Текст книги "Любовь и выборы"

Глава 4
Каша заваривается

В аномально теплый майский денек в кабинет губернатора зашла секретарша и торжественно объявила:

– К вам Иван Игнатьевич, как назначено.

– Зови, – губернатор сделал приветливое лицо.

Вошел полноватый мужчина раннего пенсионного возраста. Вкрадчивые манеры в сочетании с нарочитой демократичностью выдавали в нем принадлежность к партийно-хозяйственной номенклатуре в ее обновленной версии. Настороженный взгляд прятался под маской подобострастной радости от встречи с губернатором.

Иван Игнатьевич был мэром Зауральска. Региональная столица готовилась к выборам в городскую думу, и чутье, наработанное долгими годами управленческой деятельности, подсказывало мэру, что его вызвали именно по этому поводу.

Видимо, губернатор решил лично курировать подготовку к выборам. Это было неприятно. Иван Игнатьевич ревниво относился к подвижке границ своих полномочий. Он не любил, когда в его вотчину совали нос, даже если это нос губернатора. Но старшему по званию перечить он не мог. Весь его опыт подтверждал простое правило: нельзя кусаться с задранной вверх головой. Так и подавиться недолго. Кусать можно только тех, кто внизу тебя.

Иван Игнатьевич был старше губернатора, считал того политическим выскочкой и везунчиком, за что недолюбливал и побаивался. С какой радостью он поставил бы ему подножку! Но, судя по множеству примет, к губернатору благоволили в Москве и планировали оставить на новый срок. Против Москвы не попрешь. И Иван Игнатьевич смирился с мыслью, что на его веку другого губернатора уже не будет.

Иван Игнатьевич давно понял простое правило русской политики: чем выше уровень власти, тем меньше шансов ее потерять. То есть можно лишиться одной должности, но тут же подыщут другую. На нижних этажах административной пирамиды свирепствовали шквальные ветры, на срединном уровне ветер стихал, но все же сдувал тех, кто плохо держался. А на самом верху был штиль. Лишь тихий шорох от рокировок фигур. Правда, там все пронизано коварными сквозняками, опасными для здоровья.

Мэру минуло шестьдесят лет, он был проверенным бойцом управленческой армии с многолетним и разнообразным стажем административной работы. Он видел, что в Зауралье главы муниципальных районов менялись, как перчатки на руке светской львицы. Мэры просиживали дольше, но и они летели с известной периодичностью. А губернаторы прочно врастали во вверенную им землю. Про тех, кто повыше, на самом верху этой лестницы, Иван Игнатьевич даже думать себе запретил. Он окорачивал себя в обобщениях, цензурируя не только слова, но и мысли.

Войдя в кабинет губернатора, Иван Игнатьевич поздоровался крепким рукопожатием и расстегнул пиджак, выбрав для начала разговора нейтральную тему о погоде:

– Жарко нынче. Вроде бы май, а прямо припекает.

– Жарко, говоришь? А на выборах у нас жарко не будет? – губернатор сразу взял быка за рога.

Это «у нас» неприятно кольнуло мэра, но он не подал виду.

– Да вроде, Сергей Палыч, ничего не предвещает. Оппозиционной активности не замечено. Все спокойно. Политтехнологи не дремлют, выясняют электоральные предпочтения горожан, их запросы к власти.

– И что? Какие запросы?

– Все как всегда. Ничего особо интересного.

– А подробнее можно?

Ивану Игнатьевичу почудилось раздражение в голосе губернатора, и он поторопился исправиться.

– Подробнее? Конечно! Запросы населения стабильные, я бы даже сказал, традиционные. Много разговоров про больницу на левом берегу. Спрашивают, когда откроют. Ну ту… помните?

Сергей Павлович скривился. Он помнил этот долгострой, и это был не самый приятный фрагмент его воспоминаний. Больницу в общих чертах построили еще при бывшем губернаторе, но на этапе внутренней отделки деньги неожиданно закончились. Почему-то так вышло, что их не хватило. Просто средства выделялись только на больницу (какой идиот делал эту смету?), а построили еще пару коттеджей кураторам этого проекта. Потом кто-то из чиновников ушел на заслуженную пенсию, кто-то просто уволился и уехал в заморские дали, короче, концов не найти. И где теперь искать деньги на эту чертову больницу, неясно. Вот найти бы такую область, где люди не болеют, и сесть там губернатором.

– Помню, – мрачно подтвердил Сергей Павлович. – Что политтехнологи советуют?

– Советуют сделать 3D-презентацию этой больницы и показать по местному телевидению. Как перспективный план. Ну и подогнать на время выборов туда строителей, пусть стройка оживет на лето.

– Каких строителей? Ты охренел? Кто тебе деньги на стройку выделял? – Губернатор завелся, он не любил самоуправства. – Ты понимаешь, что областной бюджет уже сверстан и в этом году уже ничего из него не выжмешь?

– Понимаю, – с готовностью признал мэр. – Так мы и не претендуем. Все понимаем, бюджет есть бюджет.

Нам коммунальщики помогут, я уже договорился. Им летом все равно нечего делать. Мы дворников в строителей переоденем, выдадим им каски и пусть они на объекте пошумят, вручим им молотки, перфораторы…

– А вдруг они разболтают? Ну, что реального строительства нет, что это все блеф, карнавал?

– Пусть болтают. Кто ж их поймет, они же по-русски почти не говорят.

– Это ты сам придумал? Или политтехнологи?

– Где уж мне… – скромно потупился мэр.

– Принято. Что еще?

– Разные наказы в сфере образования, стандартный набор: чтобы детей в школе кормили…

– Тут порешать можно.

– Так ведь бюджет, – растерялся мэр. – Уже все сверстано.

– Бюджет не трогай! Что? На булочку с молоком денег не найдешь? Не надо крохоборствовать! Можно и горячими обедами обеспечить. Пригласи для разговора предпринимателей, которые покрупнее. И тактично им объясни, что или они сейчас булочки с молоком в школу принесут, или им потом родственники в СИЗО передачи носить будут.

– Я думал об этом, Сергей Павлович, но опасно. Они же не дворники, русский язык знают, написать куда-нибудь могут. Сейчас линия сверху на то, чтобы прекратить кошмарить бизнес, сами знаете.

– Смотри! Это тот случай, когда нужно проявить политическую гибкость, дорогой Иван Игнатьевич.

Ты уж сам придумай, как с ними договориться, чтобы все тихо прошло. Ты про СИЗО так прямо не говори, напирай на социальную ответственность, на благотворительность. Они люди умные, все поймут правильно. И моральная правота на твоей стороне, помни об этом. Булочки с молоком не для себя, для детей просишь.

– А если кто взбрыкнет?

– Его право. Но только налоговая служба тоже в своем праве, не забывай. И им напомни, чтоб не забывали. И у пожарников тоже вопросы могут появиться… Догоняешь?

Мэр кивнул. Чтобы подтвердить свою сообразительность, он сказал:

– На сдачу от булочек можно еще подарки ветеранам купить или бесплатные памперсы в ясли…

– Соображаешь, – похвалил губернатор, – легко с тобой работать.

Иван Игнатьевич порозовел от радости.

– Что еще? Какие народные чаяния нарыли твои политтехнологи?

– Запрос на обновление, – слегка смутившись, сказал мэр.

Повисла пауза.

– Какое такое обновление?

– Ну… Хотят новые лица в политике видеть, – мэр покраснел, как будто сказал что-то неприличное.

– Каких лиц им не хватает? – сурово уточнил губернатор.

– Политтехнологи говорят, что идет отчетливый запрос на молодых. Что с учетом того, что в городе много вузов и, соответственно, студентов, нужны молодые кандидаты в депутаты. Что молодой электорат не пойдет голосовать за, как они выражаются, старперов.

Губернатор изобразил задумчивость.

Иван Игнатьевич понял ее превратно:

– Вот ведь глупость какая! Что молодые в политике понимать могут?

– Не скажи! Правы твои политтехнологи, – неожиданно вынес вердикт Сергей Павлович.

Иван Игнатьевич растерялся.

– И где мне этих молодых взять? И куда их посадить? У меня на все участки депутаты уже расписаны. В одном округе победит главврач, в другом завуч школы, в третьем решили писателя для красоты поставить…

– А вдруг не победят твои кандидаты?

– Как это? – не понял мэр.

– А вот так, возьмут и не победят, проиграют, говоря проще.

– Обижаете, Сергей Палыч! У нас в этом деле осечек еще не было, это вам не столица. Там с жиру бесятся, на митинги, прости господи, ходят. А у нас пока все, тьфу-тьфу, тихо и мирно. Все будет как надо, не переживайте. Состав городской думы вчерне сверстан, осталось только выборы провести.

– Ты подожди. Может, освободишь один округ для молодого кандидата, совсем молодого? Только один округ.

– Нет уж, увольте. А вдруг бузотер попадется? Зачем мне в горсовете свара? От молодежи всего ожидать можно, они за лайки в «Фейсбуке» маму голышом сфотографируют. Нет, Сергей Палыч, не нужен мне молодой депутат. Увольте, совсем не нужен.

Губернатор помрачнел. Смена настроения не предвещала ничего хорошего. Грозовым голосом он сказал:

– Что значит «мне не нужен»? Ты совсем берега попутал? Горсовет – это что? Твой частный огород? Частная лавочка? У нас в стране демократия, если ты забыл. И не ты, а избиратели решают, кто нужен, а кто нет.

Мэр втянул голову в плечи. Демократию всуе в этом кабинете не поминали. Стало быть, где-то он сильно промахнулся, не угадал намерения губернатора.

– Да я…

– Не перебивай. Будет так, как хочет народ. Точка! Если народ выразил потребность в новых лицах, в молодых депутатах, то будь любезен, расчисть один округ, освободи один мандат для молодого человека! – Губернатор подумал и добавил: – Или для девушки. Ты меня понял?

– Понял. Кандидатуру подобрать поможете? – смиренно попросил мэр.

«Трусливый, сука, – скривился губернатор, – но ушлый».

– Помогу. Не первый год вместе работаем, должны друг другу помогать. Завтра же к тебе зайдет человечек от меня. Зовут Лев Михайлович. Ты с ним все обговоришь, какой округ, что и как. Ты его в общую команду не включай, не надо, он только этим кандидатом от молодежи будет заниматься. Короче, про этот округ с этого дня ты забудь, он за Львом Михайловичем останется. И окороти своих политтехнологов, чтобы они туда не лезли, даже близко к этому округу не подходили. Пусть занимаются своими писателями и врачами или кто еще у тебя там. А молодежь на Льве Михайловиче будет. Договорились, Иван Игнатьевич?

– Вот спасибо, Сергей Павлович, прямо гора с плеч! Я про эту молодежь думал, будь она неладна. Уж и так прикидывал, и эдак. Вы прямо груз с души сняли. Ведь действительно, если есть такой запрос населения, почему бы не попробовать. И не вся молодежь у нас плохая. Среди них тоже приличные люди попадаются. Уверен, что вы дадите нам достойного кандидата, который внесет свежую струю, можно сказать, продуктивный вклад в работу горсовета…

– Хватит, – поморщился губернатор и выразительно посмотрел на часы.

Иван Игнатьевич все ловил на лету.

– Вроде все решили. Могу идти?

Губернатор и мэр расстались как обычно – с ясными договоренностями относительно будущих действий и чувством взаимной неприязни друг к другу.

* * *

Лев Михайлович буквально расцвел в образе режиссера. Игра, которую он затеял, оказалась весьма увлекательной. Он так прочно сроднился со своей новой ролью, что в магазине рука непроизвольно тянулась к яркому шейному платку, чего с ним никогда прежде не случалась. Неожиданно душа запросила балахонистый дизайнерский пиджак и ярко-красные носки. Он, конечно, не на все требования творческой души дал положительный ответ, но футболку с черепом и разноцветные силиконовые шнурки купил. Вставил их в кеды и почувствовал себя лет на пятнадцать моложе.

Но дело, конечно, вовсе не в шнурках. Лев Михайлович ощутил себя Демиургом, который создает из ничего нечто. Ничем была Людмила Шилова, которой предстояло стать депутатом. А это, согласитесь, уже нечто.

– Людмила, попробуйте этот зеленый пиджак, – он снял с вешалки реквизит.

– Мне не идет зеленый.

– Он идет вам по роли.

– Да?

И Людочка, размышляя о метаморфозе, которую совершает с человеком сценический образ, покорно облачилась в униформу деловой женщины. Она с удовольствием подчинилась режиссерскому диктату, ощущая в этом что-то трагическое, неотъемлемо связанное с актерской профессией.

– Прекрасно! А теперь встаньте на фоне города и попробуем снять первый дубль. Напоминаю сверхзадачу: ваша героиня во сне пытается быть полезной обществу. Ей снятся правильные мысли. Слова я выведу на монитор, вы можете их читать, но желательно выучить наизусть.

– Я готова, – наморщила лобик от напряжения Людочка.

– Мотор, внимание, марш!

И девушка, стоя на фоне стены, украшенной изображением города, и сосредоточенно всматриваясь в экран монитора, начала говорить.

– Дорогие земляки! Вы заслуживаете того, чтобы жить в чистом и комфортном городе. Именно мы, молодежь, путешествуя по миру, знаем, как должен выглядеть цивилизованный город. Нам постоянно говорят, что на благоустройство в бюджете нет денег. Но это неправда. Деньги есть. Их только надо найти, а для этого необходимо наладить контроль за расходованием средств, принять поправки в бюджет… – монотонно и скучно талдычила Людмила.

– Не верю! – закричал режиссер, начитавшийся Станиславского. – Людмила, где вера в то, что вы говорите? Где экспрессия? Вы видели, как выступает Жириновский? Надо вскрикнуть: «Неправда! Деньги есть!»

– А чего кричать? И так понятно, что они есть. Только кто ж даст?

– Во-о-от! Так скажет обыватель. А вы должны убедить его, что это возможно. Что в ваших силах дать людям и деньги, и чистый город, и многое другое.

– А Ди Каприо точно не испугается?

– Чего?

– Ну, в таком фильме сниматься. Какие-то сны странные…

– После «Титаника» ему бояться нечего, – обрубил сомнения Лева.

Людочка подумала и согласилась.

– Мотор, внимание, марш!

– Дорогие земляки! Вы заслуживаете того, чтобы жить… А можно я руки к груди прижму, чтобы показать искренность?

– Да, Людмила.

– Ой нет, не буду.

– Почему? – тихо зверел Лева.

– Лацкан пиджака тогда топорщится.

Режиссер шумно выдохнул через нос и скомандовал:

– Мотор, внимание, марш!

– Дорогие земляки! Вы заслуживаете… Лев Михайлович, а как вы относитесь к мнению, что каждый народ имеет то, что он заслуживает?

– Людмила, это вопрос философский. Давайте не будем отвлекаться.

– Ну как хотите… Дорогие земляки! Вы заслуживаете того, чтобы жить в чистом и комфортном городе. Именно мы, молодежь… – Людочка замолчала. – Лев Михайлович, у меня уже шея затекла в одну точку смотреть. Можно я своими словами мечтать буду?

– Вам можно все, – обреченно сказал режиссер и выключил камеру.

– Значит так. Дорогие люди, которые живут со мной в одном городе! Это, конечно, просто ужасно, как мы живем. У меня, например, новый каблук сломался из-за дырки в асфальте, а еще недавно я проколола шину, потому что какие-то придурки бросили на дороге гвоздь. И вообще, хочется пожить как в Европе. Но у нас не Европа, у нас Зауралье. Предлагаю отдать власть молодым, они ведь лучше знают, как обстоят дела в Европе. – Людочка выдохлась. – Как-то так… Хорошо?

– Недурно, – похвалил режиссер, – а теперь с той же искренностью, но по тексту, глядя в монитор. Поймите, мне-то нравится ваш экспромт, но сценарист, зануда, вряд ли согласится на такие правки. А он шурин продюсера. Понимаете, чем это нам грозит? Так что давайте по тексту. Мотор, внимание, марш!

Через несколько часов, с пятьдесят восьмого дубля, был снят неплохой ролик. Людочка по ходу многократных попыток выучила текст наизусть и шпарила его бегло и с милой улыбкой. И даже прижимала руки к груди, бдительно следя за лацканом пиджака. Она освоилась, вошла в роль и уже не бунтовала против мечтаний о пользе обществу.

Лева при этом выглядел мокрым и выжатым одновременно. Он заварил себе кофе, благо догадался прихватить в павильон портативную кофемашину, и впервые подумал о тяжкой доле режиссера. Но отдыхать было некогда. До вечера предстояло отснять еще один агитационный ролик. На злобу дня, про здоровые продукты питания.

Для этого Людочку переместили к противоположной стене, на которой была изображена сельская идиллия. Пиджак вернули на вешалку, и Людочка облегченно вздохнула. Носить деловую одежду она не любила – не ее стиль. На ее плечи легла яркая косынка, кокетливо гармонирующая с березкой на дальнем плане.

Лев Михайлович откуда-то притащил вентилятор и включил его на полную мощность. Плотный поток воздуха играл с волосами Людмилы, так создавалась иллюзия свежего ветра на зауральских просторах.

– Людмила, теперь снимаем сон номер два. Вашей героине снится деревня, простая русская деревня, и она мучается оттого, что ее потенциал не используется.

– Чей потенциал не используется? Героини?

– Деревни.

– А-а-а, – разочарованно протянула Людочка.

– Прошу вас, сосредоточьтесь! Представьте себя на просторах российских пейзажей. Вы не здесь! Вы в полях! И это не вентилятор, а ветер разметал ваши волосы.

– Тогда почему ветер так гудит?

Вентилятор действительно попался шумный.

– Где ваше воображение? Это не вентилятор гудит, это трактор работает. Вдохните запах родных просторов, ощутите всю бескрайность родины – и вперед, на этом эмоциональном посыле читайте текст с монитора.

– Земляки! – начала Людмила и тут же хлопнула себя по лбу.

– Стоп! Что такое?

– Я комара убила, – похвасталась Людочка.

– Какого комара? – ошалел Лев. – Тут никто окна не открывал три дня.

– Воображаемого, – с чувством превосходства пояснила актриса.

– Я недооценил вас, Людмила. Не факт, что Ди Каприо догадался бы до такого.

Людмила скромно потупилась.

– Но давайте договоримся: вы просто читаете текст, не надо никакой пантомимы.

– Почему? – в голосе прорезалась обида.

– Потому что ветер разогнал всех комаров. Вы же слышите, как гудит ветер.

– Это же трактор гудит.

– Да, трактор. Но и ветер тоже.

– А можно я тогда в небо посмотрю. Типа, не пригнал ли ветер тучек.

– Можно. В небо посмотрите, но только один раз. Быстро поняли, что ничего не пригнал, и больше не смотрите.

Актриса кивнула.

– Сверхзадача такая: ваша героиня переживает за здоровье земляков. И не просто переживает, но высказывает предложения, как исправить ситуацию. Текст на мониторе. Мотор, внимание, марш!

Людмила взяла время на складывание букв в слова, беззвучно проговорила текст, слегка скривив губки, и начала звонким голосом:

– Дорогие земляки! Походы в магазины привычно расстраивают нас своей дороговизной и низким качеством продуктов питания. А рядом, буквально в пределах нашей области, есть неиспользуемые земли и высокая безработица жителей села. Но наши депутаты привыкли делить проблемы на городские и областные. Это неправильно. Здоровье горожан зависит от того, смогут ли депутаты найти формы сотрудничества с сельским сообществом. Я обещаю найти конструктивное решение…

Людочка замолчала.

– Стоп! Ну что случилось?

– Тут опечатка у вас.

– Какая опечатка?

– Конструктивное какое-то решение.

– И что?

– Конструктор-то тут при чем?

Режиссер взял паузу. Он молча смотрел на Людмилу с оттенком изумления. Она поняла это как комплимент и, окрыленная этим, продолжила:

– Надо говорить не конструктивное решение, а конституционное решение. Я же на юриста учусь.

Режиссер закашлялся. Потом, вытерев откуда-то взявшиеся слезы, он тихо сказал:

– Давайте просто пропустим это слово.

– Может про конституционное решение оставим?

– Нет, не стоит. Ваша героиня не учится на юриста. Откуда ей знать про конституцию?

– Как хотите, – снисходительно согласилась Людочка.

Лев Михайлович допил кофе и, сделав какой-то неверный жест, отдаленно напоминающий крестное знамение, продолжил снимать кино:

– Людмила, сейчас еще один дубль. Сосредоточьтесь! Ваша задача – говорить убедительно и с чувством.

– Как Жириновский? Может, скажем, что нас травят американцы?

– Нет, пожалуй, это лишнее. Они нас, конечно, травят, но сами на своих продуктах живут, заразы, долго. Понимаете, тема продуктов питания должна подаваться в деполитизированном ключе, как-то по-домашнему, что ли. Давайте выберем другой образ. Эдакий добрососедский типаж. Дескать, я одна из вас, мне понятны чаяния народа, я даже во сне про них думаю…

– Как Путин?

Лев Михайлович закашлялся и утвердительно кивнул.

Людочку ответ устроил, и она, прекрасно уловив суть образа, душевно отчитала весь текст. При этом она один раз взглянула вдаль, не приближаются ли тучи, и удовлетворенно улыбнулась, дескать, нет, все хорошо, дождя не будет. Людмила Шилова осталась крайне довольна своей игрой. По ее мнению, сам Ди Каприо не сыграл бы лучше.

Вентилятор работал за двоих – за ветер и за трактор в поле. Лев Михайлович также трудился и за режиссера, и за политтехнолога. И только Людочка демонстрировала цельность натуры, полностью отдавшись актерской игре.

– Есть! Стоп! – закричал режиссер. – Людмила, вы молодец, очень точно выполнили актерскую задачу. Завтра продолжим, а на сегодня все.

И Лев Михайлович тихо осел на стул. Было видно, что сил у него не осталось, искусство выпило их до дна. Чтобы поддержать режиссера и вдохнуть в него жизнь, Людочка доверительно сказала:

– А вообще-то есть магазины, где продукты прекрасного качества. Или прямо из заповедника мясо можно заказать. Там браконьеров ловят, мясо отбирают и сюда привозят. Никаких антибиотиков и гербицидов.

Лева напрягся и как-то неуверенно порадовался:

– Людмила… Вы молодец, что понимаете тонкую грань между обыденным знанием и миром кино. Есть вещи, о которых не говорят вслух на камеру. И как вы сдержали свое тайное знание?

– Я же в образе была, – потупилась начинающая актриса, – Путин тоже много чего знает, но ведь помалкивает.

– До свиданья, Людмила, – поспешил попрощаться режиссер, – а то мы тут с вами договоримся…

Девушка радостно выпорхнула за дверь.

Оглядев опустевший павильон, Лева вытер пот со лба с видом мученика от искусства, затем жизнерадостно потер руки с азартом политтехнолога. Он решил, что заслужил пиво. Выключил вентилятор, потушил свет и выбрался на свежий воздух, держа курс на пивной бар.

* * *

В избирательном штабе Петра кипела работа. Атмосфера была такова, словно молодые люди заварили кашу, и вот она булькает, пыхтит, дышит жаром и норовит сорвать крышку. Ребята увлеклись новой идеей – протолкнуть в горсовет Петра, которого с недавнего времени стали называть «политическим представителем своих интересов». В чем именно состояли эти интересы, сказать было трудно, да и не нужно. Все понимали необходимость этого действия без слов. Просто хотелось подложить кнопку под мясистый зад городской администрации. Петр для этой роли подходил более других. Он был даже не кнопкой, а целым гвоздем, таким же несгибаемым и острым. Оставалось лишь вбить его с обратной стороны стула.

Начинать следовало со сбора подписей за выдвижение Петра в депутаты. Как собирать и сколько подписей необходимо – знал один Дима. Он затыкал уши берушами и читал законодательство, пока остальные хохмили и острили по поводу предстоящей кампании. Дима на их фоне был самым безыдейным и аполитичным. Его непременно изгнали бы из штаба за возмутительное равнодушие, но он приносил пользу, и немалую. С этим приходилось считаться. Петр сразу задал тон – Диму не трогать, пусть читает, на то он и назначен главным стратегом кампании.

Если искать историческую аналогию, то Дима напоминал выпускника какого-нибудь императорского университета, специалиста, который после революции согласился сотрудничать с диктатурой пролетариата. Руки чешутся шлепнуть его как контру, но без него не обойтись, ведь, кроме него, никто не умеет читать чертежи. Приходится терпеть.

Так и ребята, обуреваемые жаждой перемен, вынужденно смирились с равнодушием Димы при обсуждении политических перспектив нового горсовета. Он был человеком, который придавал их энергии форму продуманных действий.

Если штаб напоминал котелок, в котором варилась каша, то ребята отвечали за бурление и кипение, а Дима зорко следил за тем, чтобы не сорвало крышку.

Первым делом он разбил избирательный округ, в котором Петру предстояло баллотироваться, на участки, закрепив за ними конкретных ребят. Предстояло обойти квартиру за квартирой, убеждая жителей в том, что их прежняя жизнь без Петра Валенчука в городской думе была неполноценной и сиротской. И чтобы это поправить, нужно поставить подпись за выдвижение Валенчука в новый состав думы.

Ребята веселились, разыгрывали сценки, как они стучатся в двери и убеждают разношерстную публику проявить симпатию к Петру. Они кричали, хохмили, выдвигали идеи, среди которых попадались вполне толковые. Стояли первые дни июня, гулять по городу было приятно, ребята рвались в бой.

В штабе царило возбуждение, неизбежное в начале большого пути. В один из таких дней Дима, спокойно и сосредоточенно заваривая чай, наблюдал за шумной толпой сторонников Петра. Он ждал, когда ребята устанут сами от себя. И когда гвалт начал стихать, Дима взял слово:

– Теперь поговорим о сложностях.

– Вечно он все усложняет… – послышалось роптание из глубины молодежной массы.

Дима не реагировал.

– Подписные листы проверяются избирательной комиссией. И каждая закорючка может стать причиной отбраковки подписи. От вас требуется предельное внимание при заполнении. Работает простое правило: правильно так, как написано в паспорте.

– Это как? – включился Сашка.

– Это так, что если человек всю жизнь считал, что он Ковалёв, а в паспорте у него вместо ё напечатали е, то в подписном листе должно стоять именно Ковалев. Потому что проверку осуществляют по базам МВД. Правильно – не так, как привык писать человек, а как напечатано в паспорте, это важно запомнить. И если в паспорте написано «кор. 2», то нельзя писать «корпус 2». Такие мелочи считаются ошибками и служат основанием для исключения подписи.

– Бред! – выразил Сашка общее мнение.

– И еще. Мы не знаем, какого года базу МВД будут использовать для проверки. Насколько я понял, это законом не регламентируется. Это значит, что если человек прописался в квартире недавно, то высока вероятность, что его подпись забракуют, поскольку человека нет в старой базе. И аккуратнее с недавно присоединенным к городу поселком Затулинка. Это часть нашего округа. Все жители считают себя горожанами, что верно согласно новому административному делению, но в паспортах у них стоит «поселок Затулинка». Повторяю в сотый раз: правильно так, как в паспорте.

– Бред! – однообразно реагировал Сашка.

– И никакой смены ручки по ходу заполнения. Если человек начал писать паспортные данные одной ручкой, а потом расписался другой, то можно сразу отправлять этот подписной лист в корзину.

Сашка открыл рот, но Дима его опередил:

– Да, бред! Но другого пути нет. Раз Петр не захотел идти от какой-нибудь партии и решил стать независимым депутатом, то сбор подписей – единственное, что нам остается. Таково законодательство, и другого у меня для вас нет.

– Да ладно, не дрейфь, соберем подписи, накроем их бумажками, – подытожил Сашка.

– Накроешь бумажками? А закидать шапками не хочешь?

– Какими шапками?

– Это идиома, устойчивое словосочетание с метафорическим смыслом.

– Иди ты со своими идиомами. Мы все равно прорвемся!

И все ребята загудели в знак поддержки. Поддерживали Сашку, а не Диму.

– Не уверен, – тихо сказал Дима. – При желании на этих бумажках можно кого угодно развернуть. Этот барьер преодолеть довольно трудно. Важно не злить руководство города, чтобы в отношении нас не дали команду «фас!». До тех пор пока избирательная комиссия не проверит подписные листы и не зарегистрирует Петра кандидатом в депутаты, я бы настоятельно рекомендовал сохранять публичный нейтралитет по отношению к действующей городской администрации да и власти вообще.

– Это как? – подал голос Петр. И голос этот был с ноткой раздражения. – Ты предлагаешь мне молчать? Чтобы дяденьки в кабинетах не расстроились? Дима, ты себя слышишь? Зачем мы тогда вообще ввязываемся в эту борьбу? – Петр говорил тихо, веско и угрюмо.

Все смолкли, как перед грозой.

Маша почувствовала нервную дрожь. Она привычно изумилась величию Петра, но было в этом нервном возбуждении что-то новое, какая-то свежая нота. Маше стало тревожно за Диму, за его несоразмерность той роли, которую он на себя взял.

– Петр, ты можешь делать все, что считаешь нужным. Но если ты просишь моих советов, то они таковы: не дразни гусей, пока тебя не зарегистрировали. Поверь, у них достаточно возможностей тебя снять.

– Да не дрейфь, Димка, – вступил Сашка, – мы же подписи соберем, целую гору, все как надо – по паспорту, одной ручкой…

Дима его перебил:

– Вы не понимаете. Это машина. Мощная бюрократическая машина с полным подчинением администрации. Нельзя идти на танк с саблей. А ваши подписи – это даже не сабля, это бумажная трубочка.

Все поняли, что лучше бы Сашка промолчал. Отвечать должен только Петр. И он ответил:

– Дима, я ценю твои советы, но давай так: ты сказал, я услышал. Однако выбор за мной. Подписи мы будем собирать честно и тщательно, ни одна сволочь не подкопается. Ты не переживай, этот барьер мы возьмем. Но никакой лояльности они от меня не дождутся ни во время сбора подписей, ни потом. Никогда. Я не сверну. Воров нельзя считать ворами только по выходным, а с понедельника по пятницу жать им руки. Ты меня понял?

– Я понял. Это твое право, Петр. Но я предупреждаю о возможных последствиях.

– Спасибо за предупреждение, – усмехнулся Петр.

В этой усмешке было столько превосходства и чувства безусловной правоты, что спор можно было считать оконченным. Ребята выдохнули, а Дима, пожав плечами, всунул в уши беруши и вновь уткнулся в компьютер.

Маша в очередной раз восхитилась Петром. Но где-то глубоко, в самом потаенном месте сознания, тревожно саднила мысль, что доводы Димы не лишены смысла. И что он парень умный. Конечно, не такой умный, как Петр, но все же.