Текст книги "Четверг пока необитаем"

«Смерть, не стой на дороге…»

 
Смерть, не стой на дороге. Ведь ты не прозрачная.
Видишь, жизнь начинается летняя, дачная.
В пять светает, и птицы щебечут с пяти.
Уходи, не маячь и косу прихвати.
«Да не будь меня в мире, – она мне ответила, —
Ты б ни света, ни лета, ни птиц не заметила».
 

«То лёгким бризом навевая грусть…»

 
То лёгким бризом навевая грусть,
То радуя весёлым опереньем,
Май хочет стать таким стихотвореньем,
Которое все знают наизусть,
Которое играючи, шутя,
Без всякого усилья, без напряга
Запоминают – о, какая тяга
К прекрасному – и старец, и дитя.
 

«И цвели небеса мои ясные, детские…»

 
И цвели небеса мои ясные, детские,
И звучали весёлые песни советские,
И с уроков мы шли в раздевалку гуськом,
И подарки волшебные шли косяком:
То вдруг падала льдинка в трубу водосточную,
То вдруг мама работу закончила срочную.
 

«И вроде творит Он спустя рукава…»

 
И вроде творит Он спустя рукава,
Но как у Него зеленеет трава!
И вроде творит Он, что прежде творил,
Но как вешним солнцем Он всё озарил
И как убедил очарованных нас,
Что, мол, осенило Его лишь сейчас!
 

«А глаза на рассвете открыть…»

 
А глаза на рассвете открыть, точно сделать открытие.
Этот час полупризрачный, зыбкий есть время отплытия
По волнам световым, звуковым, и воздушным,
                                                                       и солнечным.
Очень медленно плыть даже лодочкам хочется гоночным.
Плыть и плыть с замиранием сердца.
                                                      А пункт назначения —
Отдалённая точка, откуда исходит свечение.
 

«Что за странный обычай такой…»

 
Что за странный обычай такой —
Уходить, улетать, уплывать
И махать на прощанье рукой
Тем, кого нам нельзя забывать?
Улетать, уплывать – это «у»
На собачий похоже скулёж.
Неужели в итоге в трубу
Вылетаем? Меня позовёшь,
Если вдруг обнаружишь иной
Куда более радостный путь?
Ты ведь любишь дерзать, мой родной.
Так придумай скорей что-нибудь.
 

«Я тебе про безумное время тлетворное…»

 
Я тебе про безумное время тлетворное,
Ну а ты мне вручаешь рецепт на снотворное.
Я тебе про темноты, которых не счесть,
Ну а ты мне советуешь на ночь не есть.
Я кричу тебе: «Жизнь, ты усеяна минами!»,
Ну а ты мне в ответ про белки с витаминами.
 

«Живите, простодушные слова…»

 
Живите, простодушные слова.
Бесхитростные, нежные, живите.
Когда вам плохо, вы меня зовите.
Вы мне нужны, как воздух, как трава.
Вас невзлюбив, усмешливая новь,
На вашу казнь готова дать отмашку.
Но лишь у вас, наивных, нараспашку,
Душа, в которой жалость и любовь.
 

«И куда ни посмотришь – просвет и пролом…»

 
И куда ни посмотришь – просвет и пролом,
И не знает душа ничего про потёмки.
Наступает сезон лепестковой позёмки.
Вешний воздух слегка потревожен крылом.
 
 
А крыло означает сегодня одно:
Прилетели гонцы, окружив нас вестями,
Что мы здесь не являемся больше гостями
И что всё это нам во владенье дано.
 

«Полуподвал с тарелкой чёрной, с керосинкой…»

Куйбышев. Эвакуация. 1942 год

 
Полуподвал с тарелкой чёрной, с керосинкой.
Мне года два. Питаюсь маковой росинкой,
Коль можно так назвать черняшку с крупной солью.
Хозяйский коврик на стене изъеден молью.
Когда укладывают спать, я ковыряю
Плешивый коврик на стене и в сон ныряю.
 

«А книга, страницы которой слегка шелестели…»

 
А книга, страницы которой слегка шелестели,
Сегодня открылась на той, где поют свиристели.
Чтоб без толку я в этой книге толстенной не рылась,
Она вдруг сама на волшебной странице открылась.
И, чувствуя сладкую боль где-то в области сердца,
Читаю про певчего в пёрышках единоверца,
В тревоге ли, в хлопотах он иль заходится в плаче —
Поёт и поёт, потому что не может иначе.
 

«Не надо, как бабочку, счастье ловить…»

 
Не надо, как бабочку, счастье ловить.
Ты этим себе можешь жизнь отравить.
На крыльях у счастья по воле Творца —
Непрочная нежная чудо-пыльца.
И если её ты случайно собьёшь,
То праздник испортишь и счастье убьёшь.
 

«Что можно знать наверняка…»

 
Что можно знать наверняка,
Коль всё, как в небе облака,
Меняет облик ежечасно?
Сказать «я знаю» – так опасно.
Текуче всё – года, века.
Что можно знать наверняка?
 

«О Боже, какая волшебная улица…»

 
О Боже, какая волшебная улица.
Здесь ветреный ветер с сиренью целуется,
Смеётся и шепчется с ней, и ласкается.
Кто мимо прошёл непременно раскается,
Раскается в том, что, страдая от бремени,
Не видел, что с чудом совпал он во времени.
 

«А время-то нынче опять переломное…»

 
А время-то нынче опять переломное.
Вновь что-то нам светит. А что – дело тёмное.
И места себе всё никак не найдём.
Никак не присядем, никак не дойдём.
 
 
А время-то нынче опять переходное,
Походное время, то бишь безысходное.
Хотя всё же нам обеспечен исход
Проверенный – с этого света на тот.
 

«О, несовершенного вида глагол!..»

 
О, несовершенного вида глагол!
Пока ты струишься, года наши тянутся,
И двое влюблённых никак не расстанутся:
Ведь ты не допустишь подобный прокол.
 
 
Твой несовершенный пленителен вид.
И точка прервать твою речь не решается,
И время потише идти соглашается
И даже совсем замереть норовит.
 

«Ну что, скажите мне, банальней…»

 
Ну что, скажите мне, банальней
В банальном небе тучки дальней?
Ну сколько могут тьма и свет
Внушать, что им замены нет?
Как могут соловьи годами
Кормить нас старыми хитами?
Как делать первые шаги,
Топча затёртые круги?
Как всё, изъеденное молью,
Вдруг снова стало счастьем, болью?
 

«Ах, если бы не гул издалека…»

 
Ах, если бы не гул издалека,
Как бы дышалось под небесным шёлком,
Как бы игралось с солнечным осколком
И как бы ноша нам была легка.
Как бы спалось под детское «ку-ку»!
Но гул далёкий? Чьё он порожденье?
Угроза нам, сигнал? Предупрежденье,
Что не спастись и тем, кто начеку?
 

«Сегодня вместо крестного пути…»

 
Сегодня вместо крестного пути
Май бесшабашный в крестиках сирени,
С которыми дружны лучи и тени,
Очнувшиеся около пяти
От снов воздушных. Не хватает слов
Сказать, как рада, что не пропустила
Обряда. Тишину сирень крестила,
А крестик бел, и розов, и лилов.
 

«Тебе сегодня шах и мат?..»

 
Тебе сегодня шах и мат?
Но день ни в чём не виноват.
Он просто взял и наступил.
Он разве плохо поступил?
Он розовел, он голубел,
Он переделал массу дел!
Он даже ландыши родил.
А вот тебе не угодил.
Он ветром волосы ерошил
Тебе. Он был таким хорошим
И осознать не мог никак,
Зачем о нём сказал ты «мрак».
 

«Мизинчик дай. Давай мириться…»

 
Мизинчик дай. Давай мириться,
Мой белый день. Давай молиться
Ты – на меня, я – на тебя,
Друг в друге всякое любя:
Я – тучку, что мешает свету,
А ты – смешную строчку эту.
 

«О, как я хочу ладить с местом и временем…»

 
О, как я хочу ладить с местом и временем,
И чтоб они не были болью и бременем,
И чтобы мы были всегда заодно,
Во всём соглашались без всякого «но».
Но не получается, не получается.
Скажите, вообще-то такое случается?
На свете когда-нибудь кто-нибудь жил,
Кто с местом и временем нежно дружил?
 

«А вдруг в том пространстве, что небом зовётся…»

 
А вдруг в том пространстве, что небом зовётся,
Душа моя бедная не приживётся.
А вдруг для того, чтоб свободно летать,
Ей будет смертельно меня не хватать.
Вдруг, тела лишившись горячего, тесного,
Она ничего не захочет небесного.
 

«Люблю тебя, моё перо…»

 
Люблю тебя, моё перо.
Люблю за то, что ты летуче
И, написав «чернеет туча»,
Ты тут же пишешь «серебро».
Ты тут же во второй строке
Снег воспеваешь серебристый,
Но, покоряясь смене быстрой,
Дрожишь на вешнем сквозняке.
О, как же мы с тобой летим,
И как движенью доверяем,
И как стремительно ныряем
В тот миг, что горек и сладим.
А нынче мы с тобой вдвоём
Встречаем утро в упоенье,
И нерождённое мгновенье
Висит на кончике твоём.
 

«А я здесь уместна, Создатель, уместна?..»

 
А я здесь уместна, Создатель, уместна?
Лучам и теням со мной рядом не тесно?
В глазах у Тебя от меня не рябило?
Не много ли воздуха я потребила?
 
 
Я так до сих пор себе не уяснила:
Не то я кого-нибудь здесь потеснила,
Не то стала новым пространством, сосудом,
Чтоб Ты наполнял его радостью, чудом.
 

«Так глубоко тоску запрятать…»

 
Так глубоко тоску запрятать,
Чтоб никогда уж не достать.
Удариться – и не заплакать,
А только твёрже духом стать.
Удариться об острый угол,
Об острый локоть, злой прищур —
Да мало ли на свете пугал?
Но не отчаиваться, чур.
Долой тоску, что душит, гложет,
Довольно этой чепухи.
Но лишь одно меня тревожит —
Родятся ль без неё стихи?
 

Тетрадь вторая
ТОЧНЕЕ О СЧАСТЬЕ

«А надо обратиться в слух…»

 
А надо обратиться в слух,
Чтоб слышать, как слетает пух
Небесный, как слетают строчки
То вместе, то поодиночке.
 

«Я пятнышком тёмным на снежном, на белом…»

 
Я пятнышком тёмным на снежном, на белом
Хожу, занимаюсь любимейшим делом —
Стихи сочиняю строка за строкой.
Тетрадка и ручка всегда под рукой.
Стихи сочиняю в заснеженной роще.
Они так просты. И бывают ли проще?
На то, что я в тёмном хожу, не смотри.
Поверь, у меня столько света внутри.
 

«Чему-то я рада…»

 
Чему-то я рада. Чему – не пойму.
Тому ли я рада, что тихо в дому,
Уютно и тихо. Тому ли я рада,
Что из дому вышла я в час снегопада,
Что снег ослепителен этой зимой
И что предстоит мне вернуться домой.
 

«Досадных промахов в избытке…»

 
Досадных промахов в избытке.
Как жаль, что нет второй попытки.
Вот бы улучшить то, что есть,
И опыт прежний свой учесть.
Но мне, чтоб быть тобой согретой,
Хватило и попытки этой.
 

«А тишь-то какая!..»

 
А тишь-то какая! А свет-то какой!
Все в мире невзгоды ушли на покой,
И стало не страшно, и стало легко,
За счастьем не надо идти далеко.
Оно не жар-птица – снегирь на снегу.
Точнее о счастье сказать не могу.
 

«Хичкок, люблю твои страшилки…»

 
Хичкок, люблю твои страшилки,
Такие, чтоб тряслись поджилки.
Ты лечишь от душевных ран.
Смотри, как пялюсь на экран,
Как, позабыв свои недуги,
Весь фильм к соседу жмусь в испуге.
Ты весел, грозен, ядовит
И, слава Богу, плодовит.
 

«Кругом летят, спешат, разбрызгивая воды…»

 
Кругом летят, спешат, разбрызгивая воды,
А мы, сыночек мой, с тобою тихоходы.
Зато мы слышим всё, что зябликом пропето.
А может быть, на нас рассчитано всё это?
 

«Ты, жизнь, ещё не пролетела?..»

 
Ты, жизнь, ещё не пролетела?
И не спеши, тебя прошу.
Чем где-то там сидеть без дела,
Я лучше здесь помельтешу.
 
 
Здесь столько всяческих занятий!
Ну, например, вчера, смотри,
Мы день свой начали с объятий,
И пело, пело всё внутри.
 

«А любовь и стихи – это лишь утоленье печали…»

 
А любовь и стихи – это лишь утоленье печали,
Это просто попытка утишить сердечную боль,
Это лишь для того, чтобы ночи и дни не серчали.
А любовь и стихи – заклинанье моё и пароль.
 
 
А любовь и стихи – это помощь, пароль, разрешенье,
Петушиное слово, чтоб жить и сейчас, и потом.
А любовь и стихи – это шлюпка во время крушенья,
Это чья-то рука, чья-то помощь на спуске крутом.
 

«Постойте, я ещё не нагляделась…»

 
Постойте, я ещё не нагляделась,
Не вдумалась ещё, не поняла
Как вышло так, что жизнь куда-то делась,
Которая была мне так мила.
 
 
Постойте, я ещё совсем подросток.
Смотрите, тычусь до сих пор в азы.
Глаза мои болят от снежных блёсток
И от небесной чистой бирюзы.
 

«Так ходить надоело…»

 
Так ходить надоело. Ну что это – левой да правой.
Всё хожу да хожу, а взлететь не выходит никак
Над неровной землёй, надоевшей, любимой, шершавой,
Где всегда до конца, до последней черты только шаг.
 
 
Ах, взлететь бы, взлететь, приподняться
                                                              над ямой и кочкой.
Что там яма и кочка? Подняться б над всей маетой
И в сплошной синеве еле видимой маленькой точкой
Пролететь над когда-то пугавшей последней чертой.
 

«Я от нежности таю, как тает на солнце Снегурка…»

 
Я от нежности таю, как тает на солнце Снегурка.
Я от нежности таю к любому мгновению дня.
Мама, видишь оттуда, во что превратилась дочурка?
Я от нежности таю. Почти не осталось меня…
 
 
Да и день со мной нежен. К губам прикоснулся снежинкой,
Лёгким тельцем небесным, весёлым своим светлячком.
Мама, видишь оттуда, как таю над дивной картинкой,
Той, что сотворена на едином дыханье, молчком?
 

«В чью-то душу пробиться хочу…»

 
В чью-то душу пробиться хочу.
В чью-то душу пробиться пытаюсь.
Говорю, тороплюсь, спотыкаюсь,
То срываюсь на крик, то шепчу.
Ну впустите, впустите меня.
Бьюсь и бьюсь у закрытой калитки.
Но без этой безумной попытки
Я прожить не умею и дня.
 

«Разговоры ведя или делая нечто земное…»

 
Разговоры ведя или делая нечто земное,
Взять да вдруг распрямиться и руки на миг опустить,
В тишине наступившей услышать иное, иное
И увидеть, что чудо на шарике этом гостить.
 
 
И, счастливо – сказать уходящему мигу – счастливо,
Мой летучий, мой праздный, мой солнечный, мой голубой.
Ты ведь тоже творил на лету это дивное диво,
И как жалко, что мы не увидимся больше с тобой.
 

«Как интересно: белки, птицы…»

 
Как интересно: белки, птицы,
По преимуществу синицы,
Поляна, снежная гора
И на ледянках детвора.
Ура, ещё один денёчек
Я проведу с тобой, сыночек,
Средь птиц и белок и детей,
Их упоительных затей.
 

«А день бесконечен…»

 
А день бесконечен. Не веришь? Смотри, как лучится,
Смотри, как лучится и как никуда не спешит.
Он так безмятежен, как будто бы с ним не случится
Дурного. Он ниткой серебряной снежной прошит.
 
 
И жизнь бесконечна. Она ведь из дней безмятежных.
Не веришь? Не веришь? Из медленных дней состоит,
И знает она столько слов удивительно нежных,
И нам их, поверь же, поверь же, услышать ещё предстоит.
 

«Меня нащупал новый день…»

 
Меня нащупал новый день
Рукой младенческой и нежной,
Посеребрил мне путь мой снежный
И кружевную светотень
Колеблемую мне родил.
Спасибо, что меня нашарил
И не состарил, не состарил,
А счастливо омолодил.
 

«А веселье – такое серьёзное дело…»

 
А веселье – такое серьёзное дело.
То душа не готова к веселью, то тело,
То страна, где живу, не готова к нему.
Но стараюсь – то к небу глаза подниму,
То, с царящей тоской не желая мириться,
Я на снег погляжу, что сегодня искрится.
 

«Ну а с кем мне ещё говорить?..»

 
Ну а с кем мне ещё говорить? С небесами толкую.
Небесам исповедуюсь. С кем мне ещё говорить?
Да и кто может выдержать долго беседу такую?
Кто ещё меня может вниманьем таким одарить?
 
 
Ну а им-то самим интересно со мной? Интересно?
Ведь они высоки, глубоки, лучезарны, тихи.
Всё земное для них, полагаю, и плоско, и пресно.
Потому-то, наверное, я перешла на стихи.
 

«Так мало счастливых…»

 
Так мало счастливых. Так, Господи, мало.
А я бы одним лишь счастливым внимала.
У них бы училась светиться, сиять.
Вот день нынче солнечный, снежный опять.
И, глядя, как снег серебристый летает,
Учусь понимать, что для счастья хватает
И снежного облачка там в небесах,
И мысли, что десять утра на часах.
 

«Этот день – он который с конца?..»

 
Этот день – он который с конца?
От начала начал удаляюсь.
А глаза-то, глаза – в пол-лица,
Потому что смотрю – удивляюсь.
 
 
Удивляюсь и свету, и тьме,
И находкам своим и утратам,
Тупикам и лазурной кайме,
И рассветным лучам и закатам.
 

«Что это, Господи, кара иль шутка?..»

 
Что это, Господи, кара иль шутка?
Ты к нам, Создатель, отнёсся нечутко.
Выжав все соки до капли из нас,
В гибельный час отпустил и не спас,
Выбросил прочь, как ненужную ветошь,
И не сказал: «Не отдам его. Нет уж».
 

«Зарыться бы лицом в горячую подушку…»

 
Зарыться бы лицом в горячую подушку
И выпасть хоть на миг из дорогих сетей,
Покинуть хоть на миг незримую ловушку
И отдохнуть от всех, от всех земных затей.
 
 
Зарыться бы лицом и с головой укрыться,
И никаких забав, и никаких тенёт,
Пусть даже в двух шагах желанная жар-птица,
Пусть даже жизнь сладка, как самый сладкий мёд.
 

«Скажи мне, жизнь, ты что – уходишь, да?..»

 
Скажи мне, жизнь, ты что – уходишь, да?
Меня уже не будет никогда?
Скажи мне, жизнь, ты от меня устала?
А я как раз сегодня рано встала,
И строю планы, и пишу стихи,
Где много всякой нежной чепухи.
 

«Немыслимое счастье – мы вдвоём…»

 
Немыслимое счастье – мы вдвоём.
Я существую в облаке твоём.
И своего мне облака не надо.
В твоём и спать, и просыпаться рада.
Оно не давит на земное дно.
Но только б не рассеялось оно.
 

«И голубь летает, большое крыло наклоня…»

 
И голубь летает, большое крыло наклоня…
Пожалуйста, в эти прекрасные игры примите меня.
Пускай не летаю, пускай лишь неспешно хожу,
Но я с вами всеми, участники игр, дружу:
С весёлым мальчонкой, что едет на санках с горы,
И с воздухом вешним – он тоже участник игры.
Здесь всё хорошо. Хорошо проиграть, победить.
Примите меня. Я согласна всё время водить.
 

«А я в сорочке рождена…»

 
А я в сорочке рождена.
Мне от рождения дана
Земля иная в каждой точке.
Я правда рождена в сорочке.
Осталось лишь уразуметь,
Куда себя сегодня деть.
А я в сорочке родилась
Весной, в сорочке из батиста.
Сегодня даже тень лучиста,
И песенка моя слилась
С мелодией синички той,
Принявшей в празднике участье.
И как я смела это счастье
Назвать однажды маетой?
 

«И снег белел, и даль лучилась…»

 
И снег белел, и даль лучилась,
А я счастливой быть училась,
Училась благодарной быть,
Не привередничать, не ныть,
Простые дни считать дарами.
И получалось временами.
 

«А первый день весны как первые объятья…»

 
А первый день весны как первые объятья.
А первый день весны, а первый день весны…
Сказать бы про него, привычных слов не тратя,
Поскольку все слова для этого тесны.
 
 
И всё же силюсь я сказать, что он неловок,
Как отрок, как юнец, влюблённый первый раз,
Не знающий ходов, не знающий уловок,
Не прячущий от нас своих влюблённых глаз.
 

«Дышу неровно…»

 
Дышу неровно. Можно ли ровней
Дышать весной? Весна – такое дело:
Хрупка, пуглива, и не затвердело
Младенческое темечко у ней.
 
 
Ещё не загустела синева,
И воздух, как на высоте, разрежен,
И ты, любимый мой, со мною нежен,
Поэтому я до сих пор жива.
 

«Давайте отменим унынье, упадок, урон…»

 
Давайте отменим унынье, упадок, урон.
О, как нынче воздух прозрачен, и горек, и сладок,
И слышится щебет со всех светоносных сторон
Весенних, сквозных. Мы на взлёте. Какой там упадок!
 
 
Коль трудно взлететь, то хотя бы на цыпочки встать.
Для всех, кому хочется жить, вариантов без счёту,
И если ещё не летал, то пора наверстать,
Услышать на счастье намёк и поймать его с лёту.
 

«Я не знаю имён многих птиц, и кустов, и дерев…»

 
Я не знаю имён многих птиц, и кустов, и дерев.
А ведь с ними соседствую, даже касаюсь их взглядом.
Вот пичуга распелась, на голую веточку сев.
Но и я безымянна для них, хоть живу с ними рядом.
 
 
Может, так даже лучше, таинственней и веселей.
И меня здесь не знают, и мной этот мир не изучен.
Этот ствол заскорузлый, шершавый, в морщинах – он чей?
Этот март ослепительный, ветреный – кем он озвучен?
 

«Пусть всё летит…»

 
Пусть всё летит. Я буду отставать.
Я так люблю валандаться, лениться.
Пусть всё летит. Могу посторониться.
Так глупо задыхаться, уставать.
Нельзя ведь ни угнаться, ни успеть.
Я голубым не в силах надышаться.
Уйду в сторонку, чтобы не мешаться
И голубое в тишине воспеть.
 

«Чуда всё ещё нет?..»

 
Чуда всё ещё нет? Ничего, подожду.
Я пока подремлю, попишу, почитаю.
День едва начался там, где я обитаю.
Он поди не последний в текущем году.
 
 
Чуда жду терпеливо с младенческих лет.
Это много приятней, чем ждать электрички.
Всё никак не отвыкну от детской привычки,
Той, что счастью замена, как думал поэт.
 

«И я свой вклад хочу внести…»

 
И я свой вклад хочу внести
В пленительную эту сказку,
Вон ту голубизну спасти,
Ответить воздуху на ласку
И растопить улыбкой лёд,
Лучам всемерно помогая,
Сказать зарянке: «Дорогая,
Я твой ускорила прилёт».
 

«Я так рада апрельскому небу нарядному…»

 
Я так рада апрельскому небу нарядному,
И тому, что и мне, и тебе ненаглядному
Спать мешает свет утренний, солнечный, ласковый,
И что адрес домашний у нас одинаковый.
 

«Да разве можно так влюбляться…»

 
Да разве можно так влюбляться
В весну и так за жизнь цепляться —
За тени, за лучи, за то,
За что не держится никто,
Что мельтешит, дрожит, двоится
И что само пропасть боится.
 

«Ничего не хочу понимать…»

 
Ничего не хочу понимать —
Лишь любить безрассудно и слепо,
Обнимать, обнимать, обнимать
Мир, в котором всё крайне нелепо,
Мир безумный, чужой и родной,
Тот, который давно населяю
И в котором строкой хоть одной
Хоть в кого-то надежду вселяю.
 

«Я в комнате, парящей над Москвой…»

 
Я в комнате, парящей над Москвой.
Я в комнате, над городом парящей.
И рядом ты, под утро чутко спящий.
Мне нужен каждый вдох и выдох твой.
В окне, не нарушая снов твоих,
Один весенний лучик на двоих.
 

«Там так много любви…»

 
Там так много любви, там так много любви и заботы.
Мнится мне – наблюдают родные за нами с небес.
Там им ведомо всё: и провалы все наши, и взлёты.
Они мысленно с нами, и мы им нужны позарез.
 
 
О, как мне дорога бестелесная эта защита.
Как любовь бестелесная мне дорога и нужна.
И душа моя им – столь далёким и близким – открыта.
Если б только я прежде была с ними так же нежна!
 

«Да вот же будущее, вот…»

 
Да вот же будущее, вот.
Оно сегодня зародилось.
Смотри, как небо нарядилось.
Смотри, как много талых вод.
Какой подъём! Какая страсть!
Чреват грядущим день весенний,
И я, не помня опасений,
Стремлюсь в грядущее попасть.
 

«Проснулась – и надо же – всё впереди…»

 
Проснулась – и надо же – всё впереди,
Опять впереди, будто я малолетка
И мама прижмёт меня нежно к груди
И скажет, смеясь: «Обними меня, детка».
 
 
Проснулась, и надо же – ждут меня, ждут
Подарки. А я их люблю, как все дети,
И мне предстоит упоительный труд
Развязывать свёртки нарядные эти.