Текст книги "Анна – королева франков. Том 1"

Анна – королева франков. Том 1
Лариса Печенежская

© Лариса Печенежская, 2023

ISBN 978-5-0059-5994-2 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-5993-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

История Анны – младшей дочери Ярослава Мудрого, ставшей королевой франков, началась для меня с открытия её памятника во французском городе Санлис в 2005 году, и я заинтересовалась судьбой этой женщины.

Однако оказалось, что в интернет-пространстве распространено очень много мифов о её жизни, искажающих реальные события и дублирующих неверные сведения, на основе которых были написаны недостоверные романы.

Пришлось по крупицам изучать архивные данные, исследовать историческое время начала – середины X века, сотканное из тысяч материальных и духовных связей, устанавливать подлинность и истинность событий и фактов. К тому же было важно найти имена реальных людей, которые окружали Анну в родительском доме и в Королевстве франков.

В итоге весь собранный материал лег в основу исторического романа о дочери Ярослава Мудрого, в котором я постаралась создать целостный художественный образ, раскрывающийся не только во времени, но и в условиях социально-экономического, политического и культурного развития классического средневековья Западной Европы.

Анна – не только литературная героиня, но и реальная женщина, сумевшая достойно преодолеть все препятствия незнакомой среды, приспособившись к новым обычаям и нравам, выучив франкский язык, сменив веру и став коронованной и помазанной королевой франков.

Для меня было важно показать внутренний мир Анны во всех его проявлениях, её характер и душевное состояние, сотканное из множества эмоций, чувств и переживаний, а также силу непрошенной и нежданной любви, которая стала для неё источником жизни.

Приятного чтения!

Лариса Печенежская.

Пролог

На обоих берегах нижнего Славутича11
  Название Днепра во времена древней Руси


[Закрыть] жили кочевые племена, совершавшие беспрерывные и молниеносные набеги на южные окраины Руси, грабя земли и убивая тех, кто жил на них, а молодых женщин и детей забирая в рабство. Были они темноволосые, невысокого роста, а на их узких лицах блестели жадностью маленькие, будто бусины, беспокойные черные глаза. В результате этого границы Руси были отодвинуты на север – к берегам Стугны.

Их набеги были настолько быстрыми, что опережали молву и не позволяли преследователям догнать себя, несмотря на множество добычи.

Они не имели своих земель, воспринимая мирную жизнь как несчастье, а войну как верх благополучия. Но страшны они были не только своей жестокостью и умением воевать, но и численностью, ибо никто не знал, сколько их. И имя им было печенеги.

Во время одного из летних рассветов среди густых и диких лесов, которые покрывали тогда долину речки Рось, на горе со своим войском поджидал печенегов, которые шли на него приступом, великий князь Ярослав.

И вдруг… будто ветер прошумел между рядами, послышался тихий лязг металла, ударенного об камни. И одновременно страшный визг пронесся в воздухе… Это облако стрел налетело на княжескую дружину.

А по склону горы на небольших, но выносливых лошадях мчались к ее вершине широкоплечие малорослые кочевники с раскосыми глазами, размахивая копьями, арканами, луками и засыпая облаком стрел ряды дружины, которая ожидала первого удара, собравшись вокруг своего князя.

И засвистели в ответ им стрелы дружинников, которые были и сильнее, и прицельнее печенежских. Часть варваров свалилась в густую высокую траву. Как бездыханных, так и раненых давили печенеги копытами своих коней, с криками мчась вперёд, озлобленные и прерывисто дышащие отмщением за смерть своих.

И подал князь знак своей дружине, спрятавшейся среди деревьев на берегу реки, и пустились они бегом позади воинствующих кочевников. Оторопели те, замешкались – и пошли на них с двух сторон дружинники с луками, копьями и мечами.

Княжеских людей было гораздо меньше, а нападающие к тому же были на лошадях. Зато дружинники были сильнее, лучше вооружены и храбры сверх всяких похвал. Никто из них не собирался уступать ни пяди своей земли, зная, что с ними князь, с жизнью и здоровьем которого было связано для них всё: победа, слава, добыча и жизнь.

А печенеги всё шли на приступ, чтобы схватиться с дружиной князя на горе, также отбивая атаки дружинников позади себя. И завязалась жестокая сеча. С обеих сторон густо падали на землю трупы.

Опьяненные кровью, бросались во все стороны в бешеной злобе варвары и сражались, уже никуда не оглядываясь. На расстоянии нескольких шагов и печенеги, и дружинники метали копья и стрелы, рубили мечами или топорами. Даже раненые княжеские воины участвовали в борьбе. Они хватали врагов за ноги руками и, стянув на землю, пороли ножами брюха не только им, но и их коням.

Тяжело было дружинникам противостоять туче злобных степняков, однако ни один из них не думал о бегстве. С воем и стоном умирали воинствующие кочевники, молча и спокойно гибли русы или, выходя на время из боя, перевязывали глубокие раны рубцом рубашки и снова возвращались на поле битвы.

Едва к вечеру одолел лютых врагов князь со своими верными и смелыми воинами. И бросились печенеги бежать во все стороны…

В ознаменование этой победы и для укрепления южных рубежей Руси на скалистом левом берегу реки Рось велел он построить крепость как сердце нового города, который он назвал Юрьев в честь своего христианского имени, а на месте битвы возвести из белой нетесаной берёзы собор Святой Софии.

Но не знал великий князь, что в этот трудный для Руси день свершилось еще одно важное событие, которое в будущем внесет большой вклад в историю и развитие Франции. И связано оно было с тем, что его супруга княгиня Ингигерда родила девочку, впоследствии ставшую первой коронованной королевой франков и основательницей европейских династий Валуа и Бурбонов, вторая из которых продолжала править Испанией спустя почти тысячу лет.

Часть I

Глава 1

Ингиге́рда не спала уже вторую ночь: какое-то предчувствие, словно червь, точило ее душу. Не сказать, чтобы страшное, но беспокоило. Да и ребенок никак не мог улечься в животе: то с одной стороны, то с другой упирался ручками да ножками в его бока.

Её ложница22
  Спальня


[Закрыть] находилась в верхнем этаже терема – части высокого, башнеобразного здания, увенчанного шатровой позолоченной кровлей.

Сон не шёл. И княгиня в длинной льняной рубашке подошла к окну. Раскрыла его – и по лицу пробежал шаловливый быстрый ветерок. Она любила ночь за её таинственность, когда мир людей засыпал, а ему на смену приходила тьма – время снов, мечтаний и надежд. Время, когда на небе вспыхивали миллионы звезд, – и оно становилось величественным и непостижимым.

Вот выплыл из-за невидимой тучки полный месяц – и на бархатной синеве небес появились белые прекрасные узоры. Ингиге́рда начала разгадывать их, увидев то человеческий образ, то забавную неведомую зверушку, то волшебный мешок, из которого рассыпались золотистые бусинки…

Звёздное небо всегда дарило ей покой и душевное равновесие, а сейчас еще и было вестником нового дня, который начался слегка мутной дымкой, нависшей над землёй и постепенно рассеивающейся в воздухе.

Вокруг царила тишина, которую нарушали лишь тонкие голоса проснувшихся птиц. Ингиге́рда полной грудью вдыхала запах рассвета, который не сравним ни с чем. Легкая свежесть аккуратно проникала в нос, вызывая приятные ощущения радости и счастья. Где – то высоко в небе несмело пролетела птица, словно разминая крылья после ночного сна. Во дворе раздался лай собак, которые радовались то ли началу нового дня, то ли мискам с едой. Захлопали двери, и засуетилась прислуга, спеша заняться своими повседневными делами.

Любава не раз за ночь подходила к ее двери и, прижавшись, прислушивалась, что происходит в княжеских покоях, но тревожить не решалась. Ингиге́рда слухом ловила приближение девушки по тихим шагам, но окликать ее не хотела. Да и зачем?

Ею владела глубокая тоска по Ярославу. Он ушел на битву с печенегами к южным окраинам государства, чтобы прогнать печенегов, которые истязали их земли своими набегами, грабежами и убийствами.

За дверью что-то стукнуло, но Ингиге́рда не стала окликать Любаву. Ей сейчас не хотелось с нею говорить, выслушивать участливые вопросы, как она себя чувствует, почему у нее в глазах застыла тоска. Не могла же она со служанкой делиться тем, что грусть поселилась в её сердце, что оно тоскует по супругу.

Днём было легче: дела, приказы да распоряжения, которых все ждали, и встречи с людьми заполняли световой день и отвлекали от тяжелых дум. И каждый раз приходилось решать, как поступить и кому поверить. Обычно это не затрудняло, поэтому никто не видел на её лице ни колебания, ни смятения. По-видимому, именно это заставляло всех охотно слушаться и подчиняться. А тому, кто имел смелость не подчиниться, завидовавших не находилось.

Будучи принцессой Швеции, отец выдал её за князя новгородского и великого князя киевского Ярослава, сына Владимира Крестителя. Именно на Руси она перешла в восточный обряд под именем Ирина, которое было созвучно с ее именем, данным ей при рождении. Так она стала христианкой, но до сих пор не привыкла к своему церковному имени. Муж не отказал ей в просьбе и называл Гердой, а когда гневался – Ингигердой. Новым же именем Ирина она пользовалась во время церковных служб. Как и Ярослав, который при крещении был наречён Георгием.

Ингиге́рда не считала себя жестокой, но требовательной была. И неумолимость была ей присуща. А как иначе? Возмездие должно настигать непокорных, в противном случае выйдут смерды из повиновения.

Она умела понимать людей и видеть движения их чувств: как затаенных, так и глубоко спрятанных. Даже Ярослав прислушивался к ее мнению, когда начинал сомневаться в каком-нибудь воеводе. В такие моменты приглашал её к себе и позволял понаблюдать за ним, чтобы потом узнать, хороший он человек или дурной, правду ему говорит или лжёт.

Возможно, это можно было объяснить тем, что Ингиге́рда с детства привыкла докапываться до истины и всегда каким-то шестым чувством, названия которому не знала, ощущала опасность. Вот и сейчас ее что-то тревожило, лишало уверенности и не позволяло заснуть.

Наверное, Ярослав уже вступил в бой с кочевыми варварами, которым всегда несть числа. Они любят нападать на рассвете. Отразит ли он их? Останется ли жив после кровопролитной битвы? Эти окаянные мысли бродили в ее измаявшейся голове, заставляя душу сжиматься.

Между нею и Ярославом была особая связь. Несмотря на то что вышла за него без любви, имея сердечную привязанность к норвежскому королю Олафу II, Ингиге́рда постоянно ощущала, где её муж, что с ним и чувствовала его приближение.

Уже почти четырнадцать лет она была женой Ярослава. За эти годы беды приходили одна за другой, как и враги, с которыми он не переставал бороться, покидая дом на многие месяцы. И она тоже боролась вместе с ним, поддерживая и разделяя все его тревоги, ожидая с походов и залечивая его раны как телесные, так и душевные. Впрочем, ее сила была не только в этом, но и в том, что, сталкиваясь с трудностями и бедами, она не позволяла себе ни жаловаться, ни раскисать, ни стенать, ни напрягать своего князя.

Ингиге́рда оторвалась от своих мыслей и вновь посмотрела в окно. Вот уже пробудилось ото сна и небесное светило, прощупывая своими золотистыми лучами толщу неба. И стало оно играть с природой: его несколько лучиков добралось до земли, весело заглянув в окошко к княгине и озорно пробежав по ее лицу.

Капельки росы на подоконнике засверкали, переливаясь, словно мелкие драгоценные каменья, самые маленькие из которых исчезали прямо у нее на глазах. Прилетела и села напиться или умыться божья коровка. Да и у других насекомых вместе с восходом солнца наступило утро.

Наверное, к солнечному теплу потянулся и ее ребенок, запросившись выйти на свет божий. Сильная боль пронзила живот, и княгиня наклонилась, хватая ртом воздух. Она уперлась руками в подоконник и застонала, закусив нижнюю губу.

Тотчас отозвалась Любава, словно всю ночь под дверями простояла в ожидании движения свой хозяйки.

– Княгиня, – произнесла она тихо, будто проверяя, не во сне ли она застонала.

– Входи, Любава! – громко позвала Ингиге́рда, с трудом выпрямившись и с облегчением осознав, что боль покинула ее тело.

Девушка несмело вошла и ахнула, увидев княгиню перед раскрытым окном, в которое пробиралась утренняя сырость.

– Вы уже на ногах! – воскликнула она. – Вам же лекарь Абеляр запретил до родов вставать с кровати. Вы ведь уже на последних сносях.

– Да не нужны мне его советы, – отмахнулась Ингиге́рда. – Если бы я их слушалась, весь последний месяц пролежала бы кулем в постели, отлеживая бока. Не знаю, зачем князь выписал его из Царьграда.33
  Славянское название города Константинополя, столицы Восточно-Римской (Византийской) Империи и современного Стамбула в Турции.


[Закрыть] Мы прекрасно обходились своими знахарками и повитухами.

– Засвети огонь, – попросила княгиня, – и помоги мне дойти до кровати. Что -то ребенок слишком давит, небось на свет божий торопится.

Став женой Ярослава, она, глядя на него, приучила себя быть сдержанной в проявлении чувств, и это ей удалось. Да и вообще Ингиге́рда многому у него научилась, особенно справедливости и умению не проявлять понапрасну ни своей любви, ни вражды.

Под настырным солнечным лучом на ее руке вспыхнул изумруд в золотом перстне, привнеся в душу толику необъяснимой радости. Княгиня улыбнулась, подумав, что это добрый знак. В ближайшее время ждать Ярослава было еще рано, значит, знак касался ребенка, который мог родиться если не сегодня, то завтра.

Любава бережно довела ее до кровати и помогла лечь в постель.

– Как дети? – спросила её княгиня и улыбнулась. – Чувствую, что скоро у них появится брат или сестра. Хорошо, если бы князь быстрее воротился. Пусть даже ненадолго, как он это делает в последнее время. Не только в государстве, но и в доме нужна мужская рука.

– Так рука у вас тоже крепкая, не надо богов гневить, – сказала Любава, зардевшись от несвойственной ей смелости.

– У нас теперь один бог, – поправила девушку княгиня. – Вон посмотри в нишу, где стоит ромейская44
  Византийская


[Закрыть] икона, поклонись ей и помолись.

Служанка сразу же выполнила распоряжение, упав перед образом божьим на колени и осеняя себя крестным знамением.

– Вот и славно, – одобрила ее Ингиге́рда, скривившись от боли, которая вновь, словно молния, пронзила ее тело. Она слегка приподнялась, обхватив живот руками.

– Вам плохо? – встрепенулась девушка, склонившись над княгиней. – Может разбавленной с вином воды подать? Так я быстро.

– Не надо, – ответила Ингиге́рда. – Лучше позови повитуху.

– А может лекаря?

– Я сказала повитуху, – повысив голос, недовольно повторила княгиня.

– Агафью или Акулину?

– Агафью. Она всегда у меня детей принимала. И сейчас ничего менять не буду.

– Я мигом, – бросила Любава, крутнувшись на одной ноге и исчезая за дверью.

– Огонь девчонка, – одобрительно подумала княгиня, опять схватившись за живот.

Вскоре явилась Агафья, женщина под пятьдесят. Она окинула княгиню спокойным и твердым взглядом. Небольшие слегка выпуклые губы изогнулись в приятной улыбке, вызывая симпатию. Под белой холщовой рубахой просматривались мягкие очертания шеи и плеч. Голова была покрыта цветным платком.

– Ну что, не терпится пострелёнку явится в этот грешный мир? – мягко спросила она, усаживаясь на стул, стоявший в ногах кровати. – Схватки уже сильные?

– Не скажу, чтобы очень, но весьма болезненные. Словно молния спину пронзает и упирается в затылок. Аж в глазах темнеет. Такого раньше у меня не было.

– А промежуток между ними какой?

– Средний: и не длинный, и не короткий.

Агафья осторожно ощупала живот, определив, как лежит ребенок.

– Что ж, богам угодно, чтобы он головкой вниз уже пошел. Хороший знак. А то в прошлые роды намаялись с Всеволодом Ярославовичем. Ногами шел, еле перевернула. Что ж, пойду распоряжусь, чтобы баню натопили. Да всех предупрежу, чтобы наготове были проститься с вами, княгиня.

Ингигерда уже в седьмой раз собиралась родить, но так и не привыкла к этому обычаю, которого в Швеции не было. А здесь, на Руси, верили, что рождение, как и смерть, нарушает невидимую границу между мирами умерших и живых. Поэтому и дети, и домашние прощались с родильницей, сознавая всю опасность, которой подвергалась ее жизнь во время родов: ведь она могла и умереть, давая жизнь ребенку, а могла перейти в мир иной и вместе с ним.

Вот уже пятые роды принимала у нее Агафья, сменив более старую Акулину. Она была не столько более опытной в сравнении с ней, но значительно проворнее. Прежняя бабушка-повитуха уже потеряла сноровку, а потому присутствовала во время родов как советчица и помощница, если в этом возникала необходимость.

Ингигерда выбрала среди других повитух Агафью потому, что сама она имела десять здоровых детей, восемь из которых были мальчишками. Это было основным условием при выборе.

Что ж, Ярослав пропустит и эти роды. Из семи он присутствовал всего лишь на двоих: когда она рожала первенца Владимира и третьего сына Святослава.

Княгиня улыбнулась своим воспоминаниям, погрузившись мыслями в то далекое время. Тогда Ярослав только вернулся из Новгорода, на который напал Брячислав. Он настиг того на реке Судоме и славно разбил его войско, заставив вероломного племянника бежать, оставив пленных и награбленное. Однако потом продолжил его преследование и заставил в следующем году согласиться на мирные условия, назначив ему в удел два города – Усвят и Витебск.

Но в день рождения их первого ребенка Ярослав успел вернуться ко времени. Акулина заставила его первым принять баню после похода, а когда в неё привели его княгиню, которая должна была вот-вот разродиться от бремени, он уже встречал ее чистый, но сильно уставший.

Обычая, чтобы мужу родильницы отводилась особая роль при родах, в Швеции не было, а потому Ингигерда очень стеснялась своего мужа, со слезами умоляя его покинуть баню и оставить ее с женщинами.

Однако он не захотел нарушать вековые традиции, приказав ей категоричным тоном слушаться его во всём. И она сначала смирилась, а потом, когда схватки стали невыносимыми, и вовсе забыла о своем супруге, вспомнив о его присутствии лишь тогда, когда он стал снимать сапог с ее правой ноги.

В первый раз Ингигерда вообще не понимала, почему ее завели в баню в сапогах, как и того, почему муж снял с нее только один сапог. Но в ту минуту она думала об этом меньше всего, молча выпивая из снятого сапога воду, которую он в нём ей подал, и мечтая, чтобы боль как можно быстрее отпустила ее измученное тело.

Но на этом обычай не закончился. Ярослав развязал на ней пояс и прижал колено к её спине. Как позже ей объяснила Акулина, это делалось для того, чтобы ускорить роды…

Наконец пришла Агафья с Любавой, прервав её воспоминания. Распорядившись, чтобы девушка переодела княгиню в чистую рубаху, подвязав поясом, надела ей новые сапоги и взяла с собой узел с чистой рубахой и простынями, повитуха помогла Ингигерде встать и медленно повела из комнаты.

На первом этаже уже выстроилась прислуга и няньки с детьми, которые стали по очереди с княгиней прощаться, пока она проходила мимо них. Через узкий коридор прошли к бане.

Войдя в дверь, Ингигерда увидела, что в двух углах уже стояли иконы с божьими образами и горели лучины. Баня была натоплена. Она уже было хотела сесть передохнуть, да Агафья не дала, сказав:

– Княгинюшка, начинай ходить, пока потеть не начнешь. Пот ускорит твои роды. Двигайся активно, до полного изнеможения, переступай через короткие бруски, которые я по полу выложила. Не жалей себя. Ребенку не повредишь. Знаешь об этом, уже в седьмой раз рожая.

Ингигерда кивнула головой и стала ходить, до крови кусая губы, когда ее настигали безжалостные схватки. Наконец отошли воды – и повитухи с девками засуетились.

Агафья подвела княгиню к ручке, которая торчала из стены, и сказала ухватиться за неё, а сама присела перед ней на корточки.

– Тужься, – приказала она, наблюдая, как умело Акулина надавливает скрученным полотенцем сверху живот.

Ингигерда почувствовала, что ребенок пошел и стала что есть силы тужиться. Вскоре она почувствовала освобождение, увидев на руках повитухи своё дитя, которая неспешно очистила ему ротик, взяла за ножки и опустила головкой вниз. Раздался громкий детский крик.

– Кто? – тихим голосом спросила княгиня.

– Девочка. Третья дочка, – ответила Агафья, улыбаясь. – Красавицей вырастет.

После этих слов она поднесла малютку к правой босой ноге матери, и Ингигерда осторожно прикоснулась пяткой к ее маленькому рту, приговаривая: «Сама носила, сама приносила, сама починивала. Расти спокойной и здоровой».

Сразу после этого повитуха перерезала пуповину на веретене, чтобы росла рукодельницей, завязала её льняной ниткой, сплетенной с волосами матери и отца и заготовленной заранее. Затем заговорила грыжу, закусив пупок три раза и сплюнув три раза через левое плечо.

– Ну вот и повила я твою красавицу, – сказала Агафья, обмывая малышку.

Управившись с мытьем, она передала ее Акулине, чтобы та запеленала новорожденную, и послала девку положить в зыбку ножницы, а под зыбку – веник, чтобы младенца не украла «нечистая сила», а сама занялась родильницей.

Усадив княгиню на лавку, Агафья дала ей выпить толокна, затем пива и стала парить, правя ей живот и сцеживая первое «плохое» молоко.

Потом взяла чистое ведро и непитую воду, которую намедни набрали по течению реки, и стала лить через свой локоть, заговаривая родившую мать «от укоров и призоров». После этого повитуха собрала воду в туесок, бросила в него три уголька из печи и трижды окатила водой вначале каменку, а потом – дверную скобу, нашептывая при этом заговор-моление.

Заговоренную воду повитуха набрала в рот и обрызгала ею лицо родильницы, еще раз повторяя прежний заговор.

– Ну всё, княгинюшка, с дочкой тебя. Роды быстрые были, так что намучиться не успела. А теперь Любава оденет тебя во все чистое и отведет в твою светлицу да в постель уложит. Тебе хорошо поспать надо, чтобы молоко подошло. Малышку буду периодически к груди прикладывать, чтобы соски рассосала, а кормить ее пока будет Меланья, которая месяц назад родила. Потом ты сама ее месяца три покормишь, чтобы дочка сил от материнского молока набралась, и снова кормилице отдадим.

Ингигерда, уставшая и разомлевшая от пива и тепла, молча кивнула головой и позволила себя отвести на собственную кровать, на которой, как только голова коснулась подушки, тотчас уснула.

Через неделю княгиня полностью оправилась и занялась неотложными делами, кормя в промежутках свою маленькую княжну. Она была очень спокойным ребенком и большую часть суток спала. Её продолговатая после рождения головка стала округляться, морщинистая красная кожа – распрямляться и бледнеть. С личика спал отек и полностью раскрылись голубые глазки, которыми в минуты бодрствования она внимательно следила за лицом матушки и ее движениями. Светлые волосики малышки слегка курчавились, а розовые губки постоянно пребывали в движении.

Имя ей Ингигерда уже подобрала, но хотела согласовать его с мужем. Они изначально договорились с ним, что сыновей называет он, а дочерей – она. Для самой младшей дочери она выбрала из церковного календаря имя Анна, которое было ближайшим ко дню ее рождения. К тому же и то, что с греческого оно переводится, как «сила», «благодать» и «милость Божия», тоже имело большое значение.

Чтобы чем-то занять время после того, как были переделаны все дела по хозяйству, княгиня шила из свежего льняного полотна вместе с девушками-швеями рубашки мужу. В просторной горнице вечерами, как только вносили каганцы, девушки рассаживались по лавкам с юркими веретенами, тянули тонкие нити и запевали песни, а она вместе с мамками садилась к столу и начинала выкраивать из полотна пошиву.

Под песни ловко работали руки швей, а ей хорошо думалось. Ингигерда склонялась над шитьём и представляла, с какими трудностями приходится бороться Ярославу: спать в чистом поле или под деревом, подложив седло под голову, мокнуть под дождем, месить копытами коня грязь на дорогах…

Она встряхнула головой, чувствуя, что к глазам подступили слезы. Негоже перед слугами их лить. Но одна из мамок всё же заметила это и спросила тихо, чтобы другие не слышали:

– Что ты, свет-княгинюшка, пригорюнилась? Иль князя своего вспомнила?

– Вспомнила, – не стала лукавить Ингигерда. – Грустно мне думать о том, где он и как.

Старуха нахмурила густые брови:

– По всем селам течет сейчас черной рекой печаль. Ушли вместе с князем многие мужья, братья и сыновья. Ушли на бой с варварами-кочевниками. Где они там, в глухой дальней стороне, нашли смерть свою, где кровь свою пролили, не ведомо, поскольку нет нам ни весточки, ни слуха от них…

Княгиня не позволила ей дальше продолжать и остановила няньку, воскликнув:

– Ой, что же ты, старая, беду окаянную кличешь!

– Не скажу больше ни слова, княгинюшка, – перекрестилась старая мамка. – Я не о твоём князе сейчас говорила. Наш великий князь Ярослав бесстрашный воин и ни в какой беде не потеряется. Не сомневайся, вернется скоро. Я толкую о других мужиках, его дружинниках. А на нашего князя я сейчас оберег начитаю.

И старуха принялась шептать себе под нос:

– Обойди, беда, порог наш, повисни на хвосте черной кошки!

И так три раза. Опять запели девушки, до этого прислушивавшиеся к их разговору, и принялись они в тихой песне величать княгиню, весело притоптывая о половицы, и посветлело на сердце у Ингигерды.

Вот уже пятнадцать дней прошло, как дочка родилась, о чем она на следующий день послала гонца к супругу, но тот пока не вернулся с известием, когда князя домой ждать.

Сегодняшней ночью Ингигерда по привычке вновь нашла на небе среди звезд ковш с ручкой, по которому определила, что наступила полночь. На Руси его называли «Конь на приколе», поскольку русы увидели в его звездах пасущегося коня, привязанного верёвкой к колышку.

Она нашла среди них самую большую и яркую Прикол – звезду, заметив на горизонте розовое облако. А может, с ней сыграло шутку воображение? Конечно, это было не предвестие, а лишь надежда на зарю, которая через несколько часов всё же вспыхнет после этой жгучей тьмы.

Ей почему-то не спалось. Малышка вела себя беспокойно, ворочала головкой по подушке, постанывала во сне.

Княгиня подошла к дочке и потрогала лобик. Не горячий. Наверное, сны плохие снятся. Она ее перекрестила, прочитав молитву, и снова встала у окна. К утру разгулялся за стенами ветер. И вдруг услышала в отдалении какой-то непонятный раскат, но не грома. Этот легкий гул появился где-то вдали и замер. Сердце Ингигерды сначала ёкнуло, а потом сжалось.

– Ярослав? – отозвалось в его глубине, а потом, словно дятел, застучало в висках.

Она прислушалась, злясь на ветер, который, ударяясь в окна, создавал звуки, мешающие ей определить, что же происходит там, где глаза её не видят.

И снова до ее напряженного слуха донеслось какое-то громкое движение, напоминавшее отдаленный лязг. Он приближался.

– Да, это мой князь, – уже твердо сказала себе Ингигерда, почувствовав босыми ногами холод, хотя и стояла на медвежьей шкуре.

Позвала Любаву и приказала ей себя одеть в праздничную одежду, заплести и уложить на голове русые косы. Опять прислушалась.

Княжеские палаты, еще совсем недавно погруженные в полную темноту и немоту, наполнились жизнью. Все готовились встречать своего князя с дружиной.

– Вот и дождались, княгиня! – прошептала Любава, становясь с ней рядом возле окна и вглядываясь в его посеревшую даль.

– Позаботься, чтобы детей не разбудили! – сказала Ингигерда Любаве, которая тотчас выбежала, чтобы передать повеление княгини.

Свет факелов, ржание и фырканье лошадей, звон оружия… Войско Ярослава было уже близко.

Но княгиня, хорошо зная своего мужа, не могла до конца расчислить, когда он появится перед ней. Даже несмотря на то, что быстрота Ярослава была невероятной, что признавали все – и друзья, и враги. Быстротой он побеждал и покорял, заставлял себя любить и ненавидеть.

Ингигерда услышала, что Ярослав уже спешит наверх, к их покоям, зная, что она ждёт его. Она не захотела сходить вниз, чтобы их встреча после долгой разлуки проходила на глазах у всей челяди. Минуты этой долгожданной встречи принадлежали только им двоим.

– Герда, супруга моя, – услышала она позади себя и обернулась.

В дверях стоял Ярослав, грязный и уставший. Он протянул свои руки – и княгиня бросилась в его объятья. Она прижалась к его груди, слыша, как гулко бьётся в ней его сердце. Княгиня знала, что оно принадлежит ей, хотя князь был скуп на проявление своих чувств и никогда не говорил ей о них.

Он припал к ее устам в жадном поцелуе, прошептав:

– Я истосковался по тебе, моя ясочка.

– А я каждую ночь о тебе думала, княже мой. И вот наконец ты дома. С чем тебя поздравлять? – спросила она, подняв на него свой бирюзовый взгляд.

– С победой!

И тут она увидела, что князь оберегает левую руку.

– Ты ранен? – всполошилась княгиня. – Вот почему мою душу беспокойство не покидало. Сейчас прикажу позвать лекаря.

– Не суетись. Абеляр посмотрит после того, как из бани выйду. А где моя дочь?

– В зыбке. Спит.

Ярослав подошел к малышке. Она, словно почувствовав присутствие отца, посмотрела на него своими голубыми, словно весеннее небо, глазками и улыбнулась, пленив раз и навсегда сердце этого закаленного в сражениях воина.

Ингигерда ахнула, приложив пальцы к губам.

– Надо же, – прошептала она, – дочка подарила свою первую улыбку тебе. Ну как тебе она?

– Красавица. И какое имя ты для нее выбрала?

– Анна. В честь матери Богородицы.

– Хорошее имя. С ним и покрестим, чтобы святая ее оберегала с рождения и до конца её дней.