Электронная библиотека » Лариса Кондрашова » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 13 марта 2014, 05:36


Автор книги: Лариса Кондрашова


Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Лариса Кондрашова
Обратная сторона личной свободы

 
– Смотри, осторожней! Не лазай на крышу!
Зачем тебе небо? Зачем тебе выше?
 
 
Она не прочна и не выдержит веса.
Вон стадо овечек – пасутся у леса.
 
 
Вон домики строят, столы с куличами…
Зачем тебе крылья нужны за плечами? —
 
 
Я в крайность впадаю, я в детство впадаю,
А падаю вниз – и от боли рыдаю.
 
Ольга Альтовская

Глава первая

Она стояла перед бабкой и кричала. Вопила как резаная. И самым приличным словом в ее крике было… как говорила сама бабка: порождение ненормативной лексики, означавшее название собаки-самки.

Бабка же грамотная. Как-никак бывшая учительница младших классов.

Она даже во время этой, надо сказать, безобразной сцены стояла и смотрела на расходившуюся внучку сурово и с брезгливостью – как на шелудивого котенка, наделавшего лужу на ее любимом ковре, – отчего та злилась еще больше.

Потом Людмила выдохлась и села в коридоре прямо на пол, уставясь перед собой остановившимся взглядом.

Теперь она невольно видела бабкины ноги в дорогих домашних тапочках с львиными головами, застывшие чуть поодаль. Львы будто охраняли своего хозяина – Аллу Леонидовну Дьяченко, взиравшую с высоты своего роста на нечто непотребное.

Ее внучка, выросшая в интеллигентной семье, просто не могла знать таких слов. Таких мерзких слов, которые не могут вылетать из нежного девичьего рта. Такие слова могла бы произносить дочь сапожника или мусорщика, но инженера?

Бабка Алла Леонидовна все еще высилась посреди коридора крепко сбитой глыбой, проявляя скупые эмоции на красивом моложавом лице, но Людмиле, сидящей на полу, она казалась увеличенным болванчиком, похожим на того, который стоял в гостиной на пианино. На неподвижном, расширявшемся книзу силуэте, если толкнуть его пальцем, раскачивалась такая же, как у бабки, голова, с гладко прилизанными волосами, затянутыми на затылке в пучок а-ля училка.

На самом деле бабка могла выглядеть совсем по-другому. Особенно когда распускала свои длинные русые волосы с умело закрашенной сединой. Молодилась. Если раньше Людмила посмеивалась над этой ее слабостью: несмотря ни на что, выглядеть моложе своих лет, то теперь ненавидела. И за это тоже.

За полчаса до сцены с матом в адрес бабки Людмила почти так же кричала в лицо Николаю:

– Убирайся вон, ты, дрянь!

И рассыпала, хохоча, целую дробь неприличных выражений. Тра-та-та-та-та-та!

И видела перед собой его испуганные глаза. Он до этого и не представлял, что его Люсенька, его Былинка, его Тихий Ручеек может в один момент превратиться в разнузданную фурию. В монстра. В панельную девку, потому что девушки из порядочных семейств таких слов не употребляют.

Получается тавтология: он не знал, что она знала такие слова. А что он вообще знал? Думал, возьмет в жены робкую девчоночку из хорошей семьи, которая по окончании Николаем военного училища безропотно поедет с ним на край света. В гарнизон! Она не выкрикнула, а прокаркала это слово: гарнизон! И показала фигу: вот тебе, гарнизон!

А он все стоял и пялился в недоумении, куда подевалась его Люсенька – юная, хорошенькая, с ясными голубыми глазами, которая – надо же, как удобно! – в один год с ним должна была окончить свое медицинское училище. Медсестры нужны везде и всегда. Так что проблем с работой для нее не предвиделось.

Николай присматривался к Людмиле давно. Но тогда, приехавшая в дом по соседству, она была еще маленькая, всего четырнадцати лет. Малек, со временем обещавший вырасти в красивую рыбку, которая плавала бы на зависть другим в его семейном аквариуме.

Прежде он встречался с уже взрослыми, совершеннолетними девушками, своими ровесницами. Зачем было рисковать, заводить роман с соплячкой? Совсем иное дело теперь, когда ей скоро исполнится восемнадцать лет. Как раз подойдет срок подачи в загс заявления о регистрации брака. А пока можно немного погулять, поцеловаться, потрогать, не нарушая его целостности, запретный плод… Как говорится, продлить желание. В крайнем случае у него имелись знакомые девушки, которые могли снять напряжение. Это даже его заводило: такая вот раздвоенность. Там он крутой, страстный мачо, здесь – робкий, тихий влюбленный.

С самого начала она потребовала у жениха, чтобы тот называл ее Люсьеной. Вычитала в словаре, что это имя французское и означает – сила в битве. По крайней мере не Людмила – милая людям! Это его умилило: она показалась ему такой маленькой, наивной. Воительницей себя представляет.

Она говорила, что в восемнадцать лет поменяет имя Людмила на это – Люсьена. Но он и так звал ее Люсенька-бусинка. Или просто Лю-лю. Вначале звучало это как-то… по-блатному, что ли. Но потом она привыкла. Даже вроде нравилось. И вдруг сегодня такой облом! При том, что Николай уже сказал о своей невесте родителям и друзьям. Показывал им фотографию, на которой Людмила получилась прямо-таки киношной красавицей. Друзья ему завидовали. Некоторые даже ехидничали. Мол, такая красотка лейтенанту не по звездам. Первый же подполковник уведет…

Людмила смотрела вслед жениху, теперь уже бывшему, почти без сожаления. Чего она вообще напридумывала себе, будто он тот, о ком она всегда мечтала. Если быть честной, то он выглядел именно так, как ей никогда не нравилось. Ни внешне, ни в поступках. Губошлеп! Нерешительный. Зацикленный на авторитетах. Святоша. Да еще и хитрож… Раз дав себе волю, она уже в выражениях не стеснялась.

Ничего, сегодня у нее день такой: рубить концы. И с Колей. И с бабкой. И вообще со всей родней.

Интересно, чего бабка вдруг решила слить ее в канализацию? Вроде до этого все было нормально. Точнее, между ними установилось относительное равновесие. Никто из женщин – ни юная, ни старая – не лез в дела друг друга. Как-то негласно обозначили статус-кво, которое не нарушали. Может, бабке не понравилось, что Люда решила выйти замуж?

Она помнила, как четыре года назад, в четырнадцать лет, родители отправили ее с Севера на «материк», под опеку бабушки-педагога. Думали, что передают в надежные руки. Им и в страшном сне не могло присниться, что девочка окажется предоставлена самой себе. Отпущенной на волю вольную. Домашняя, всегда находившаяся под присмотром взрослых.

– В полдесятого чтоб была дома! – приказывал отец, и она подчинялась. Со всех школьных мероприятий, товарищеских встреч мчалась домой, с опаской поглядывая на часы – не опаздывает ли?

А чтобы произнести матерное слово… Да у нее губы не осмелились бы для таких слов сложиться!

Мама Вероника, отправляя дочь в родной город – тот, в котором родилась и провела несколько лет после учебы в Питере, уже специалистом с дипломом, – думала, что ей там будет лучше. Не к чужой тете едет, к родной бабушке. Именно под ее твердой рукой Вероника стала тем, кем стала, – достойным членом общества. Потому что ее воспитывали в строгости и смирении.

Маму, но не Люду. Вот в этом Вероника Тимошина ошиблась. Не учла, что у них с дочерью характеры слишком разные. Для Людмилы слово «смирение» вообще не подходило. А если бы она еще знала, что ее папа вовсе не папа, а отчим, вряд ли слушалась бы его столь беспрекословно.

Вероника Дьяченко была человеком мягким, не тяготилась ролью вначале послушной дочери, потом послушной жены и чувствовала себя вполне счастливой под опекой мужа, принявшего эстафету от тещи и продолжавшего ту же линию строгости и непререкаемости.

Почему вдруг ей пришла мысль услать от себя дочь? В какой-то момент ей показалось, что муж Виктор – отчим Людмилы – уделяет слишком много внимания подрастающей девочке. А тут еще накануне она прочитала книгу о том, как отчим соблазнил падчерицу, – не «Лолиту», нет, гораздо более откровенную, вот и напридумывала себе, будто дочь нужно отправить к бабке. Так ей будет спокойнее.

Девочка не знала, что отец у нее неродной, и, посоветовавшись, супруги Тимошины решили вообще не говорить ей об этом. Зачем? Виктор Люду официально удочерил, в свидетельство о рождении вписали его имя-фамилию. Как и отчество девочки – Викторовна.

Людмила в отличие от матери над собой насилия не терпела и очень скоро поняла, что ее воинственная бабка просто не встречала до сих пор достойного отпора. Тихий ребенок – дочь – на ее глазах постепенно превратился в тихую девушку, которая почти не доставляла ей никаких хлопот.

И словно в насмешку на старости лет она получила под свою опеку внучку – настоящее исчадие ада! Она никак не могла понять, что ребенка, а тем более юную девушку нельзя воспитывать только запретами и суровостями, ей нужно кое-какое подтверждение тому, что воспитатель имеет право учить, потому что сам свои постулаты исповедует. И в них верит. Человеку двуличному верить трудно. Особенно юным максималистам.

Алла Леонидовна, в прошлом учительница младших классов, по ее мнению, только из-за козней коллег не получившая звание «Заслуженный учитель», на самом деле вовсе не обладала чертами, присущими прирожденному воспитателю детей.

Но вот судьба бросила ее вначале в педучилище, а потом и в сельскую школу, и она этому не противилась. Плыла по течению не задумываясь: а может, стоит сменить профессию?

По истечении десятка лет сельская школа, в которой она учительствовала, превратилась в городскую – большая станица получила статус города. И в этой школе Алла Леонидовна Дьяченко проработала всю свою жизнь до выхода на пенсию, ездила на занятия на маршрутке из краевого центра в этот город-спутник. Что поделаешь, не всем везет и не все получившие диплом учителя становятся педагогами по сути.

То, чего ожидала от матери дочь – быть одновременно и бабушкой, и педагогом, – не произошло. Вместо роли педагога Алла Леонидовна, по сути, исполняла роль надзирателя женской тюрьмы. А Люда при ней была единственным заключенным, который постоянно устраивал бунты или просто бузил, причем надзирательница не могла с достоверностью сказать, когда очередное восстание начнется.

Не раз у нее возникало желание отправить внучку обратно к матери, но… Сколько было этих «но», сразу и не сочтешь.

Во-первых, дочь Аллы Леонидовны присылала деньги на внучку. Причем такие приличные, что отказываться от них уже не хотелось. Дочка с зятем работали на севере Тюмени и получали немало, столько здесь, на юге, большинству людей и не снилось.

Алла Леонидовна постепенно привыкла иметь в кошельке вовсе не пенсионные деньги – интересно, смог бы кто-нибудь из служб соцобеспечения жить на три тысячи рублей в месяц? И покупать себе что-нибудь еще, кроме хлеба и молока, о чем так беспокоятся политики? Посадить бы их на эти хлеб и молоко! При том, что врачи все время убеждают: пища на две трети должна быть растительной. То есть фруктово-овощной, что и на юге ого-го как кусается!

А с помощью дочери она получила возможность покупать и лучшие колбасы, и деликатесные консервы, да и себе порой могла позволить приобрести ту или иную тряпочку. Ведь, как известно, женщина в возрасте должна хорошо одеваться, чтобы на нее обращали внимание мужчины.

Во-вторых, в сумму ежемесячного содержания внучки вовсе не входила ее одежда – тут родители одевали Людмилу собственноручно и порой присылали ей такие вещи, что юная мерзавка выглядела в них как королева.

В-третьих, как можно отправить куда-то почти совершеннолетнюю девушку без ее желания? Та вовсе не хотела возвращаться в ставшую ей чужой Тюмень.

В-четвертых, прописанную в твоей квартире… с дури, конечно!

Тут Алла Леонидовна лукавила сама с собой. Дело в том, что Людка собралась замуж. За курсанта ракетного училища Колю Переверзева. Парень жил через два дома от Дьяченко. Вернее, жил до поступления в училище. Теперь он уже оканчивал пятый курс, был на государственных харчах, то есть полном государственном содержании, чем весьма гордились его родители.

Алле Леонидовне довелось как-то разговаривать с его матерью. Совершенно случайно. Та разглагольствовала, что они с мужем кладут деньги на книжку, чтобы, когда сыночек получит звание офицера, закатить ему свадьбу. Такую, чтобы перед людьми не было стыдно.

«Прозевала я Людку-то, прозевала», – говорила себе Алла Леонидовна, вспоминая, какой приехала к ней внучка, подросток четырнадцати лет, робкий, тощий цыпленок. То есть по меркам бабки.

А так-то у нее все уже было на месте. И сисенки, и попа. Только талия тонкая, впору переломиться. И глаза огромные, голубые, такие ясные, что хотелось сравнить с каким-нибудь цветком. Казалось, она все еще чему-то удивляется. Может, тому, что мать так рано ее от себя отправила?

Хотя совсем уж никчемной девчонкой Людмила не была, бабушка ею вначале даже гордилась. Самостоятельно поступила в медицинское училище, когда конкурс туда был не меньше, чем в институт. И училась вроде неплохо. По крайней мере на первом курсе ее куратор говорила, что у девочки «светлая голова».

В ту пору Алле Леонидовне пятьдесят четыре года исполнилось – так получалось, что в ее роду женщины рано рожали. Сама она мать Людмилы, Веронику, – в двадцать лет. Вероника Людку – тоже в двадцать лет.

Так вот, Алла Леонидовна привыкла жить одна, в спокойствии и свободе. А свобода ей была нужна для самого обычного дела – тесного общения с одним человеком, с которым Дьяченко время от времени встречалась в своей квартире уже два года и ко времени приезда внучки все еще не собиралась расставаться.

К сожалению, после появления в ее жизни Людмилы связь Аллы Леонидовны с этим человеком долго не продлилась. И все из-за этой неблагодарной девчонки, которая не ценила ни заботу родной бабушки, ни то, сколько она времени на нее потратила. Можно сказать, отказавшись от личного счастья.

Теперь у Аллы Леонидовны другой мужчина и лет ей пятьдесят восемь, но это вовсе не значит, что она и теперь готова принести себя в жертву и нянчиться с внучкой, которая вовсе не заслуживает хорошего к ней отношения. Вероника назвала ее Людмилой. Зачем? Ей больше подошло бы имя Варвара, такая она выросла дикая и невоспитанная.

Люда и сама своего имени не любила. Напрасно мать в свое время уверяла, что как это здорово: Людмила – значит, людям милая.

– Я не хочу быть милой людям, – хмурилась она. – Зачем мне все люди? Пусть я буду милой Максу. – К тому времени у матери родился второй ребенок – сын, и Люда любила его, как прежде не любила никого на свете. – Еще тебе и папе…

В то время Люда не знала, что отец у нее не родной. Тогда не знала и сегодня утром еще не знала. Вот теперь узнала. Совсем недавно…

Глава вторая

Внутри у Людмилы все кипело: предатели, сволочи. Маменька выпихнула ее из дома, чтобы дочь… не соблазнила ее муженька, так, что ли? Отца. Папу?! Неужели она совсем уже сбрендила, если могла подумать такое о дочери?!

По крайней мере так сказала ей об этом бабка. А ей с какой стати врать?

– Побоялась, что Виктор-то к тебе начнет интерес проявлять. Ты ж ему не родная, так что никакого инцеста, а всего лишь интерес мужчины к юной девушке.

От такого «открытия» хотелось рыдать. И противнее всего, что Николай стоял рядом с Людой и это все слышал.

Папа, выходит, отцом не был, а просто им притворялся. Да так искусно, что Людмила ни о чем не догадывалась. Неужели ему было ее совсем не жалко?

И вообще, все эти Тимошины хоть имели представление о том, через что Люде пришлось пройти? В четырнадцать-то лет много разве у человека ума в голове? Ему – то есть ей – все было интересно. Все запретные плоды, которые порядочные девушки… нет, девушки, живущие под надзором матери, не пробуют. У них такой возможности нет.

В медучилище полно было таких подростков, которые по той или иной причине жили вдали от родителей. И воспитатели общежития только делали вид, что держат руку на пульсе. Главное, и студенты этому быстро учились, было не попадаться.

Здесь Люда не только дневала, но и порой ночевала, звоня, конечно, бабке, что будет в общежитии с подругой готовиться к экзамену. И номер комнаты называла. На всякий случай. Уверена была, что Алла Леонидовна ни за что сюда не придет. Она тоже, как и общежитские воспитатели, исполняла свои обязанности чисто формально.

Людмила, между прочим, не только анашу курила. Кокаин нюхала. И однажды даже согласилась, чтобы ей вкололи героин.

Но на иглу, к счастью, не села. Во-первых, к тому времени она уже немало читала на тему наркотиков. Да и вообще, несмотря на юные годы, она все же не была круглой дурой. Масло в голове у нее имелось. Короче, она вполне представляла себе, чем такое увлечение может кончиться, и потому от страха даже перестала встречаться со своими новообретенными друзьями – некоторые из них уже были законченными наркоманами, а другие примеривались, быть или не быть…

Эти друзья попытались ее доставать, грозили пальцем, мол, нехорошо спрыгивать на ходу, но Людмила солгала, что бабка у нее работает в милиции и пусть только попробуют к ней сунуться, мало не покажется.

Она представила себе, как у любимой мамочки, узнай она все дочкины похождения, отразился бы ужас на лице, и злорадно засмеялась.

За что? За что с ней так подло обошлись? Причем не какие-то там посторонние люди, а те, кого она считала близкими и родными. И среди них – папа. Папа Витя! А она-то думала, что он ее по-настоящему любит, ведь дал же он ей свое отчество и фамилию. Неужели просто так, как дал бы имя какому-нибудь бродячему щенку?

Мать – с ней все понятно. Если бы Люда знала раньше… Она давно бы уехала куда глаза глядят, подальше от них всех.

Все началось с того, что Людмила с бабкой опять поссорилась, и та сказала вот эту самую фразу:

– Ты никому не нужна, даже родной матери! Они спихнули тебя мне на шею – и успокоились. Лучше бы в детский дом отдали.

Какой детский дом? У нее даже в глазах потемнело. Если Алла Леонидовна думает, что Люда не нужна родной матери, то неужели и отцу тоже…

– Папе, я папе нужна! – закричала ей Людмила.

Но бабка злорадно расхохоталась:

– Папа? Какой он тебе папа? У него есть родной сын Максим, а ты ему – никто! Вот в этом ты вся. Даже не поинтересовалась, в каком возрасте твоя мать вышла замуж, и не посчитала, что твой так называемый папа взял ее с ребенком. У них разница в возрасте – восемь лет. Посчитала бы. Не в двенадцать же лет он тебя родил!

– Заткнись, дура, что ты несешь!

То есть Людмила сказала бабке именно это только другими словами. При Кольке. Но ведь и бабка не стала его стесняться. Выставила внучку на позор перед тем, с кем та собиралась идти в загс.

Между прочим, как раз завтра они и должны были нести туда заявление и бабке – зачем? – сказали об этом первой.

Ведь Люда чувствовала, что та ее не любит, зачем поторопилась «обрадовать»? Затем, что до последнего момента была уверена, родная бабушка не может сделать пакость родной внучке. Какие бы ни были между ними разборки, но чтобы выносить их на люди… Трясти грязным бельем перед женихом!

У нее опять мелькнула мысль, что бабка нарочно спровоцировала этот скандал, чтобы отвратить от нее Кольку. Не хотела, чтобы внучка вышла за него замуж… Но уж больно неправдоподобным показалось Людмиле такое предположение. Зачем бабке ссорить ее с женихом? И как она могла просчитать, что Людмила из-за такой ерунды с ним именно поссорится?

Она и подумать не могла, что это ее невероятное предположение было вполне реальным. Алле Леонидовне вовсе не хотелось лишаться уже привычного содержания из-за какого-то курсанта. Она так привыкла распоряжаться деньгами внучки, стала уже откладывать на старость, как вдруг…

Эта маленькая дрянь сказала ей, что они с Колей уйдут на квартиру! Пусть бы и шли, если только это. Ей вовсе не улыбалось жить рядом с молодыми и уж тем более нянчить правнуков, как восторженно говорила одна из ее знакомых. Вот это: нянчить правнуков – больше всего выводило ее из себя. В ее возрасте не все даже внуков имеют!

И вообще, почему этот курсант так запал на Людку? Ну что в ней хорошего? Когда Алла Леонидовна разводилась со своим мужем, она думала, что тут же выйдет замуж за своего любовника. Но он как только узнал, что она свободна, тут же дал деру. И так все остальные годы. Почему больше никто не предлагал ей замужество? Что в ней было не так?

Внучка о ее резонах и не подозревала. Со всем нерастраченным пылом юности она кинулась воевать с родной бабушкой, ничуть не думая о последствиях. То есть Люда считала, что жених станет на ее сторону, поддержит, прикажет Алле Леонидовне заткнуться, чтобы она не поганила своим злобным ртом внучкину судьбу.

И что она услышала?

– Людочка, перестань, не надо, ты не права…

Вот таким он был, расчетливым. Нет, точнее, умеющим просчитывать будущее. Думал, что глупо ссориться с человеком, от которого так много зависит. А то, что не пожелал кооперироваться с невестой, тоже шло из того же понимания. Думал: куда она денется, Люська-то? Ей ведь замуж хочется, как и всем остальным девушкам. А тут свежеиспеченный лейтенант, с перспективой. Может, он до генерала дослужится!

В крайнем случае, думал, с Люсенькой ничего не стоит помириться, а попробуй помириться с этой неумной грымзой. Нашла, когда выяснять отношения. Подумаешь, отец неродной. Николаю это было по фигу. Скоро они уедут отсюда: прощай, труба зовет, и поедут по стране, по гарнизонам – какие уж тут родственники. В отпуске бы успеть всех навестить!

Но то, что случилось потом, повергло его в шок. Почему, за что? Он всего лишь отнесся с уважением к ее бабушке. Но какова Людмила! Где она набралась таких словечек? И как до этого удачно притворялась! Вот ему бы сюрприз был после женитьбы-то. Милые бранятся, только тешатся. Как же! На ком же он чуть не женился?

Она и его понесла по кочкам, как свою придурковатую бабку.

Но и Людмила была в шоке. Ни бабка, ни Колечка не думали, что кричит она от растерянности, от бессилия. От вспыхнувшего вдруг понимания: она одна!

Как тот же Переверзев собирался с ней жить? Кто обязывался стать ее защитником, единомышленником? Не права она, видите ли!

Подумаешь, чистоплюй! Если уж на то пошло, Люде надоело притворяться перед Николаем пай-девочкой. Может, он думает, что она вообще девушка? В том смысле, до сих пор не знала мужчины?

Так и сказала:

– У-тю-тю, не права! Может, ты меня и девственницей считаешь?

Она передразнила жениха, теперь уже бывшего, и злорадно отметила, как округлились бабкины глаза. Не ожидала? Значит, для нее это тоже сюрприз? Сама виновата, старая крыса. Не надо было позорить внучку перед женихом накануне свадьбы!

«Радуйся, добилась своего. Жених получил такой пинок, что теперь вряд ли вернется. А вернется, пусть с тобой и целуется».

Люда открыла шкаф, где лежали ее вещи, и начала складывать в дорожную сумку одну за другой свои юбочки и кофточки, футболки – все, что могло понадобиться в ближайшее время. Стояла вовсю распустившаяся южная весна, с ее неустоявшимся теплом, когда днем температура могла подскочить до плюс двадцати пяти градусов, а ночью упасть до заморозков.

Апрель, апрель, на дворе звенит капель. На самом деле уже отзвенела. И южанки выпрыгнули из плащей в сарафанчики, демонстрируя желающим незагорелые ноги и бледное декольте. Но, памятуя о коварстве апреля, все же не доверяли ему, таскали в сумках и пакетиках пусть и тонкие, но с длинным рукавом кофточки.

Солнце заливало окрестности, народ радовался весне, а у Людмилы внутри все заледенело.

Она тащила за собой сумку на колесиках, которую подарил ей… отчим. Какое противное холодное слово, и почему-то она никак к нему не привыкнет?

Куда идти, к кому? Люда не имела понятия. Куда-нибудь. К той же Вальке Быстровой, которая снимает двухкомнатную квартиру вместе с одной такой же девчонкой из обеспеченной семьи, потому что обходится им это по три с половиной тысячи рублей с носа. Девчонки могли бы взять на квартиру еще кого-нибудь, чтобы платить поменьше, но не хотели.

Правда, в том, что на пару дней они Людмилу к себе пустят пожить, та не сомневалась. Жалко только, что денег у нее нет. Бабка давала их ей так скупо, что девушке едва хватало на проезд, чашку кофе и булочку.

– Дома ешь! – ворчала бабка. – Не для того я готовлю, чтобы собакам отдавать…

Она вспомнила, что, перед тем как уйти из дома, присела на свою кровать, на которой спала все эти четыре года, и окинула прощальным взглядом комнату – не забыла ли чего, дорогого сердцу, как сказала бы мама.

Мама… Мать. Нужно говорить о ней именно так. Потому, что мама – это женщина, которая не отпустит от себя дочку, если ей исполнилось всего четырнадцать лет, жить рядом неизвестно с кем… Странно, что тогда Людмила радовалась неожиданной свободе, а сейчас представляла себе все так, что ее из дому как будто выгнали.

Просто теперь, спустя четыре года, Людмила понимала: девочек в таком возрасте нельзя предоставлять самим себе. И возможно, что мать уже не раз об этом пожалела. Или не пожалела. Она ведь не знает, как на самом деле живет ее дочь.

Но что теперь рассуждать, если бы да кабы, все равно уже ничего не исправишь.

А тогда, четыре года назад, Люда была глупая. Тогда радовалась, что уезжает из дома, на юг, совсем недалеко от моря. Полтора-два часа на автобусе или минут пятьдесят на своей машине. Если, конечно, за рулем такой водитель, как Рыжий. У него был старый «москвичонок». Непонятно было, как он и ездил. Вроде какой-то мужик подарил Рыжему ржавевшую в гараже рухлядь, а тот с помощью друзей-товарищей ее подшаманил. По крайней мере до моря со своей компанией доезжали и отдыхали там в палатках, купаясь до посинения…

Рыжий был ее первым мужчиной. Людмиле в то время не исполнилось и пятнадцати. Но воздух свободы ее будоражил тем, что ей все было можно. Все, что она захочет!.. Кто думал о каких-то там последствиях?

Бабка, не сумев справиться, махнула на нее рукой. Своевольная девчонка в руки не давалась, и в какой-то момент Алла Леонидовна себя успокоила тем, что ничего с ней особенного случиться не может, раз до сего времени не случилось.

В конце концов, до этого же родители ее воспитывали. И вряд ли ходили за ней следом. Им, родителям, виднее. Раз они решили, что девочку можно отправить от себя, значит, о ней не слишком волнуются. Не думают же они всерьез, будто бабка станет ходить за взрослой девчонкой хвостом? Достаточно того, что она ее кормит и обстирывает. Кому не нравится, пусть делают это сами.

Людмила поступила, как и хотела, в медучилище и училась, между прочим, с удовольствием. Особенно первый год. Когда она была все еще скромной домашней девочкой и слушалась бабушку, хотя в душе считала ее деспотом.

Правда, скорее, из вежливости. Думала, раз она у бабушки живет, то и должна стараться ее не огорчать. Ну там пререканиями или поздними возвращениями. То есть в воспоминаниях она отмечала, что не сразу обрела свободу, что ей пришлось за нее побороться.

Итак, судя по воспоминаниям, время относительного послушания… укладывалось всего в четыре месяца! Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах…

А потом Людмила вдруг почувствовала, что бабке все равно, как она проводит свободное время и с кем. И больше не стала заморачиваться: понравится что-то Алле Леонидовне или не понравится? То есть она могла бы быть осторожнее из любви к родственнице или чувствуя ее любовь и интерес к себе, а так, ради какого-то там режима или устава, не стоило и напрягаться…

Рыжий учился на последнем курсе медучилища и собирался поступать в медицинский институт, когда Люда только поступила за первый курс. Он был уже опытный фельдшер, а так как помогать в жизни ему было некому, Рыжий подрабатывал где только можно. Он твердо решил, что станет врачом, и на всякий случай для этого даже откладывал деньги. Ну, если ему не удастся поступить на бюджетное отделение.

Вообще же в их среде детдомовцев считалось, что врачом может стать лишь тот, у кого родители с тугим кошельком и могут заплатить кому надо сколько надо. Но Рыжий если что вбивал себе в голову, то шел к цели, цепляясь не только руками, но и зубами.

К счастью, накопления ему не понадобились, потому что сдал он экзамены хорошо, имел не только приличный диплом, но и опыт работы. В копилку «заслуг» легло и его детдомовское прошлое, так что в институт он поступил.

Теперь Рыжий учится на четвертом курсе меда и собирается стать хирургом. Люда уверена, что из него получится блестящий хирург. Именно так, в превосходной степени. Она это чувствовала, хоть и была, по его мнению, соплячкой, у которой и своего мнения-то быть не могло.

Современные врачи, шутила прежде Людмила, такими и должны быть: твердыми и безжалостными.

– Чего это я безжалостный? – нарочито-удивленно вскидывал Рыжий свои черные стрельчатые брови.

– Потому что ты меня не пожалел.

Он фыркал. И не соглашался с ее утверждением.

– Дурочка! Как раз наоборот, я тебя пожалел и помог тебе войти во взрослую жизнь без страха и упрека… Какой-нибудь лох ушастый мог бы навек отвратить тебя от интимной жизни, а я ввел тебя в секс аккуратно и весело…

Еще бы, он заставил ее выкурить сигарету с марихуаной, а потом, когда ей действительно стало весело и безразлично все, что с ней случится, сделал женщиной. Что правда, то правда, никаких неприятных ощущений она почти не помнила. Разве что небольшую боль внизу живота на другое утро…

Он и в другом ее пожалел. За все два года, что Людмила с ним жила, она ни разу не забеременела. Потому на перечисляемые Рыжим случаи, когда он ее «жалел», она отвечала присказкой отца… Отчима!

– Пожалел волк кобылу: оставил хвост и гриву!

Когда Рыжий перешел на второй курс мединститута, их отношения как-то сами собой сошли на нет. Необидно как-то. Прошли, и все. У Рыжего появились девушки из студенческой среды, а Людмила познакомилась с той самой развеселой компанией. По выражению самого Рыжего, пошла вразнос.

Он тогда нашел ее – кто-то ему о ней нашептал, что ли, – и строго сказал:

– Кончай эти игрища!

– Тебе-то какое дело? – схамила Люда.

По правде говоря, она и сама собиралась опасную компанию покинуть, да все как-то духу не хватало. Вроде она предавала тех, с кем до того было весело и интересно.

Если уж на то пошло, он ее всего лишь подтолкнул. Но себе наверняка записал в актив, как он спас бывшую любовницу, поднял ее наверх с самого дна…

А потом она стала встречаться с Колей Переверзевым, с которым до того просто здоровалась. Они были прежде едва знакомы. Встретились случайно в одной компании, где Коля был с какой-то девицей, а она – не помнила с кем. С кем-то из своей кодлы, из которой потом все-таки слиняла.

Правда, когда Переверзев стал встречаться с Людмилой – а было это дело на четвертом курсе, – Коля уже считался как бы «дедом» и мог не страдать особо от училищных режимов и нарядов вне очереди.

Он и перед ней старался выглядеть этаким лихим гусаром, не подозревая, что она, учившаяся на фармацевта уже четвертый год, по сравнению с ним опытная женщина. По крайней мере несмотря на разницу в возрасте: Коле было двадцать один, а ей – семнадцать, Людмила видела его насквозь. И ей ничего не стоило прикидываться девочкой чистой, неискушенной, именно такой, какая должна была ему понравиться. И какой он создал ее в своих мечтах.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации