Текст книги "Тонкая нить судьбы"

Глава 8

Прошел почти месяц как Владимир уехал к себе на родину. Дарья в свободное от занятий в университете время пыталась найти хоть какую-то информацию о князьях Ухтомских в интернете. Алекс рассказал дочери то немногое, что в свое время узнал от отца и деда. Они вдвоем изучили все фотографии, на которых запечатлены князья Ухтомские.

– Папа, как ты думаешь, на кого из них я похожа? – с трепетным ожиданием спрашивала Дарья. – Не кажется ли тебе, что мой нос – тут она начинала изучать свой нос в маленьком зеркале и сравнивать его с фотографиями – похож на нос твоей прабабушки. А уши, а уши, уши почти такие же как у твоего прадедушки. Потом она брала в руки лицо Алекса и начинала внимательно изучать и его, сравнивая с фотографиями дореволюционных князей Ухтомских, деда Алекса, его отца и со своим лицом.

– Не могу понять, на кого я похожа? Вот ты, папа, вылитый дед, твой дед. А я, если брать по отдельности мои черты, то вроде бы что-то общее есть с моими предками. А в целом я ни на кого не похожа. Ни на тебя, ни на маму. Ну может быть отдаленно похожу на сестру твоего прадеда, или это мое желание на нее походить. Очень красивая, статная, благородная княгиня Елизавета.

Дарья вся светилась, проводя свои фотографические исследования.

– Знаешь, папа, не понимаю тебя, почему ты никогда не рассказывал о своей семье, не показывал фотографии. Я так рада, что познакомилась, пусть через фотографии, со своими предками. По крайней мере, я теперь знаю, кто они, как выглядели, кем были. Я даже чувствую себя по другому, богаче, защищеннее что ли.

– Мелинда, ты помнишь, когда двадцать лет назад у нас появилась Дарья, ты посоветовала спрятать коробку с документами, что осталась от моего отца? – спросил Алекс жену на следующий день после разговора с дочерью.

– Конечно помню. Такая, обклеенная синей бумагой, небольшая коробка. Я ее еще обмотала серой клеенкой, чтобы ничего не пропало, не запылилось и не отсырело, и положила ее на верхнюю полку в гараже. А зачем она тебе понадобилась?

Через минут пятнадцать Алекс появился в гостиной с искомой коробкой.

– Думаю, пришло время изучить эти документы и все рассказать Дарье.

– Алекс, не делай этого! – голос Мелинды был взволнованным и громким.

– Мы же с тобой договорились. Ты, ведь, никогда не интересовался прошлым своей семьи. Ты никогда не акцентировал внимание на своих русских корнях, да и язык ты практически не знаешь. Зачем тебе это надо сейчас?

– Не хочу лжи в отношениях с дочерью. Она должна знать всю правду.

– Зачем, скажи, зачем ей надо знать правду о себе? – Мелинда была вне себя, раздражение на мужа поднималось внутри нее, голос становился жестче и непреклоннее – Возьми себя в руки, дорогой. Иначе мы можем потерять дочь. Она не простит нам той правды, что мы ей расскажем.

– Нет, Минди, думаю, ты не права. Пойми же, нельзя, чтобы отношения между родными людьми основывались на лжи. Так или иначе, правда раскроется. Ты же знаешь, все тайное рано или поздно становится явным. Так пусть лучше мы ее расскажем, чем она узнает ее из уст других людей. Надо все рассказать сейчас, пока девочка не окунулась с головой в прошлое князей Ухтомских, пока она совсем не ушла в нереальные грезы.

Мелинда низким тихим голосом, который всегда действовал на Алекса отрезвляюще, глядя прямо ему в глаза, с решимостью борца перед серьезной схваткой, произнесла:

– Так что же ты, дорогой мой муж, скрывал правду от дочери все эти двадцать лет. Только не вини в этом меня. Да, я предложила тогда тебе и документы спрятать, и ничего не говорить Дарье, и даже забыть, что у тебя русские корни. А ты с этим согласился. Мы оба были уверены, что поступаем правильно. Я в этом уверена и сейчас.

Мелинде вдруг стало жаль Алекса, он стоял перед ней с опущенной головой, в глазах застыл мучительный страх. Мелинда с болью и грустью посмотрела на мужа.

– Прости меня. Но я, действительно, считаю, что не время рассказывать Дарье о ее происхождении. Именно сейчас. Знаешь, Алекс, что Дарья сказала мне вчера?… Она сказала, что у нее появилось чувство полной семьи, и от этого девочка счастлива. А ты хочешь разрушить все ее иллюзии. Не думаю, что Дарья будет тебе благодарна за это. В нашем случае пусть будет сладкая ложь, чем горькая правда. Давай, мой хороший, положимся на судьбу и на время.

Алекс молчал. Он был в смятении.

«Опять Мелинда оказывается правой» – подумал Алекс.

За окном было темно. Начинался очередной нудный холодный дождь, характерный для этого сезона года. Здесь, на северо-западе страны, не бывает холодных снежных зим, сказывается влияние близости к Тихому океану. Зато небо постоянно заволочено тяжелыми облаками и практически без устали идет мелкоморосящий дождь. Дарья еще не вернулась из университета. В последнее время Алекс чувствовал некоторую напряженность в ее присутствии. Постоянное чувство вины за обман привело к тому, что отец стал тяготиться обществом дочери. Желание освободиться от этого чувства и толкало Алекса на то, чтобы рассказать Дарье всю правду.

Наблюдая за каплями дождя то лениво, то с усилением скорости падающих на непросыхающую землю, Алекс думал над словами жены. Он вспомнил счастливые глаза дочери, ее волнующе-возбужденный голос, когда она рассуждала, кто на кого похож. Перед глазами всплыла картина двадцатилетней давности, когда у них с Мелиндой появилась Дарья. Как счастливы они были тогда. Наконец-то, через столько лет супружества они стали родителями. То были незабываемые минуты, часы, дни, годы счастья.

«Неужели Мелинда, действительно, права. Дарья не поймет нас, если узнает правду? Когда человек чересчур любит и верит, любая, даже незначительная деталь лжи может моментально убить и веру, и любовь.» Потерять доверие дочери Алекс никак не мог.

Дарья с Майклом все вечера проводили за компьютером, пытаясь найти хоть что-нибудь о князьях Ухтомских. Майкл каким-то образом раздобыл разрешение проштудировать информационную базу сайта «Familytree.com». На этом сайте собраны данные по всем иммигрантам, когда-либо переселившимся в Америку. Вот уже две недели, как двое молодых людей дотошно изучали полученную информацию с начала прошлого века. Когда вечер 15 февраля стал переходить в ночь, часы пробили половина одиннадцатого, Майкл подпрыгнул на своем стуле и издал радостный вопль:

– Нашел, нашел!!! Дарья, смотри, читай, что написано!

Информация состояла из нескольких строк. В ней сообщалось, что 15 мая 1928 года в миграционную службу города Детройта обратился гражданин Советской России господин Ухтомский Леонид Николаевич с необычной просьбой. Он просил дать сведения о его старшем брате Александре Николаевиче Ухтомском, его жене Елене и их сыне Георгии. Ответ миграционной службы Детройта был коротким, как выстрел:

«На ваш запрос сообщаем, что Ухтомский Александр Николаевич с женой Еленой и сыном Георгием через миграционные ворота города Детройта не проходили.».

И далее шел совет обратиться с подобным вопросом в миграционную службу страны. Все, больше никакой информации Дарья и Майкл не обнаружили…

– Дарья, я пойду, поздно уже – с некоторой грустью сказал Майкл. – Не отчаивайся, я что-нибудь придумаю.

Майкл с неохотой встал, подошел к Дарье и неожиданно спросил:

– Ты скучаешь по Владимиру?

Девушка не ожидала такого вопроса и покраснела.

– «Думаю, Майкл, это тебя не должно интересовать.

– Но почему же? Я, например, скучаю, мне его не хватает. Мы друзья, и нас многое объединяет.

Дарья благодарно посмотрела на Майкла и отвернулась. Ее голос прозвучал несколько сдавленно:

– Тебе пора уходить. Спасибо, Майкл. Ты очень тактичен. Завтра созвонимся. Хорошо?

– Конечно, Дарья.

Юноша вышел на улицу, где шел нудный мелкий дождь.

Утро следующего дня было удивительно ясным. Впервые за много дней небо было чистым, ни облачка, сплошная голубая высь. Дарья проснулась в прекрасном настроении. Было воскресенье. Не надо идти в университет. Можно понежиться в постели и помечтать. На прикроватной тумбочке стояла небольшая фотография Владимира. Фотография была сделана на корабле во время обзорной экскурсии по океанскому заливу, что омывает Сиэтл. Юноша с фотографии смотрел своими внимательными с искринкой глазами на Дарью и улыбался. И вдруг Дарье пришла сумасбродная идея:

«А что, если рвануть в Россию, в Петербург, к Владимиру. Боже, как я по нему соскучилась!»

Она представила, как крепкие нежные руки Владимира обнимают ее упругое тело, жаркие губы покрывают его поцелуями, и теплая нега разлилась по телу девушки. Дарья не хотела шевелиться, она закрыла глаза, стараясь продлить это сладкое чувство нереальной близости и провалилась в забытье. Но это забытье не было ни сном, ни реальностью. Ибо то, что она увидела и почувствовала было не похоже ни на что. Ее тело обрело невесомость, оно парило, поднималось все выше и выше. Дарья ничего не слышала, ничего не видела, ничего не осязала. Но в то же время она явно ощущала как легкое покрывало, сплетенное из невидимых, удивительно мягких и теплых нитей, обволакивает ее. Она словно на ковре самолете проносится над лесами, полями, городами и поселками, безбрежным океаном… Вдруг ее закружило, затрясло и внутренним зрением она увидела небольшую комнату, освещаемую неярким светом настольной лампы. За письменным столом сидел он, Владимир. Голова его покоилась на руках, что лежали на столе, глаза закрыты, казалось он спал. На столе недалеко от лампы находилось несколько толстых папок, в которых обычно хранят документы. Руки Владимира лежали на листках бумаги, исписанной выцветшими фиолетовыми чернилами. Дарья закричала. Владимир поднял голову, посмотрел на нее и голосом Мелинды произнес:

– Дарья, Дарьюшка, вставай, завтрак на столе.

Девушка медленно открыла глаза. Она не верила, что находится в своей комнате. Дарья внимательно огляделась.

– Эх, мама. Я только что видела Владимира. Представляешь, так ясно видела, как тебя сейчас.

Мелинда смотрела на дочь и улыбалась, но глаза ее были грустными.

– Ничего удивительного, милая. Вы с Владимиром в разлуке. А разлука – это костер и ветер одновременно, Ветер дует, костер разгорается. Вот так. Вставай, умывайся, дочурка, и завтракать. Я приготовила твои любимые мафины с черникой. – Мелинда поцеловала Дарью и вышла из комнаты.

Полежав еще минут пять, девушка потянулась в кровати и встала. В голове засела мысль, что пришла к ней так внезапно, она не давала ей покоя.

Во время завтрака позвонила Джейн. Она была возбуждена.

– Сестренка, привет. Как дела? Чем занимаешься? дежурные вопросы сыпались как пустые орехи.

– Джейн, что ты хотела? Зачем я тебе понадобилась?

Дарья несмотря на время, прошедшее после рождества, не могла спокойно разговаривать со своей двоюродной сестрой. Она постоянно чувствовала какой-то подвох с ее стороны. После некоторого молчания Джейн заговорила вновь.

– Не обижайся, Дарья, на меня. Прошу тебя. Это даже глупо с твоей стороны. Знаешь русскую пословицу «На обиженных воду возят»..

Дарья засмеялась:

– Как, как? На тех, кто обижается, что-то еще возят?

– Во-первых, не что-то, а воду. Во-вторых, на тех, кто попусту обижается. Ты на меня обиделась напрасно. То, видимо, было мое сиюминутное увлечение. Знаешь, за эти несколько месяцев я о Владимире не вспоминала. Вернее, не так. Я вспоминала его, но совсем по другому поводу. Он явился толчком для меня к тому, что я стала интересоваться историей нашей семьи.

– Ну и что?. К чему ты клонишь?

– Дарья, меня тут на днях посетила одна мыслишка, которая сейчас начинает приобретать статус интересной идеи… А что, если нам с тобой поехать в Россию. Ты созвонишься с Владимиром, мы можем у него остановиться. Надеюсь.

Дарья аж подпрыгнула на стуле от этих слов.

«Надо же, одинаковые желания у нас с ней» – с некоторой неприязнью подумала девушка. А вслух сказала:

– Ну и как ты себе представляешь это? Здравствуй, Владимир, принимай гостей, мы приехали. Да? Не настолько мы с ним близки, чтобы вот так, запросто приехать к нему домой. А что его мать скажет обо мне?

– Ладно, не хочешь, не езжай. Я поеду одна. Посмотрю как он там, с кем проводит время. Тебе буду по телефону отчитываться. Ты не против?

Голос у Джейн был противно – сладким и насмешливо – едким.

– Мне надо подумать, дорогая ты моя сестренка. Я перезвоню тебе сегодня ближе к вечеру. Такие идеи с наскока не реализовываются. Договорились?

– ОК, жду звонка. Пока. Привет тете Мелинде и дяде Алексу. На том конце провода раздались короткие гудки.

– Все обижаешься на Джейн, доченька? – с интересом спросила Мелинда.

– Да не знаю, мама. Джейн выбила меня из колеи. Она, кстати привет вам с папой передавала.

– Спасибо. А зачем она звонила? Я в удивлении. Джейн никогда не поддерживала связей ни с тобой, ни с нами. И тут, нате вам, позвонила.

– У нее идея появилась. Хочет поехать в Россию, меня приглашает составить ей компанию.

– А ты что ответила ей? – голос Мелинды задрожал, она невольно закрыла глаза и отвернулась.

– Мама, ты что? Ты боишься, что я уеду? Нет, конечно, я хотела бы поехать туда, где живет Владимир. Я по нему очень скучаю, мама. Мы в разлуке сейчас, я боюсь, что Владимир постепенно охладеет ко мне, я ему стану не интересной.

– Дарьюшка, запомни, что я тебе скажу и сделай выводы. Если люди расстаются, значит это надо им обоим. Люди, которым суждено быть вместе, никогда не расстанутся. И здесь никакие расстояния и преграды не помеха.

После некоторого молчания Мелинда обняла Дарью и тихим, почти неслышным голосом спросила.

– Доченька, тебе, действительно, так дорог Владимир?

– Да, мамочка, я постоянно о нем думаю. Иногда я ловлю себя на том, что мысленно спрашиваю его совета, соизмеряю свое видение того или иного вопроса с его, как мне кажется, видением. Не знаю, может меня посетило то заветное чувство, что называется любовью. Как, ты думаешь, мама?

– Поживем-увидим. А что с Майклом? Ты стала много времени с ним проводить. Неужели он тебе совсем безразличен?

– Ну что, ты, мамочка. Нет, конечно. Майкл мне не безразличен. Он мой единственный друг, на которого я могу положиться всегда. Я знаю, что он меня не подведет и не предаст. Это очень важно. Я ему доверяю, я даже свои самые сокровенные мысли и желания ему доверяю.

– Да-а-а? И как он относится к твоим желаниям в отношении Владимира?

– спросила Мелинда с плохо скрываемым любопытством.

– Не знаю. Мне кажется, что он спокойно относится ко всему на свете. Кстати, он сам зачастую провоцирует меня на разговоры о наболевшем. Да так тонко, что я это понимаю только тогда, когда начинаю анализировать прошедший день перед сном.

– Интересно. В чем же проявляется его тонкая провокация? – со смехом задала вопрос Мелинда.

– Например, несколько дней назад, помнишь, я пришла из университета грустная, печальная. Никого не хотелось видеть, никого не хотелось слышать. Моим единственным желанием было закрыться в комнате и целовать фотографию Владимира. Потом пришел Майкл и сказал только одно предложение. «Грустишь? Я недавно прочитал у Кэролайн Холланд очень интересную фразу. «Грусть достаточна сама по себе, но чтобы получить от нее настоящее удовольствие, нужно поделиться ею с другими» Так что давай рассказывай, почему грустим, зачем грустим.» И представляешь, мама, я ему почти час рассказывала о том, как мне плохо без Владимира.

– И он слушал твои излияния? Бедный мальчик! Нельзя так изощренно издеваться над другом. – Мелинда поцеловала дочь и продолжила:

– Позволь напомнить тебе, Дарьюшка, что Майкл влюблен в тебя. А ты поступаешь с ним мягко говоря жестоко.

– Да знаю, мамочка. Вижу его печальные глаза, неотрывно следящие за мной. Не скажу, что мне это безразлично или неприятно. Приятно и даже как-то тепло от этих глаз становится. Но Майкл только друг, мама. Кстати, вчера, когда он опять пытался повернуть разговор на Владимира, я повела, как мне кажется, умно. Не стала ничего говорить и даже мягко оборвала его. Правильно я сделала, мама?

– Тебе виднее, Дарьюшка. В этих вопросах трудно давать какие-то советы. Здесь руководителем выступает его величество Сердце.

Глава 9

Стоял теплый июньский день. Мелкий дождик, что моросил с утра, прошел. Молодые листочки деревьев напитались живительной влагой, на улице пахло мокрым асфальтом вперемежку с начинающейся распускаться сиренью во дворе дома на Невском проспекте. В квартире Леонида Ухтомского к ужину накрывался стол. Ольга стояла около него, машинально корректируя положение тарелок, приборов, блюд с едой, графинов с напитками. Хозяйка квартиры волновалась. Дочь Лида вместе с Софьей помогала матери. Они принесли небольшую корзинку с нарезанным хлебом и булочками.

– Ну вот, последний штрих сделан, стол готов к ужину – весело сказала Лида и посмотрела на мать.

– Мама, ты что, плачешь? Все ведь хорошо. Папа вот-вот приедет. Я по нему соскучилась! Сколько его не было?

– Почти четыре месяца, доченька. – обняв Лиду и промокнув глаза батистовым платочком ответила Ольга.

Тут Алексей и Полина стоявшие, обнявшись у окна, разом крикнули:

– Идет, идет наш командировочный!

Все бросились к дверям. Еще несколько минут и в квартиру сквозь строй улыбающихся родных ему людей вошел Леонид. Ольга с Лидочкой бросились к нему. Обняв жену и дочь, Леонид прошел в гостиную.

– Как же хорошо дома! Как я устал… как соскучился по вам, мои девочки! – Леонид все не отпускал из своих объятий Ольгу и Лидочку.

Алексей с Полиной стояли в дверях гостиной, улыбались и ждали, когда дойдет очередь поздороваться и обняться с приехавшим хозяином квартиры до них. Наконец Леонид обернулся, увидев Алексея и его жену, широко улыбнулся.

– Брат, Алеша, ну здравствуй, мой дорогой!. Здравствуй Полинушка. Молодцы, что здесь сейчас!

Леня никак не мог остановиться в своем восторге, видно было, что он необычайно рад возвращению домой.

– Леня, Алеша, Полечка, пожалуйста, проходите к столу, поужинаем. Лидочка, где Софья, зови ее и садитесь за стол тоже – голос Ольги звенел от радости.

Когда все расселись по своим местам начался новый виток восторга и радостного оживления..

После ужина все расселись на диване и в креслах в ожидании подробного отчета Леонида о своей поездки.

– Не томи, Леня, рассказывай. Как ты съездил? – с нетерпением обратился Алексей к брату.

– Даже не знаю с чего начать. Очень много впечатлений и хороших, и не совсем. Дорога была утомительной и долгой.

Леонид замолчал, перебирая в памяти события прошедших четырех месяцев. Его никто не торопил. В комнате стояла тишина. Горящие от любопытства и участия глаза родных людей внимательно следили за лицом Леонида. На нем нетрудно было увидеть невероятную смесь совершенно разных чувств, которые сейчас обуревали им…

Делегация из Советской России прибыла в Детройт ранним утром. В порту ее встречали представители Бюро Кана. После таможенных формальностей вся группа была приглашена в автобус, доставивший их к зданию Бюро. По дороге все молчали. Говорил только представитель Бюро, который на хорошем русском языке рассказывал об истории города Детройт, о тех местах, мимо которых они проезжали, об истории Бюро, в которое они были командированы. Казалось никто его не слушал, все смотрели в окна автобуса. Слышно было, как кто-то произнес многозначительно: «ДА-А-А» и потом раздался глубокий вздох.

Автобус проезжал мимо строения, издалека напоминающее шалаш. Он был наспех сооружен из каких-то досок, палок, покрытых тряпьем. Перед шалашом стояла железная печка, наподобие буржуйки и грязная домашняя утварь. Двое детей – девочка лет пяти и мальчик чуть помладше – прижимались к мужчине, видимо их отцу, который что-то говорил женщине, стоявшей напротив. И у мужчины, и у женщины лица носили отпечаток безысходности, затравленности и горя. А чуть дальше в километре от них стоял бревенчатый дом с разбитыми окнами и раскрытой настежь дверью, дом, из которого ушла жизнь.

– Кто это? Почему они живут в шалаше? – вопрос, заданный кем-то, сидящим впереди, прозвучал как эхо.

Сопровождающий спокойно посмотрел в окно и тихо произнес:

– Это семья фермеров. Они вынуждены были уйти из своего дома и со своей земли. У них большой долг перед банком.

От этой картины сидевшие в автобусе советские граждане поникли и с молчаливым вопросом посмотрели на сопровождающего. Сопровождающий был молодым человеком лет тридцати, русским эмигрантом, вывезенным родителями из России сразу же после революции. Он прекрасно владел языком, но в его облике от русского уже ничего не было. Джордж, так звали сопровождающего на американский манер, безучастно посмотрел в окно и также безучастно посмотрел на сидящих в автобусе людей, затем опустил глаза, извинился и сел на свое место впереди автобуса. До Детройта оставалось ехать минут двадцать, в течение которых Джордж не произнес ни слова.

Детройт поразил советских командировочных прежде всего своей архитектурой. Необычные, красивые, монументальные здания, наличие большого количества автомобилей на улицах впечатляло. В автобусе стояла тишина, которую прервал голос Джорджа:

– Добро пожаловать в Париж Запада, как часто называют наш город…

Но тут автобус остановился. Путь ему преградила огромная очередь людей с мисками в руках. Очередь начиналась у высокого здания, где стояла грузовая машина с откидными бортами. Двое мужчин, одетых в серые халаты, под руководством третьего, хорошо одетого человека в шляпе и в летнем пыльнике, снимали с машины огромный котел, в котором обычно готовят еду. Очередь заволновалась, стали раздаваться неспокойные крики. Кто-то сзади толкнул впереди стоящих, началась давка. Люди падали, пытались подняться, опять падали, сбитые с ног другими падающими на них людьми. Какой-то мужчина средних лет с перекошенным от боли и страдания лицом в порыве отчаяния замахнулся на рядом стоящего старичка алюминиевой миской, чуть не сбив его с ног.

Очередь протянулась вдоль кирпичного здания, на котором висел огромный, во всю стену добротно сделанный плакат. Наверху плаката крупными буквами было написано «World’s Highest Standard of living». На плакате была изображена красивая легковая автомашина, за рулем которой сидел хорошо одетый счастливый отец семейства. Рядом с ним сидела очаровательная модно одетая, улыбающаяся во все тридцать два белых зуба жена. На заднем сиденье расположился сияющий от удовольствия ребенок, няня с сосредоточенным лицом, а также ухоженная собака, выглядывающая из окна машины. Через весь плакат читалась надпись «There’s no way like the American Way».

– Вот это реклама – наглядно и просто, непритязательно и лаконично. – не сдержал своего восторга молодой человек, сидевший рядом с Леонидом. – И одновременно лицемерна…

Джордж посмотрел на сидящих в автобусе людей из Советской России и сказал только одну фразу, поясняющую увиденное ими:

– Это – кризис. И это только начало.

– Леня, уже поздно. Давай об Америке расскажешь позже. Для этого соберемся специально у меня. А сейчас, пожалуйста, скажи, удалось что-то узнать об Александре? – с волнением и нетерпением в голосе вывел из воспоминаний Леонида Алексей.

– Нет, Алеша, ничего не выяснил. Обратился сначала в миграционную службу Детройта. Мы ведь сразу туда приехали. Мне посоветовали обратиться в федеральную миграционную службу, что я и сделал. Написал официальный запрос, но ответа пока нет. … Может быть и не будет. Я начинаю сомневаться в этой затее – голос Леонида был печальным, глухим и каким-то подавленным.

В комнате вдруг стало тихо.

– Почему сомневаешься, Леня – спросил его Алексей.

– Понимаешь, мне удалось пообщаться с некоторыми эмигрантами из России. Их там много. Уехали, как и Александр, сразу после революции. Многие из них поменяли свои фамилии. Кто укоротил их, кто удлинил, а кто взял совершенно новые. Я думаю, что Саша тоже мог так поступить и въехать совсем под другой фамилией. Если это так, то мы никогда его не найдем.