Текст книги "Чемодан"

В тыл

Вера идёт по вагонам, осматривает раненых. Она медленно продвигается между вплотную лежащих бойцов и останавливается возле совсем юного парнишки. Неожиданно парень подмигивает ей. Вера не реагирует, шатаясь, выходит из вагона в тамбур. Всё! Это последний вагон. Обессиленная, она прислоняется к стене и сползает на корточки. Женщина закрывает глаза и сильно прижимает кулак к груди. Хочется завыть, но вместо этого она тихо запевает:

 
Не для меня придё-о-от весна,
Не для меня Дон разольётся.
Там сердце девичье забьётся
С восторгом чувств – не для меня.
 

Звуки вырываются из самого сердца и усиливаются под стук колёс. И вот она уже совсем не замечает, как поёт слишком громко. Слова песни доносятся до солдат. Чья-то рука приоткрывает дверь в тамбур. Они слушают Веру и чувствуют боль, накопившуюся в душе этой маленькой и бесстрашной женщины. Песня заканчивается, стоит тишина, нет даже стонов, только монотонный стук колес: ту-ду-туду-ту-ду-туду-ту-ду-туду… Поезд несёт красноармейцев в тыл.

Глава II
Военно-санитарный поезд

В дороге

Вера на обходе.

– Да никуда вы не пойдёте. И вовсе не врач вы сейчас, а упрямый пациент, которого постоянно надо усмирять, – ругается Вера на Константина Гавриловича и осторожно удерживает в постели мужчину, который пытается встать.

– Вер, да я не буду ходить. В перевязочной буду осматривать тех, кто сам приходит. Да ты гля-я-нь, там девчушки с бантиками до сих пор. Они только после школы, с двухмесячными курсами, бинтовать даже не умеют, а я тут валяюсь. Вер! Пусти, – требует мужчина, отстраняя Верины руки.

– Хорошо. Завтра посмотрим, – она накрывает одеялом доктора и спешит в следующий вагон. Константин Гаврилович тянет в проход голову и окликает женщину:

– Как там Палыч наш? Кто вместо него поезд ведёт?

Вера возвращается, подходит к доктору и пытается сдержать слёзы – не выходит. Она говорит прерывающимся, надрывающим душу голосом:

– Пло-хо. Мучается. Ожоги слишком об-ширные. Он горел, но… продолжал расцеплять вагоны. Послезавтра прооперирую. Мне понадобится ваша помощь, поэтому вам и надо набраться сил. А машиниста нового нашли – шустрый дедок, – нервы женщины окончательно сдают. Она зубами вонзается в нижнюю губу и торопится к выходу из вагона.

Константин Гаврилович встаёт и медленно направляется в противоположную сторону. Он идёт в перевязочную.

 
* * *
 

Поезд сбавляет скорость, приближается к станции и тормозит. Медицинский персонал выходит из вагонов. Яркое жаркое солнце слепит глаза. Толпы детей бегут по перрону им навстречу. Они облепляют Веру, тянут к ней худые ручонки и просят хлеба. Она смотрит на истощённых детей, видит их глаза, в которых отчаяние сменяется надеждой получить хотя бы хлебные крошки. Навстречу женщине бежит военный комендант станции.

– У нас раненых 136 человек, – говорит мужчина, протягивая руку Вере поверх детских голов.

– Нам грузить их некуда. У нас люди в проходах лежат. В вагоне не продохнуть.

– Я знаю. Мы подготовили несколько порожних платформ с матрасами и сейчас организуем сцепку. Потом начнём погрузку.

– Хорошо! – кричит Вера убегающему начальнику станции.

Вера оборачивается. Через окна на детей смотрят раненые.

– Ребята, дайте пройти! Я сейчас принесу вам еды, – говорит она, но дети не расступаются и гурьбой идут вместе с ней к вагону.

Вера запрыгивает в поезд и бежит к укромному местечку, где прячет чемодан. Скидывает с него тряпки и открывает.

Она в нерешительности подносит руки к чемодану и на несколько секунд застывает.

– Господи! – шепчет женщина. По лицу бегут слёзы. Из чемодана, набитого продуктами, она выбирает печенье, сухари, конфеты, халву и укладывает всё в пакет. Из внутреннего кармашка вываливаются оловянные солдатики. Вера перекладывает их в свой карман, закрывает чемодан и заваливает тряпками.

 
* * *
 

Раненые бойцы передают из рук в руки миску. Они кладут свой паёк в общую тарелку – кто хлеб, кто кусочек сахара, кто картошку варёную. Набрав полную миску еды, солдат просит Акима отнести её детям. Санитар проходит в тамбур и закрывает дверь. Он в спешке выбирает сахар, хлеб и рассовывает по широким карманам. Руди сидит около входа. Он внимательно наблюдает за человеком.

– Опять ты. Пошёл! – отгоняет пса Аким.

Скрипит дверь. Аким вздрагивает и смотрит испуганными глазами на входящую в тамбур Веру. Руди рычит, косо посматривая на санитара.

– Я вот детям еду несу, а твой пёс не пускает, – говорит Аким.

Вера отгоняет собаку с прохода и выходит с санитаром на улицу, где их ждут дети. Среди толпы женщина находит мальчика постарше, отдаёт пакет и строго говорит:

– Это всё вы разделите между собой пополам. Даёшь слово?

Мальчик открытым взглядом смотрит на женщину и отвечает:

– Даю слово.

Аким отдаёт тарелку с едой подростку.

Дети уходят, а Вера бежит на погрузку раненых. Руди сопровождает хозяйку.

 
* * *
 

Восьмой вагон расформирован. Часть раненых из него переводят на открытую платформу. Вновь поступивших, нуждающихся в операции, размещают в восьмом вагоне. Состав к отправке готов. Люди спрыгивают с платформы и собираются в группу. Аким стоит в нескольких шагах от них. Руди стоит напротив него и, оскалив зубы, рычит. Его верхняя губа дёргается, того гляди, бросится. Вера молча наблюдает.

– Успокой свою нервную собаку, – с волнением просит Аким женщину.

– Руди! Нельзя! – командует Вера.

Собака продолжает скалиться.

– Пошёл, я сказал! – замахивается санитар на пса.

Руди начинает лаять, на холке поднимается шерсть. Аким отступает и машет рукой. Пёс бросается на санитара. Вера с криком срывается с места и не успевает схватить собаку. Огромная чёрная пасть впивается в карман брюк санитара. Испуганный Аким, отбиваясь от собаки, спотыкается и падает. Руди мощным рывком раздирает карман. Из него вываливается хлеб, сыплются куски сахара. Вера тянет пса к себе, успокаивает и наклоняется за сахаром.

– Ах ты гнида! У детей украл! – она широко замахивается, чтобы запустить кусок сахара в Акима, но сдерживается, понимая ценность продукта. – Я отказываюсь с тобой работать.

– А это решать не тебе! Здесь начальник поезда не ты! Здесь всё ещё принимает решения Константин Гаврилович! – орёт санитар.

– Так иди и пожалуйся на меня! – с отвращением бросает Вера.

Женщина уходит. Бойцы на платформе, кто ещё может приподняться на локоть, молча смотрят на происходящее. Стоит тишина. Коллеги с презрением смотрят на мужчину, разворачиваются и, не проронив ни слова, уходят за Верой.

Три бойца стоят около вагона. Курят. Солдат с перевязанным плечом глубоко затягивается, гасит сигарету и двумя пальцами откидывает окурок. Аким быстро шагает вдоль поезда. Мужчины преграждают ему дорогу. Их взгляды исподлобья наводят ужас на санитара. Он, как трясущаяся гиена, отступает назад. Солдат замахивается на Акима и со всей силы наносит удар. Мощный кулак бойца приходится в переносицу санитара. Он катится по склону. Солдат сплёвывает в его сторону и поднимается в вагон.

Прорыв

С вокзала бежит немолодой служащий. Он отводит начальника станции в сторону и, запыхавшись, говорит:

– Плохая весть, Леонид Егорыч. На следующей станции немцы, – мужчина пытается отдышаться, держится за сердце. Снимает фуражку и вытирает вспотевшую лысину и конопатое лицо. – Передали только что. Говорят, фрица отбили, но эти, видать, засланные, человек семь—восемь. Знают, что поезд идёт.

Комендант хмурится и становится чернее тучи. Он сообщает Вере и бригаде паровозного состава плохую новость.

– Будем пробиваться, – твёрдо заявляет старый машинист. – Закачайте воду в котёл под завязку, а ты, Гришка, раскочегаришь топку так, чтобы было жарче, чем в аду, чтобы черти вспотели.

– Хорошо, дядь Вась, – живо отвечает мускулистый парень.

 
* * *
 

Поезд трогается, набирает скорость. Вера с Константином Гавриловичем в девятом вагоне готовятся к операции. Красноармейца кладут на операционный стол. Доктора приступают к работе.

Состав несётся по рельсам, обгоняя ветер. Бойцы всё чаще и чаще посматривают в окна. Паренёк лет восемнадцати припал к окну, расплющивая нос о стекло.

– Гриб! Гриб! Во-о-от такой подосиновик проехали, – разведя в сторону руки, показывает парень.

Бойцы смеются.

– Разгляде-е-ел, – протягивает мужчина с ампутированной ногой. – Несёмся так, что сисястую бабу-то не разглядишь.

По вагону разносится смех.

 
* * *
 

В паровозе кочегар Гришка лопатой закидывает уголь в топку. Горячий воздух из печи обжигает тело. Он работает не останавливаясь. Полосатая майка на его теле мокрая, будто её держали в воде. Капли пота брызгами летят в стороны. Со лба стекают солёные струйки и попадают в глаза. Их разъедает, но времени вытереть пот с лица нет. Поезд приближается к станции. На перроне машинист замечает группу гитлеровцев.

– Давай, Гришка! Давай! – орёт он кочегару. – Проскочим! Не на того напали! Вы ещё дядю Васю не знаете! Петька!

Помощник машиниста кидает ведро с углём и бросается к главному.

– Открывай продувочный кран! – со всей силы орёт дядя Вася помощнику.

Навстречу поезду бегут фашисты. Из крана вырывается адская водопаровая смесь и окатывает немецких солдат. Они хватаются за лица и поочерёдно падают. От боли они катаются по земле, сучат ногами и издают дикие вопли.

– Прорвались! Прорвались! – бросает лопату Гришка и кидается обнимать машиниста. Хрупкие кости старика трещат.

– Ну ты, дядя Вась, Горыныч! Фрица спалил паром. Ну ты гений! – не может от радости успокоиться кочегар и продолжает сжимать в объятиях машиниста.

– Да будя тебе! Будя! – успокаивает его дядя Вася.

Поезд мчит дальше, а паренёк со сплющенным о стекло носом смотрит, как падают на землю фашисты. Он глядит и не может понять, почему они падают, ведь стрельбы не было.

С тех пор за дядей Васей так и закрепится прозвище Горыныч, а поезд будут называть – Русский Дракон. После войны жена дяди Васи однажды спросит: «Почему тебя так прозвали?» «Да было дело», – ответит старик.

Смерть

Вера бережно меняет накладку с лекарством на обожжённой спине машиниста.

– Потерпи, родной. Сейчас сделаю укол, тебе полегче станет.

– Вер, присядь, – еле слышно говорит Палыч.

Мужчина лежит на животе. Вера опускается перед ним на корточки, их глаза встречаются.

– Не надо, – шепчет Палыч. – Не трать на меня лекарства. Мне недолго осталось. Ты это, не серчай на меня.

– Да ты что, Палыч, – Вера кладёт ладонь на руку машиниста. Гладит. Невольно глаза становятся влажными. – За что же на тебя сердиться?

– Да, знакомство наше не по-людски получилось. А оно во как вышло, вишь. Ты говорила, собака особена. Расскажи, – просит умирающий.

Вера пытается улыбнуться, но её лицо искажается в гримасе страдания. Она смотрит в измученные глаза Палыча и предаётся воспоминаниям:

– Подо Ржевом это было. В самую мясорубку меня занесло. Лежу в лесу. Пули свистят над головой, сбоку, сзади. Всё, думаю, сейчас шальная дура настигнет меня. Неожиданно всё стихло, но я не поднимаюсь. Проходит время, и вдруг кто-то так часто дышит, прям в ухо. Глянула, собака возле меня стоит, а вокруг всё кровью залито. Трупов на земле больше, чем деревьев. Встаю, иду, собака за мной. Вдруг пёс резко останавливается и возвращается. Я за ним. Приводит он меня к тяжелораненому бойцу. Бросаюсь ему помощь оказать, а он говорит: «Сбереги собаку. Прошу тебя. Этот пёс особенный – пятьсот человек спас. Все собаки раненым бойцам полевую аптечку только доставляют, а этот зимой на санях-волокушах один притаскивал раненых в блиндаж. Белый, со снегом сливается, его и не видно. Пули свистят, а он ползти продолжает. И ничего его не берёт. Руди зовут». Я дала слово, что сберегу собаку, а к вечеру боец умер.

В теле Палыча настолько мало жизни, что Вера не слышит его дыхания, а потому не замечает и пропускает его последний выдох. Измученные глаза Палыча неподвижно смотрят куда-то вдаль. Вера видит застывший взгляд, но продолжает что-то невнятно бормотать, пытаясь понять, в какую секунду её рассказа оборвалась его жизнь. Она касается рукой его лица и закрывает мужчине глаза. Как врач Вера должна констатировать время смерти, но вместо этого она продолжает что-то лепетать и дрожащими пальцами сжимать его худую безжизненную руку.

Вера

Ночь. Вера заходит в свой закуток, огороженный простынёй с разноцветными заплатками. На полу стоят коробки с высушенным мхом сфагнума, который используют в качестве ваты. Лежат сложенные стопкой одеяла, а под узким спальным местом стоит чемодан, заваленный тряпками.

Женщина ложится на бок поверх одеяла, подкладывая вытянутую руку под голову. Она отрешённо смотрит на дыру в коробке, из которой торчит любимая папина клетчатая жёлтая рубашка, и думает о своём далёком прошлом. В руке она теребит маленького оловянного солдатика.

Наши дни

Вера родилась и выросла в Москве. Её родители – Валентина Байкова из подмосковного города Егорьевск и Николай Мартынов из починка Петровский Кировской области.

После окончания школы Вера закончила Московский медицинский институт и работала в хирургии НИИ имени академика Н. Н. Бурденко. К своим пациентам она применяла нестандартный метод лечения, что и послужило причиной её перевода в научно-исследовательскую лабораторию. В скором времени Веру пригласили в секретный проект в Российскую академию космонавтики имени К. Э. Циолковского. Подписав акт о неразглашении государственной тайны, она проводила испытания на животных, которых перемещали во времени. По непонятным причинам при возвращении они погибали. Наконец, учёным удалось разгадать причину смерти подопытных. Последние эксперименты благополучно были завершены.

С детства потрясённая рассказами папы о голоде во время войны, Вера решает отправиться в прошлое. В ходе эксперимента она самовольно перемещается в 1942-й — самый голодный для Кировской области год. Она решает осуществить самую заветную мечту своей жизни — доставить чемодан с продуктами своей бабушке Анне с четырьмя малолетними детьми, среди которых её отец Николай.

Прощание

Ночь. Аким крадучись заходит в тамбур, где привязана собака. Он достаёт кусок мяса и кидает Руди.

– Жри, – с усмешкой говорит санитар. – Приятного аппетита.

Голодная собака с недоверием смотрит на человека. Пёс тянет нос к лакомому кусочку, но не подходит, продолжает сидеть, переминаясь с лапы на лапу. Собака облизывается, выступает слюна, но голод выше неприязни к этому человеку. Руди не выдерживает и с жадностью проглатывает кусок. Довольный санитар возвращается в свой вагон.

Руди не спится. Он встаёт и ходит с места на место. Боль в животе несносная, будто брюхо ножом вспороли. Глаза собаки влажные. Она встаёт и ложится, встаёт и ложится. Скулит. Руди горбится, неестественно изгибается. Он вытягивает передние лапы и грудью облокачивается на пол, задние лапы выпрямлены – так легче. Боль в животе отступает, но только лишь на секунду. Собака подходит к двери и когтями скребёт, скребёт её, раздирая лапы до крови. Скулит. Прислушивается. Человеческих шагов не слышит, доносится только чей-то стон. Пёс отходит от двери. Жжение в брюхе такое, будто кипяток влили. Организм ещё пытается бороться. Он заставляет сокращаться желудок, чтобы вытолкнуть содержимое. Но вместо этого из пасти Руди выливается пена. Задние лапы собаки подкашиваются, и Руди падает.

 
* * *
 

Раннее утро, все ещё спят. В вагоне душно. Воздух смешался с запахами пота, крови, мочи и кала. Вера идёт по вагону. Останавливается и смотрит в окно. Хочется рвануть стекло вниз, высунуть голову навстречу ветру и глотнуть свежего воздуха. За окном мелькают непривычные взгляду выжженные пустыри с чёрными воронками от бомб и снарядов. Женщина долго не задерживается и направляется в операционную. Она заходит в тамбур. Прохладный утренний воздух шибает в нос. Кислород после спёртого духа в вагоне – пьянит. Вера на несколько секунд закрывает глаза. Как рыба она торопливо хватает воздух открытым ртом.

– Руди, ты что меня не встречаешь? – спрашивает Вера, открывая глаза и поворачиваясь к месту, где обычно он спит.

Руди лежит на боку. Пасть приоткрыта. На полу под мордой неподвижное вспененное пятно.

– Эй, друг. Ты что? – почти шёпотом обращается женщина к собаке и дотрагивается до бездыханного тела.

Несколько секунд Вера сидит неподвижно. Она всё ещё не может сообразить, что произошло. Женщина наклоняется к собаке и прижимает ухо к тёплой ещё груди – надеется услышать стук сердца. Не слышит.

– Нет! Нет! Нет! – говорит она торопливо и кладёт руки на грудь своего верного друга – пытается реанимировать. Вера сдавливает грудную клетку животного и, сосчитав до тридцати, через подол рубахи дышит ему в пасть. Чья-то сильная жёсткая рука впивается в плечо Веры. Женщина не обращает внимания. Она продолжает, надавливая на грудь Руди, считать:

– Раз, два, три, четыре, пять…

– Вера, он мёртвый! Всё! Всё! Не надо больше! – громко говорит солдат с перевязанным плечом.

Мужчина оттаскивает женщину от собаки, волочёт её по полу. Дверь вагона приоткрывается, в тамбур заходят раненые и молча обступают Веру, которая валяется на полу лицом вниз и громко рыдает.

Выплакавшись, она достаёт из кармана клочок газеты, крутит козью ножку, забивает табаком, закуривает. Женщина сосредоточенно смотрит в стену напротив. Думает.

– Аким, – уверенно произносит Вера.

Встаёт, дёргает дверь в тамбур и уверенно переходит в другой вагон.

 
* * *
 

Поезд всё дальше уходит от линии фронта, оставляя за спиной ожесточённые бои. Он сбавляет скорость и с лиц людей постепенно уходит напряжение. Страшные звуки войны только эхом доносятся до них.

Вера быстро идёт по вагону. Навстречу ей – медсестра. Помогает раненому солдату дойти до перевязочной. Вера прижимается к окну, пропускает их. Следом за медсестрой идет Аким. Он ведёт мужчину. Одной рукой держит бойца за талию, а второй – за его руку, перекинутую через своё плечо.

Появление Веры пугает санитара. Он резко останавливается. Женщина видит, как в его глазах мелькает страх. Чтобы сдержать эмоции и не вцепиться когтями в его лицо, она впивается пальцами в узкие края подоконника. В этот момент поезд резко тормозит. Вера летит на бойца и вместе с ним и санитаром падает. Чьё-то тело с грохотом накрывает её. Вагон трясётся. С полок валятся люди, вещи, одеяла. Со всех сторон что-то летит через головы и вонзается в стены и в пол.

 
* * *
 

Поезд замер посреди огромного пустыря. В вагоне раздаются стоны. Люди смотрят в окна, не поймут, в чём причина резкой остановки. Солдат открывает окно и высовывает голову. В вагон врывается прохладный, свежий воздух. Ветер обдаёт лицо. Слышится стрекотание кузнечика.

Из открытых дверей поезда выглядывают люди. Они тянут головы в сторону первого вагона. Вера спрыгивает со ступеньки и видит, что дядя Вася с Гришкой стоят на путях перед паровозом. Она срывается с места и бежит к машинисту, за ней несётся молодой солдат с ампутированной рукой. Торопится и Константин Гаврилович, но послеоперационная рана всё ещё болит. Подбежав ближе, Вера видит вывернутые шпалы.

– Ого! Как заметили-то? – с недоумением спрашивает бежавший с Верой красноармеец.

– Да вот, Гришка глазастый такой, чудом разглядел. Если б не он, – дядя Вася машет рукой, – в канаве уж все б валялись вверх тормашками. Хорошо, что тихо совсем шли.

Дядя Вася замолкает, продолжая рассматривать повреждённые пути.

– Придётся своими силами восстанавливать, – рассуждает он. – Только где эту силу взять? Были б люди, управились бы быстро.

– Не переживай, отец! Силу найдём! – кричит солдат и убегает.

Он бежит от вагона к вагону и призывает всех, кто в состоянии хоть как-то двигаться, помочь отремонтировать путь.

Через полчаса на чугунке стоит человек тридцать с забинтованными руками, ногами, головами. Они приступают к ремонту дороги.

Константин Гаврилович даёт распоряжение коллегам осмотреть раненых, которые пострадали от резкого торможения поезда. Он просит Веру собрать все имеющиеся одеяла и отнести бойцам на открытую платформу. Грядут холода. Солдаты отдают свои тёплые вещи Вере.

Женщины на платформе осматривают раненых и укутывают лежащих людей одеялами.

 
* * *
 

Работы по восстановлению пути подходят к концу. Дует северный ветер. Вера в мужской клетчатой рубахе копает яму напротив своего вагона. Торопится. Солдаты, подтянувшись на локтях к окнам, молча смотрят на неё.

Константин Гаврилович направляет к Вере трёх мужчин с лопатами, среди них Аким. Вера выпрямляется и устремляет злобный взгляд на санитара.

– А ну пошёл, сука, отсюда! – замахиваясь лопатой, орёт Вера. – Уйди, гнида, пока я тебя лопатой не перерубила!

Мужчины от неожиданности вздрагивают и переглядываются.

– Иди, я сказала, отсюда, мразь! – кричит Вера.

– Психичка! – бросает лопату санитар и уходит.

В открытых дверях вагона толпятся раненые. Они стоят, поддерживая друг друга. На этих людях больше бинтов, чем одежды. Исподлобья они смотрят на Акима. Санитар бегло бросает на них взгляд и быстро уходит своей дорогой.

 
* * *
 

Мёртвых солдат, закутанных в простыни, выносят из вагонов. Среди умерших в дороге – машинист Ефим Павлович Самсонов, которого все звали по-простому – Палыч.

Их опускают в яму друг на друга и закапывают. Во всех дверях поезда стоят люди. К окнам припали бойцы.

Вера опускает собаку в отдельную яму и лопатой кидает землю в могилу. Помочь подходит Гришка.

– Я сама, – всхлипывая, говорит Вера, вытирая рукавом слёзы. Парень отходит.

Раздаётся прощальный гудок паровоза.

– У-У-У-У-У-У-У-У, – его протяжный бас звучит сейчас по-особенному, будто паровоз прощается со своим хозяином, чьи заботливые руки долгие годы вели его по дорогам, отмеряя бесчисленные километры. Поезд словно отдаёт дань погибшим солдатам, так рано ушедшим в землю, и бесстрашной, преданной людям собаке, верно служившей им в трудный час.

– ТУ-У-У-У-У-У-У-У…