Текст книги "Непотопляемая Атлантида (сборник)"

«Наивный» здесь означает донаучный, непосредственный. Так вот, основные термины народной лингвистики, характеризующие язык – слово, речь, говорить и др., ОБЩИ для всех носителей языка. Однако в разных культурных мирах они, конечно, все же разные. Народная культура в языковом проявлении в стихии русского языка удивительно многослойна и многолика. Вариантность самая разнообразная – берущая начало как в территориальном разнообразии, так и в конфессиональных различиях. И в каждом таком варианте СЛОВО, РЕЧЬ, ГОЛОС, ГОВОРИТЬ имеют свои собственные «голоса», свою специфическую оранжировку. (Даже у русских протестантов, духоборов и молокан, имеются свои, отдельные языковые картины мира.) Всё это надо понимать, когда имеешь дело со словами-концептами. Ну а что же происходит в мире фольклора в этом плане? Первое, что мы заметим, это опредмечивание абстракции, наделение душой заведомо неживого, но не поэтическими приемами, как в поэзии и прозе, к примеру, а как естественно и единственно видимое. В сказках предметы, животный и растительный мир разговаривают, а люди их язык хорошо понимают. Персонами выступают: мать-сыра земля, синь-река, море-океян, ковыль-трава, а также судьба, доля-воля, жизнь и смерть и др. Все они человеко-говорящие, не говоря уже о том, что разговаривают и все без исключения животные. Поразительно гармонично существует в этим смысле фольклорный мир – мир, некогда бывший! В православных религиозных текстах духобороцев и молокан есть свои языковые особенности – все они, в отличие от фольклора, разностильны и относятся явно к различным эпохам. Духоборцы, в отличие от молокан, вообще не признавали Библию как священную книгу, однако часто ею пользовались для создания своих песен, включая целые цитаты. Но у всех тех, кого можно отнести к традиционной культуре, отошение к называнию, к имени вообще совершенно отличное, чем у современного человека. Имя дается не просто так – это существенный признак, а слово магично уже по праву своей природы. И ещё: большинство главных слов фольклорной лингвистики принадлежит миру сакрального, в котором действуют силы божественные или демоничекие, святые и стихии… Способность говорить – оценивается как дар божий, а слово – как творящее начало. Начнём наше исследование со слова «язык», имеющего два известных нам значения. Язык существенно материален, в отличие от слова, применяемого так и сяк, но, самого по себе, неслышимого и невидимого), и голоса, слышимого, хотя и невидимого. Но вот интересно: в овеществленном мире фольклора слова «язык» как раз и нет. И лишь в смысле «язык во рту» оно присутствует достаточно часто. Да, и ещё в архаичном смысле – народ, земля с одноплеменным населением, с одинаковой речью (как у Пушкина «…и назовет меня всяк сущий в ней язык… тунгус, и финн, и ныне дикий сын степей калмык»). Причем фольклорный «язык» – это чужой народ, часто враждебный (эта характеристика сохранялась и до современной эпохи: «взять языка» (представителя вражеской армии, пленника – «Я – ЗэК», отсюда, возможно, «заключенный», а не от слова «ключ», «держать под ключом») – во время второй мировой войны). Эта этимология приоткрывает перед нами тайну репрессий 30-х годов – репрессированные воспринимались как чужие:

то есть те, кто инициировал репрессии, смотрели на подавляемый народ, как на представителей чужого, враждебного племени, аборигенов, которых надо безжалостно истреблять. Дальнейший ход мысли понятен? В фольклоре себя самого народ-носитель языка, в своем творчестве «языком», конечно, не называл. А вот у духоборов всё как раз наоборот: в большом числе песен именно «язык» в смысле «народ, племя» употребляется доволько часто. «Язык» чаще всего является адресатом или объектом интереса и творчества самого Бога: Он дает им Новый завет, Его слово приходит к языкам, он их собирает, учит, судит. Он грозит «поганым языкам», не знающим Бога… И ещё предрекает: «Соберутся все языки во единую землю, взыщут царя белого».

Выводы: «языки» – это, похоже, население колоний, которое надлежит обратить в истинную веру и посадить над ними «белого царя».. Кстати, звери и птицы также внародном творчестве «звучащие» – это в фольклоре также «язык». А теперь обсудим «уста» сахарные: ритуальное место поцелуев, в комплексе с «белыми руками». (Обратите внимание на цвет рук – они белые.)

Целуют же «уста сахарные» – отсюда и сладкий поцелуй, но это, вероятно, всё-таки позднейшая асссоциация. А что же такое могло быть изначально – «уста сахарные»? Возможно, «сахар» этот всего лишь – ага-ар(ий), то есть поименование. Долженствование «старший арий»., старейшина. (Кстати, заметим: агар-агар это водоросль, которую использовали в производстве зефира и пастилы.) То есть речь здесь идёт, вполне возможно, о должностном поцелуе (вспомните хотя бы, видели, конечно, в советской кинохронике партийные поцелуи взасос – с представителями дружественных компартий. Давняя это традиция, весьма давняя.) Ну и прилагающиеся в комплекте к «сахарным устам» «белые руки» – это, конечно, руки «белого царя», и его высших чиновников, а «рука», как мы уже поясняли – это власть (Юрий ДолгоРУКИЙ, у него РУКА в Москве, РУКА Кремля). Теперь вы понимаете, что управленцы из архаичной партийно-жреческой элиты целовали вовсе не сахар или не всегда то, что целовали, было сущий сахар. Вот о чем, вполне вероятно, речь идет в Библии. Ещё одно интересное слово в том же контексте (духовный стих): «Язык замолчал» и «Все УДЫ онемели и весь недвижим стал». Если считать, что речь идёт о покойнике, то «уды» – члены (руки-ноги), а «язык» – это во рту. Но если считать, что речь идет о некоем покоренном народе – «языке», то «уды» – члены управляющие касты, то есть «аты», атаманы. Они же – «иудеи», в другом произношении. Хозяин «устам» – сам Бог. «Уста» хулителям (бранятся «по матери», то есть на Богородицу) он наполняет кровью (отсюда и «кровопийцы» – о дурных, злоязыких людях-паразитах). «Уста» же тех, кто вступается за «нищую братию убогую», становятся золотыми (Иоан Златоуст). Давайте разберемся с этми устами – которые Бог (по делам нашим) наполняет ко кровью, то золотом. Легко предположить, что в первом случае речь идёт о ситуации, когда бранящийся человек просто становится косноязычным – «уста коровьи»), то есть не говорит, а мычит (и мы так тоже часто выражаемся, когда надоест слушать неразборчивую речь: «Хватит уже мычать. Давай говори по-человечески, членораздельно!» Ну а «золотые уста» – у Златоуста, то есть вельми красноречивого человека, который, заметим, вступается всё же за «нашу братию божью», возможно, за гонимых хулителями-аборигенами миссионеров-крестителей. Именно это, предположим, обещает Христос Иоану Предтече за его мудрые советы в защиту соратников Христа, а не просто нищих. Ведь Иисус занимался на земле не только благотворительностью, а всецело активным творением ДОБРА, и для этих целей с ним шли ученики, его соратники «Умел ты словечко замолвить. За нищую братию убогую, вот тебе уста золотые». В русских духоборских псалмах слово «уста» – одно из самых частотных. Чаще всего упоминаются уста Бога или святых – вышние, праведные, пречистые. В устах господних, кроме слова и глагола – глас трубы, оружие огненное, меч обоюдострый, гром и молния, а также благодать. Вот это уста! Но всё встанет на свои места, если мы прочтем: «уста» = «аз-ата», где «ата» = атаман (и весьма вооруженный), а «аз» = азиатский, то есть из колониальной Азеи, колонии – поскольку колонизаторы в этих землях, в первую очередь, начинали что делать? Верно, насаждать… орошаемое земледелие. А-зия – орошаемая земля. Зея – земля, «а» – во многих языках имеет смысл отрицания, то есть земля засушливая, неплодородная, подлежащая орошению. Такова может быть вполне понятная этимология слова «орошение», от «роса» = «раса». Ясно теперь, кто такие «расисты»? Это уже много позже этому слову был придан негативный смысл – когда колонизовали и захватвали другие земли не для того, чтобы принести туда культуру, а чтобы присвоить чужие ресурсы. Ведь само слово «колония» означает «клон», то есть создание себе подобного, вон когда клонирование знали, оказывается!

Слово «слово» нельзя увидеть, потому что оно было изначально: в начале было Слово, всё им сотворено – так рассуждают молокане в жуховных песнях. Слово – демиург, слово – бесценная сакральная ценность в фольклорной культуре. Но оно уже видимо, кокретно. Заговоры – это тоже «слово». Знахарь «слово знает». Это слово запирает на замок то, что заговаривается, и ничто уже – никакая сталь булатная, это замок не порушит. Слова заговора всегда исполняются. Заканчивались заговоры так: «будьте ммои слова крепки и лепки». Словом Господь небеса утвердил. Слово обладает всеми присущими человеку свойствами. Слово обладает физическими характеристиками: может быть крепким и тяжелым (лежит на дне омута), липким (пристанет, не отмоешься), оно всепроникающе как рентген (сквозь 70 костей пройдет), острым (как бритва), огнестрельным, убийственным (страшнее пистолета), оно упирается, не дается, если этого не хочет (его клещами не вытащишь) и т. д. Слова подвижны: их пускают по ветру, и они улетают, но они не имеют формы – им нет ни конца ни края, безудержная речь… Слова имеют телесный источник: место рождения слова – рот, уста ну и ещё губы, язык, зубы. Есть два важных сакральных слова в духовной литературе: Христос как «превечное Слово» или «Божье Слово» и Слово – Писание, или Евангелие. А ещё есть Слово молитвы, духовного стаха – в нём Слово Христово. Именно его советует Иоанн Богослов оставить Иисусу оставить на земле нищим (нашим), с которым они будут ходить по свету. Конечно, разумнее предположить, что Слово Христово всё-таки рекомендуют отставить не столько нищим, сколько нашим (единомышленникам Христа). Духоборцы, как и молокане, отвергают все обряды и визуальные атрибуты православия, в том числе иконы, считая единственно Слово, спетое и сказанное, считая его единственным средством, соединяющим человека и Бога.

Протестанты Словом называют Библию, а не Евангелие. Псалмы духоборцев собраны в «Животную книгу», которая долго хранилась изустно. Теперь уже Слово в псалмах означает почти всё мыслимое: Слово – это Бог: «Бог есть Дух, Бог есть слово, Бог есть человек». Одновременно слово воспринимается как инстрмент познания и видения Бога: «Бог есть Слово, Словом Бога вижу». Синонимом Слова в сакральном значении является «глагол» (это как бы посторение двух «гла» или «гол». В древнерусском языке было слово для обозначения непонятной речи: «гыргытать» (р = л). То есть «глагол» воспринимался, как не своё «слово», но его синоним., то есть это обозначение слова в другом языке. Как утверждают духоборы, Бог творил вселенную глаголом и пением. Духоборцы строят свою картину мира, опираясь на Слово. СловО поСЛанО, то Глагол есть ГЛАва и уГОЛь. (всему голова и жжёт сердца). Глагол – трубный глас, божественнеая речь, всегда нуждается в адресате. Слово же – учение Христа, оно эзотерично и самодостаточно. Слово изречено, а глаголом его разносят во все концы вселенной. Глагол – способ доставки Слова. И верно: глагол – это часть речи, которая выражает действие. А Слово – существует независимо от наличия средств доставки, потому что оно существительное. Словом также обозначают и некий законченный текст. Докладчику дают слово, выступающему на собрании. Это так называемое слово профанное. Слово есть и в значении целого жанра: Гнилослово – хвастовство. Напрасное слово – клевета. Слово суетное = гортань наша зависная – зависть. А вот есть ли в народной речи слово в значении просто отдельного слова? Как-будто да, потому что при нём стоят числительные – одно слово, пару слов, много слов = слова неукладные. Слова говорят, а речи – слушают. Слово несёт информацию, а речь – акт общения, вызывающий реакцию. Слово «слово» отвечает на вопрос «что/о чем». А слово «речь» – на вопрос «как». Семантика Слова связана со знанием, речь – со звуком. Слово характеризует ментальные признаки (слова глупые, жестокие, праздные). Речь же – голосовые данные (речь несет, течет, журчит, гремит, шелестит…).

Слово может быть отчуждено от говорящего, изрекшего его. Речь же – всегда его неотъемлемая характеристика. Слово имеет множество реализаций. Речь реализуется только в звуке, голосе.

Концепт «голос» имеет две формы – голос и глас. В народном ритуале функции голоса имеют мифологический смысл. Это, в первую очередь, оберег (в обрядах). В речи певца голос имеет три значения:

1. звуковой атрибут человека: громкий или тихий, тонкий или толстый, грубый окатный или шершавый.

2. напев (легкий или тяжелый, местный или духовный, свадебный голос или похоронный, бывалошный или нонешний…).

3. партия в многоголосии (бас, подводка…) В народных текстах его почти нет.

В светских текстах голос принадлежит человеку, а в былинах, кроме ЦЕЛОВЕЦЬЕГО (ц = ч), он может быть чьим угодно (звериным голосов растений и деревьев, камня, любого предмета – весь мир наделен способностью говорить). Заметим кстати одну важную для на смысловую особенность замены звука «Ц» в новом произношении на «Ч»: «цело-век» = «чело-век», то есть «целый век» (какое необъятное смысловое поле!) стал просто «чело-веком», то есть «лбом навек», к примеру. Очевидно невероятное сужение смыслового поля значений. Для голоса 1 типичный эпитет «зычный» – зыкающий, то есть говорящий – но с кем зыкают? С неприятелем чаще всего: «язык» – в смысле «враг». Невеста ещё в свадебных причитаниях Севера тоже плачет «зыщно». Но он может быть и жалким, тухлым (в похоронных причитаниях), вообще совершая целое «хождение» по земле. Слово «глас» имеет, кроме 1 и 2, ещё и дополнительный оттенок – сакральный. И тогда он сочетается с глаголом «возопиял» или «кричал». Гласами обладают прежде всего высшие силы – Христос, Богородица, ангелы, святые… А также чистая «прекрасная мати пустыня» – противостоящая грешному суетному и прелестному (от «прельщать») миру. Но здесь мы должны наконец определиться, о какой ПУСТЫНЕ, да ещё отвечающей голосом архангела или же самой Богородицы тдёт речь. Очевидно, не о Сахаре. Это и вовсе не пустЫня, а пУстынь. (Оптина пустынь, к примеру, то есть место уединения, монастырь. В греческом «монастырь» = «мона-стераки» (одинокие старики), такой обычай был в древности – собирать стариков в специальное место, где они мирно доживали свои дни, и куда, кстати, родители приводили детей на обучение. Глас, также, как и голос может быть персонифицирован, то есть отделен от физического или символического носителя. Это не образ, а именно звуащая речь невидимого существа. Иногда говорит икона. У голоса, как и у гласа есть предназначение: они даны для того, чтобы: 1. возвестить грехи человеческие, 2. оповестить о спасении. Глас тесно связан с трубой, и в этом его главное отличие от Слова. Однако источник глава – уста Божьи. Но глас может и принадлежать человеку – молящемуся ко Господу. Но если глас Божий спускается сверху, с небес, и обращен к избранным, то глас молящегося поднимется от земли к небесам. «Голос Господний речет: горе жестоким». У молокан в песнях эсхатология светлая – вслед за концом света и страшным судом наступит тысячелетие Царства Божия.

Речь же всецело в распоряжении человека, к высоким сферам духовного она не допущена: Бог и другие высшие силы речей не говорят.

Молчаливый всегда красивее говорящего, сказал Достоевский. Нас в этой главе будут интересовать «слова молчания». Молчание человека – это штиль в природе. Этимология слова такова: растапливаться, слабеть, размельчатся, мельчать, дело идет явно к умиранию. Звук выносит чувство наружу, рождая речь. Запертый молчанием звук приводит к нагнетанию чувства. Вот почему творческому человеку не рекомендуется многоглаголиво рассказывать о своих планах. Как это делал Маяковский – он мало говорил, почти не говорил. Он, как правило, – читал стихи или шутил. Но где, строго говоря, начинается молчание литератора? Однако в общении молчание всё же – разговор, хотя бы мимикой, жестом. Смысл говорящему молчанию придает также контекст, ситуация, ритуал. «Молчать», однако – это не значит «не говорить». Пьяный мычит, издает разные звуки, короче, не говорит, но он и не молчит, конечно же. А когда мы спрашиваем: «Откуда тебе это известно? Это тебе говорил кто, Пушкин, что ли?», нам отвечают примерно так: «Нет, Пушкин точно не говорил», а не так: «Нет, Пушкин молчал». Итак, мы без особого труда обнаружили специфику внутреннего и внешнего молчания. Молчание может быть угрожающим, то есть очень говорящим. Только конец жизни может дать возможность обявить не говорение синонимом молчания. Навеки умолкший… Однако… Молчат гробницы, мумии, кости, но это не значит, что они не говорят. В религозном понимании молчание – это общение с Богом. Молчание монаха – это внутренняя молитва. Жизнь в единении с Богом порождает феномем исихазма – отрешения от мирской суеты и суесловия. В пустынь уходят не за молчанием, а за тишиной. В славянской традиции молчание играет роль оберега. Но, с другой стороны, молчание другого настораживало – молчащий = немец, мог быть носителем сврхестественной силы. Потому молчунов и боялись.

Но о чем молчит наша отечественная история? Почему скрывает настоящее имя нашей земли?

Имена в народной культуре дают не только людям, но и домашним, а также диким животным и растениям (аист Иван, заяц Янек, медведь Михайло Потапыч, цветы Анютины глазки, Иван-Чай, Иван-да-Марья, дуб Лаврентий), болезням (лихорадка Трясея, Ломея), огонь Андрей, предметам (хлеб Маланья и Василий, камень Иван или Василий), явлениям и концептам (молния Маланья, смерть Баска, Лопатовский)… Язык в целом семантику имени отрицает. Для языка фольклора это бесспорный факт. Однако главное их отличие лежит в сфере прагматики, то есть касается функционирования имен собственных в качестве знаков и символов культуры. Имя человека связано с его одноименным небесным покровителем. Именно имя делает окончательно человека человеком. Дай пню имя (известность), и он станет человеком. (укр. посл.) В народном восприятии крещение и было, прежде всего, имянаречением (имя = крест, неси свой крест = соответствуй своему имени). Безымень – чертенок, призрак… Образ умерших некрещеных – безволосые, лысые люди. Имя становится полноправным представителем человека перед лицо небес. Но оно же открывает его и демонам. И тогда функция имени разделяется – «настоящее» имя табуируется, а в повседневнисти для защиты употребляют ложное, магическое, «отвратительное» имя: к примеру, гад, поганец, скот… Так что, когда кто-то вам говорит: «А ну, гад, поганец разэтакий, подь сюда!» вместо того, чтобы сказать: «Многоуважаемый Семён Сергеич, заходите к нам в гости!» – это означает только то, что человек этот не хочет, чтобы вам кто-то злокозненный навредил. Вообще в народной традиции это есть – бояться злых (сил, людей) и скрывать все хорошее, в том числе, свои привязанности, успехи, достаток от чужого ока. Зависть – черная сила, не зря она причислена к числу смертных грехов. Выражение «отвратительный человек», «отвратительный поступок» говорит о ненастоящести (неподходящести) оных, то есть это суррогат. Детей с тех пор так и зовут свои – Пупсик, Котик, Малыш… Это не просто умиление, это – традиция, уже почти неосознаваемая. Вопрос на улице: «Малыш, у-тю-тюсеньки, а как тебя зовут?» – считался не просто бестактным, но и откровенно враждебным. Человек должен сам сказать, как его могут называть другие, незнакомые ему люди. Поэтому и отвечали, в таких случаях, в шутку: «Как звать – оторвать, а фамилия – бросить». Обычай представляться по имени настоящему – это уже сущетвенно поздняя традиция, говорящая о доверии к незнакомцу. Когда же появился новейший обычай – отказываться от отчества, а само имя сокращать (вместо Самсон Петрович – просто Сэм), то означать это могло только одно: люди опять начинают бояться друг друга. Замужней женщине тоже запрещалось называть свою новую родню по имени. Для этого существовали специальные названия (деверь, золовка, братовая) или нежные, приятные названия (мужа, например, жена могла называть «старче», а он её «старуха», так что, когда мы в сказках читаем: «И позвал старик свою старуху», или «жили-были старик и старуха у самого синего моря», то вполне может быть, что речь шла о молодоженах во время свадебного путешествия на Лазурный берег, а не о дряхных развалинах, которые от разжижения мозгов пошли ловить золотых рыб, потом бросали их обратно в море, а ещё потом требовали от них невозможного, совершенно не понимая простой житейской мудрости – с золотой рыбкой надо договариваться на берегу и сразу… Вполне может быть, что «старуха» была молодой, прелестной дамочкой, хотя и несколько взбалмошной, потому и требовала на законных, впрочем, основаниях от мужа во время медового месяца что-то вроде: «достать звездочку с неба». Вот что получается, когда люди плохо знают обычаи старины. (Кстати, обращение к другу «старина», «старик», живет и по сей день. Правда, «старухами» подруг сейчас редко называют, но лет 30 назад в студенческой среде это было ещё принято.) Кстати, и само слов «старина» – тоже ведь слово-заменитель. Оно табуирует истинные сведения о древних временах – преданья старины глубокой. Даже было такое строгое указание: «Кто старое помянет, тому глаз вон». В былые времена часто практиковали переименовывания как способ изменить судьбу (перекрещивали во спасение). Понимаете теперь, почему у нас так часто меняют названия городов, улиц, страны?

И в заключение (ничего не имею в виду) вспомним негодника Мавро и его печально известную аферу под названием МММ – это означает знаете что? Мэд Москоу Мани – Бешеные Московские Деньги.