Текст книги "Я, президент и чемпион мира"

Лали Морошкина
Я, президент и чемпион мира

Книга посвящается погибшим в братоубийственных войнах – парням и девушкам моего поколения.

Лали Морошкина

Всё обнажённое прекрасно, лишь раздетое смешно.

Юкио Мисима (1925–1979)

© Лали Морошкина, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Скажу сейчас же: – это литература, и чтоб ее написать, ты сам же должен все пережить, и только после этого у тебя будет право на рассказ.

Каждая книга так же похожа на своего писателя, как и ребенок похож на своего родителя или близнец на своего двойника.

Если спросить меня, это автобиография, соединенная разными художественными пассажами, и очень смелая.

Переполненная правдой, и поэтому мало кто посмеет поделиться своим мнением о книге, тем более высказать положительное мнение.

Время очень ужасное и беспощадное, даже тогда, когда мир спокоен, тем более сейчас, когда весь сегодняшний мир полон боязнью и угрозами, когда каждый день проходит в ожидании плохого.

Да, чтобы написать то, что я прочитал, требуется талант!

Французы говорят: «Талант это авантюра». В этой книге немало интриги, но это с достаточным мастерством перенесено на бумагу.

Для меня очень интересны параллели с персонажами разных времен, которые прямо, почти без подтекстов, подсказывают нам, что можно написать из-за вины людей (с определенным талантом и смелостью). Исходя из чего, будущее поколение будет обсуждать, где мы жили и как мы жили.

Кто? Кто напечатает эту книгу???

Именно здесь появляются три вопросительных знака. С одной стороны, я уверен, она прямо придет к читателю, хотя бы потому, что в ней запечатлено то время, в котором живет сегодняшняя Грузия.

Реваз АМАШУКЕЛИ

9 апреля 2012 года

Грузия Лали Морошкиной

РАМАЗ САКВАРЕЛИДЗЕ

Политолог, доктор психологических наук

Звонок по мобильнику заставил меня остановить машину. «Слушаю!» «Батоно Рамаз! Не удивляйтесь, я Лали Морошкина. Хочу сделать вам предложение. Когда мы сможем поговорить?» Звонок звонком, но о каком предложении речь? Написать рецензию на книгу. «Лали, генацвале, я не литератор. Это гораздо лучше сделают другие. Я и так берусь за много таких дел, которые меня не касаются…» Но моя уловка не удалась. Лали от своего не отступала. «Мне как раз важно, что вы профессиональный психолог, хочу, чтобы читатель посмотрел на книгу вашими глазами». Моими глазами?! Знает ли Лали, что я хорошо отношусь и к ней, и к тем людям, о ком идет речь в книге? Видимо, ей и нужна была эта благожелательность и доброта. Ну, как я мог отказать. Вот почему я согласился написать эту рецензию, и пусть простит меня читатель за эту наглость.

Два дня у меня были заняты. Вечером третьего я открыл книгу, открыл и больше не закрывал, прочитав ее до конца на одном дыхании. В ней настолько живые картины, что кажется, будто смотришь фильм. Это чувство возникло и потому, что я видел подобный фильм. Осознание пришло позже – книга оставляет вкус «Амаркорда» Феллини. Ты будто входишь в огромную веселую и шумную людскую галерею, где самая веселая и шумная – сама Морошкина. Она не зритель в этой галерее, а ее центр. И, что главное, в этой галерее нет плохих людей, в каждом найдены красота, доброта и оправданы человеческие слабости. Именно это большое тепло делает книгу исключительно грузинской.

Грузинское, Грузия – одна из важнейших тем этой книги, один из персонажей. Как у всех персонажей этой книги, и у нее есть сердечная боль, радость и любовь. И какая это Грузия. Не историческая, а та, с которой каждый из нас перенес все перипетии периода от Советской власти до наших дней. (Литературное описание этого периода – большая редкость). Это книга, в которой увидят Грузию и ее жителей не только нынешние читатели, но и наши потомки. Да и не только наши соотечественники. Очень серьезные исторические и аналитические пассажи сблизят с Грузией любого заинтересованного иностранца. Молодец, Морошкина!

Литературоведы, наверное, затруднятся в точном определении жанра, в котором написана эта книга. Казалось бы, ясно, что мы имеем дело с мемуарами. Но если не думать, что за каждым именем стоят реальные люди, книга читается как захватывающий роман. Я не буду уточнять нюансы жанра (и так много взял на себя), могу только поделиться эмоциями. Вот увидите, как только закроете эту феерическую книгу, ее персонажи продолжат пребывать с вами, потому что не полюбить Грузию Лали Морошкиной просто невозможно.

* * *

Книга Лали Морошкиной – уже акция. Это новация для Грузии, хотя на Западе и в России такое уже делалось, а сейчас и грузинские читатели могут насладиться этим. Умная женщина с яркой внешностью и волевым характером всегда привлекала сильных мира сего. Учитывая личные и политические контакты Лали, книга «Я, президент и чемпион мира» является сенсацией, способной взбудоражить общественность. Могу лишь добавить, что книга обречена на успех!

Тина Канделаки

Школа

Первого сентября 1975 года Тбилисская первая республиканская экспериментальная средняя школа, широко раскрыв «украшенные» проволочной сетью металлические ворота (между прочим, именно эта деталь никак не могла заставить вычеркнуть из моей памяти идентификацию школы с виденным в кинофильмах о Великой Отечественной войне концентрационным лагерем), ожидала новобранцев 1968–1969 года рождения.

Обилием «Волг» и «Чаек» школьный двор больше походил на открытие XXVI съезда КПСС, чем на праздник по случаю приема нового потока учащихся, по той простой причине, что, по мнению сильных мира сего, именно эта школа давала «должный» уровень, формировала «нужный» круг и порождала «здоровые» амбиции для того, чтобы увидеть в ярком свете перспективы счастливого будущего.

Между прочим, в то время никто ещё не знал, что пройдут годы и «золотую доску почета» именно этой школы украсят Михаил Саакашвили (президент Грузии), Зураб Жвания (трагически ушедший из жизни экс-премьер-министр страны), Ирина Саришвили (экс-вице-премьер), Нино Джангирашвили (владелица оппозиционного телеканала «Кавкасия»), Каха Шартава (сын трагически погибшего во время грузино-абхазского конфликта национального героя Грузии Жиули Шартава, лидер политического движения «Гражданский форум»), Манана Козакова (дочь Михаила Козакова, ведущая актриса Тбилисского академического драматического театра имени Коте Марджанишвили), Закария Куцнашвили (юрист, руководитель неправительственной общественной организации), Марина Салуквадзе (искусствовед, тележурналист), Тея Демуришвили (прима Мадридского оперного театра), Лаша Надареишвили (издатель газеты «Асавал-Дасавали») и многие другие…

Я так крепко держалась за мамину руку, что очень скоро на ее не меньше моей дрожащей хрупкой руке были ясно видны следы моих крохотных пальцев, ведь мне было только пять лет. Боялись мы обе: мама – трудной, весьма специфической грузинской обстановки, ну, а я совершенно нового и неизвестного этапа моей жизни.

Дело в том, что моя мама – Манана Каркарашвили – совсем недавно, буквально несколько лет назад, переехала в Тбилиси из Сочи по настойчивой просьбе главы нашего рода бабушки Аграфены и, соответственно, не очень «шпрехала» по-грузински, но у дочери «престижных» родителей заведующей аптекой Наны Учадзе и министра Арчила Каркарашвили, да к тому же супруги ученого Талеса Шония (мой отчим) снобистский выбор был предопределен заранее. Что касается моего отца, он появился в моей жизни значительно позже.

Итак, после небольшой вступительной речи и здравиц в честь великих коммунистических принципов и идеалов мы, первоклашки, как растерянные гуси, разошлись по классам.

Первая учительница – уникальный феномен! И если в моей жизни (благодарение Господу!) было много добра и чудес, то одно из них – госпожа Лейла Кинцурашвили, или, если точнее, Лейла-масц. (сокращенно от «масцавлебели» – учитель, как принято обращаться к педагогам в грузинской школе. – Л.М.).

Добродетельная, миловидная и терпеливая, она отвечала на читаемые в наших глазах страх и недоверие любовью и мудростью.

После первого же прочтения списка учащихся была предопределена моя судьба.

– Морошкина, Лали. Русская. Ты откуда, милая?

Я грузинка, ответила я, не поняв, почему учительница выделила меня из 45 детей, задав такой странный вопрос. На задаваемый в последующей жизни в разных тональностях этот вопрос я, наверное, миллион раз отвечала, повторяла и даже кричала:

– Я грузинкаааааааа!

Красный галстук

Наверное, у каждого учащегося в его школьной летописи особое место занимает буфет. Много лет я пыталась объяснить «тайну» школьного питания. К каким бы изощрённым способам не прибегала моя мама, овладеть кулинарным чудом, называющимся «школьная котлета», ей так и не удалось. А чуть подслащённые коржики и «язычки» – так это и вовсе было праздником вкуса.

Вероятно, сегодня всё это такой же раритет, как красный пионерский галстук.

Звонок на большую перемену и «армагеддон» в школьном буфете совпадали по времени. Каждый как мог старался протиснуться к заветному кусочку лакомства, передвигаясь в основном по конечностям друг друга. Оставшееся до звонка на урок время заполнялось такой «сверхинтеллектуальной» игрой, как «Здравствуй, осел!» Правила игры были столь же простыми, как все гениальное на этом свете. В частности, ребята, перевоплощаясь в ослов, словно всадники на импровизированном «животном», перепрыгивали через препятствия. «Ослом» был тот, кто оставался последним.

Я и моя школьная подруга (мы дружили с первого класса), голубоглазая и румяная блондинка Марина Салуквадзе, затаив дыхание, следили за развлечениями «старших». Марикуна, как мы ее ласково звали, не жаловалась ни на габариты, ни на аппетит и безостановочно что-то жевала, причем с таким наслаждением, что сидящий за нашим столом пятиклассник время от времени пощипывал ее пухленькие щечки.

В этом шуме, гаме, пыли и переполохе особым озорством отличался один мальчик, чьи изумрудные глаза маленькими дельфинчиками выплывали в общей кутерьме, останавливая взгляд на ком-либо из присутствующих. На сей раз его взор был прикован к нашему сотрапезнику.

– Эй, Мишка, что ты с девчонками болтаешь, давай к нам, проигрываем ведь… – орал «принц из грязи».

– Да отстань ты, знаешь, каким перепачканным я вчера домой вернулся?

– Вах, что за чистюля, ты что, в оперу собрался! Иди, подсоби, а то век не отыграемся! – И зеленоглазка опять исчез в толпе потных сорванцов.

И почему я обратила внимание на цвет его глаз?

– Мальчик, как тебя зовут? – не вытерпела я и первая заговорила с предметом интереса играющего мальчика.

– Я Мишико Саакашвили, а ты?

– Я Лали Морошкина, а это Марина Салуквадзе, просто Марикуна.

– Морошкина? Ва, русская, здесь откуда?

– Оттуда, – сказала я и повернулась к нахалу спиной.

– Хорошо, хорошо, да пошутил я. Ты в каком классе?

– В третьем, – с гордостью ответила я и с завистью посмотрела на его алый чистенький галстук. Он уже пионер! Скорее бы прошли два года…

– И Марина в третьем? – спросил явно удивленный Мишико.

– Да, и Марикуна.

– Уф, я-то думал, что она старше. Видимо, и вправду у неё отменный аппетит, – засмеялся наш новый знакомый.

Марикуна тем временем азартно болела за мальчишек, а наш разговор ее совершенно не волновал.

– Ну давай же, Нукри, давай, покажи класс этим балбесам из шестого «а», – кричала растрёпанная Марикуна и размахивала зажатым в правой руке бантом, который всего пару минут назад украшал её длинную косу.

Тем временем в моей голове вертелась лишь одна мысль: кем был этот сказочный изумрудоглазый принц в разорванной сорочке, испачканной в грязи, есть ли у него возлюбленная, и вообще, как было бы здорово находиться рядом с ним в буфете каждый день…

– Познакомься, это мои новые подруги – Лали и Марикуна, – опустил меня, витающую в мечтах, на землю голос Мишико.

– Я Нукри Чаганава, – грубо сказал поверженный в поединке рыцарь, отобрал у Мишико дважды надкушенную котлету, уполовиненный коржик и сразу перешел к делу.

Э, парень, какое время заниматься этими молокососками, мы же проиграли!

– Подумаешь, сегодня проиграли, завтра выиграем, вот принесу сменную одежду и покажем им, «где раки зимуют», а то мне вчера здорово от мамы влетело!

– Давай, брат, а то ведь знаешь, потом не вылезем из челюстей «стариков», домой-то через «биржу» возвращаться (места толковищ «золотой молодежи» Тбилиси в советское время. – Л.М.). Да, кстати, ты деньги принес?

– Какие деньги? – спросил Мишико с явным удивлением.

– Вот бестолочь! Ты что, забыл, мы должны отдать их Чхаидзе. А не то увидишь, как они устроят нам «В гостях у сказки!»

– Пойдем, Лали, звонок уже прозвенел, – доставала меня Марикуна.

Я с трудом волочила ноги к выходу. Тем временем в буфете исчезали в пыли силуэты свекольного от натуги растрепанного Нукри и жующего концы алого галстука возбужденного Мишико.

Первая любовь

В школе царила необычайная суета. Шло приготовление к 1 мая, школьное торжество ежегодно вносилось в перечень обязательных праздничных мероприятий второго полугодия, к которым, естественно, готовились и мы. На сей раз подготовка отличалась особым усердием. Дело в том, что в Грузии, в частности, в Тбилиси, а ещё конкретнее – в нашей школе, гостили партийная элита ГДР и передовой педколлектив советских учителей.

Гости из Германии щедро раздаривали прошедшим инструктаж ученикам сладких мишек «Харибо» и жевательные резинки, а заодно практиковали наш немецкий, ведь мы являлись подопытными кроликами в спецшколе широкого профиля! Наши ученики, недурно подкованные на мероприятиях подобного рода, не терялись и в свою очередь скороговоркой выпаливали переведенный на «передовые» языки мира коммунистический шедевр Маяковского «Паспорт».

Правда, никто не понимал друг друга, но это мало кого беспокоило. Главное, контакт, худо ли, бедно, состоялся. Нервный заряд достиг своего пика. Учителя, как оголтелые, бегали за сладостями и выпивкой для банкета, ведь делегацию требовалось ещё и задобрить, а там, гляди, и Государственная премия не за горами.

Мы же, младшеклассники, как наиболее «покорный электорат», принимали молчаливое участие в этом помпезном мероприятии. Впрочем, «молчаливость» была лишь внешней, наше подсознание рождало множество вопросов, но юный мозг не давал готовности к ответу. Наверное, именно подобные моменты называют «собиранием истины по крупице».

Мы с моим зеленоглазым рыцарем сидели рядом. Мне нравилось ощущать его дыхание, смешанное с табаком, и вызванные неловкостью юношеские телодвижения, направленные то к Мишико, то к моим подругам Марикуне и Кети. Несмотря на то что «чесание языками» сидящей за нами «троицы» не прерывалось ни на минуту, а предмет их бурной фантазии был всем известен, я, совершенно отрешенная, охваченная от мозга до костей каким-то новым чувством, уже виртуально стояла у сцены, жадно впитывая каждое слово и представляя себя каждым из персонажей.

На сцене актового зала появился чернявый, с горящим взором юноша. Неожиданно для всех прозвучал его литературный выбор:

«На страже боевых знамён»

 
На скале уже нет дворца,
Возведённого встарь народом…
Кто не видел его конца? —
Падал свод за высоким сводом.
Истребляющего огня
Ненавистная сила крепла.
И остались на склоне дня
Только камни да груда пепла.
На скале сад зелёный рос,
Ключ струился в зелёной чаще.
Сад увял, и не видно роз,
Высох в пламени ключ звенящий…
Сад засохший, умолкший стих…
Лишь бездомного ветра шорох
На дорожках, давно глухих,
Да листвы пожелтевшей ворох.
 
 
Осень ранняя так грустна —
И знамёна как будто немы.
А недавно цвела весна,
На знамёнах цвели эмблемы.
Но у тех боевых знамён
Власть волшебная, власть всё та же.
Их храню для иных времён,
Неотступно стою на страже.
 

– Нукри, это чьи стихи? – спросила я.

– Тссс… – приложил к губам указательный палец мой изумрудоглазый рыцарь. – Это Галактион! (Галактион Табидзе – великий грузинский поэт XX века. – Л.М.)

– Аа, – многозначительно и гордо прошептала я, будто Галактион посвятил свой самый выдающийся шедевр – стихотворение «Мэри» моей бабушке.

– Я не знаю этого парня. Он твой одноклассник? – тараторила я дальше.

– Нет, это Зураб Жвания из девятого класса, но, несмотря на разницу в возрасте, мы с ним дружим, к тому же, он мне очень помогает на республиканских контрольных работах. Вроде он сегодня собирался читать совсем другое стихотворение… и вообще, он большая душка. Лали-бали («бали» по-грузински черешня. – Л.М.), ты всегда говоришь безостановочно?

Я в замешательстве опустила голову, потом поняла, что в такой мученической позе мне долго не продержаться, и высунула язык, так широко разинув рот, что Нукри были видны обе мои миндалины.

Грубо вытуренные из актового зала, мы ещё долго слышали патриотические строки Ильи Чавчавадзе, с закрытыми глазами и искренне, проникновенно исполняемые Лашей Надареишвили:

 
О матерь Божья! Отчизна – твой удел…
Заступницею будь истерзанного края!
Прими как жертву кровь, которую картвел
Столь щедро проливал, в страданьях погибая.
Довольно этих мук для Родины моей,
Верни моей стране стремление ко благу,
Даруй ей бытие далеких славных дней,
Вдохни в сердца сынов отцовскую отвагу!
 

– Лали-бали, пойдешь за меня замуж? – услышала я заплутавшие между грузинской классикой и душевной болью слова. – Обещай мне, что бы ни произошло, ты меня дождешься и нашему сыну дашь бессмертное имя великого полководца Александра Македонского!

– Македонского? Ты что, сдурел? Ну при чём тут Македонский? А может, попросту Сандриком назвать, ну в смысле в духе времени. Что за мания величия у тебя?

– Ладно, твоя взяла, представляешь, как нашим внукам будем рассказывать, какими клёвыми и крутыми мы были в молодости, обалдеть!

– Нукри, послушай, а твой отец, часом, не обидится? На что?

– На то, что вопреки кавказским обычаям первого внука не назовут его именем?

– Лали-бали, ну какая ты дурочка, как ты могла такое подумать? Тебя же все любят. А давай-ка детей назовем твоим именем. Посмотри, как звучит: «Лали первая, Лали вторая» и так далее… – хохотал Нукри и параллельно ударял кулаком по школьному портфелю.

– Ты дебил, настоящий дебил, я хочу домой, – безапелляционно заявила я и быстрым шагом направилась к дому.

– Ты что, и вправду обиделась? Ну, хорошо, назовем его, как хочешь, хотя бы Виктором. Это ведь имя твоего отца? Давай сделаем ему такой подарок, – стонал Нукри, с трудом сдерживая смех вперемешку со слезами.

Слова эти, словно выстрел, поразили мое сердце. Виктор – мой отец? Как объяснить этому избалованному жизнью, самодовольному сынку чиновника высокого ранга, что я, его первая любовь Лали Морошкина, не знаю своего отца, известного педиатра, первого генетика в Грузии Виктора Морошкина – просто не знаю, не знакома, не видела, понятия не имею, какой он, что любит и что ненавидит, как он выглядит, чем дышит, просто не знаю, и всё!

Отец

Что может быть более неадекватным в тринадцатилетнем возрасте, чем первая любовь? Столько вопросов возникает одновременно! Может, он не понравится маме? А, может, я – маме Нукри? Да еще с русской фамилией? У мегрелов (жители региона в Западной Грузии. – Л.М.) ведь национальный вопрос особенно обострен, правда, они городские, может быть, пронесет…

Первый тест был почти пройден. Я и калбатони Лия, Нукрина мама, болтали на кухне, вернее, я болтала, а она мило улыбалась. Спелая, сочная клубника так и таяла в руках – оказалось, что черенки ягод срываются круговыми движениями! «Черт побери, почему я не должна была знать об этом раньше, какое месиво получилось, только на джем и пускать. Вот приду домой и устрою маме…» – ворчала я про себя, с ног до головы выпачканная пурпурными ягодами.

Те, кому знакома подобная ситуация, наверное, согласятся, что даже если вы были бы самым известным итальянским шеф-поваром с миллионом наград и двадцатилетним стажем, первая встреча с родней возлюбленного обязательно выбила бы вас из обычной колеи. Выбила и меня. Первая встреча со строгим заместителем министра транспорта Лери Чаганава завершилась «продуктивным фиаско». Полная сочных ягод клубники миска не нашла адресата.

Родители Нукри сочли это делом житейским, а красные клубничные пятна на новом ковре – импрессионизмом. Так установился наш первый контакт длиною в жизнь…

Жизнь это шахматная доска, где фигуры последовательно сменяют друг друга. Настало время и моего хода. В игре не хватало лишь одной фигуры – моего отца, биологического родителя, с такой редкой для Грузии, но для меня до боли родной фамилией Морошкин.

Я, мама, брат и Талес жили в Сабуртало на Будапештской улице, в доме, построенном немецкими военнопленными.

После короткого блицопроса с мамой стало известно не только месторасположение жилища папы, но и адрес его работы – республиканской больницы, находившейся прямо под носом, буквально в двух шагах от нашего дома. Ведь молодой отец, да к тому же врач – мечта многих подростков, не правда ли?

– Девочка моя, а ты, случаем, замуж не собираешься? Какое время знакомиться с родителями? – со смехом спросила мама.

– При чем тут замужество? Я что, беспризорная какая-нибудь? Просто хочу, чтобы моего отца знали и я, и мои друзья.

– А Талес? Он ведь постоянно рядом с тобой. Чего тебе не хватает? И вообще, может быть, ты в конце – концов возьмешь его фамилию? Всё-таки жить в Грузии с русской фамилией как-то некомфортно.

– Мама, прошу тебя, ну не начинай заново, мы об этом уже говорили сотни раз. И ты прекрасно знаешь мое мнение обо всём этом. Да, Талес свойский, я называю его папой и люблю, как отца, но у меня есть право знать настоящего! Мне это необходимо, пойми! Ну а о смене фамилии чтоб и речь не заходила! – Я была категорична.

Знаю, что подобные разговоры разбивали маме сердце, но по-другому я не могла. Это был мой собственный выбор, выбор взрослого человека. Стечение обстоятельств не раз ставило меня перед подобным выбором, но ответ был всегда прост: нет!

Мне не давал покоя лишь один деликатный вопрос: ну почему мною, такой маленькой, хрупкой, отличницей, танцовщицей, фехтовальщицей, ведущей на единственном тогда телеканале юношеской передачи «Изучим русский язык» и, в конце концов, первой дочкой – «умницей-красавицей», ну ещё и чуточку хвастливой, не интересуется отец, мойсобственныйотец! Ну почему, чем я хуже других?

И когда это я получала ответы легко и просто? Для достижения цели я запланировала в ближайшем будущем «крестовый поход» в республиканскую больницу, где работал отец.

О, сколько раз я проводила виртуальные репетиции! Как красиво одетая, с вплетенной в косу золотой тесьмой, широко открываю двери отцовского кабинета и громко, во всеуслышание, говорю: «Здравствуй, папа! Я твоя старшая дочь. Где ты был до сих пор? Неужели тебе ничего не интересно знать обо мне?» Потом он тоже заплачет, прижмет меня к груди, и так, прижавшись друг к другу, мы проживём всю жизнь вместе, и на этом свете будет целых двое Морошкиных! Хотя нет, у меня ведь есть и сестры? Как интересно будет с ними познакомиться! Четверо Морошкиных – это ведь целая команда по мини-футболу!

Как и все заранее запланированное в моей жизни и эта фантазия не получила визу на въезд в бытие… Всё разрушилось, как карточный домик.

* * *

В коридоре больницы молодой человек с кофейной чашкой и сигаретой в руке пытался поправить криво повешенный на больничную стену пейзаж сомнительной художественной ценности.

– Простите, где тут кабинет Виктора Морошкина? – спросила я, и он обернулся…

Чувства, которые тогда меня охватили, не были похожи ни на что, – на меня смотрела Лали, только в мужском обличье и немного старше. На меня смотрела моя копия, или я была его копией? Короче, не знаю…

– Лалка, это ты? – по-домашнему тепло спросил незнакомец и бесцеремонно взлохматил мои волосы.

– Я, – пробормотала я и по возможности собралась с силами, ведь главная миссия была еще не выполнена.

Я ждала ответа на самый главный вопрос своей жизни! Ответ оказался необычайно лаконичным:

– Знаешь, дорогая, когда твоя мама вышла замуж во второй раз, то ее новый муж так ревновал её к каждому моему приходу, что я предпочел оставить тебя в покое для вашего же благополучия, хотя я всегда знал, что когда-нибудь ты вернешься… – сказал он, нагнулся ко мне и слегка принюхался. – Все правильно, мои девочки пахнут молочком, ювелирная работа!

Это был его единственный комментарий, единственный за тринадцать лет.

Ты думал, что когда-нибудь увидишь меня? Когда-нибудь через лет 30–40? Знаешь ли ты, каково жить в семье, да и в стране, под фамилией, которая постоянно вызывает повышенный интерес, а то и враждебность? Знаешь ли ты, каково, когда мама приходит на праздник одна? Знаешь ли ты горечь того, когда не можешь принести в школу справку с места работы отца, когда тебя никто не ведет в воскресенье на шашлыки, никто не исполняет роль Дедушки Мороза на домашнем празднике, утром растрёпанную, вылезшую из теплой детской постели никто не приглашает в родительскую кровать, не заключает в свои сильные, могучие объятия и не говорит ласковым шёпотом: «Эта красивая девочка – папина дочка».

И ты не говоришь, не кричишь и не плачешь:

– Мой папа – самый сильный, он всех одолеет!

«Молочком пахну, да?» – молча протестовало мое сердце, хотя извергать яд не спешило, ведь впереди меня ждал значительно более важный момент, а свести счеты с этим самоуверенным типом я еще успела бы. Мама была права: «Он не такой, как все, не спеши, Лалико».

Но, как видно, время на сентименты для меня было уже тогда строго лимитировано, я, «вооруженная» с обеих сторон, была готова к широкомасштабной операции под названием «Моя семья» и представлению самоуверенному Нукри обоих, точнее, всех троих родителей. Несмотря на то, что биологический отец был найден и «обезврежен», большое и весьма ответственное место занимал именно Талес Шония. Ну и что? Чем больше игроков на доске, тем успешнее партия!

Итак, «игра» входила в наиболее активную фазу: «запутывание и деморализация» противника – вот что главное! Я, мама, папа и папа (так я называла и отчима) были готовы к «открытию огня», во всяком случае, таким был мой «варварский» план. Ну и что, что родители ничего и не подозревали о расставленном мной капкане. Ну и поделом некоторым!

Главным было то, чтобы папы действовали именно по моему сценарию. Ведь в фильмах именно отцы ведут невест в храм. А у меня будут двое, по обе стороны! Ох, разобьются сердца у завистников, особенно из 9а класса.

– Нукри настаивает на Александре. Но и Виктор – неплохое имя… А девочке подошло бы «Виктория»… – думала я, попавшая одновременно под поток генетики, любви и двустороннего сквозняка в голове.

Только много позднее я поняла причину раннего невроза моей мамы.