Текст книги "Ничего, кроме личного"

Скунс – животное полезное

Долгие годы, сделав брата своей главной инвестицией, Ольга внимательно следила за его плаванием. Предупреждать об айсбергах или коралловых рифах стало ее негласной и добровольно принятой на себя обязанностью. Она плела страховочные сети под его рискованными делами. Иногда брат Тиша про это знал, иногда догадывался, а иногда пребывал в полном неведении. Ольга великодушно позволяла ему считать себя самостоятельной фигурой. И когда он дарил ей квартиру или покупал новую машину, она делала изумленные глаза, изображая шок от его щедрости. Хотя в глубине души считала все эти подношения своей законной долей в его бизнесе, который она страховала по мере своих сил.

Силы эти уходили корнями в ее умение разбираться в людях. Это редкое качество, как считала Ольга, не так уж и сложно приобрести. Надо лишь никому не верить и ничем не обольщаться. Казалось бы, ерунда, мелочь. Но эта ерунда несказанно преобразует картину мира. Большинство людей испытывает непреодолимую потребность в доверии к ближнему. Чужой опыт их не учит. Потом они стоят у разбитого корыта и шлепают раскисшими от слез губами, дескать, кто ж думал, что партнер (муж, сосед, друг) на такое способен. А надо было думать. Думать вообще полезно.

Ольга давно взяла за правило лишать людей презумпции порядочности. И только по факту многолетнего общения даровать им этот титул. Доверие нужно было заслужить. Изначально любой малознакомый человек воспринимался ею как потенциальный моральный урод, которому только предстояло доказать обратное.

В этом отношении Ольга чувствовала свое коренное отличие от обычных людей, которые поступают с точностью до наоборот: заранее напяливают на глаза розовые очки, а потом, когда кто-то оказывается подлецом или предателем, изумленно моргают и проклинают его. «А нечего розовые очки во взрослом возрасте носить», – думала в такой ситуации мудрая Ольга. Право на подлость Ольга считала таким же неотъемлемым правом личности, как дышать или ходить на выборы. Каждый человек по своему усмотрению распоряжается собственной жизнью. Хочет – геройствует, хочет – подличает. Ее же задача состояла в фильтрации людей, окружающих Тихона.

Взять того же Петухова. Вроде нормальный парень. Производит впечатление порядочного. Но Ольгу впечатлением не убедишь и не обманешь. Любой малознакомый человек в ее глазах имел презумпцию человека, от которого можно ожидать чего угодно, вплоть до самого неприятного.

К тому же легко быть порядочным, когда ты никто и звать тебя никак. Честность – добродетель нищих, в этом Ольга не сомневалась. Жизненные принципы она считала чем-то вроде свай. Пока они поддерживают соломенную крышу, то кажутся прочными, а стоит дать им хорошую нагрузку, так сразу побегут по сваям, как цветочные орнаменты, трещины. А дальше и до полного обрушения недалеко.

Вот и Петухов представлялся ей сваей, на которой крепится простая фанерная конструкция. Сидят на ней жена и дети, болтают ногами, а он радуется, что все это несет гордо и смиренно. А если сверху всей своей тяжестью навалится элеватор? Многотонная собственность, которая с годами благодаря неустанным трудам Тихона превратится в золотую жилу? Что тогда? То-то!

Следовало подстраховать брата, но лишний раз не стоило показывать ему, что весь его план под колпаком у Ольги. Все-таки он мальчик большой, обремененный должностью. Пусть почувствует себя в свободном полете. А то, что по траектории его полета Ольга плетет страховочный батут, пусть останется ее частью их общего дела. Полную откровенность Ольга считала высшей степенью глупости, даже в отношении с близкими людьми.

Хорошенько все обдумав, Ольга набрала номер человека, который в ее телефонном справочнике значился как «Скунс».

– Добрый день, госпожа Ольга, – отозвался приятный мужской баритон.

«Знаю его сто лет, и сто лет он меня так называет. Не надоело?» – подумала Ольга.

– Привет, дорогой, – радушно начала она. – Как дела? Чем сейчас занят?

– Для вас, госпожа Ольга, я всегда свободен. Сейчас только выйду из кабинета и поговорим без лишних ушей.

– Ну раз свободен, приезжай ко мне. По телефону вряд ли получится.

– Насколько срочно?

Ольге не понравился вопрос. У госпожи такое не спрашивают. Бегут, ломая ноги, по первому зову.

– Совершенно не срочно, дорогой. Давай на следующей неделе. Хотя… знаешь, я тут подумала, дело того не стоит. Я, пожалуй, сама справлюсь. Извини, что побеспокоила. – И она нажала отбой, не прощаясь.

Ольга даже не думала покидать кресло. Она знала, что сейчас раздастся звонок. И не ошиблась. На экране высветилось «Скунс». Сняв трубку, ей не пришлось говорить.

– Я уже спускаюсь в гараж, Ольга Петровна, через полчаса буду у вас, – запыхавшись, сказал мужчина.

Ольга только кивнула. Напрягать голос ей казалось излишним.

И действительно, примерно полчаса понадобилось собеседнику, чтобы добраться до нее.

Ольга открыла дверь. На пороге стоял высокий, привлекательный мужчина, лет тридцати пяти. Ничто в его внешности не напоминало о скунсе. Впрочем, все слышали о редком даре этого животного наполнять мир вонью, но мало кто знает о том, как он выглядит. Ольга знала. Однако она всегда смотрела в глубь человека. Ее образное мышление не нуждалось в примитивных внешних подсказках.

– Проходи, Виктор, – сказала Ольга. – Чай? Кофе?

Виктор понял, что прощен.

– Если можно, сначала воды. Жара стоит страшная. А вы замечали, Ольга Петровна, что мы живем в стране победивших дихотомий? Чай или кофе? Цветаева или Ахматова? Город или деревня?

Ольга немного поморщилась. Многословность Виктора ее утомляла. Ей импонировала более лаконичная манера общения. Однако ее опыт показывал, что по-настоящему закрытые люди часто кажутся болтливыми. Они говорят без умолку. Однако через час общения с ними вы ничего не узнаете о них самих, только о других, о погоде, о тех же Цветаевой и Ахматовой. Такая закрытость Ольгу полностью устраивала, учитывая деликатность просьб, с которыми она иногда обращалась к Скунсу.

– Как на работе? Не обижают?

– Вашими молитвами, госпожа Ольга! – радостно отрапортовал Виктор. – Каждый день, открывая дверь своего кабинета, вспоминаю вас добрым словом. Вы в моей жизни сыграли роль доброй феи.

Речь шла о том, что когда-то Ольга помогла ему занять этот кабинет. Конечно, речи не было о благотворительности с ее стороны. Просто Тихон повел игру, которую могли испортить в одном контролирующем органе. И Ольга через знакомых пристроила туда Виктора на работу. Он должен был сигналить о любом внимании ведомства к деятельности Тихона. Но сигналить не пришлось. На Тихона всем было плевать. В море русского бизнеса плавали рыбы покрупнее. Правда, эти рыбы были не только крупные, но и зубастые. Они рвали на части тех, кто пытался набросить на них сеть. По этой причине начальник Виктора скоро был уволен ввиду несоответствия служебным требованиям. В освободившийся кабинет въехал Виктор. Он учел печальный опыт своего начальника и лишний раз крупных рыб не раздражал, накачивая статистику мелкой рыбешкой.

– А в остальном как? Не женился?

– Вы, Ольга Петровна, прямо как рентген. Видите человека насквозь. Кстати, мне кажется, что проницательность – это чисто женское качество. Вы так не думаете? Вы замечали, что гадалки всегда женщины? Это, я думаю, связано с гормональным фоном, который позволяет настраиваться на волну собеседника. И, заметьте, феминистки не учитывают эту особенность женского организма… Мое нынешнее состояние не укладывается в грубую дихотомию – женат или холост.

– Ты мне зубы не заговаривай. Так женился?

– Почти созрел. Подумываю о женитьбе. Есть подруга. Время покажет, куда выплывем.

Говоря о себе, он всегда был скуп на слова. Ольге это нравилось. Точнее, это ее раздражало и даже бесило, но для той работы, которую она ему поручала, подобная закрытость была весьма кстати. Нечего о себе болтать.

– Значит, жены и детей нет. Это хорошо, – безапелляционно сказала она.

– Почему? – напрягся Виктор.

– Потому, дорогой, что есть у меня к тебе просьба. Весьма деликатного свойства. Для ее выполнения потребуется на время уехать в дальние края.

– В Сибирь? – побледнел Виктор.

– Почему в Сибирь?

– Обычно так про Сибирь говорят.

– Ну, считай, что тебе повезло. Твои дальние края будут расположены в курортной зоне.

Виктор потрясенно молчал. Ольга Петровна вспомнила о своих обязанностях хозяйки и ушла на кухню варить кофе. Выбор между чаем и кофе она сделал сама, не тревожа собеседника. Перед Виктором сейчас стоял более сложный выбор.

Она засыпала зерна в кофемолку, пожужжала подольше и не спеша довела приготовление до финала. Добавила кардамон и немного перца. Она любила оригинальные рецепты. Вкусовые предпочтения Виктора ее интересовали мало.

Вернувшись с подносом, на котором благоухали две маленькие чашечки императорского фарфорового завода, Ольга застала Виктора в крайне возбужденном состоянии. Он стоял у окна и комкал край шторы.

– Попей кофе, успокойся, – властно сказала она.

– Разве кофе успокаивает?

– Смотря на каких условиях его пить.

Он с любопытством взял одну чашечку.

– Я весь внимание, госпожа Ольга. В чем состоит ваша просьба?

– Виктор, скоро на берегу Черного моря одному человеку надобится помощник.

– Так надо помочь? – с облегчением выдохнул Виктор. – Может, я смогу порекомендовать специалиста? Предпочтительнее юридическое или менеджерское образование? А может, подойдет маркетолог? Знаете, я тут недавно познакомился с одним…

– Спасибо, это лишнее, – скривилась Ольга. – Мне казалось, что мы понимаем друг друга. Твоя реакция меня озадачивает.

Виктор сник. Он понял, что откосить не получится.

– Ольга Петровна, я слушаю вас. Только прошу заметить, что у меня здесь работа, которой я в некотором смысле дорожу.

– Тебе напомнить, кому ты обязан этой работой?

– Не стоит, я хорошее не забываю. Но разве я не отработал ваше покровительство?

Ольга проигнорировала вопрос.

– Ты кофе пей, совсем остынет.

Они молча взяли по чашке. Затем в полной тишине каждый разглядывал кофейную гущу, словно гадал по ней. Тикали часы, бежали минуты, собеседники хранили молчание.

Наконец Ольга, не говоря ни слова, поставила пустые чашки на поднос и ушла на кухню. Вернувшись в комнату, удивленно спросила:

– Ты еще здесь? Я думала, что ушел.

– Ольга Петровна, ну зачем вы так? Вы же знаете мое безмерное восхищение вами. Я всего лишь пытаюсь объяснить, что переезд не входит в мои планы. К тому же я имею весьма ограниченные компетенции. Вряд ли я подойду требовательному руководителю.

– Тебе повезло, он нетребовательный.

– Редкое везение! – театрально воскликнул Виктор. – Да что я буду делать на этом вашем Черном море? Ракушки собирать? На маяке дежурить?

– Что и всегда, – спокойно сказала Ольга, – шпионить.

Виктор осекся. Он даже сделал вид, что оскорбился. Но ненадолго. Речь шла о деловом предложении, и эмоции тут существенной роли не играли. К тому же кто сказал, что шпион – подлец, а разведчик – герой? Если подумать, это одно и то же.

– Ольга Петровна, не сочтите меня неблагодарным, но мне совершенно не хочется переезжать. Ни на Черное, ни на Белое море. Даже на Красное я бы только на недельку съездил. У меня здесь налаженный быт, подруга.

– Настоящие подруги в Сибирь за своими мужчинами, как известно, ездили. А тут Черное море. Она только спасибо скажет.

– Допустим. Но это так дико звучит: поезжай шпионить. Ваша лаконичность меня очаровывает, но все же хотелось бы получить больше информации. Зачем? За кем?

– Разумеется, за турецкими субмаринами, – серьезно сказала Ольга. – Граница нашей Родины должна быть на надежном замке. Гражданская инициатива в помощь военным. Не маленький, сам понимать такие вещи должен.

Виктор изумленно уставился на нее.

– Видишь ли, мне захотелось послужить не только семье, но и стране. Приходит время, когда каждый человек должен внести, так сказать, свой вклад в величие Родины.

Изумление Виктора достигло той высоты, при которой человек не замечает, что у него открылся рот.

– Рот закрой, – засмеялась Ольга Петровна.

– Фу, слава богу, а то я прямо испугался за вас, думал, что вы с ума сошли, – чистосердечно признался Виктор.

Эта шутка разрядила атмосферу, и из переговорного тупика они вышли на широкий проспект дипломатического торга.

– Виктор, давай так: я предлагаю тебе нормальную работу под руководством нескандального начальника. В твои обязанности будет входить коммуникация с представителями местных органов власти, решение разных вопросов, в чем тебе нет равных. Работа непыльная, как ты и любишь. От тебя мне нужна сущая малость. Если твой начальник начнет уводить собственность в разные карманные фирмы или какими-то другими способами ее пилить, ты мне мигни. Словом, прояви бдительность по сохранению собственности в целостности. И все. Согласись, это легче, чем выслеживать турецкие субмарины. К тому же я не уверен, что они у них есть.

– Я бы с радостью, – вздохнул Виктор. – Но, госпожа Ольга, не велите казнить. Вынужден отказаться. Мне и тут неплохо.

Он дерзко посмотрел ей в глаза.

– Ну что ж. Свободному человеку свободный полет. – Ольга встала.

Аудиенция подошла к концу. Виктор с явным облегчением поспешил на выход. По дороге он продолжал разглагольствовать.

– Удачная у вас квартира, Ольга Петровна. Рискую прослыть противником материализма, но в каждой квартире есть своя аура, уникальный дух. Помните, как у Булгакова? Нехорошая квартира на Большой Садовой. А у вас хорошая квартира. Здесь легко дышится. И разговоры всегда приятные.

– Спасибо, дорогой. – Ольга подала ему рожок для обуви. – Кстати, о приятных разговорах. Тут на днях меня Тихон Ерофеевич брал с собой на день рождения одного влиятельного лица. Там тоже приятные разговоры велись. О вашем ведомстве в том числе.

Виктор застыл с рожком в руке.

– Какие разговоры?

– Я же сказала, приятные.

– Про наше ведомство?

– Да.

– Что-то существенное?

– Не особо вникала. Уже и не помню.

– Может, вспомните?

– Зачем? – Ольга открыла входную дверь. – Ну все. Привет подруге.

Виктор постоял, потоптался и прикрыл дверь рукой.

– Ольга Петровна, я вас внимательно слушаю.

Она испытующе посмотрела на него.

– Виктор, я не оракул, но, похоже, у вас грядут сокращения.

– Это серьезно?

– Конечно нет. Для вида кого-то куда-то передвинут, все как обычно. Уволят для галочки буквально пару человек.

Ольга выждала красивую, полную интриги паузу.

– И что-то мне подсказывает, что в числе этих людей будешь ты, дорогой мой Виктор. Я так поняла, что ты очень ценишь свободу, вот я ее тебе и подарю. Совершенно бесплатно.

Возвращаясь в комнату, она даже не оглянулась. Зачем? И так понятно, что Виктор идет следом.

– Итак, сокращение по случаю реорганизации вашей конторы или прекрасная работа на Черном море. Мне крайне любопытно, что же ты предпочтешь? – спросила она, даже не оборачиваясь.

– Я же говорил, что мы живем в мире победивших дихотомий. Секс или пиво? Безработица или черноморские закаты? При такой постановке вопроса ответ очевиден, – Виктор пытался балагурить, но было видно, что он едва не плачет. – Я выбираю море.

– Неожиданный выбор, – усмехнулась Ольга. – Ладно, иди, обрадуй подругу.

Она жестом показала, что хочет остаться одна.

– Слушаюсь и повинуюсь, госпожа Ольга.

Виктор исчез, послав на прощание улыбку, в которой в правильных пропорциях смешивались рабочие отношения и личная симпатия к Ольге Петровне.

Закрыв за ним дверь, Ольга поздравила себя с ожидаемой победой.

Теперь у Петухова будет соглядатай. Как говорится, береженого бог бережет. Если у Антона, так кажется его зовут, созреет коварный план, Скунс выпустит сигнальную струю удушливой вони, и Тихон примет меры по недопущению поползновений на свою собственность.

Увы, российский рынок так устроен, что чиновник вынужден притворяться бессребреником. По законам жанра до некоторых пор собственность Тихона будет принадлежать Петухову. «Интересно, а где-нибудь в живой природе петухи встречаются со скунсами?» – подумала Ольга. И тут же отмахнулась от глупой мысли. Она была не биологом, а стратегом.

Виктор и Влада

Ничто так не украшает мужчину, как уверенный взгляд из окна дорогого автомобиля.

Виктор стремился к этому долгие годы. Совсем недавно он купил дорогую машину, осталось приобрести соответствующий взгляд. Казалось, что до желаемого образа осталось рукой подать. Но звонок Ольги Петровны спутал все карты.

Виктор возвращался от «госпожи Ольги» в подавленном состоянии. Как он сообщит Владе, с которой жил последний год, о необходимости переезда в дыру, на Черное море? Она девушка с ногами от коренных зубов. Такие должны купаться как минимум в Средиземном море. А он? Разве он не заслужил того же?

Как долго и упорно он шел к своему нынешнему благополучию! И теперь должен всем пожертвовать ради новой прихоти Ольги Петровны. Будь она трижды проклята! Таким, как она, судьба все преподносит на блюдечке с голубой каемочкой, а он собирал свой успех по крупицам.

Баюкая свое горе, Виктор погрузился в воспоминания. Кажется, это было только вчера: томительные годы обитания в съемной квартире, где он лечил душу мечтами. Закрывшись в совмещенном туалете, он изображал перед зеркалом мужчину, который небрежно разглядывает трехдневную щетину, прикидывая, стоит ли побриться перед вечерним светским мероприятием. Упирая язык в правую щеку, он рассматривал щетину с прицелом на каннский кинофестиваль. Затем переходил к левой щеке и размышлял о скачках в Монте-Карло. Не определившись с этим сложным выбором, он дарил своему изображению великодушную ухмылку уставшего от радостей жизни человека, спускал воду в унитазе и покидал туалет.

И сразу жизнь меняла окраску. За порогом туалета простирался узкий коридор, ведущий в захламленную комнату. Вещи принадлежали хозяйке квартиры, поэтому не подлежали выбросу. Хотя ближайшая помойка давно мечтала получить этот хлам в свои объятия.

Квартира, которую снимал Виктор, находилась в Коммунарке, в так называемой Новой Москве. Хотя жители старой Москвы продолжали считать эту местность Подмосковьем, высокомерно наплевав на административные перекраивания карт. Коммунарка приобрела печальную известность благодаря тому, что там располагалась больница, принявшая на себя первые волны ковида. Есть места, в которых отметились писатели или поэты, а пристанище Виктора ассоциировалось у всех с болезнью. Даже неудобно было сказать друзьям: «Приезжайте ко мне в Коммунарку». Все равно, что пригласить на Колыму. В ответ он получал неизменное: «Нет уж, лучше вы к нам».

Много лет назад Виктор приехал в Москву, ободранный как липка после кровавого развода. Все, на что он мог рассчитывать, это снять квартиру в Коммунарке.

Нельзя сказать, что в браке удалось нажить внушительное благосостояние, но что-то все же у него было. Квартирка, дачка, мебелишка. Именно так называла нажитое имущество его жена, профессиональная домохозяйка. Она всегда пользовалась уменьшительными суффиксами для обозначения того, что сделал муж. Потом она и его обозначила как мужчинку, после чего развод стал делом времени. Когда это случилось, Виктор испытал облегчение и решил, что пришла пора делить имущество. Эта мысль показалась жене дикой. Она сразу перешла на язык жестких требований и впилась зубами в квартиру, дачу и мебель. Уменьшительные суффиксы неожиданно ушли из употребления.

Виктор женился не с бухты-барахты. Он целился в высшее общество. Помимо подобия любви, его влекло к жене восхищение перед ее отцом, прокурором, который так бдительно охранял законность, что жизнь отблагодарила его благосостоянием, которого хватило бы внукам и правнукам. После развода тесть занял однозначную позицию: мужчина должен уходить от бывшей жены в одних трусах. И плевать на закон. Ну ладно, пусть оставит себе еще и носки. А мнение прокурора в судебных коридорах приравнивалось к закону.

Так Виктор в трусах и носках вышел на новый жизненный виток. Списав былое на ошибку молодости, он начал все заново. Рванул в Москву, которая кажется провинциалам территорией неограниченных возможностей. Там снял квартиру в Коммунарке и нашел работу. Начало было положено. Но быстро выяснилось, что это не виток, который по спирали устремлен вверх, а замкнутый круг. И он, Виктор, не покоряет Москву, а как ослик крутит тяжелое мельничное колесо. Только мелет он не муку, а превращает в труху свои годы.

В этом понуром состоянии он прожил года два, пока судьба не решила угостить его конфеткой.

Их фирма выкупила крохотный пятачок выставочного пространства на экономическом форуме. Руководство решило, что на фоне баннера должен дежурить Виктор, привлекая потенциальных покупателей. Дескать, у Виктора представительная внешность и хорошо подвешенный язык. Про ум и профессионализм не вспомнили, что немного огорчило Виктора. Но печаль быстро отступила, как только он узнал, что на форуме будет работать кофемашина, заливающая офисный планктон бесплатным кофе.

Он не забудет тот день: по павильону, как ветер, пронесся шум приветствия, и проход моментально очистился от случайных людей. Не спеша, изображая внимание к представителям бизнеса, по проходу шла группа важных персон. Даже издалека было понятно, что это чиновники высокого полета. Они несли себя гордо, как соль земли русской. Шли с обязательным соблюдением иерархии, на полкорпуса уступая дорогу тем, у кого больше кабинет. Никто не преграждал им путь, потому что рассыпать соль, как известно, к ссоре.

Среди них были женщины. Кого-то Виктор даже смутно узнал по новостным передачам.

Одна из женщин, немолодая и полноватая, показалась ему чужеродным элементом. У нее был живой и цепкий взгляд, что плохо монтировалось с эстетикой чиновничьего мира. Виктор разглядывал женщину и вздрогнул, когда она, встретившись с ним взглядом, подмигнула ему. Совсем как пиковая дама Германну.

Вечером был фуршет, напоминающий кормление голубей на площади Святого Марка. Море птиц, которым разбрасывают корм, чтобы сделать удачные фотографии. По проходам павильона серпантином вились столики, на которых стояла закуска в виде кусочков сыра или оливок, пригвожденных к хлебу пластмассовыми шпажками. Официанты разносили подносы с бокалами шампанского.

Виктор почти не удивился, когда рядом оказалась та самая женщина. «Пиковая дама», как он ее для себя назвал, без церемоний подошла к нему и первая начала разговор:

– Мне кажется, нам пора познакомиться.

– Виктор, – представился он.

Она в ответ не назвала своего имени, а только спросила:

– Скажите, Виктор, в чем ваша уникальность?

Нужно было отвечать. Срочно. Времени на размышление не было. Если бы Виктор взял паузу на придумывание эффектного ответа, то сказал бы про креативность, эмпатию и разные подобные штуки, чтобы набить себе цену. Но, к счастью, времени подумать у него не было. От волнения он сказал правду.

– Преданность.

– Это хорошо, – ответила она. И добавила с усмешкой: – Гораздо лучше, чем креативность и эмпатия, на которых все помешались.

Она достала из сумочки визитную карточку, вручила Виктору и попросила позвонить через пару дней, когда «закончится этот шалман». На визитке было написано «Ольга Петровна, частное лицо».

Через месяц благодаря этому частному лицу он работал в одной влиятельной госструктуре и бдительно следил за тем, чтобы имя Тихона Ерофеевича там не поминали всуе.

Поначалу Виктор стеснялся быть осведомителем, почти стукачом, но потом свыкся с этой ролью. Ему за нее хорошо платили. Размер вознаграждения имеет значение. Продавать шефа за тридцать сребреников, конечно, стыдно. А за тридцать золотых? Нет, конечно, госпожа Ольга никогда не унижала его денежной подачкой. Она лишь решала вопросы, благодаря которым он рос по службе.

С приходом Ольги Петровны жизнь Виктора стала стремительно меняться к лучшему. Вскоре он съехал с квартиры в Коммунарке, плюнув напоследок на продавленный диван. Перебрался в элегантную квартирку ближе к центру. Примерно в районе третьего автомобильного кольца. Не роскошно, но уже прилично.

Тогда же в его жизни появилась Влада, девушка с необычным именем, длинными ногами и практичным взглядом на мир.

Они познакомились в ресторане. Виктор зашел на бизнес-ланч. За соседним столиком обедали две девушки. Они шумно спорили и много смеялись. Виктор поморщился. И тут до него долетела отчетливая фраза: «Если мужчина перспективный, то его и в одних трусах принять можно». Виктор был согласен на все сто. Он сам когда-то был в одних трусах, правда, еще и в носках. Эти ностальгические воспоминания расположили его к девушкам. Одна из них понравилась ему, она явно затмевала подружку. И он решил, что если про трусы сказала именно она, то он пригласит ее или в театр, или в кино, или в постель. По обстоятельствам. А если не она, то просто выразит им симпатию.

– Девушки, не сочтите за труд повторить умную мысль про трусы. Кто, кстати, из вас ее высказал? – начал он без обиняков.

– Допустим, я, – сказала девушка, которая ему больше нравилась.

Так решился вопрос с выбором подруги.

Влада оказалась вполне пригодной для совместного проживания. Она не раскидывала свои вещи и не пилила Виктора за то, что он всюду разбрасывал свои. Но главное, она живо интересовалась его делами. Как и многие жены, она спрашивала: «Что у тебя на работе?» Но, в отличие от многих жен, ее действительно интересовал ответ.

Влада не просто помнила имена-отчества его сослуживцев, но знала их дни рождения и всегда умела услужить их женам. Кому-то через мужа передавала росток бегонии, кому-то доставала телефон проверенного массажиста. Она пребывала в уверенности, что миром правят женщины, которые используют мужчин как проводников своих желаний. К феминисткам она относилась с презрением, как к неразумным существам, не понимающим устройство мира.

И хотя она приняла Виктора, когда на нем кроме трусов и носков был приличный костюм, и даже имелись квартира и машина, Влада считала, что все впереди.

Живя в Москве, достаточно прогуляться по центру, чтобы горизонт мечтаний отодвинулся в светлую даль. Но мечтать можно по-разному. Когда мимо проезжает «Майбах», почти все женщины думают: «В другой жизни у меня будет такая же машина». В этот момент они становятся стихийными буддистками, верящими в перерождение душ. Но единицы иначе подходят к вопросу: «Блин! Ведь для кого-то делают такие машины. Почему не для меня?» Они не согласны зарезервировать мечту для другой жизни, которая, как они догадываются, никогда не наступит. С буддизмом они не в ладах. Им нужно все и сразу. Здесь и сейчас. Влада была из числа таких женщин.

Положение Виктора ее не устраивало. Он имел хорошую зарплату и стабильную работу, и именно это огорчало Владу до слез. Если бы ему мало платили, то он вынужден был бы куда-то двигаться, менять работу. А так он медленно, но верно становился камнем, под который вода не течет.

В отличие от большинства женщин, которые приравнивают неизвестность к несчастью, Влада воспринимала неопределенность как шанс, как пустоту, которую можно заполнить всем, чем пожелаешь. Жизнь воспринималась ею не как калач, который тебе вручает судьба, а как тесто, из которого можно слепить все, что угодно.

Влада перебирала фотки друзей в соцсетях и удивлялась, насколько у людей штампованные представления об успехе. Даже сравнительно неглупые из них попали в воронку Бермудского треугольника, гранями которого стали еда, поездки и дети. Бьются головами об эти грани и радостно выкладывают в Сеть свои ушибы. Быть с ними в одной упряжке не хотелось. По этой причине Влада никогда не размещала ничего в социальных сетях, а лишь листала эту книгу дешевого благополучия, копя внутри раздражение на свою жизнь и на Виктора, которого все устраивало.

Ее бесило, когда он радовался крохам.

– Меня должны включить в состав делегации по обмену опытом с американскими коллегами. Представляешь, две недели колесить по Штатам.

– В Америку на свои деньги ездить надо.

– Ага, при нашем-то курсе рубля.

– Значит, надо больше зарабатывать.

В ответ он процитировал ей кумира своего детства Агнию Барто:

– Я тоже многого хочу, но мама спит, и я молчу.

Вот это его «хочу, но молчу» и бесило Владу. Ей хотелось убить и старушку Барто, и маму-библиотекаршу, которая читала сыну неправильные книжки.

Конечно, Виктор идет в гору, будут новые назначения и новые возможности. Но это все мелко. Это как в детской игре, где бросаешь кубик и делаешь определенное число шагов. Если шагать по кружочкам, то вряд ли выиграешь. Нужно наступить на такой волшебный кружок, который, как трамплин, сразу перебросит тебя на много шагов вперед. Должна попасться некая мина счастья, которая рванет и отбросит тебя в новое качественное состояние. Виктор радостно, как стойкий солдатик, топает вперед. Влада же понимает, что без разрывной волны, которую называют удачей, им не победить.

Как жаль, что в детстве Виктор разминулся с играми, где нужно было бросать кубик. Его мама работала библиотекарем, поэтому он играл в слова, отгадывал кроссворды и учился строить красивые фразы с массой причастных и деепричастных оборотов. Этим он овладел в совершенстве. Все-таки игры, в которые мы играем в детстве, многое определяют.

В коридоре раздался звук проворачиваемого ключа. Сейчас Виктор, как обычно, зайдет в комнату с радостным лицом человека, у которого жизнь удалась. И ей снова захочется плакать. Потому что сподвигнуть на что-то человека, который имеет такое лицо, не может никто. Даже Влада.

Но Виктор появился на пороге в явно подавленном виде. Он подсел к ней на диван и виновато сказал:

– Привет, дорогая. Нам надо поговорить. Кажется, я тебя подвел.

– Ты изменил мне с моей подругой? – Влада знала, что серьезный разговор всегда лучше начинать с шутки.

– Хуже.

– Что может быть хуже?

Виктор набрал воздух и сказал фразу, которую заготовил заранее:

– Обстоятельства складываются так, что мне придется поменять работу.

Влада затаила дыхание, боясь спугнуть удачу.

Повисло молчание.

Виктор подбирал слова, чтобы подготовить Владу к переезду.

– В сущности, мы все знаем, что живем в век перемен, но, когда они случаются, оказываемся к ним не готовыми. Человек воспринимает любые перемены в негативном ключе, хотя порой они оказываются к лучшему. Интуитивно мы противимся переменам. Стремление к покою зашито в нас на генетическом уровне. Но человек должен периодически выходить из зоны комфорта, иначе он не увидит новые горизонты. Разве не ты мне это говорила?

– Главное, не забыть, через какую дверь вышел, а то назад не войдешь, – трезво заметила Влада. – Я пока мало что поняла. Тебя уволили?

– Нет, но могут.