде и вовсе по-цыгански) за свои услуги. А в свободное от этих не слишком обременительных обязанностей время читала таблоид, который обеспечивал достаток жильцу вверенного ей подъезда – Андрею Будникову. Правда, она об этом понятия не имела. Но Будниковых весьма уважала. И было за что. Во-первых, люди они были солидные, семейные и приятные во всех отношениях. Во-вторых, при встрече всегда здоровались, и всегда обращались на «вы» и по имени-отчеству, и, что немаловажно, никогда это имя-отчество не путали и не перевирали. А в-третьих, плату за ее скромные услуги вносили всегда аккуратно, в срок и без сдачи.

Ольга передернула плечами, ей показалось, что она только что вошла с улицы, отряхивая зонтик и мечтая поскорее сменить промокшие сапоги на теплые и уютные тапочки. Ощущение было мгновенным – она почувствовала себя очень уютно в теплой, мягко освещенной комнате. Так уютно, что даже скучно.

Уик-энд подходил к своему логическому завершению, и этот уик-энд тоже был самым обычным. Легкий завтрак с фрешем и тостами. Ослепительно-яркий глянцевый журнал с рецептами вечной молодости и сексуальности, которые ни фига не действуют, но, напротив, в очередной раз напоминают о том, что сорок уже стукнуло, а если быть точным, то стукнуло и все сорок три. Были еще в этот день небольшие, без былой страсти пикировки с мужем. Разговор по скайпу с дочкой, которая училась на психологическом факультете университета по гранту знаменитого транснационального, скорее всего американо-европейского, фонда в городе Кракове, в не такой далекой Польше. У дочки, естественно, все было хорошо. Даже если бы все было плохо, все равно все было бы хорошо – лишь бы мама с папой не дергали и не дергались.

Ну и под занавес глупого, никчемного дня – такое же бессмысленное сидение у окна, за которым, сколько не смотри, не увидишь ничего нового.

За спиной у Ольги всхрапнул супруг. Тот самый Андрей, о котором уже упоминалось раньше. Когда-то, не так и давно, Ольга почти любила его храп, вернее, она относилась к слабостям мужа снисходительно, как к шалостям малыша, который не ведает, что творит. Так же она относилась и к комочкам носков, которые он разбрасывал по всей квартире, и к привычке чесать то, что у него в семейных трусах. Когда-то это смешило, но сегодня по-настоящему раздражало.

Супруг успел всхрапнуть и проснуться от собственного храпа. Что еще хуже, он вдобавок и встал. И что уж совершенно вывело из себя, отправился на кухню. При этом толкнув ногой под диван очередной комочек носков, на ходу вдумчиво и с наслаждением почесывая все интимные места. Ольгу перекосило от отвращения. Но на этом мучения не закончились. На кухне супруг зашуршал, а потом и хлопнул заветным ящиком комода. Это могло означать только одно – он решил подымить любимой трубочкой. Раньше Ольга смотрела на это сквозь пальцы, но вонь табака, который в последнее время предпочитал муж, просто выводила ее из себя. Она в который уж раз пыталась понять, почему табаком называются эти хлопья, отвратительно пахнущие синтетической вишней.

Ольга оторвалась от окна и направилась в кухню. Так и есть, супруг с отрешенным лицом ковырял нержавеющим шомполом в трубке. Да, от очередного вялого скандальчика было не отвертеться.

– Может, покуришь на лестнице? – Ольга задала вопрос, на который заранее знала ответ. – Всю кухню своим дымом провонял. В комнату сейчас тянуть начнет.

– Холодно, – привычно возразил Андрей. – Я лучше форточку пошире открою.

Однако ни открывать форточку, ни высовываться в нее не стал. В принципе, это был привычный воскресный спектакль, в котором каждый из участников отработал свою роль до автоматизма. Трагическая героиня Ольга делала вид, что дым ей мешает (хотя за столько-то лет должна была привыкнуть), а лирический герой Андрюша делал вид, что понимает ее страдания и мечтает их облегчить (хотя уверен, что за столько-то лет она могла бы и привыкнуть).

Ольга взяла чашку с еще теплым чаем, сунула журнал под мышку. Еще раз взглянула на Андрея, который с сипением и причмокиванием раскуривал трубку. Ругаться было лень. И незачем.

– Я спать… – процедила Оля, выражая так свое отношение к происходящему. – Завтра рано вставать. Ты бы тоже шел.

– Спокойной… ночи, – ответил Андрей между двумя затяжками. – Ага, сейчас докурю и пойду.

Ольга ушла. Андрей докурил трубочку. С любовью разобрал ее и вернулся в комнату. С удовольствием опустился на диван и привычным жестом подтянул к себе пульт от телевизора. Поерзал, улегся и приготовился к общению с электронным другом. Телевизор на каждое нажатие кнопки отвечал новой фразой:

– Этот матч может стать для команд решающим…

– Зачем ты мучаешь меня, любимый, скажи, зачем?!

– Позиция нашей партии однозначна: мы поддерживаем обе стороны политических переговоров…

– Малдер, это ты? Кто тут?! А-а-а!!!

Последней фразы Андрей уже не слышал – под шум телевизора он уснул. Синеватые тени телевизионных героев, скользившие по его лицу, не тревожили глубокий и спокойный сон.

Не беспокоили Андрея и сновидения, которые, если и были, то утром почему-то забывались. Через некоторое время он, не просыпаясь, закутался в лежащий тут же на диване плед. Собственно это были все события, произошедшие тем воскресным вечером. На секунду в просвет между домами напротив выглянула из-за тучи половинка луны, но, видимо, тоже не заметив ничего интересного, спряталась обратно. Скучно…

7.30 PM

From: Olga

To: Andrew

Привет!

Наконец я добралась до компа и могу написать тебе несколько слов. Честно говоря, мечтала об этом все выходные. Выходные, как, впрочем, и обычно, выдались скучными и малоинтересными. Кто бы сомневался? И почему, скажи на милость, мы всю бесконечно долгую неделю так ждем выходных? Наверное, не потому, что есть возможность выспаться или приготовить – постирать – скупиться – покрасить… И уж точно не для того, чтобы целый день слоняться, не представляя, куда себя деть и чем занять…

Как трудно все-таки проводить выходной день дома: кажется, что есть, чем себя занять… Но проходит час или два и ты понимаешь, что все домашние дела сделаны, а впереди еще океан пустого, заметь, не свободного, а именно пустого времени, когда сидишь-скучаешь, варишься сам в себе, и прекрасно понимаешь, что в понедельник снова на работу. А смысл? Знаешь, накрывает ощущение безысходности. Осень только-только началась, а мне кажется, что она длится уже целую вечность и что конца-края ей не будет.

…Хотя, наверное, дело все-таки не в осени. Точнее, не только в осени. Авитаминоз наложился на смертную тоску, а та наложилась на лист клена, который утонул в серой луже. Во как завернула :)! Хотя… Если все это сложить вместе и помножить на серое небо и истеричный энтузиазм воскресного бесталанного талант-шоу, то в сумме мы получим осень.

Ту, которая едва началась, но уже окрасила все в один цвет – цвет безрадостной тоски.

Best regards,

Olga

Андрей проснулся и выключил наконец телевизор прямо на середине утреннего шоу, там молодые люди с наигранной бодростью пытались нести в массы добрую, разумную и вечную чушь. Выйдя на кухню, он увидел, что супруга выпила фреш и приступила к кофе с бутербродом. Это было что-то вроде утреннего привычного ритуала: приготовление фреша, кофе и горячих бутербродов, на которых колбаса залита потоками расплавленного сыра. Все эти утренние сок – кофе – бутерброды выглядели символом успеха, растиражированного таблоидами и сериалами. Герои, которые могут себе позволить иметь две машины на одну семью, квартиру, нафаршированную бытовой техникой и обставленную дизайнерской мебелью, должны, нет, просто обязаны по утрам жужжать соковыжималкой, вдыхать аромат свежемолотого кофе и улыбаться, улыбаться, улыбаться…

Но этим утром с улыбками как-то не повезло. С шутками, шумными разговорами о планах на сегодняшний день, взаимными подначками и подколками тоже не сложилось. Впрочем, как и в любое другое утро за последние четыре года.

«Хотя, может, и все пять лет, – пронеслось в голове Андрея. – Как-то незачем улыбаться, все шутки давным-давно отшучены, а планы на сегодняшний день и так более или менее понятны… И ни на йоту не отличаются от планов на прошлый понедельник. И на будущий тоже…»

– Ты чего в такую рань? – зевнул и потянулся Андрей. – Шесть всего. Темно за окном.

– Конец квартала, – бодрым менеджерским тоном отрапортовала Ольга. – Много работы. Два договора висят, да и суд у меня скоро. Короче, работы немеряно.

– Понятно, – равнодушно кивнул Андрей. – Я в душ. Тоже надо бы пораньше, кстати.

Андрей намылил плечи жидким мылом и подставил плечи и спину под струи воды не слишком горячей, но и не очень холодной. В голове не было ни единой связной мысли. Должно быть, мозги досыпали свое.

Мимо ванной прозвучали шаги Ольги, и через мгновение послышался ее голос:

– Бутерброды на столе, поешь, пожалуйста. Кофе в кофеварке. Я ухожу…

«И вынеси мусор», – мысленно продолжил Андрей.

– И вынеси мусор, – послушно повторила Ольга. – До вечера. Во сколько буду – не знаю. Созвонимся.

– Пока! – крикнул Андрей, услышав щелчок закрывающегося замка.

Андрей постоял под душем еще пару минут, привычно пережидая, как Ольга прямо за дверями квартиры проверит свою сумочку и, убедившись, что все в порядке, шагнет в лифт. Услышав, как дверцы лифта лязгнули, он быстро закрыл кран, вытерся и оделся. С брезгливой миной посмотрев на бутерброды, он вышел из кухни, натянул джинсы, поправил ворот свитера, набросил пиджак, рассовал по карманам мобилку – ключи – сигареты – зажигалку и вышел из квартиры, застегивая куртку, в которой не видел никакого смысла. Сигнализация машины привычно пискнула, а мотор заворчал на холостых оборотах.

– Всем слушателям радио «Гармония», одаренным музыкальным слухом или счастливым по поводу отсутствия оного – доброе утро. Настал понедельник – день тяжелый и, что совсем неприятно, рабочий. «Викторина “Утренний шок” подходит к концу», – сказало радио.

Нарочито бодрый тон ведущего раздражал, а слушать не менее бодрые утренние песни совсем не хотелось, вне зависимости от того, какая именно песня и в чьем исполнении сейчас прозвучит.

«Почему они все такие бодрые, – подумал Андрей, – эти диджеи, ведущие и певцы, в каких-то кругах популярные исполнители? Неужели они серьезно думают, что, выплеснув несколько литров наигранной бодрости на тяжело поднявшихся и с трудом передвигающихся в сторону работы сограждан, они кого-то этой самой бодростью заразят?»

Радио пело, а Андрей рисовал себе настоящий, а не рекламно-эфирный образ понедельничного фронтмена любой радиостанции – корчащегося с бодуна, путающего слова и мучающегося головной болью, разочаровавшегося в жизни мужчины лет от сорока пяти до пятидесяти. Отягощенного вдобавок нелюбимой работой и массой бытовых проблем. К такому господа радиослушатели могли бы отнестись с состраданием и пониманием. Или хотя бы со слабой долей понимания и сострадания. Скорее всего, бодрый диджей этой «Гармонии» таковым и являлся. И зачем он пытается создать прямо противоположный образ в умах потребителей радиоволны? Загадка.

Еще Андрей подумал, что та из радиостанций, которая первая додумается выпустить в эфир утреннего шоу нормального человека, наверняка сразу приобретет безумные рейтинги, которые без труда смогут конвертироваться в спонсорские деньги…

Снег в этом году напоминал, что он существует как природное явление, но выпасть как-то не решался. Те редкие снежинки, которые все-таки рисковали покинуть затянувшие все небо серые тучи, таяли, так и не долетев до земли. Ледок пытался затянуть лужи для начала хотя бы тоненькой пленкой, но был решительно раздавлен утренними прохожими и обиженно таял, не дожив до полудня, вместе с инеем, который покрывал каждое утро уже мертвую, но еще зеленую траву.

Осень упрямо не желала уступать надвигающейся зиме. Листьев напáдало невообразимо много – разноцветных и разнокалиберных. Они витали в воздухе, а, упав, скользили по земле, не обращая никакого внимания на злобных дворников, которые пытались упорядочить их в погребальные костры для того, чтобы оскорбить окрестности вонючим дымом.

Осень…

Машина Андрея выехала со двора и привычно влилась в поток таких же авто – спешащих, рычащих, старающихся проскочить на желтый и нервничающих в пробках. Над пробкой, над улицами, над городом быстро скапливались облака выхлопных газов, решительно заменяя собой промозглый сырой воздух… Словом, понедельник наваливался неумолимо.

– Надо бы на «Макдрайв» заехать, прикупить что-то пластмассовое и вредное, – вслух подумал Андрей, переключая скорость. – Почему бы и нет, разве я не стандартный представитель общества фастфуда? Даже, я бы сказал, нации фастфуда. В конце концов, мы ведь стремимся в Европу, а там все топ-менеджеры жрут всякую полуфабрикатную лабуду. А потом борются с жиром и холестерином в спортзалах и плавательных бассейнах.

У стены «Макдональдса» тоже ничего необычного не произошло. Андрей пристроился в хвост подубитенькому синему «Фиату», который, в свою очередь, пристроился в хвост новенькому «Лексусу» цвета «мокрый асфальт».

Сделав заказ в одном окошечке и получив оный в следующем, Андрей вырулил на дорогу и направился к новенькому офисному центру, где обычно проводил время с девяти ноль-ноль до восемнадцати ноль-ноль с перерывом на обед. За что получал три с небольшим тысячи долларов, социальный пакет, бесплатную мобильную связь и статус топ-менеджера. А также ки-пи-ай и всяческие бонусы по итогам квартала, года… да и просто, в случаях, когда журнал нормально заработал денег, как член совета директоров. Нельзя сказать, что Андрей свою работу не любил. Утверждать, что он ее любил, тоже было бы неверно. Честнее будет сказать так: свою работу он добросовестно выполнял.

8:00 АM

From: Andrew

To: Olga

Доброго тебе утра!

Хотя, какое же оно доброе? Утро понедельника добрым быть не может по определению. Да и любое другое утро тоже не может быть добрым и тоже по определению. Впрочем, вот прочитал твое письмо, и утро мгновенно стало куда добрее – ко мне уж точно. Правильно ты говоришь про выходные. Готов подписаться под каждым твоим словом.

Однако, выходные еще что!.. Самое мрачное утро – это то утро понедельника, когда ты просыпаешься под звук соковыжималки… О ужас, как она воет! А когда ей подпевает кофеварка и ты ждешь, что вот-вот прозвучит кода в исполнении микроволновки… Вот тогда становится ясно, что неделя бесповоротно началась и не будет она, эта неделя, ни радостной, ни даже интересной. Зато я наконец добрался до инета и шлю тебе весточку. Что не может не радовать.

Sincerely,

Andrew