Текст книги "Ловушка для Бесси"

Старик лежал на диване, до самой груди укрытый клетчатым шерстяным пледом. Половина лица у него посинела, очевидно, он сильно ударился при падении. Элис никогда не видела его таким жалким. У нее защемило сердце, и она почувствовала себя бесконечно виноватой. Оглядев комнату, просторную, но обставленную до неприличия скупо, она подумала, что все это время была очень плохой дочерью. Кругом такая грязь, такая неухоженность! Выцветшие обои кое-где отставали от стен, на занавесях темнели пятна, а у одного окна занавески и вовсе не было. Конечно, он жил как хотел, но она должна была проявлять к нему больше интереса. Миссис Фарнсворт права – она бездушная, неблагодарная особа! На маленьком столике, покрытом изрядным слоем пыли, рядом с книгами по садоводству, которые выписывал отец, теперь лежали порошки, оставленные доктором.

– Папа! – позвала Элис, и он тут же открыл глаза и улыбнулся жалкой доброй улыбкой. Совсем как несколько минут назад Элис искала руку Грема, мистер Барнхем нашел ее руку и пожал ее. – Что с тобой, папа? Тебе плохо? Дать тебе воды?

– Нет, дочка. – голос у него был очень слабый. – Мне ничего не нужно. Я задремал ненадолго. Рад, что ты пришла. Мне сегодня было очень худо, и я боялся, что больше не увижу тебя…

– Как ты можешь говорить такое, папа? – укорила Элис, но тут же опустила глаза. Он посмотрел на нее с укором, как бы спрашивая, а что еще я могу сказать, если ты не бываешь дома? – Я ведь всегда возвращаюсь, ты же знаешь!

– Знаю, только мы теперь почти не разговариваем с тобой. Наверное, в этом есть и моя вина. Ты теперь стала совсем чужой. – он ласково провел рукой по нежной щеке девушки. – До чего же ты красивая, детка!

Старик никогда не говорил с ней так нежно. Элис сразу забыла все неприятности, которые он ей доставил и все грубые слова, что он наговорил. Она была доброй девушкой, и жестокость была ей не свойствена. Элис поцеловала отца и на минуту, только на минуту, забыла о Греме. Они пили чай в его кабинете и вспоминали прежние дни, когда она была совсем девчонкой, а он – молод и здоров. Элис проследила, чтобы он принял все лекарства, прописанные доктором и заботливо уложила его в постель. Она уже собиралась пойти к себе, когда мистер Барнхем неожиданно окликнул ее.

– Присядь на минутку. – он показал ей на место рядом с собой. – Я хочу сказать тебе кое-что. Не бойся, я не скажу ничего неприятного.

Элис нехотя повиновалась. Отец снова взял ее за руку и погладил нежные пальцы.

– Мы с тобой не ладили в последнее время, дочка. Я тут подумал… Ты уже совсем взрослая девушка… женщина. Можешь жить так, как считаешь нужным. Я больше не скажу тебе ничего грубого, и не стану тебя осуждать.

Элис радостно улыбнулась и хотела кинуться ему на шею, но он жестом остановил ее, давая понять, что не закончил.

– Об одном я прошу тебя! Я хочу, я настаиваю, чтобы этот человек не приходил в наш дом. Я ничего не хочу о нем знать, и я также не дам тебе деньги, которые тебе причитаются. Во всяком случае, пока. Я просто не могу пойти на это, пойми. Если со временем ты не разочаруешься и будешь по-прежнему настаивать на браке с ним, тогда…

Элис разочарованно вздохнула. В сущности, эта уступка со стороны отца ничего не меняла. Она лишь означала, что он не станет больше нападать на нее и грубить ей. А этого было недостаточно. Грем настаивал, чтобы она потребовала свои деньги, а она никак не могла решиться, тем более теперь, когда отец болен и жалок. Старик сказал «со временем», но кто знает, что он имел в виду? Неделю, месяц, год?… За это время Грем может уехать и оставить ее одну. И все-таки было приятно, что исчезла враждебность между ней и отцом, которая так мучила ее в последнее время. Отец был сегодня таким ласковым, таким милым!

Идилии суждено было продлиться ровно до той поры, пока мистер Барнхем не узнал, что Элис одолжалась. Он узнал об этом случайно, от той же миссис Фарнсворт, которая проболталась без всякого злого умысла и, если бы знала, что из-за этого выйдут неприятности, то ни за что не обронила бы в разговоре эту фразу, что времена сейчас тяжелые, всем приходится быть экономными, вот и Элис, она видела, брала продукты в долг.

– Наверное, вы тоже сейчас на мели… – Старик смотрел на нее во все глаза, и лицо его выражало крайнюю степень изумления, поэтому она поняла, что он попросту не в курсе.

Поняв, что сболтнула лишнее, старушка попыталась перевести разговор на другую тему, но мистер Барнхем перебил ее и спросил:

– Что вы такое говорите, миссис Фарнсворт? Элис брала продукты в долг?

– Право, я не знаю, – залепетала пожилая дама, досадуя на свой длинный язык. – Может, я что-то напутала… Наверное, я неправильно поняла…

По ее бегающим глазам и несвязной речи, он понял, что она лжет, поспешил отделаться от нее и, так как был только в теплом вязаном жилете и шарфе, обмотанном вокруг шеи, (он выходил за газетами) вернулся в дом. Он в раздумье постоял в прихожей, потом поспешно надел клетчатое заношенное пальто, нацепил на голову котелок и вышел на улицу.

Мистер Барнхем пришел в лавку к Уоллесу и отозвал его для разговора. Лавочник всегда с большим почтением относившийся к мистеру Барнхему и его дочери, немедленно вышел к нему. Мистер Барнхем знавал Уоллеса прыщавым мальчишкой, помогавшим в лавке покойному отцу. Теперь Уоллес, сорокалетний верзила, обрюзгший, с пробивающейся сединой и отвисшим брюшком, сам пробирал за нерасторопность двух сыновей, но в его отношении к мистеру Барнхему осталась та же мальчишеская почтительность, что и много лет назад. Он держался очень предупредительно и любезно, и когда мистер Барнхем вызвал его на два слова, подошел к нему и уставился на него в почтительном ожидании. Уоллес сразу подтвердил, что мисс Элис одолжалась.

– Не о чем тут говорить. – сказал лавочник. – Она делала это всего несколько раз и всегда возвращала долг. Уж такие теперь времена…

– Как? Разве она делала это не один раз? – мистер Барнхем был возмущен и подавлен.

– Два или три раза, не больше. В последний раз – в пятницу. Обещала заплатить в понедельник. Уоллес немного встревожился, не понимая, что именно рассердило старика.

Мистер Барнхем попросил назвать сумму долга. Уоллес назвал. Старик покопался в истертом портмоне и достал несколько смятых бумажек. Но лавочник предостерегающе выставил огромную руку.

– Нет, нет, мистер Барнхем! Не стоит. Уж лучше я одожду до понедельника. Раз мисс Элис обещала…

Но старик бросил на него такой взгляд, что у Уоллеса сразу пропала охота спорить.

– Вот что, старина. – сухо сказал мистер Барнхем и горделиво вздернул подбородок. – Я человек небогатый, но не настолько, чтобы жить в долг… – не считая нужным что-либо объяснять, он насильно вложил деньги в руку Уоллеса и гордо удалился.

Он шел домой в шляпе, надвинутой по самые брови, и глотал злые слезы. Он буквально кипел от обиды. Брать в долг он считал самым последним делом. Так поступают только опустившиеся, никчемные люди, жалкие, достойные презрения. Он видел их много раз в лавке того же Уоллеса. Лавочник кричал на них и требовал расплатиться по старым долгам. И эти люди терпеливо выслушивали его оскорбления и униженно ожидали подачку. Мистер Барнхем всегда смотрел на них с отвращением и вот теперь… Он жил скромно, но исключительно по собственному желанию, а не потому, что был беден. Он вернулся домой, и не раздеваясь и не снимая шляпы, уселся в кресло и стал ждать возвращения дочери. Мысли его неслись одна за другой. Понятно, почему она это сделала. Этот негодяй тянет из нее деньги. Получается ровно то, что он и предполагал. Теперь уже и он, Барнхем, оплачивает его прихоти. Ведь у Элис попросту не оказалось денег на хозяйство, потому что она потратила их на это ничтожество. А чтобы не признаваться ему, своему отцу, попросила Уоллеса об отсрочке. Теперь все будут говорить, что мистер Барнхем живет в долг! И это его девочка, всегда такая честная, такая открытая, которая никогда ничего не скрывала! Господи, что творится у нее в голове?

Вернувшись домой и не подозревая, что тучи уже сгустились у нее над головой, Элис прошла в комнату отца и чмокнула его в щеку. Несколько дней она радовалась, что между ними воцарился мир, и была неприятно удивлена теперь, что отец не смотрит на нее, а глядит в сторону, и взгляд у него холодный и высокомерный, и губы презрительно поджаты.

– Что с тобой? Тебе нехорошо? – она склонилась над ним, всматриваясь в его лицо. От нее пахло морозной свежестью и едва ощутимо мужским одеколоном. Старик уловил этот запах и почувствовал, как в нем закипает раздражение.

– Я был сегодня в лавке Уоллеса. – медленно сказал мистер Барнхем и наконец взглянул ей в глаза. В том, что она станет лгать, он не сомневался. Но что тут можно сказать? Как оправдаться?

– О! – Элис в растерянности села на маленький диван, покрытый клетчатым пледом.

– Почему же ты скрыла от меня, что тебе не хватает денег и обратилась за помощью к постороннему человеку?

– Видишь ли, папа, я ничего не сказала, потому что ты всегда не одобрял такие вещи. Хотя знаешь, в этом ведь нет ничего особенного… Все люди иногда берут в долг или занимают деньги. Только ты один считаешь это чем-то предосудительным. Вот странно! – она попыталась перейти в наступление. Голос ее зазвучал тверже и убедительнее. – Ну скажи, пожалуйста, зачем ты драматизируешь? Для чего ты пошел в лавку? Я бы отдала долг в понедельник, как и обещала. Если хочешь знать, так многие делают. И миссис Фарнсворт, и миссис Бизли, и мисс Пейс. Только ты один видишь в этом трагедию!

– Хорошо, допустим. Оставим это пока. – голос старика дрожал от злости, руки беспокойно шарили по коленям. – Но, скажи на милость, почему это случилось?

– Почему?

– Вот именно. Почему тебе пришлось одалживаться?

Напускная уверенность разом слетела с Элис

– Я… я издержала в этом месяце немного больше денег, чем обычно…

– Куда же ты потратила их?

– Папа! – Элис вскочила с дивана с наигранным возмущением. – Ну что за вопросы? Потратила и все. Я уже не помню куда! И пожалуйста, перестань меня допрашивать! Мне двадцать три года, неужели у меня не может быть собственных потребностей? Вот не думала, что должна отчитываться за каждый фунт!

– Ты не отчитывалась, потому что я доверял тебе. Но теперь… – он решительно поднялся с кресла. Элис смотрела на него с испугом. Что он еще выдумает? В позе старика было что-то величественное. Он посмотрел на дочь с презрением и сказал:

– Я говорил тебе, что ты уже взрослая женщина и вольна жить так как тебе хочется. С этим я готов смириться. Но я также просил тебя, что бы этот человек не вторгался в мою жизнь. Теперь, благодаря тебе, я содержу его на свой счет. Этого не будет. Я не стану больше оставлять тебе деньги. Я сам буду заниматься нашим домом. Тем более, что от тебя все равно мало толку, ты ведь теперь почти не живешь здесь.

– Папа! – ей хотелось удержать его. Ну почему он такой упрямый и гордый? Если бы он сделал над собой усилие и попытался понять ее!

Услышав ее окрик, он немедленно обернулся, и лицо его смягчилось. И когда он заговорил, голос его звучал тепло и ласково.

– Дочка! Говорю тебе в последний раз, оставь это. Брось этого… человека. – он хотел сказать «негодяя», но сдержался. – Давай будем жить как прежде, доверяя друг другу. Если ты вернешься домой, обещаю, что ни разу не попрекну тебя. Я буду более внимательным к тебе, буду давать больше денег. Хочешь съездить куда-нибудь? Ради бога. Я, конечно, держал тебя в ежовых рукавицах и был с тобой не слишком ласков. Но я исправлюсь, обещаю. Только брось его. Он погубит тебя, неужели ты не понимаешь?

Он помолчал, надеясь, что его слова передадут его страх и беспокойство. Он никогда с ней так не говорил. Элис ужасно хотелось ответить ему согласием, но не потому, что она готова была согласиться, а из благодарности за его слова и обещания. Но согласиться – значило лгать ему в последствии, потому что она не могла выполнить его просьбу. Вся ее жизнь была сосредоточена теперь там, где был Грем. Разве она могла объяснить ему, что когда Грем прижимает ее к себе, ее обдает жаркой волной и на нее накатывает сладкая истома? Разве он мог понять, что лицо этого человека, его запах кажется ей таким родным, словно она знала его всю жизнь, и при мысли о том, что он может уехать, ее охватывает паника и черная тоска наполняет душу. Попросить ее перестать встречаться с Гремом, это все равно, что попросить ее перестать дышать. Элис любила отца, но отказаться для него от счастья, радости молодой жизни – слишком большая жертва.

Она отрицательно покачала головой и опустила голову.

– Ну что ж, – старик пожал плечами. Теперь он выглядел усталым, и на лице была печать безнадежности. – В таком случае, считай, что отныне мы – чужие люди. Ты можешь жить в этом доме, поскольку это и твой дом тоже. Но с этого дня мы будем каждый сам по себе. Если ты намерена оплачивать прихоти этого ничтожества – дело твое. Но я – нет.

И он гордо удалился.

Элис осталась стоять в его комнате, не зная что предпринять. Догнать его и помириться? Это было бесполезно. Как бесполезным оказалось их кратковременное перемирие. Ее жизнь изменилась, а он не хотел с этим смириться. Пойти ему на уступки – означало для нее жить по-старому, а с этим не могла смириться она. Но без помощи отца ей будет совсем тяжко. В госпитале платили ничтожно мало, а Грем не умел себя сдерживать и тратил деньги очень неосмотрительно. Им по-прежнему не на что устроить свадьбу и обвенчаться, негде да и не на что жить…

Что же теперь делать?

Все это Элис сказала Грему. Разговор с отцом она передала в самых общих чертах, боясь обидеть его. Она сидела на краешке постели и с волнением следила, как Грем расхаживает по комнате, запустив руки в карманы и изредка бросая на нее хмурые взгляды.

Отец не хочет, чтобы она выходила замуж. И он не только не поможет им, но и перестанет давать ей деньги на домашнее хозяйство.

Лицо Грема становилось мрачнее с каждой минутой. Когда Элис замолчала, он высокомерно усмехнулся и сказал с досадой:

– Ну до чего несносный старик! – и тут же бросил на нее быстрый взгляд, не оскорбилась ли она? Элис промолчала. – Есть же такие люди, которые так и норовят помешать чужому счастью! Как кому-то хорошо – так им прямо неймется! Ну признавайся, Элис. – он подошел к ней вплотную и посмотрел на нее с сверху вниз, презрительно улыбаясь. – Небось, папаша крыл меня на все лады?

– Ну что ты! – Элис посмотрела на него с укором.

– Ладно, ладно! Могу себе представить… – он задумчиво потер подбородок. – Впрочем, мне плевать! Пусть думает, что хочет. Мне, знаешь ли, тоже сейчас неудобно жениться. Если бы я не встретил тебя, то давно бы уехал в Сасекс. Собственно, ты знаешь, я так и думал поступить. Я списался с одним приятелем, весьма предприимчивым молодым человеком. Так вот, он бы помог мне устроиться там. Но теперь, когда мы вместе… Даже не знаю… Так что пусть твой папаша не считает, что я ищу выгоды. Я, знаешь ли, во всем привык полагаться только на себя.

Когда он говорил о своих планах, Элис, на деньги которой он жил в последнее время, испытывала острое чувство вины и считала себя чуть ли не обузой. Ей было неловко, что ее отец отказался им помочь, и что ее работа приносит мало денег. А когда Грем неразумно их тратил, она чувствовала себя слишком рассудительной, слишком практичной. Из-за того, что она никак не могла заговорить с отцом о деньгах, Грем стал разговаривать с ней иногда немного враждебно. Это было всего несколько раз, и он не говорил ей грубостей, но в эти минуты, она понимала, что в его отношении к ней уже нет прежнего восторга и преклонения, которыми он был полон еще несколько недель назад. Это ее немного беспокоило, но не слишком. Все когда-нибудь проходит, и эти романтические отношения тоже. Зато теперь они стали ближе друг другу и лучше друг друга узнают. Элис теперь видела, что у Грема тоже есть недостатки, что он бывает раздражителен, вспыльчив. Но это не делало его хуже в глазах Элис, а лишь усиливало ее любовь. Вот и сейчас, когда он говорил так раздраженно, она не сердилась на него. Он был зол и оскорблен, главным образом потому, что его подозревали в корысти. Как ни была она деликатна, Грем понял, что мистер Барнхем считает его пронырой. Старика здесь не было, поэтому он нападал на Элис.

– Я не собираюсь жить на его деньги. Можешь так и передать ему, если хочешь. Мне чужого не надо. Я сам о себе позабочусь, так и знай!

Он еще долго расхаживал по комнате, заложив руки за спину и гневно распиная отца своей невесты. А Элис искала слова утешения и виновато улыбалась.

Все так запуталось, что она плохо спала и стала немного замкнутой и мрачной. Это заметили, все, кто ее знал, и даже лейтенант Кросли, который пошел на поправку и теперь часто беседовал с ней, если им доводилось побыть наедине. Лейтенант выглядел почти здоровым и ждал, когда его отправят домой. За последние дни – это была единственная приятная новость в жизни Элис. Лейтенант сразу заметил, что ее что-то угнетает и спросил ее как-то:

– Почему вы такая грустная, Элис? Чем вы так озабочены? – в его голосе было столько тепла и тревоги, что она поняла: он задает эти вопросы не из праздного любопытства.

– Так… – Элис пожала плечами. Она, конечно, не собиралась с ним откровенничать, но его забота тронула ее. – Всякие неприятности…

– Могу я помочь вам? – Элис посмотрела на него испуганно и покачала головой. Она подумала, что таким образом он пытается сблизиться с ней, но посмотрев в его чистые, ясные глаза, поняла, что в его предложении нет ничего предосудительного, что он заботится о ней скорее как друг. Она не посвятила его в свои проблемы, но не могла не оценить его доброты.

Элис рассказала Грему о своем любимом пациенте. Грем выслушал ее внимательно и сочувственно покачал головой.

– Бедный парень! Сколько же ему лет?

– Около тридцати

– Жаль беднягу. Ему трудно будет найти работу.

– Ну в этом смысле, жизнь оказалась к нему более благосклонна. Он сын состоятельного человека. Его семья проживает в Портсмуте, на Риджентс-роуд.

– Вот оно что! Когда-то я жил в этом городе. Это улица для богатеньких!

– Не думаю, что его отец уж очень богатый человек. – немного подумав сказала Элис. – Но состоятельный – это точно. Но все равно мне ужасно жалко Джона. Он такой добрый! И настоящий герой.

– Вот как? – Грег вдруг стал говорить о лейтенанте враждебно. – Чего ради ты так сочувствуешь ему, скажи пожалуйста? Что с того, что он остался без ноги, ведь ему не нужно искать работу. Какая разница как бездельничать, с одной ногой или с двумя?

– Какую ерунду ты говоришь! – возмутилась Элис. – По-твоему, я должна проявлять сочувствие только к бедным людям?

– Ты должна думать о таких как мы, а не о тех, кому и так неплохо живется! Я-то думал, это несчастный горемыка, рядовой или сержант какой-нибудь. Остался калекой и будет жить на жалкую пенсию. А ты говоришь о сыночке богатого папаши. Лежи себе дома и в ус не дуй!

– Как тебе не стыдно, Грем? Какая разница сколько у него денег, если он теперь инвалид? Не думала, что ты можешь говорить такие ужасные вещи. И потом, он герой войны и заслуживает сочувствия хотя бы поэтому. – Элис разгорячилась и стала одеваться. Грем увидел это и догнал ее у самой двери.

– Вот значит как! Готова поссориться со мной из-за этого маменькиного сынка? Ну что ж, понятно! – голос у него был ужасно злой. – Видно ты поумней меня оказалась. А может быть он уже вовсю ухлестывает за тобой? – Чтобы она дослушала до конца, Грем крепко держал ее за руку, которую она вырвала как только смогла.

– Оставь меня в покое!

– Я тебя не держу, милая. Вижу, тебе со мной уже не очень интересно.

Элис сверкнула на него глазами и громко хлопнула дверью.

Они помирились в тот же вечер.

Элис побродила немного по городу, а потом вернулась в комнату Грема. Он тоже не находил себе места и ждал ее на лестнице. Вид у него был ужасно несчастный. Они обнялись и стали просить друг у друга прощения. Грем сказал, что вел себя как идиот. Чего ради он напал на этого беднягу? Он просто стал нервным из-за этой чертовой работы.

А Элис сказала, нежно целуя его в губы, что глупо ссориться со своим женихом из-за постороннего мужчины. Это кого угодно выведет из себя!

– Давай больше никогда не будем о нем говорить. – предложила она.

– Ну уж нет! – Грем был сама любезность. – Теперь я нарочно буду каждый день справляться о его здоровье.

Элис сидела у него на коленях и думала: «До чего же хорошо, когда ты влюблена! Даже ссоры с любимым приятны! Можно потом просить прощения друг и друга. И Грем выглядит таким раскаявшимся, таким милым.»

Ее обрадовало, что он по-настоящему испугался, что может потерять ее. Какой же он глупый, не смотря на свои сорок лет! Разве она могла бы бросить его из-за такой ерунды?

Чтобы показать, что он исправился, Грем, хотя и не каждый день, но все-таки спрашивал о лейтенанте Кросли. И хотя в его вопросах частенько звучала ирония: «Ну, как дела у нашего подопечного? Все еще кормишь его кашками?», Элис понимала, что так он скрывает свое смущение. Она отвечала, что лейтенант Кросли медленно, но верно идет на поправку и скоро отправится домой.

Элис не сказала Грему, что теперь в присутствии лейтенанта чувствовала себя немного неловко. Она видела, что Кросли безумно влюблен в нее, и что прежние дружеские отношения больше невозможны. Его по-прежнему никто не навещал и не писал ему писем. Она застала его однажды в тот момент, когда он сам писал письмо, и спросила деликатно:

– Простите, Джон, но почему вы никогда не отправляете этих писем?

– Вы заметили? – он засмеялся. У него был такой хороший, мальчишеский смех. Гладко выбритый, в чистом белье, он казался почти здоровым молодым человеком, если бы не пустота под простыней, там где должна быть правая нога.

– Все думают, что я только и делаю, что строчу письма родственникам. А вы заметили, что я не отправил ни одного. Вы такая внимательная.

– А почему же вы не отсылаете их? – Элис сидела на краешке его кровати. Она уже отработала свою смену и собиралась уходить, но решила проведать лейтенанта.

Кросли вздохнул.

– Никак не могу найти подходящих слов для матери. Все хочу написать так, чтобы не слишком расстраивать ее. Но, как не пытаюсь, новости получаются для нее слишком ужасные. Я, видите ли, единственный сын у моих родителей. То, что со мной произошло, будет для них тяжелым ударом. Отец – человек сдержанный, он примет все как мужчина, а мама… – у него чуть дрогнул голос. Видно было, что он очень трепетно относится к матери.

– Что же, они не знают, что вы здесь?

– Нет. Они ничего не знают. Может быть даже думают, что меня нет в живых.

– Какие вы мужчины бываете бессердечные! – воскликнула Элис.

Она была взволнована. Ей стало безумно жаль эту милую, наверняка уже немолодую женщину, которая жила в неведении и, наверное, каждый день молила бога послать ей весточку о единственном сыне.

– Вы просто бесчувственный эгоист! Самая радостная новость для матери – новость, что ее сын жив!

– Знаю, знаю! – он снова вздохнул. – Просто не могу найти подходящих слов.

– Вы могли бы сперва написать свой девушке или невесте, она бы нашла нужные слова и сообщила все вашим родным.

Джон снова рассмеялся.

– У меня нет девушки и нет невесты. Я был самовлюбленным болваном. Я думал, что приду с фронта героем в орденах, закаленным в боях мужчиной. Все девушки будут моими. Я немного присмотрюсь, а потом выберу самую красивую. Вот как я думал. И, конечно, все получилось совсем не так. Впрочем, – он вдруг стал серьезным. – я ни о чем не жалею. Если бы я не попал сюда, я бы не встретил вас…

И он посмотрел на Элис таким глубоким, исполненным обожания взглядом, что она поспешила встать и, сославшись на усталость, удалиться.

Элис много раз слышала признания и объяснения в любви и относилась к ним с улыбкой. Видя красивую девушку, мужчины теряют голову и болтают разные глупости. Они и сами понимали, что это только флирт и не больше. Но лейтенант был не таким. Элис видела, что он всерьез влюбился. Впрочем, он почти никогда не давал ей понять, что влюблен. Только сегодня, когда сказал, что ни о чем не жалеет и еще один раз, когда попросил у нее фотографическую карточку на память.

– Хоть самую маленькую, мисс Барнхем! Я бы сохранил ее на всю жизнь. Я… буду смотреть на нее, когда мне будет особенно тяжело.

– Не знаю, – с сомнением ответила Элис. – У меня есть один снимок. Я сделала его года два назад. Я там совсем еще девчонка. Если вас устроит… Я принесу ее завтра, если хотите.

Он был очень деликатный, никогда не переходил границ, но его взгляды, его смущение, его трепет смущали ее. Она решила, что сделает для него последнее доброе дело и станет избегать его.

Элис написала письмо его матери. Узнала по документам адрес его родителей и написала письмо, деликатное, но прямое. Через несколько дней пришел ответ. Письмо было написано твердой мужской рукой.

«Дорогая мисс Барнхем! Мы с женой прочитали ваше письмо и долго плакали, так как уже отчаялись увидеть сына живым. Вы вернули нам надежду. Моя жена хотела ответить вам сама, но она так взволнована, что вряд ли сможет это сделать сейчас. Поэтому вам пишу я…»

Это было в высшей степени трогательное письмо! Мистер Кросли писал, что сам в прошлом военный врач и хорошо представляет, что пришлось пережить его сыну из-за этого ранения… Он не понимает, почему его сын не сообщил им о себе. Они могли бы помочь ему и облегчить его страдания.

Через три дня мистер Кросли и его супруга уже были в госпитале. И Элис сразу узнала их. Они никак не могли найти палату своего сына и обращались ко всем, кто проходил мимо. Элис подошла к ним, вежливо поздоровалась и сказала:

– Я Элис Барнхем, сэр. Это я написала вам письмо про вашего сына Джона. Я проведу вас к нему.

Они стали жать ей руки и благодарить ее. Но у дверей в палату, нервы миссис Кросли сдали, и она принялась плакать.

– Успокойся, Эмма, – сказал мистер Кросли. – Возьми себя в руки. Ты ведь не станешь мучить его слезами. Ему и так тяжело.

– Хорошо, Чарльз, – ответила его супруга, вытирая глаза белым кружевным платочком. – Ты, конечно, прав, как всегда. Я ни слезинки не пророню, вот увидишь.

Элис проводила их в палату где лежало еще человек двадцать раненых. Кровать лейтенанта стояла последней у самой стены. Миссис Кросли вошла бодро улыбаясь, нетерпеливо обвела глазами помещение, но увидев сына, не совладала с собой и покачнулась. Муж поддержал ее за локоть и сказал ей что-то резкое. Она улыбнулась и направилась к кровати сына.

– Джон! Милый! Как я рада тебя видеть!…

Сидя в полутемной комнате и держа Грема за руку, Элис рассказала, каким трогательным было прощание. Даже доктор Келли вышел на воздух, чтобы проводить лейтенанта Кросли, хотя всегда был ужасно занят. Все пожелали Джону счастья и здоровья и всего наилучшего. Она сочла за благо не рассказывать Грему, что лейтенант, в шинели, на костылях, уже пытаясь передвигаться самостоятельно, выглядел очень грустным и все время искал ее взгляда, а потом достал из нагрудного кармана ее фотографию, нежно поцеловал изображение и бережно положил обратно. Больше он не смотрел на нее и ничего не сказал ей…

– Знаешь, все было так трогательно. Я чуть не расплакалась. Только миссис Кросли все немного испортила. Она вдруг отозвала меня в сторонку и стала совать мне деньги, и кажется искренне огорчилась, когда я отказалась их взять. Я слышала, как ее отчитал мистер Кросли. Он сказал, что у нее ужасная привычка мерить все деньгами или что-то в этом роде. «Я тебе говорил, что она порядочная девушка и денег не возьмет.» А миссис Кросли ответила, что хотела как лучше и видно, что деньги мне не помешают. Они так громко препирались, что мне стало неловко. Как ты думаешь, что она имела в виду, когда говорила, что деньги мне не помешают?

– Погоди, – перебил ее Грем, слушавший ее в пол-уха, до того момента, пока речь не зашла о деньгах. – Ты отказалась принять вознаграждение?

– Ну конечно, милый, я…

– Подожди, – снова перебил он. – Я, наверное, плохо тебя понимаю. Тебе предложили деньги, а ты отказалась?

– Ну да, – испуганно подтвердила Элис, вдруг почувствовав, что сейчас разыграется одна из тех неприятных сцен, которые так часто происходили между ними в последнее время. Грем стал очень нервным. «Если бы не твой упрямый папаша – мы бы уже были женаты. Что тебе стоило чуточку поднажать на него? Деньги-то – твои!». Своих денег у него не было, и они расходовали все, что зарабатывала Элис. Оплачивали комнату и стол. Чтобы найти приличную работу надо было хорошо одеться и, они с Гремом кое-что купили для его гардероба. Ничего особенного, но почти двенадцать фунтов улетели в одно мгновение. Грем попытался устроиться в редакцию местной газеты на должность курьера. Конкуренцию ему составил мужчина примерно тех же лет, так же безуспешно искавший работу. Обоим отказали, объяснив, что для курьера нужен кто-нибудь помоложе и порасторопнее. Оба расстроились, и познакомившись покороче, отправились в бар, чтобы отметить свою неудачу. Пришлось потратить остатки накоплений. Грему было неловко перед Элис, и он предпочел не говорить об этом. А когда она сказал с укоризной:

– О! Грем! – вдруг взорвался и стал кричать, что он не мальчишка, чтобы его отчитывали за каждый шилинг. Конечно, он потом извинился, как делал всегда, но поводов для извинений становилось так много, что она уже не слушала их. В целом, это был ее прежним Грем. Просто он переживал нелегкие времена, и она старалась относиться к нему с пониманием. Он переживает не из-за работы или не из-за денег. Ему хочется поскорее пожениться, вот и все. Но оправдывая его в душе, Элис стала побаиваться разговаривать с ним на разные темы, потому что многие из них были для него болезнены или сердили его. Вот и теперь, услышав, что Элис отказалась от денег, он вскочил со стула и в гневе уставился на нее:

– Господи, какая же ты дура, Элис! Даже не представляю, что ты скажешь в свое оправдание.

– С какой стати я должна оправдываться? – возмутилась Элис.

– Как ты могла так поступить? Ты же знаешь, какое тяжелое у нас положение! Чем тебе помешали эти деньги, скажи пожалуйста? Разве ты не ухаживала за этим лейтенантом, разве не тратила на него время? Что плохого в том, чтобы взять их? Теперь я вижу, что помощи от тебя ни на грош. Даже не знаю, смогу ли я рассчитывать на тебя в будущем. В то время, как я целыми днями рыскаю в поисках работы, ты отказываешься от денег, которые сами в руки плывут. Наверное, ты совсем не думала обо мне, а только думала, как бы произвести впечатление на лейтенанта и его мамашу. Что ж, поздравляю, они наверняка в восторге от тебя. Только я, я – не в восторге.