Текст книги "Царство Прелюбодеев"

Он так и не понял, что происходит с ним: сон это, явь или грезы. Постепенно на смену усталости пришла необыкновенная легкость. Казалось: из тела ушел вес, и стоит только захотеть – он полетит. Владимир закрыл глаза, поджал ноги, оттолкнулся от пола и… взлетел. Он оттолкнулся так сильно что, не рассчитав силы, стрельнул в пространство огромной комнаты, словно бумажный снаряд из мальчишеской деревянной рогатки – голова ударилась об узорчатую лепнину высокого потолка. «Ух, как высоко! Надо бы опуститься ниже. Да и голове неудобно. Завис, как закорючка», – озаботился Владимир. Мысленно он постарался переместить центр тяжести к ногам. Странно, но это удалось – усилием воли он опустился на несколько локтей. Рассмеявшись от удовольствия, Владимир кувыркнулся в воздухе, перевернулся на живот и полетел в другой угол огромного зала, к старинному камину. Оказавшись возле него, он протянул ладони – пламя горело ярко, освещая рельефные изразцы и глянцевый лак паркета, но руки не чувствовали привычного, уютного тепла. Это был синеватый, холодный огонь. Он оглядел себя – теперь он снова был одет.

Ему почудилось – глазурь на изразцах стала ярче и живее. Блики огня играли на выпуклых рисунках. Владимир присмотрелся – маленькие квадратики каминной плитки изобиловали фривольными сюжетами: светловолосые, голые нимфы убегали от сатиров; те гнались за ними по лесным чащобам, тряся красными эрегированными приапами; томные барышни задирали подолы пышных юбок, обнажая бутоны раздвинутых губок; бравые солдаты приспускали штаны перед уличными торговками и манили последних в темные подворотни. И главное – все они были живые! Здесь тоже шла своя маленькая греховная жизнь. Взгляд Махнева скользнул вдоль сиреневых стен. На них тоже ожили сюжеты гобеленов и живописных полотен: пасторальные пастушки бесстыдно совокуплялись с пастухами, забыв о своих козочках и коровах; восточная красавица, охваченная пылкой страстью, отдавалась турецкому султану; вельможные дворяне короля разглядывали перси юной герцогини, а та, задрав пышную юбку, широко раздвигала ноги. Там было много других похотливых картинок. Владимир с трудом оторвал от них взгляд. Но то, что творилось в самом зале, завораживало еще больше. Владимир не задержался надолго возле причудливого камина.

Он парил в перламутровых струях и теперь уже бесстрастно наблюдал за тем, что делается внизу. Казалось, что все совокупляющиеся в беспорядке люди стали походить на живую лиловую массу или корни тропических растений – так диковинно переплелись меж собой их разномастные тела. Зал будто стал еще шире – он выглядел, словно огромное зыбкое и бескрайнее поле, окутанное сиреневым свечением. Владимир отлетел к стене, расширенными глазами он созерцал эту грандиозную вакханалию. Она восхищала дерзкой бесстыдностью оголтелого сборища адских прелюбодеев и одновременно пугала – казалось, эти люди давным-давно сошли с ума и не могут, не в силах остановить всеобщее безумство. И безумством этим правит ужасная сила… Невидимый режиссер поставил этот спектакль, а теперь сидит в зрительном зале, наблюдая со стороны «плоды своего извращенного гения».

Владимир оттолкнулся от стены и полетел туда, куда его все время тянуло – в центр зала, туда, где стояла кровать Полин Лагранж – хозяйки дома, королевы сладострастников.

Мулаты исчезли. Полин лежала в одиночестве и потягивалась, словно сытая, холеная, хорошо откормленная, гладкая кошечка. Было видно: ее славно удовлетворили, и она могла теперь позволить себе нежиться в шелковой постели и дремать сладким сном. Вдруг мелькнула чья-то тень, и к ней прилег новый обнаженный красавец – стройный, длинноногий мужчина с великолепной фигурой и светлой кожей. Полин настолько обрадовалась гостю, что распахнула навстречу ласковые руки, с губ сорвался благоговейный восторг. Каштановая кудрявая головка притулилась к груди нового любовника. Полин так трепетно прижималась к незнакомцу, что Владимир невольно позавидовал ему.

Мужчина приподнялся на локте, голова, покрытая русыми с легкой рыжиной локонами, склонилась над Полин. Любовник нежно и страстно целовал хозяйку в губы и шептал что-то на ухо – она все розовела, карие глаза закрывались от истомы. Ее снова охватило вожделение. Ладонь незнакомца сжала упругую грудь, а позже спустилась ниже, длинные пальцы проникли во влажное лоно. Бедра красавицы дрогнули и двинулись навстречу. Русоволосый мужчина на минутку замер и приподнял лицо, мелькнула знакомая острая бородка. Это был Виктор! Его пристальный взгляд скользнул по Владимиру, барахтающемуся где-то под потолком. Демон подмигнул и лукаво рассмеялся, обнажив ровные, белые, почти волчьи зубы.

В тот же миг дрогнуло пространство. Нежно-сиреневые краски потемнели, кобальтовая синева густым туманом потекла на середину. Кровать, на которой лежала Полин, зашаталась. Из-под нее вырвалось пламя. Ровные, яркие языки огня обрамляли ее со всех сторон. Но это обстоятельство ничуть не смутило ни Полин, ни Виктора – они сплелись в еще более страстных объятиях. Прямо над их головами ожил лентообразный, деревянный орнамент прикроватной спинки. Не просто ожил, он превратился во множество живых змей. Скользя холодными разноцветными спинками, змеи ползали над телами двух любовников, сплетались в кольца и сверкали длинными, раздвоенными жалами.

Какой-то странный вихрь подхватил нашего любопытного героя, стукнул плечом об косяк и вышвырнул в длинный, пустой коридор. Позади с шумом захлопнулась дверь. И в этот самый момент он услышал дикий, почти звериный крик и стон Полин. Это был крик такого страстного и длительного оргазма, что у нашего героя заложило уши. Он вообще ни разу не слышал, чтобы женщина именно так кричала от страсти. Даже стены содрогнулись от этих звуков.

Он медленно полетел дальше, потирая ушибленное плечо. Надо было улетать из этого дома. «Погостили – пора и честь знать. Достопочтенные хозяева, не надоело ли вам столь долгое присутствие гостей?» – думал Махнев, летя по длинному коридору. Его охватило чувство раздражения и легкой обиды: «Полин даже не соизволила ко мне подойти. Смотрите-ка, она занята… Конечно, разве ей до меня?»

«А куда я, собственно, спешу? Если хозяйка по уши занята развратом, то что же делают другие обитатели этого странного дома? Где же, танцующие менуэты, благородные господа? Где юные ученицы и ученики?» – внезапно вспомнил Владимир и залетел в первую открытую комнату.

Это была комната, похожая на ученический класс. Та самая комната, где некоторое время назад Владимир видел строго учителя с мелом возле доски и двух юношей, склоненных над тетрадями. Ученики и учитель были на месте… Но, что они делали!

Суконные штаны учеников были приспущены ниже колен, рубахи и вовсе отсутствовали, сами юноши лежали ничком на ученических партах. Их алебастровые мелкие ягодицы круглились упругими беззащитными полушариями. Худенькие, узкие спины с выпуклой цепочкой позвонков, тонкие шеи, вихрастые затылки – все выдавало покорность и полное подчинение. Напротив них стоял учитель – этот крепкий и рослый мужчина с тонкими губами, орлиным носом и волевым подбородком. Он, в отличие от юношей, был одет. На нем все также, спускаясь книзу широкими фалдами, красовалась профессорская, длинная мантия. Лицо учителя покраснело, светлый парик съехал на затылок, глаза горели лихорадочным огнем… Его рука сжимала длинную розгу. На полу, недалеко от стола стояло ведро с пучком размоченных прутьев.

«В чем они провинились – эти старательные, скромные юноши? Неужто они посмели шалить или не выучили урока? – рассуждал Владимир, – или это обычная ситуация? Может, он сечет их ежедневно в назидание и усмирение гордыни?»

Мелькнула розга, в воздухе раздался свист – разящие удары градом посыпались на ягодицы обоих учеников. Старательный экзекутор наносил пару ударов одному юноше – тот вскрикивал, белые полушария вспухали красными рубцами, затем он уделял такое же внимание другому. Удары розги падали то резко, то с некоторой изуверской оттяжкой. Юноши вскрикивали, дрожали, все плотнее сжимая ягодицы. По мере того, как продвигалась порка, мужчина отчеканивал резкие фразы по-немецки. Владимир не разобрал толком, что он произносил. Но заметил другое: темная мантия учителя оттопырилась в нижней части живота. Она не только оттопырилась – сквозь широкую прореху показалось внушительное, красноватое орудие. Ученый немец задышал часто и глубоко. Он прекратил порку, юноши стояли покорно, все в тех же, унизительных позах.

Владимир висел в воздухе и пристально наблюдал за происходящим. Его присутствие не смущало ни строгого учителя, ни учеников – он был для них невидим.

Красная от работы ладонь немца полезла в боковой карман. Мгновение – и в руках показалась круглая серебряная коробочка. Толстые пальцы, дрожа от нетерпения, открутили крышку. Блеснуло содержимое – это был какой-то желтоватый, пахучий жир. Учитель подхватил небольшую порцию жира и склонился над телами учеников. Владимир догадался, в чем дело: настойчивые руки профессора коснулись сжатых юношеских ягодиц…

– Meine liebsten Jungs, sie sind so artig, ich komme zu euch![37]37
  Мои любимые, послушные мальчики, я иду к вам (немец.)


[Закрыть] – бормотал он, глаза горели похотью.

Учитель откинул полы мантии. А дальше началось такое, что вначале вызвало у Владимира чувство сильного любопытства и знакомой тяжести в паху. Ему даже показалось, что эта тяжесть снова потянула его к полу. Падать не хотелось, ему нравилось чувство полета. Кроме вожделения, Владимир ощутил некоторую болезненность.

Сказывалась предыдущая оргия. «Надо сдержать себя. Полечу-ка я дальше. Пусть этот похотливый ученый сухарь балует свою извращенную плоть. Не высока ли плата за полученные знания?» – с сарказмом думал Владимир и поглядывал на худенькие, приклоненные тела юношей.

Но те не сопротивлялись… Они шли навстречу причудам своего учителя. В какой-то момент Владимиру помстилось, что все трое – вовсе не люди, а козлоногие сатиры, потешающиеся реакцией гостя.

Владимир поднялся выше, тело вновь стало легким. По этой комнате тоже заструился сиреневый свет. Пространство вздрогнуло, завибрировало, из углов послышался влажный шепот и шумное дыхание. Владимир поспешил к выходу. Он чуть замешкался возле двери – голова оказалась выше дверного проема. Он опустился ниже, лег на живот. Это было похоже на плавание в морских соленых волнах. Воздух необычного дома позволял ему летать и резвиться в пространстве. Он хотел было покинуть странный класс, как вдруг боковое зрение уловило некое шевеление в противоположном углу.

Там на небольшом постаменте стояло довольно крупное чучело желтобрюхого нильского крокодила. Вдруг крокодил пошевелил короткой шеей, открылись желтоватые в крапину глаза и тут же снова закрылись тонким кожистым веком, клацнули мощные челюсти, пасть захлопнулась и вновь распахнулась во всю ширину. У Владимира по спине пробежал легкий холодок – такими огромными показались нечистые зубы зловещей рептилии. Крокодил поднатужился, уперся короткими лапками и, шевеля длинным и толстым хвостом, слез с металлического штыря, поддерживающего его грузное тело. Хвост, покрытый костяным гребешком, дрогнул, и крокодил неуклюже плюхнулся на паркетный пол. Раздался звук падающего с высоты тяжелого мешка, набитого мокрым песком. Крокодил постоял пару минут, глядя вокруг немигающими ореховыми глазами, мощно шевельнул корпусом, желтое брюхо скользнуло в середину комнаты. Там остановился, снова осмотрелся и замер. Казалось: крокодилу безразличны все присутствующие.

Учитель истово пыхтел возле тел услужливых учеников, те мычали что-то нечленораздельное, изредка всхлипывали. Он возбужденно выкрикивал короткие немецкие фразы, грубо и сладострастно одобряя своих «птенцов». «Он докричится, – озаботился Владимир. – Сейчас эта «гадина» сожрет всех троих. Но сначала она откусит его красный жадный инструмент. Будет знать, как злоупотреблять своей властью над юными, неокрепшими душами. Гадкий содомит!»

Как ни странно, коричневая клетчатая «гадина» не обратила никакого внимания на такие близкие и явно удобные жертвы. Крокодил еще раз моргнул, острая морда поднялась к потолку, взгляд рептилии задержался на Владимире. «Отчего он так на меня смотрит?» – с тревогой подумал Махнев.

Крокодил встрепенулся, огромный хвост изогнулся и ударил по паркету, короткие когтистые лапы приподняли мощное тело, и… крокодил вдруг очень быстро побежал. А побежал он в сторону Владимира, висящего возле дверного проема, примерно в трех локтях от пола. Все произошло слишком быстро – Владимир едва успел взлететь повыше – он снова больно стукнулся о верхнюю, потолочную балку. Мощные челюсти клацнули где-то внизу. Мало клацнули, крокодил стал подпрыгивать на месте, пытаясь дотянуться до носка Владимира. Его оскал был настолько зловещим, что Махнев пожалел о собственной беспечности. «А если внезапно закончится мой сонный полет, и я паду в открытую пасть этому монстру?» – с ужасом рассудил он. У него взмокла спина.

На миг показалось – он стал тяжелее, его неумолимо тянуло к полу. «Надо собраться с мыслями, отбросить сомнения, надо усилием воли взлететь повыше. Я не боюсь. Я не боюсь. Это – всего лишь сон. Это – не настоящий крокодил, это – чучело», – думал он, дрожа от страха.

Но крокодил не разделял его «радужных надежд». Наоборот, ужасная рептилия стала подпрыгивать все выше. Ее зубы поцарапали каблук сапога, из пасти пахнуло зловонной гнилью. Владимир крепко зажмурил глаза, взялся за дверной косяк и с большим трудом вылетел из комнаты в коридор. Позади раздался гул и свист, комната наполнилась густым темно-синим светом, замерцала, а потом и вовсе потемнела. Паркетный пол дрогнул, середина обвалилась, образовались широкие трещины, как во время землетрясения. Трещины бежали очень быстро, издавая глухой, грозный треск, крошились деревянные узоры мозаичного паркета, щепки со свистом улетали в жуткие разломы. Трещины все ширились, обнажая угольно-черную пропасть – из нее показались языки яркого огня.

Мебель, парты с голозадыми учениками и учителем-извращенцем, толстые книги, школьная доска с цифрами, цветной глобус, гусиные перья, микроскоп – все полетело в черную дыру, из которой бушевало пламя. Последнее, что свалилось в пропасть – был профессорский парик и стеклянные химические колбы. В ушах Владимира еще долго стоял звук разбивающегося о камни стекла. Такой же звук, если бы с высокой кавказской горы сбросить поднос с хрустальными фужерами.

Владимир завис в коридоре и тяжело дышал, а за порогом комнаты стояла густая темнота, озаряемая всполохами адского огня. И вдруг среди полной тишины раздался шорох и скрежет когтей о камни. Секунда, и над обрывом показалась острая, чешуйчатая крокодилья морда и две когтистые лапки. Крокодил уцелел! И не только уцелел, он упирался конечностями, крутился и помогал себе мощным хвостом – он пытался вылезти из темной дыры на торчавший изломом, порог.

Тут Махнев не стал долго рассуждать. Перспектива быть сожранным взбесившимся чучелом была ему явно не по душе. Рука решительно взялась за ручку уцелевшей двери, он уперся плечом и с силой захлопнул тяжелую дубовую дверь. Послышался глухой удар, некоторое сопротивление, скрежет когтей, а после звук, который напомнил падающее с обрыва, тяжелое бревно.

Минут пять или десять прошло с тех пор, как Владимир распрощался с чучелом. Он сидел на корточках в пустом коридоре. Вокруг не было ни души. Кобальтовый туман сочился из-за плотно закрытой двери и оседал по паркетному полу влажными пятнами.

«Смогу ли я снова летать?» – рассеянно подумал он и расправил затекшие ноги. К великой радости его тело вновь стало легче, будто кто-то надул в животе воздушный шарик. Владимир оттолкнулся и завис на высоте двух локтей. До слуха долетела музыка. Это был не менуэт и не величественная павана. Это были веселые звуки: визжали нежные скрипки, гудели озорные волынки, серебряными голосами им вторили флейты и рожки, залихватски бухали литавры и барабаны.

Владимир поспешил навстречу бодрой мелодии. Пред ним открылся огромный зал. Тот зал, где некоторое время назад знатные вельможи с придворными дамами горделиво исполняли менуэт. Сейчас они вытанцовывали веселую гальярду[38]38
  Гальярда (gagliarda, итал. веселая, смелая, бодрая) – веселый, оживленный старинный танец романского происхождения конца 15–17 веков.


[Закрыть]. Пары красовались друг перед другом сложными, почти виртуозными движениями – прыжками, подскоками, ножными пируэтами, «журавлиными шагами». Часть танцоров прятала лица под таинственными, разноцветными, остроносыми масками, украшениями из перьев и прочей карнавальной мишурой.

И все бы ничего, если бы не одежда танцующих, а вернее – частичное отсутствие последней. У некоторых дам распустилась передняя шнуровка плотных корсетов, выпустив на волю аппетитные, белоснежные груди с яркими сосками. Эти холеные, ничем не сдавливаемые шары подпрыгивали при каждом танцевальном движении, обнажились также руки и покатые плечи. Другие дамы танцевали в корсетах, но… без юбок. Ниже корсетов красовались широкие батистовые панталоны и крепкие ножки, облаченные в шелковые чулки и миниатюрные туфельки с позолоченными пряжками и искусственными цветами. Сквозь тончайшую, ажурную батистовую ткань и алансонский гипюр просвечивали круглые, широкие зады разгоряченных танцем, попрыгуний – они соблазнительно подрагивали от прыжков и пируэтов. Когда танцовщицы поворачивались передом, ниже округлых животов упруго топорщились кустики темнеющих волос. Кавалеры не сводили горящих глаз со своих партнерш. Один разудалый танцовщик подпрыгивал на месте, словно бешеный журавль, и вдруг встал как вкопанный – его дама нечаянно разорвала жемчужную нитку и изящно нагнувшись, решила подобрать жемчуг с паркетного пола. К ней на помощь пришло еще несколько дам в панталонах. Владимир и сам с удовольствием лицезрел манящие булочки приклоненных баловниц. Тонкая ткань не прикрывала темную сердцевину волнующих полусфер.

Версальские кавалеры перестали танцевать, их взгляды устремились на «искательниц жемчуга». Дамы нарочно подбирали бусинки так, чтобы покрасоваться оттопыренными попками и узкими талиями в корсетах. Надо сказать, что и сами кавалеры-живчики не отличались полной экипировкой. Только сейчас Владимир обнаружил, что большинство из них уже скинули гульфики и нижнюю часть пышной амуниции. И теперь их внушительные орудия торчали в полной боевой готовности, выглядывая тупыми розоватыми нашлепками из-под камзолов и коротких плащей.

Одна корпулентная дамочка наклонилась слишком низко, пухлая ручка потянулась за жемчужиной, закатившейся под столик с фруктами – ткань тонких панталонов треснула от натуги, и удивленным зрителям предстал роскошный розоватый зад. Дамочка ойкнула, покраснела, свободная рука прикрыла внушительную прореху, но раздался повторный треск – панталоны разъезжались по швам. Шалунья попыталась встать – но это плохо получалось. Она была полненькая и неуклюжая. Ее смущенный и беспомощный взгляд остановился на кавалере – невысоком коренастом мужчине с усами и бородой. Но тот и не подумал подавать ей руку. Он бухнулся рядом, сильные волосатые руки ухватились за пышные бедра толстозадой егозы. Та и охнуть не успела, как он сорвал остатки тонкого батиста, эрегированный крупный фаллос с завидным упорством прорвался к месту своего прямого назначения. Послышалось пыхтение и оханье аппетитной толстушки.

Все остальные участники «придворного балета», молча, наблюдали за сценой прелюбодеяния двух вельможных господ. Руки многих мужчин потянулись к талиям и задам рядом стоящих, баловниц.

Вдруг на середину зала вышел высокий мужчина в светлом парике и длинном камзоле, расшитом золотыми галунами. Это был – церемониймейстер. Он стукнул по полу длинным узорчатым скипетром.

– Вельможные дамы и господа, минуту внимания, – прозвучал торжественный голос, – двое из наших гостей раньше времени предались плотским утехам. Не будем им мешать. Готовое пролиться – пусть прольется; готовое взять семя – пусть похвалу воздаст и будет плодородным. Танцуем фарандолу[39]39
  Фарандола – провансальский народный танец в быстром темпе, известный с 15 века. Танцующие держат друг друга за руки, образуя цепочку и, следуя за ведущим, движутся по залу, исполняя самые разнообразные движения.


[Закрыть] – наш последний танец. Распоряжение ее Величества: кто проходит круг, тот может предаваться сладкому соитию. Пусть меч последнего, ворвавшись в лоно ножен, замкнет весь танцевальный круг.

Послышался гул одобрения, яркие улыбки вспыхнули на лицах тех дам, которые были без масок. Ударили литавры, запиликали скрипки и валторны. Невидимый оркестр заиграл веселую фарандолу. Церемониймейстер кинул газовый платок ведущему танцору, и все пары в быстром темпе, взявшись за руки, пустились в залихватский пляс. Этот танец напоминал игру в «ручеек» или причудливую цепочку.

Владимир парил над танцующими. Ему нравился этот живой, заразительный танец. «Эх, может отбросить все приличия и присоединиться к веселым вертунам?» – подумал он, и решил было опуститься на пол. Но в последний момент отчего-то передумал: «Пожалуй, не стоит. Кто их знает, примут ли они меня в свое общество? Ведь я даже никем не представлен. Да и наряд у меня не подходящий для бал-маскарада. Как-нибудь в другой раз».

Но и танцующие не стали слишком долго утруждать себя фарандолой. Владимир присмотрелся к веренице «версальских топтунов». Теперь все дамы и кавалеры двигались по паркету полностью в обнаженном виде. «Быстро же они разоблачились, черт возьми! Куда только испаряется вся одежда в этом бесовском доме?» – размышлял он с раздражением. – Гляди-ка, засверкали телесами… Голозадые срамники. Мудя скачут, аж прихлопывают. А бабищи-то ихние, вон какие сытые попрыгуньи… Титьками пудовыми трясут – хоть бы постеснялись. Не дамы, а потаскухи. Фу, смотреть противно».

Первая пара танцоров, проскакав круг, шумно и тяжело дыша, повалилась прямо на пол.

Дородная девица подняла толстые ляжки и впустила в себя внушительный член своего солидного партнера. И пошел совсем иной танец. Полные руки женщины обняли любовника за поясницу. Она притягивала его к себе с такой силой, что мужчина утопал в ее пышном лоне. Рядом с ними упала другая пара, потом третья, четвертая…, весь танцзал теперь был полон совокупляющихся придворных вельмож.

Одна из дамочек – рыжеволосая, курносая шалунья – встала на четвереньки и подняла довольно увесистый белокожий зад, выпустив на волю кустики курчавых волос, две половинки выпуклых, словно персик упругих губок и анус цвета спелой клубники. Именно этот яркий анус, выставленный напоказ без всякого стыда, свел с ума крупного мужчину в светлом парике. Он давно искал глазами подходящую пару. Увидев предлагаемое сокровище, он силой оттолкнул других претендентов на клубничную сочность смелой толстушки и примостился рядом. Женщина вскрикнула и застонала от сладкой боли.

«Ага, не будешь подставлять, – с легким злорадством рассудил Владимир. – Кто тебе сказал, что все мужчины будут деликатны? Ты бы вначале посмотрела, что у него между ног, прежде чем подставлять свой нежный зад».

Хорошенькая, смуглая брюнетка решительным движением сбросила с себя светлый парик, маску из перьев и узкий корсет. Босые ножки прошлепали к мозаичному столику с фруктами. Владимир невольно залюбовался ее распущенными темными локонами, упругим задом и подрагивающей грушевидной грудью. Она ловко убрала вазу и, освободив себе место, улеглась прямо на стол. Стройные ноги раздвинулись довольно широко, обнажив четкий треугольник иссиня черных волос, покрытых скользкой влагой. Брюнетка закатила глаза, из смуглой груди вырвался призывный стон. На этот стон и бесстыдную позу раздвинутых ног откликнулись сразу трое. Возле столика образовалась легкая возня, похожая на потасовку. Победил сильнейший. Это был довольно крупный рыжий красавец с курчавой бородой и огненной шевелюрой. Сильные руки притянули брюнетку еще ближе к краю стола, мужчина крякнул и вогнал свое орудие так глубоко, что смуглянка протяжно застонала.

Владимир поднялся выше – он парил прямо под потолком. Как и в предыдущих комнатах, пространство зала стало мерцать сначала сиреневым свечением, а после темно-синий кобальтовый туман густо заструился из углов к середине. В уши вливался влажный шепот и сладострастные вздохи.

«Как-то я стал уставать от их выходок… Хоть бы какое-то разнообразие внесли. Вместо всеобщей оргии взяли бы… и лекцию научную прослушали, – ему стало смешно, – или… книжки умные почитали, вот, к примеру, Псалтырь…» – Владимир расхохотался и кувыркнулся в воздухе.

В ответ на «крамольные мысли» какой-то сильный вихрь закружил его, словно волчок, и пару раз тряхнул так, что Махнев испугался за сохранность собственной головы. А после этот же невидимый вихрь выпнул его в коридор, стукнув лбом об пилястру. Дубовая дверь танцзала с шумом захлопнулась. «Однако как я не осторожен. Хорошо еще, что не надумал отправить танцующих шалунов в собор на литургию или в монастырь на покаяние, – рассуждал он, потирая ушибленную, в который раз, голову. – Нет, нет! Я не думал даже об этом. Глуп я – вот и болтаю, что ни попади. Прошу простить великодушно за гаерство моё». Владимир мысленно оправдывался перед невидимым распорядителем его души. Но он лукавил. Не оправданий он хотел. Он словно бы бросал дерзкий вызов. Но вот кому? И имел ли он право? «Не слишком ли я обнаглел?» – подумал он с долей тревоги. Ответом была полная тишина длинного коридора. – «Значит, еще не слишком». Владимир отряхнулся и полетел дальше.

Позади раздался сильный грохот, похожий на горный обвал. «Однако что-то слишком хлипкие в доме полы. Куда не сунься – всюду обвалы. Неужто и эти «голозадые виртуозы» улетели в пропасть? Жаль, очень жаль. А танцовщиц как будет не хватать! Отменные были тетки: телеса холеные и плясали недурственно».

«Где-то здесь была славная комнатка с юными чаровницами, что брали уроки танцев. Неужто и эти нежные создания находятся в плену жаркого греха? А этот пожилой господин, учитель танцев? Неужели и он, потеряв честь и достоинство, польстился на перси молодых прелестниц?» – Владимира разбирало жуткое любопытство.

Он угадал! Девицы – эти, на вид неопытные, совсем юные создания уже не разучивали танцы. Владимир застал их за другим занятием… Клавесин молчал, нотные листы веером разлетелись по полу. Встав кружком, молодые вакханки приподняли пышные юбки. Под юбками не было даже панталон. Восхитительно стройные ножки, облаченные в кружевные чулочки на подвязках, молочной белизны колени и едва распустившиеся бутоны маленьких губок, покрытых первым пушком – вот, что увидел Владимир. Это зрелище ему сильно понравилось. «Эх, ежели бы я сегодня не упахал своего коня, то с удовольствием бы прокатился на одной из этих необъезженных кобылиц или на нескольких сразу. А что? Славная бы скачка получилась. Как я люблю пуховую зелень молодых лужков. Возможно, они девственницы? – размечтался он и тут же осекся, – вот дурак, откуда в аду девственницы? Все девственницы в других, весьма отдаленных отсюда местах… Хотя, кому ТАМ, наверху нужна их девственность? Кто ТАМ сумеет оценить сладость зеленого плода? Вот тебе, Володя, новая загадка, новый, так сказать, парадокс. Опять я философствую. Однако вернемся к нашим юным кобылицам».

А юные «кобылицы» не просто задрали юбки – они вызывающе демонстрировали свои альковные красоты престарелому сладострастнику. Учитель танцев, стоя на коленях, пристально рассматривал нежные лепестки плоти, его морщинистая рука держала оптический монокль. Рука тряслась от возбуждения, учитель кряхтел, пускал слюни, сизые губы тянулись к девичьим бутончикам. Девицы фыркали, пересмешничали и нарочно дразнили старого дуралея откровенным позами. Одна из девушек чуть больше раздвинула ножки, другая повернулась восхитительным задом и наклонилась вперед, третья обнажила маленькие груди, четвертая присела на корточки так, словно собиралась пописать…

Ладонь учителя потянулась к прелестям той, чей пирожок распахнулся шире других, обнажив розовенький, упругий клитор. Старый сладострастник положил указательный палец на припухшую от возбуждения плоть, и принялся ласкать клитор быстрыми, порывистыми движениями. Девушка закатила глаза, стон наслаждения сорвался с алого, раскрытого рта. Она легла на диван и раскинула ноги еще шире, изящная ручка притянула старика за шею. Учитель замычал, захлебываясь от сладкого нектара, текущего из лона возбужденной нимфоманки. Одновременно с этим он попытался приспустить собственные панталоны. Девушка уловила его неловкое движение и решительно отстранилась, пухлые губы скривились в презрительной усмешке. Ее колени сомкнулись, лишив сладострастника любимого занятия. Она обратилась к рядом стоящей подруге. Та поняла ее просьбу и легким движением отодвинула надоедливого старика. Прелестницы расположились удобнее и принялись ласкать друг дружку тоненькими, умелыми пальчиками и горячими молодыми языками.

Обескураженный учитель танцев застонал от горького разочарования, сизые губы шептали слова укора и непомерной обиды, по желтым щекам бежали мутные слезы. Он взывал к девушкам так, словно был голоден и просил подаяния. Но те были равнодушны к его жалким просьбам, они лишь хихикали, глядя на стариковские барахтанья.

Старик приспустил панталоны и вытащил вялое, белесое орудие. Трясущаяся рука принялась энергично дергать неприглядный отросток, пытаясь привести его в боевую готовность. Но все усилия оказались тщетными.

Владимир внутренне содрогнулся от мысли, что и с его упругой плотью может когда-нибудь случиться нечто подобное. – «О, как природа равнодушна к мольбе о твердости приапа. Красотка юная смешлива – ей непонятна боль утраты».

Внезапно учитель упал на пол и забился в «падучей» – у старика не выдержали нервы. Из кривого, впалого рта полилась пена, руки и ноги содрогнулись от жутких конвульсий, бесцветные глаза молили о помощи.

Девушки не бросились к нему, взгляд ангельски-голубых глаз сделался холодным и равнодушным. На лицах появилось брезгливое выражение. Одна из них принесла свой маленький, расшитый бисером ридикюль, и извлекла оттуда довольно внушительных размеров дилдо. Остальные девицы захлопали в ладошки. А дальше началось такое, что привело Владимира к удручающе правдивой мысли – юные создания были далеко не девственны. Появилось еще несколько деревянных фаллосов и толстая восковая свеча. Все эти предметы были пущены в ход. Юные нимфоманки скинули юбки и корсеты. Нежные ручки ласкали груди своих подруг, раздвигались ноги, облаченные в шелковые чулочки и кремовые туфли, дилдо с легкостью исчезали в скользких горячих норках. Девочки ласкали друг дружку губами и тонкими пальчиками, их полуобнаженные тела дрожали от страсти, нежные груди сотрясались от сладких оргазмов.

Учитель танцев перестал биться в болезненном припадке и смотрел на учениц застывшим, мертвым взглядом. «Может, старик умер?» – озаботился Махнев. Одна из девушек оторвалась от любимого занятия и повернула голову к учителю. «Ну вот, хоть одна вспомнила о старом сладострастнике. Все-таки, он – их учитель. Сейчас она поднимет старика, даст воды», – надеялся Владимир. Он отчего-то проникся острой жалостью к этому немощному, старому человеку. Но его надежды не оправдались. В руках девочки неизвестно откуда оказалась льняная простыня. Ей она и закрыла сухенькое тело учителя, его мелкую, седую голову со стеклянными глазами. Парик учителя валялся рядом. «Они прикрыли его так, как прикрывают хладный труп. Что за жестокие создания! Такие милые мордашки и нежные тела, и такие каменные сердца. Хотя… о чем я? Возможно, старик получил по заслугам. Не он ли их развратил?»