Текст книги "Внезапная помолвка"

Глава 3

Закончив читать тете Минни последнюю главу романа миссис Пардо, Софи спустилась вниз и взяла маленькую посылку, ожидавшую ее на секретере.

Надпись на оберточной бумаге гласила: «Доставить племяннице леди Хантли». И ниже: «В целях обеспечения безопасности жителей Гросвенор-сквер». Софи нахмурила брови, развернула бумагу и расхохоталась. Внутри лежал свернутый кольцом коричневый кожаный поводок и ошейник. Она положила в сумку альбом для рисования и отправилась на поиски Мармадюка.

Мопс был обнаружен в своем любимом месте, на подушке.

– Смотри, что мне прислали, Мармадюк. Теперь тебе не сбежать! – с жаром объявила Софи.

Однако ее слова не возымели никакого эффекта. Она вздохнула и начала надевать на мопса новый ошейник. Мармадюку потребовалось всего мгновение, чтобы оценить грозящую опасность, но к тому моменту, когда он встал на ноги и начал отчаянно трясти головой, дело было сделано. Прежде чем он успел завыть, Софи хлопнула в ладоши у него перед носом, и пес внимательно уставился на нее.

– Вот и хорошо. Ты помнишь, как весело гоняться за птицами? Так вот, они на улице, ждут следующего раунда.

Она начала осторожно двигаться к двери. К ее удивлению и восторгу, мопс последовал за ней. Они важно проследовали к выходу на глазах изумленного дворецкого и доктора, который как раз входил в дом.

– Поразительно, – сказал доктор. – Оказывается, он умеет ходить!

– И бегать, если его дразнят птицы. А теперь прошу нас извинить, но я не хотела бы упустить момент. – Софи кивнула и спустилась по ступенькам.

Мармадюк следовал за ней, спотыкаясь на каждом шагу, но не теряя решимости.

* * *

Ошейник и поводок работали великолепно, и после энергичной кампании по борьбе с пернатыми захватчиками Мармадюк позволил ей отвести себя к скамейке в тени каштана и с довольным видом уселся у ее ног.

Софи достала альбом.

– А теперь я должна запечатлеть этот знаменательный момент, Дюк, – с важным видом сообщила она мопсу, но он только понюхал траву перед собой, и его пасть растянулась в улыбке.

Софи сделала быстрый набросок, нарисовав грузное тельце и блаженное выражение жабьей мордочки. Мармадюк выглядел удивительно довольным, и она невольно посмеялась тому, какое удовлетворение доставила ей эта маленькая победа.

– Ну вот. Я назову это «Дюк на отдыхе» и подарю тете Минни, чтобы она могла наслаждаться твоей искренней улыбкой, даже когда ты не в духе. Думаешь, ей понравится?

– Несомненно, – произнес за спиной низкий, смутно знакомый голос.

Софи обернулась. Чуть позади скамейки стоял высокий мужчина, который накануне остановил Мармадюка. Его серые глаза смотрели на ее рисунок, но красивое лицо ничего не выражало. И он еще больше, чем прежде, напомнил ей статую античного воина. Прекрасную, но лишенную каких-либо чувств. Вместе с тем, несмотря на его крайнюю холодность, Софи почувствовала на щеках отчетливый прилив жара и не нашла что сказать. В воздухе повисла напряженная тишина. Пока она силилась что-нибудь придумать, чтобы не усугублять впечатление странной особы, которое наверняка произвела на него вчера, мужчина удивил ее, усевшись на скамейку и взяв у нее из рук альбом. Софи отвела глаза, и ее взгляд остановился на его руках. Она увидела, что он без перчаток и его руки выточены тем же придирчивым мастером, который изваял все остальное, с очевидной целью продемонстрировать свою силу и умение. Однако совершенство его левой руки портил неровный белый шрам, тянувшийся сбоку и загибавшийся в сторону ладони. Софи сжала пальцы в кулак, противясь невольному желанию дотронуться до него.

– Рисунок довольно хорош, – в конце концов сказал он, возвращая ей альбом.

Это невзначай брошенное замечание вернуло ее к реальности, и смущение уступило место раздражению по поводу той небрежности, с которой он отзывался о том, что она считала важным.

– Он очень хорош для такого беглого наброска, – поправила она мужчину.

Его глаза прищурились, но Софи не могла понять, позабавила его такая реакция или рассердила.

– Да, это так. Приношу свои извинения за то, что не выразил должной степени восхищения. Он действительно гораздо лучше рисунков большинства молодых дам, которые обычно ничем не лучше их обычных достижений в игре на фортепиано. А вы играете?

– Даже если играю, то не посмела бы сделать этого сейчас, – сухо ответила она. – А вы? Или вы придерживаетесь мнения, что только молодые дамы способны вызвать отвращение своими потугами в области изящных искусств?

– У меня вообще нет никаких артистических талантов. Разница лишь в том, что я и не пытаюсь.

– Ваше заключение относится только к вам или вы и меня имеете в виду? – с подозрением спросила Софи.

– Я бы не осмелился. Я ведь сказал, что рисунок довольно хорош, верно? Вы слишком чувствительны.

Низкий голос мужчины звучал совершенно ровно, но в его прищуренных голубовато-серых глазах, смотревших на нее, мелькнуло что-то, заставившее Софи заподозрить, что он над ней смеется. Возможно. И все же эти глаза влекли ее, как свежий ветерок в разгар лета, и это приводило Софи в замешательство. Она никак не могла уловить этот оттенок серого, чуть более светлый, чем море в заливе зимой. И еще у нее вдруг возникло желание нарисовать его лицо с этими резкими, точеными чертами и твердой линией губ, на которых ей хотелось увидеть вчерашнюю улыбку.

– Можно мне нарисовать вас? У вас очень характерное лицо, – не удержавшись, выпалила Софи.

Если ей казалось, что это лицо не может выглядеть еще более каменным, то она ошибалась. В его глазах вспышкой далекой молнии мелькнуло удивление, потом брови сдвинулись вместе, усилив сходство с гневным божеством.

– Нет, нельзя! – коротко ответил он.

Софи, пожав плечами, отвернулась в сторону и, чтобы скрыть чувство стыда, принялась листать свой альбом.

– Ладно, – сказала она как можно равнодушнее, в полной уверенности, что он встанет и уйдет, но мужчина не двинулся с места.

Софи дошла до вчерашнего наброска, где постаралась нарисовать его жену, и остановилась. Прелестное улыбающееся лицо послужило болезненным напоминанием о том, что ей не следует так смотреть на женатого мужчину, как, впрочем, и на любого другого мужчину. Но, по правде сказать, он был действительно поразительным экземпляром. Вчера он показался ей красивым, хотя несколько холодным. Но сегодня она поняла, что это не все. Он выглядел исключительно мужественным. И совершенно не ее поля ягодой. Если бы здесь была Августа, она разнесла бы ее в пух и прах, и, пожалуй, была бы права. Софи решительно вздохнула, намереваясь искупить свое поведение жестом доброй воли.

– Я сделала набросок вашей жены. У нее прелестное лицо. По правде сказать, она немного похожа на вас. Мне кажется, что женатые пары часто похожи. Возможно, это от того, что мы стараемся найти людей, напоминающих нам нас самих, чтобы иметь возможность любить себя еще больше. Вот он. Получилось похоже, вам не кажется?

Софи заставила себя поднять на него глаза, стараясь выглядеть как можно спокойнее в подражание его невозмутимости. Он взглянул на нее, потом на рисунок – лицо женщины в три четверти и часть ее плеча. Софи нарисовала ее улыбающейся, что было довольно сложно, но она запомнила ее такой. Теперь она со странным напряжением ждала его реакции.

Мужчина снова взял альбом у нее из рук. Софи не сопротивлялась. Она смотрела на его профиль, пытаясь запомнить его твердые линии, чтобы воспроизвести их потом, но обнаружила, что не может сосредоточиться на целом, отвлекаясь на детали, о которых обычно думала позже, когда уже рисовала портрет. Софи видела четкие очертания скул, маленькую бороздку в уголке рта, видела тень, лежавшую под твердой линией челюсти. Ей до того хотелось прикоснуться к этому скульптурному лику, что у нее начали чесаться руки. Она крепко сжала их и заставила себя опустить глаза на Мармадюка, который спокойно посапывал возле ее ног.

– Вы не могли бы вернуть мой альбом? Пожалуйста. Мне пора…

Мужчина взглянул на Софи. Губы его тронула легкая улыбка, окрашенная той же теплотой, проблеск которой Софи заметила днем раньше.

– Вы не хотели бы отдать портрет Хетти? Я думаю, она была бы рада его получить. Кстати, она моя сестра, а не жена, отсюда и сходство.

Софи почувствовала, как вспыхнули щеки, и непроизвольно закрыла их руками.

– О, простите меня. Я вечно болтаю лишнее. Конечно, вы можете отдать рисунок сестре. В благодарность за поводок и ошейник, за которые я совсем забыла вас поблагодарить. Вот, возьмите.

Она вынула лист из альбома и протянула его мужчине, надеясь, что предательский румянец сошел.

Когда он протянул руку, Мармадюк проснулся и громко фыркнул. Софи, вздрогнув, уронила рисунок. Мармадюк, заметивший летящий лист бумаги, приготовился броситься на него, но прежде, чем он это сделал, ей удалось поймать лист. В тот же момент мужчина тоже схватил его. Его ладонь сомкнулась, обхватив ее запястье, и Софи резко отдернула руку, слегка шокированная его горячим прикосновением. Контакт длился всего секунду, но она чувствовала себя так, словно нырнула в горячую воду, и на руке отпечаталось место прикосновения его пальцев. Она снова крепко сжала руки вместе. Едва взглянув на рисунок, мужчина встал на ноги.

– Спасибо за портрет. Удачи вам… с Дюком.

Софи кивнула и начала суетливо убирать альбом. Помедлив еще мгновение, мужчина быстрым шагом двинулся прочь, не сказав больше ни слова, и она наконец смогла вздохнуть. Потянув поводок Мармадюка, она рассеянно двинулась в сторону Хантли-Хаус. Она не глядя ступила на мостовую прямо перед легким тильбюри, отчего возница резко натянул поводья и злобно рявкнул на нее. Софи подняла глаза на разгневанного мужчину, промямлила извинения и побежала через дорогу к дому. Войдя внутрь, она отвела Мармадюка на его подушку и торопливо поднялась в свою крохотную, похожую на каморку для прислуги комнатку на третьем этаже. В этом маленьком укрытии ничто не мешало Софи предаваться своим тревожным мыслям и заново прокрутить в голове события в парке.

Ей вспомнилось прикосновение его руки, сильной, твердой и теплой, от которого тело ее едва не воспламенилось. Этот резкий, непредсказуемый человек принадлежал к другому миру. И ее собственное благородное происхождение не имело никакого значения. В Максе все говорило о богатстве, влиянии и привычке к комфорту, о котором Софи не имела представления. Она же не настолько глупа, чтобы позволить себе увлечься им только потому, что никого здесь не знает и они с сестрой оказались единственными людьми, проявившими к ней малую толику сочувствия. Тем более что даже это сочувствие он облек в холодную, сардоническую форму.

Надо сказать, что это не первый случай, когда мужчина производил на нее впечатление. Взять хотя бы ее увлечение средним сыном сквайра Джоном, продлившееся целых три месяца, пока Софи не поняла, что он надутый слизняк, не многим лучше кузена Артура. Тогда чары рассеялись очень быстро, что оказалось весьма удачным, поскольку Джон действительно намеревался сделать ей предложение. Правда, потом он согласился с мнением своих родителей, считавших Софи совершенно неподходящей партией. Несомненно, нынешнее глупое увлечение ждет та же участь, как только она узнает чуть больше об этом странном человеке.

Просто он уж очень хорош собой. И потом этот контраст между его холодной маской и внезапной теплотой улыбки… Наверняка эта улыбка сослужила ему хорошую службу в глазах множества легковерных женщин. Теперь Софи с трудом верилось, что она и вправду просила у этого человека разрешения нарисовать его. Что он о ней подумал? Его резкий отказ ясно показал, что он думает о ее просьбе. Ей следует помнить, что она не дома с теми, кто привык к ее чудачествам. Она никогда не освоится в этом городе, если не научится держать язык за зубами. Впрочем, у нее и без того нет шансов освоиться здесь. Еще несколько дней, и ее отправят назад, в Девон. И все, что здесь произошло, превратится в короткий сон. Она должна сделать все возможное, чтобы максимально насладиться оставшимися днями благословенного одиночества. Конец наступит слишком скоро.

Макс вошел в гостиную. Сидевшая за секретером Хетти писала письмо.

– Возьми, это тебе.

Протянув ей лист, он увидел, как на лице сестры вспыхнула радость, когда ее взгляд скользнул по выразительным линиям рисунка.

– Макс, где ты это взял? О, я выгляжу очень мило!

– Его нарисовала сумасбродная племянница леди Хантли. Я шел через парк, а она рисовала того мопса и сделала мне… вернее, тебе этот подарок в знак благодарности за ошейник и поводок, которые мы ей послали. Не правда ли, рисунок хорош?

– Он великолепен, хотя я, наверно, не должна так говорить, поскольку это комплимент мне самой. Но он определенно больше похож на меня, чем тот застывший портрет, который написали по заказу мамы перед нашей с Недом свадьбой. Теперь я просто обязана взять штурмом этот мавзолей и поблагодарить ее. Как мило с ее стороны!

Макс сел и посмотрел на рисунок. Обстоятельства абсурдного происшествия в парке были еще слишком живы в его памяти, и он не знал, сердиться или восхищаться поведением странной девушки. Уже многие годы никому не удавалось его смутить. Ее голос и особенно ее старомодное платье говорили, что перед ним одна из бесчисленного множества молодых девиц из провинции, наводнивших Лондон. Но на этом сходство заканчивалось. Девушки ее возраста и происхождения обычно умели себя вести с подобающей скромностью и уж точно не стали бы вступать с незнакомым мужчиной в разговор, который казался не просто странным, но граничил с непристойной интимностью, как будто она знала его и доверяла ему. Немыслимо, что на какой-то момент он принял все за чистую монету и был настолько неосмотрителен, что даже сел рядом с ней на скамейку. Невозможно себе представить, чтобы он сделал нечто подобное с кем-нибудь вроде леди Пенни, не будучи должным образом представленным. Впрочем, леди Пенни не стала бы гулять в парке одна в сопровождении всего лишь жирного мопса. Или спрашивать, может ли она нарисовать портрет мужчины, даже если бы их представили друг другу по всем правилам. Неудивительно, что он чувствовал себя смущенным.

– Она спросила, может ли нарисовать меня. Сказала, что у меня «характерное» лицо.

Хетти едва сдержала приступ смеха.

– Мой бог, да она большая оригиналка, верно? Ты согласился?

Макс нахмурился:

– Конечно нет!

– Почему? Ты мог бы послать рисунок маме. Ты же знаешь, ей всегда хотелось иметь твой портрет. А судя по тому, что я вижу, эта девушка способна сделать хороший.

На миг Макс представил себе такую возможность. Их мать и вправду постоянно просила его позировать, хотя бы для акварели, которую она могла бы повесить в гостиной вдовьего дома рядом с уже написанными портретами пяти его сестер. Быстрый набросок не отнял бы много времени. Однако мысль о том, чтобы сидеть, пока выразительные голубые глаза той девушки осматривают его лицо, вызывала ощущение дискомфорта. В этом было что-то слишком… интимное.

Макс до сих пор не мог понять, почему он остановился и заговорил с ней без всякой на то необходимости. Когда он заметил ее идущей по парку, он не собирался этого делать, но ее сосредоточенная работа над рисунком возбудила в нем любопытство. А когда он остановился у нее за спиной, то уже не мог пошевелиться, словно боялся вспугнуть дикого зверька или одного из тех духов, которые, по уверениям сестер, обитали в самых глухих и темных уголках леса. Макс смотрел, как ее рука легко, но твердо скользила по бумаге, голова немного наклонилась набок и солнечный луч прочертил теплую линию на ее шее вдоль пряди светло-каштановых волос, выбившейся из-под шляпки и нежным завитком спадавшей вниз.

Когда девушка обратилась к собаке, Макс по собственной глупости заговорил с ней. Просто из любопытства. По крайней мере, до той секунды, когда коснулся ее руки. Смешно, но этот мгновенный случайный контакт вызвал ощущение, подобное искре между теми гальваническими штуковинами, которые Макс видел в Королевской академии. Он был слишком взрослым и опытным для подобной реакции.

– Ты пойдешь сегодня на прием у Кармайклов? – спросила Хетти, когда молчание затянулось.

Макс вздохнул:

– Я не могу этого сделать, Хетти. Леди Пенни обладает всеми достоинствами, о которых ты говорила, просто она слишком уж… предсказуема. Мне захочется отделаться от нее еще до конца брачной церемонии. Кто следующий по списку? Это должна быть женщина, способная поддержать разговор, не поддакивая мне на каждом слове.

Хетти пожала плечами:

– Наверно, ты прав. К сожалению, первое впечатление от леди Пенни оказалось самым лучшим. Возможно, Клара Баннерман. Она очень мила и…

– Нет.

– Почему нет?

– Ее смех.

– О, дорогой. Ты прав. Его действительно сложно было бы терпеть изо дня в день. Тогда как насчет леди Мелиссы Акрайт?

Пока Макс думал о леди Мелиссе, его взгляд остановился на рисунке, лежавшем на коленях сестры. Пожалуй, она подойдет. Она определенно красива, уравновешенна и всегда проявляла задатки хорошей хозяйки. Она могла бы с легкостью справиться с его владениями. Стоит попробовать.

– На первый взгляд, она годится. Почему ты не предложила ее первой? По-моему, этот вариант лучше.

– Я знаю, но Пенни… симпатичней. Я подумала, что она станет лучшей матерью. Не знаю. Понимаешь, совсем не просто выбрать невесту для моего дорогого единственного брата! – строго сказала Хетти.

Макс рассмеялся:

– Я очень ценю твою помощь, Хетти. Я понимаю, как тебе сложно отрывать время от своей семьи из-за того, что я все эти годы откладывал исполнение обещания, данного отцу. Мне всегда казалось, что впереди еще много времени. Теперь я должен как можно скорее принять решение.

– Глупости. Я прекрасно провожу здесь время. Впервые за последние шесть лет я предоставлена сама себе. Но в конечном итоге Неду и детям будет только лучше, когда к ним вернется посвежевшая жена и мать. У меня идея: я вставлю этот рисунок в рамку и отправлю Неду, чтобы он не чувствовал себя одиноким, пока я в Лондоне с важной миссией. Благодаря ей я стала выглядеть лучше, верно? Интересно, может ли она нарисовать…

Макс пожал плечами. На сегодня ему хватило этого эксцентричного голубоглазого эльфа.

– Понятия не имею. А леди Мелисса будет на сегодняшнем приеме? Пожалуй, нам все же стоит пойти.

Глава 4

Макс спустился с крыльца туда, где грум держал под уздцы его серого жеребца. После вчерашнего приема он плохо спал, и ему требовалась прогулка верхом, чтобы сбросить напряжение, скопившееся во время этого малоприятного, но необходимого действа. Он знал, что его появление с сестрой на приемах, где бывали дебютантки со своими мамашами, вызывает пересуды. Уже одно то, что ему приходилось их посещать, могло испортить настроение, но, что гораздо хуже, даже его знакомые стали делать на него ставки. А значит, чем скорее он определится, тем лучше.

К счастью, леди Мелисса доказала, что соответствует всем его требованиям. Больше, чем ее красота, ему нравилась ее природная сдержанность. Очевидно, что она не станет такой, как Серена – прекрасное, но фатально ненадежное судно, которое только и ждало достаточно сильной волны, чтобы дать трещину. С Мелиссой ему определенно не придется сомневаться в том, что он действительно отец собственных детей. В отличие от пылкой и непостоянной Серены леди Мелисса была холодна и рассудительна. Он должен подумать еще пару дней и решиться. Нет никакого смысла продлевать эту агонию.

Макс едва успел взять поводья и отпустить грума, когда увидел девицу из дома Хантли с ее неуклюжим мопсом. Он замер в замешательстве, жалея, что не выехал на несколько минут позже и не смог избежать встречи с ней. Теперь ему ничего не оставалось, как соблюсти правила приличий. Он слегка придержал своего жеребца, фыркавшего от нетерпения, и поклонился ей.

– Доброе утро, мисс. Я вижу, Дюк смирился со своей участью.

Девушка остановилась и смущенно улыбнулась ему:

– Доброе утро. Вы правы, сегодня он сам спустился с крыльца после утренней встречи с тетей Минни. Он становится более активным, я права, Мармадюк?

Макс с сомнением посмотрел на полусонного мопса.

– Это замечательно. А что сказала леди Хантли после того, как в ее доме появился ужасный поводок?

– Я не хотела ей говорить, но доктор наябедничал, и ее это чрезвычайно встревожило.

– Она рассердилась?

Девушка засмеялась, и Максу пришлось приложить усилие, чтобы не улыбнуться в ответ.

– Вовсе нет. После того как доктор дал восторженный отзыв о достижениях Мармадюка и я отдала ей набросок, сделанный в парке, тетушка даже ущипнула меня за щеку. Судя по всему, ее шпионы из слуг уже донесли, что поводок был прислан анонимно, и она захотела узнать, кто его прислал. Я ответила, что не знаю вашего имени и имени вашей сестры, но предполагаю, что вы живете где-то по соседству, и она сказала, что не ожидала от меня такого проворства, что она за меня рада. Кстати, это был мой самый долгий разговор с ней за все время.

Макс перестал сдерживаться и рассмеялся:

– Сколько еще вам предстоит томиться в заточении у леди Минервы?

– Это зависит только от тети Минни. Другие мои сестры пробыли здесь от двух до шести дней. Последнее удалось Августе, но она сказала, что тетя Минни почти с ней не разговаривала, просто тете нравилось, как Августа играет на фортепиано. Хотя победитель – кузен Артур. Он продержался целых две недели и рассказывал об этом с такой омерзительной слащавостью, что я бы с огромным удовольствием побила его рекорд.

– Понимаю. И какие таланты вы должны для этого проявить помимо перевоспитания ее мопсов?

Софи моргнула.

– Точно не знаю. Мне приходится много читать тете, но книги такие забавные и совсем не похожи на те, что нам разрешают читать дома. А теперь, когда она обнаружила, что я хороший художник, она хочет, чтобы я написала настоящий портрет… – голос девушки слегка дрогнул, – Мармадюка.

– Боже правый! – Макс взглянул на предмет обсуждения, который в это время почесывался как ни в чем не бывало. – В образе героя?

Девушка весело и заразительно рассмеялась, но тут же взяла себя в руки и быстро умолкла.

– Вот именно. Он должен стоять на пьедестале, на фоне пейзажа или замка. И еще на портрете надо изобразить гербы Хантли и Тревелианов. Я сказала, что буду рада, и это правда, поскольку так я смогу купить все, что мне нужно для живописи. Я поеду за покупками в Чипсайд, что будет просто замечательно, и даже зайду в Королевскую академию, чтобы получить представление о том, как строить композицию для портрета. Мой дорогой Мармадюк оказал мне большую услугу, верно, дорогой?

Мармадюк высунул язык и уставился на нее с неожиданным обожанием.

Макс улыбнулся:

– Похоже, ваше пребывание здесь может оказаться довольно продолжительным. Вы уже бывали в Королевской академии?

– Нет. Мне очень хотелось бы пойти на летнюю выставку, но одно из условий нашего пребывания здесь – не выходить за пределы Гросвенор-сквер. А теперь у меня есть законный предлог погулять, и я намереваюсь воспользоваться им в полной мере. Королевская академия в той стороне, верно?

– Да, но… Вы же не собираетесь идти туда пешком? С собакой?

– Разве это слишком далеко? – с тревогой спросила Софи.

– Да. Ваш мопс не осилит и половины пути. К тому же вы не сможете взять его с собой в Сомерсет-Хаус! – строго произнес Макс. – И еще вы не можете идти туда одна. Вы должны взять с собой хотя бы горничную.

– Тетя Минни никогда бы не позволила мне распоряжаться своей горничной, а лакей Джеймс для этого не годится. Нет, я не могу упустить эту возможность только потому, что у меня нет компаньонки. Я никогда себе этого не прощу. Да и что может со мной случиться?

– Дело не в этом. Молодые женщины… добропорядочные молодые женщины… не могут разгуливать по городу без сопровождения.

– О, прошу вас, не заставляйте меня еще сильней чувствовать себя преступницей. В Лондоне меня никто не знает, а значит, никто даже не обратит на меня внимания. Я просто не могу не пойти!

Макс твердо приказал себе остановиться. Его это совершенно не касалось. И потом, она права, в Лондоне ее никто не знает. Но мысль о том, что она будет бродить одна по незнакомому городу…

– Сводите этого негодного пса на прогулку и через час ждите меня в парке. Я отведу вас, – вдруг резко бросил он.

Девушка удивленно вытаращила глаза, направив на него всю силу их морской синевы. Они определенно были слишком выразительны. В их глубине Макс видел ее удивление, ее недоверие, ее раздумья и очень надеялся, что никто не узнает, что он сам вызвался сыграть роль сопровождающего этой странной девушки.

– Это очень любезно с вашей стороны, но вам нет никакой необходимости беспокоиться на мой счет, – вежливо ответила она, и напряжение Макса немного спало, уступив место удивлению этому нехарактерному для нее проявлению благовоспитанности.

– Вы говорите так, словно играете чью-то роль, – ответил Макс, и ее теплый, переливчатый смех, похожий на журчание воды в ручье, вызвал резкий укол того же собственнического чувства, которое возникло у него накануне в парке, когда он случайно коснулся ее руки.

Оно длилось всего мгновение, но Макс безошибочно узнал его. Казалось бы, в ней не было ничего такого, что могло вызвать этот непрошеный всплеск желания. Довольно хорошенькая, но ничего выдающегося, если не считать глаз, своим цветом напоминавших ему летнее море вблизи побережья недалеко от Харкота. Нет, дело не в ее облике, а в ее живости, действовавшей как магнит, как приглашение радоваться жизни.

– О, вы угадали! Изображала свою тетю Серафину, мать Артура. Она ужасна. Я выглядела совсем неубедительно, да? Но я хотела сказать, что вам действительно не надо со мной идти. Я прекрасно справлюсь сама. Правда.

– Возможно. Значит, мы договорились. Я просто удостоверюсь, что вы благополучно вошли внутрь, и оставлю вас осматривать выставку, а сам поеду в Сити. У меня там встреча. А вы потом сможете взять извозчика и доехать прямо до дома.

Макс развернул своего коня, прежде чем она успела возразить.

– Встретимся через час, – повторил он и ускакал прочь, гадая, придет ли она.

Однако, когда часом позже Макс вошел в парк, он не слишком удивился, увидев ее стоящей прямо за воротами. На этот раз на ней было не простое сельское платьице из белого муслина со спенсером[2]2
  Спенсер – короткий дамский жакет с длинными рукавами, популярный в эпоху ампирной моды, с 1790-х до 1820-х годов.


[Закрыть], а светлое серо-голубое прогулочное платье и синяя накидка. И хотя фасон, возможно, отстал от моды на несколько лет, наряд сидел хорошо, и он впервые заметил, что у нее привлекательная пропорциональная фигура. И еще она выглядела старше и солидней, отчего Макс несколько смутился. Но потом он увидел ее глаза, в которых сверкал сдерживаемый восторг, и воспрянул духом. Все это так мало значило для него и так много для нее, что не будет ничего плохого, если он просто проследит, чтобы она спокойно добралась до академии.

– Идемте, – сказал Макс, протянув вперед руку, и девушка двинулась к нему в своей странной энергичной манере.

Они вышли на улицу, где он подозвал проезжавшего мимо извозчика. Заняв свое место, девушка едва слышно засмеялась:

– У меня такое чувство, словно я сбежала из Бастилии! Ужасно смешно. Я пробыла здесь меньше двух недель и уже теряю ощущение реальности.

Макс улыбнулся. Он должен был знать, что она воспримет это с присущим ей неистребимым энтузиазмом. Устроившись на своем месте, он стал ждать какого-нибудь очередного вопиющего комментария. Ждать пришлось недолго.

– Спасибо, что предложили отвезти меня туда. Так это выглядит гораздо более… заурядным.

– Похоже, вы разочарованы. Должен ли я извиниться за то, что испортил вам приключение?

– О, я совсем не то имела в виду! Просто я пытаюсь убедить себя, что для меня это не бог весть что. Что для меня совершенно нормально пойти посмотреть работы самых замечательных художников современной Англии. Какая-то часть моего существа не хотела этого делать.

– Почему?

– Понимаете, я обречена увидеть, какая пропасть лежит между моим ничтожным талантом и мастерством настоящих художников. Но я готова вынести определенную долю унижения, прежде чем избавлюсь от своего тщеславия и смогу насладиться работами настоящих гениев.

– Это говорит о вас… как о человеке широких взглядов, – ответил Макс, подавив желание рассмеяться и напомнив себе, что для нее это очень серьезно.

– Вы надо мной смеетесь? – спросила она, глядя на него укоризненным взглядом.

– Это преступление?

Ее глаза снова повеселели.

– Мои слова звучат страшно помпезно, да? Но это правда. В Эштон-Коув я рисую гораздо лучше других, хотя это никого не волнует за исключением тех случаев, когда надо украсить церковь. Но сегодня я знаю, что увижу настоящие таланты. Их так мало, совсем мало, их картины висят на стенах академии. И я наверняка пойму, что никогда не стану одной из них. Я знаю, что какая-то часть моей души умрет. Но хотя мне будет больно, я не стала бы избегать этого, даже если бы могла, потому что на другой чаше весов возможность познать гениев. Я снова говорю высокопарно, но ничего не могу с собой поделать, это то, что я чувствую. О, смотрите, это Пиккадилли?

Думая над ее словами, Макс согласился с ней. Благодаря своему дяде он был знаком с некоторыми художниками, и ее суждения казались очень зрелыми и необычными для тех, кого Господь наградил – или проклял – талантом художника. Больше она ничего не сказала, не считая нескольких случайных вопросов о домах, мимо которых они проезжали по дороге к Стрэнду. Наконец они проехали церковь Сент-Мэри ле Стрэнд и остановились перед неоклассическим фасадом Сомерсет-Хаус, где размещалась Королевская академия.

– О, мы приехали! Как быстро! Идемте!

Она чуть не выпрыгнула из экипажа, с явным нетерпением дожидаясь, пока Макс расплачивался с извозчиком, а потом все время тянула его за руку, пока он провел ее через высокую арку Сомерсет-Хаус в сторону широкой лестницы, ведущей в выставочный зал на верхнем этаже здания. Ее глаза торопливо скользили по богато украшенным стенам, скульптурам Уилтона и Бэкона и площадкам, где стояли скамейки для посетителей, поднимавшихся по длинным лестничным маршам.

– Хорошо, что вы не взяли с собой Мармадюка, – заметил Макс где-то на середине пути.

Она подняла на него глаза и, улыбнувшись, немного сбавила ход, но ничего не ответила. В отличие от многих женщин, которые останавливались отдохнуть, обмахнуться веером и посплетничать, она продолжала бодро идти вверх, за что Макс мысленно благодарил ее, поскольку это означало, что он мог ограничиться кивками и не разговаривать ни с кем из знакомых, хотя замечал любопытные взгляды, брошенные в их сторону.

– Вы не устали? – спросил он, удивляясь ее, судя по всему, неисчерпаемой энергии.