Текст книги "Хроники Дерябино в трёх частях. Часть 1. Эффект Малевича"

В разговоре с редактором Пётр Ефимович как-то незаметно перешёл на «ты» из-за обоюдной посвящённости в это аномальное дело. И уже в товарищеском тоне прокладывающим маршрут лоцманом продолжил:

– Ну, без протокола. Ссылаться на меня не надо. Нашёл вторую жертву собачник, пенсионер. Между прочим, уволенный из органов не без содействия отца Вьюн. Помнишь дело об изъеденной молью шубе? Домработница её якобы украла и «расчленила» на несколько частей из обиды на хамское обращение. Тётка пропала, шуба нашлась… Бывший опер хотел было «возбудиться» по факту исчезновения прислуги, но отец второй жертвы дал по тормозам.

Редактор дерябинской газеты «Особый путь» откликнулся с радостью альфонса на призывный зов богатой вдовушки вскриком:

– Ага!

Бессмертный досадливо сжал губы линией противотанкового рва на границе с Украиной и наскочившим на него российским бронетранспортёром произвёл словесный «выстрел»:

– Ничего не «ага»! Банан-то тут причем? Как говорит Дим Димыч, это послание маньяка, какой-то месседж миру. Действующий опер Пекшин в шоке, хотя и не звезда. Завтра будет акт вскрытия, но и так всё ясно – лишилась возможности дышать… Кстати, Чижикову своему по моей персоне крылышки-то подрежь!

Отринувший взгляд от странички в соцсетях Валерий Иванович Гудков согласно кивнул и вдруг протяжным корабельным гудком возвестил:

– Я всё понял! Квадратик-то голубой. Девчонки были секусально не традиционны! Впрочем, таких вроде розовым малюют?

Пётр Ефимович с воодушевлением требующего автономии Аляски от США местного активиста воскликнул:

– Точно! Впрочем, да – «розовым малюют». А, если это месть содомитов отцам города за отмену дерябинского гей-парада? Эти четверо больше всех «гоношились» по этому поводу. В память о своем партийном прошлом, наверное. Тогда и банан во рту очень к месту. Не находишь?

Редактор брезгливо дёрнулся и сквозь ежедневно пережёвывающие эту экзотическую ягоду по утрам зубы процедил:

– Слишком прямолинейно, в лоб. Здесь что-то тонкое или пафосное… Хотя… Надо бы покопаться в грязном бельишке гимназисток!

С готовностью к труду и обороне следователь прокуратуры оставил озадаченного новым поворот дела редактора, сопроводив свой уход глумливой фразой:

– Варежки не забудь надеть…

Дальнейший путь Петра Ефимовича лежал по направлению к гимназии. Пробил час её директора Нонны Фёдоровны Брюшкиной.

Этой фигуре редактор подпольной газеты «Вилы» Прокопий Сидорович посвятил целый разворот в своём издании. Отточенными ударами он гневно терзал её плоть окисленными зубцами слов:

«Как типичная российская «грантоедка», Н. Ф. Брюшкина всячески способствует осуществлению людоедского плана Далласа по покорению «самого непокорного народа».

Она зловредно пестует в умах гимназистов и гимназисток отрицание всего славянского и советского, как варварского и тоталитарного. Только недоумки, по её мнению, могли побить культурную нацию и только пришибленные кремлевской пропагандой рабы могут не признавать исключительности звёздно-полосатого народа. Вместо того, чтобы позволить первым цивилизовать Россию, а вторым взять Сибирь за ножки Буша. Нет, они яростно вгрызаются в свою землю противотанковыми рвами и не желают видеть чистоту гомосексуальных отношений, красоту лесбийских связей, прогрессивность однополых браков и гуманность системы ювенальной юстиции. На каком, вопрошает сия дама, основании? И отвечает: «Место побежденных в „холодной войне“ – на паперти у католического собора с нищенской сумой».

Справедливости ради, надо признать: в самой глубине своей утлой душонки Нонна Фёдоровна печалилась о горькой участи Содома и Гоморры, тревожилась по поводу повторения библейского сюжета на земле своих заокеанских спонсоров. Но гнала эти низменные чувства прочь, покупая очередную золотую безделушку или модельную шмотку на щедрые подачки оных.

Глава 7

Здание дерябинской гимназии в полной мере олицетворяло собой продукт позднего постсоветского модернизма. Пролетарии всех стран умилились бы навечно впечатанному на его фасаде красными кирпичами непостижимым образом связанному с несущими конструкциями дома ленинскому завету, а либералы вдохновились бы высокими и широкими параметры доверчиво смотрящих в свободный мир в ожидании от него приятия окнами. Но холодная каменная кладка крыльца недвусмысленно намекала на всю тщетность этих ожиданий.

Известие о гибели второй гимназистки застало Нонну Фёдоровну Брюшкину в бывшей комнате Ильича, где со всех мониторов на неё смотрела Анастасия Вьюн со скорбной надписью под грудью. Что это не розыгрыш, а верная примета драмы она знала из публикации в газете «Особый путь» с посмертным снимком первой жертвы. Присутствующий здесь же преподаватель компьютерной грамотности Илья Бессонов был подавлен и нем.

На безмолвный вопрос директора он только и смог невнятно пробормотать – Насти не было с утра в гимназии и это подвигло его на просмотр страничек в соцсетях бывших подруг Дробышевой. Между тем из кармана бессоновских брюк бессовестно торчала дерябинская газета.

Не смотря на все титанические усилия Нонны Фёдоровны ограничить её тираж или изъять значительную часть из продажи, таблоид москитами разлетелся по городу. Конституционное право дерябинцев на свободный доступ к информации было также непоколебимо в общественном сознании, как и мораторий на смертную казнь. Даже не взирая на рост правонарушений против личности. До недавнего времени отцы города всячески культивировали эти взгляды горожан. Однако, двое из них уже потеряли своих детей и, возможно, стали близки к радикальному пересмотру оных.

Пётр Ефимович Бессмертный в поисках директора гимназии прошел через весь портретный ряд на её стенах. Там были помещены только физики и химики. И ни одного замеченного в советской интерпретации истории или пропаганде художественным словом патриотизма лица. Зато были объёмно представлены все Нобелевские лауреаты из числа англосаксов с её основания и до наших дней. Это придавало толерантности Нонны Фёдоровны остервенело вырванный из основного закона страны ярко выраженный политический подтекст. К огромному разочарованию либералов, вырвать идеологию из каждой постсоветской башки не представилось возможным. А через десяток лет даже кролику стало понятно – отсутствие своей политики означает только одно: наличие волчьей. И что общественное сознание «питается» идеями, а не сочной травкой на обильно сдобренным чужой кровью Капитолийском холму. Кстати, о демократии. По меткому замечанию российского чиновника: «Первый чернокожий генерал появился в русской армии в 1740 году – Абрам Петрович Ганнибал. После этого споров о том, какая демократия старше и опытнее – российская или американская, – больше не возникает».

Редактор нелегальной дерябинской газеты «Вилы» Прокопий Сидорович Кротов вообще утверждает: «Девальвация общества потребления и увядание вчерашних мерил уже начались. Россия троянским конем вторглась в материальный мир, доказав ущербность оного без сердца Данко. Для российского самосознания „потреба“ – ничто, а „подмога“ – всё! Благодаря натужному труду всех поколений и торжеству патриций духа, Русь избежала бомбовой мести и натовских сапог на Красной площади. Как бы этого не хотелось ныне здравствующим „демократизаторам“ и лающим из заморских подворотен псам!».

Бессмертный нарушил тет-а-тет директора гимназии и преподавателя компьютерной грамотности самым бесчеловечным образом, опрокинув на пол массивный бюст подпирающего дверь изнутри Гейтса. Он настойчиво предложил Нонне Фёдоровне пройти в кабинет для разговора без любовно оттирающего от пыли гипсовую макушку Билла свидетеля. Скорбная процессия двинулась по гимназическому коридору, с лёгкостью преодолевая препятствия в виде редких стаек учеников.

Родная обстановка кабинета придала Брюшкиной уверенности в теле и помогла подготовиться к атаке правоохранительных органов в душе. Конечно, репутация гимназии как образцово показательного заведения была сильно подмочена и просушке уже не поддавалась, но искать в этих отбелённых стенах грязные мотивы преступления было чересчур!

Содержанка мирового капитала поместила свое «контрабасное» тело в директорское кресло и начала вертеть перед носом Бессмертного врученной как лучшему руководителю учебного заведения в прошлом году ручкой. Нонна Фёдоровна вволю насладилась эффектом от блеска золота и бриллиантов на своих толстых пальцах и неожиданно тонким для свиной туши голосом спросила Петра Ефимовича:

– Чему обязана?

Трехкаратный «дым» над раздобревшей на грантах плотью Бессмертный развеял «топорными» вопросами:

– И вы ещё спрашиваете? Ваши гимназистки посещают занятия как придётся и когда вздумается? Оба тела были найдены в разгар подтовки к сдаче ЕГЭ!

А вы сидите тут курицей на насесте и не ведаете, чем заняты ваши цыплята поутру. Вместо того, чтобы учиться, учиться и учиться, как им завещено на фронтоне вашего заведения!

Поддавшись вперед обделённой мужской лаской необъятной грудью, Нонна Фёдоровна с чапаевским задором пошла на него в контратаку словесной «шашкой»:

– Позвольте вам напомнить, что мы живём в свободной стране и каждый вправе не давать отчета о своих действиях посторонним. Это во-первых. Во-вторых, сдача ЕГЭ не предполагает требующих ежедневных мозговых усилий фундаментальных знаний. И девочки прекрасно обходились без них, тем более, что отцы оных – члены попечительского совета гимназии. И, наконец, в-третьих, вам не кажется, что вы не там ищите и не своим делом заняты? Или всех оперов уже оптимизировали в виду окончательной победы над криминалом? А, может, у вас личный интерес в этом деле присутствует?

Пётр Ефимович оценивающе взглянул на Брюшкину и неожиданно рассмеялся. Свободно откинувшись на скрипнувшем от напряжения стуле, он в доброжелательном тоне всесоюзного старосты произнёс:

– Обойдёмся без психических атак. Я здесь, потому что имею несколько соображений, делиться которыми ни с кем не намерен. Пока не намерен. Дабы не возбуждать общественное сознание. Первое: нет ли данных на нетрадиционный характер отношений двух первых жертв? Второе: не было ли у них конфликтов с лицеистами на почве, так сказать, классовой вражды? И третье: не оказывал ли им особые знаки внимания кто-либо из учителей противоположного пола?

Нонна Фёдоровна обучающим Анку «игре» на «максиме» ординарцем легендарного комбрига пулемётной очередью «отстрелялась»:

– Нет, нет и нет. У вас всё? Кстати, почему первых двух жертв? Думаете, это ещё не конец?

Бессмертный молча поднялся и уже у самых дверей оптимистично заметил:

– Это только начало. Желаю успехов на ниве посевов ЕГЭ!

Лично Пётр Ефимович считал – этот экзамен сродни ГМО, когда вместо ржи и гороха вырастает нечто среднее между пшеницей и фасолью. Морской бой на ученическом тетрадном листке также далёк от реального, как современное школьное обучение до настоящих знаний. И в этом Бессмертный выразил полную солидарность с издателем подпольной местной газеты «Вилы» товарищем Кротовым в отклике на его статью. В ней писалось: «Современному школяру, по мнению либеральных реформаторов, важнее знать, как звали лошадь Вронского, чем то, о чем там думал раненный на поле брани князь Болконский. Что ЕГЭ, что ГМО – как бы образование и как бы еда! Государство, которое низвело школьное образование до уровня детской считалки, пословиц и исторических анекдотов, обречено на вырождение. Повальная всеобщая неграмотность и великодержавное беспамятство законодателей англосаксонских дум – лучшее тому подтверждение.

Асмоловское образование перемололо школьные программы до фарша из требухи, а педагогов опустило до уровня простых начётчиков прибауточных сведений».

Мстительно оставив Брюшкину в преддверии формирующейся в дерябинской атмосфере бури, Бессмертный устремился в прокуратуру. Там потерянно и удручённо теребивший в руках акт о вскрытии второй жертвы «завис» опер Пекшин. Он получил его с крейсерской скоростью из-за наметившегося поточного характера работы дерябинского судмедэксперта Кошкина.

Правоохранительные органы сравнили оба акта и испытали дискомфорт в желудке. И Марина Дробышева, и Анастасия Вьюн за час до кончины запивали молоком овсяные хлопья и ели ватрушки с колбасой. Обе вели хаотичную половую жизнь, но в момент смерти насилию не подверглись. Носовые пазухи свидетельствовали о хронической сопливости обеих.

Ознакомившись с местом преступления только мельком, Пётр Ефимович слушал доклад опера о следственных действиях в кустах рассеянно и вяло. Его не покидало ощущение искусственности постановки этих двух трагедий, как если бы на картину Айвазовского наложили лубок с изображением поедающих дары моря кума и кумы.

Оживился Бессмертный только при упоминании показаний обнаружившего тело Вьюн свидетеля. Уволенный из органов из-за «шубного дела» бывший опер был в своих выводах по-гапоновски однозначен. По ходу дела он выразился следующим образом:

«Эта жертва принесена на алтарь воздаяния за грехи отца. Между прочим, домработница пошла в услужение к гостиничному клопу, чтобы высшее образование отроку своему дать. И пропала… Сын в области отучился и вернулся с „дыркой“ в голове – никого не узнает, ничего не понимает. Зомби ходячий. Ни одна мать своё чадо в таком состоянии добровольно не оставит. Попомните мои слова – это его так бог наказал!».

Увы, поповский пафос «выпавшего» из обоймы слуги закона никак не приближал легальный сыск к раскрытию преступления. Даже атеистически изощрённый интеллект Пекшина не допускал мысли о том, что высшему судье рода людского присущи сарказм и издевательство над своей тварью. Скорее, этот перфоманс был делом рук человеческих. Посему, рассмотрев все лежащие на поверхности версии от Макарки до домработницы, правоохранители направили свои стопы по домам.

Сумерки накрыли город непроницаемой кружевной фатой, за которой прятались и недостроенный детский садик в силу офшоризации всей страны, и брошенный фундамент жилого дома в виду бегства подрядчика в Лондон со всеми средствами дерябинских дольщиков, и утративший былое величие дом купчихи Снежиной из-за размещённых в нём инсталляций в виде перевёрнутого унитаза или зверски вспоротого матраца.

Часть дерябинцев в ночи живо обменивалась в соцсетях мыслями о банановом маньяке, наделяя оного в зависимости от социальной принадлежности то революционностью матроса Железняка, то бескорыстием Робин Гуда, то кровожадностью Чикатило. И никто, никто не сказал доброго слова о его жертвах.

Вдохновлённое стерильной пропагандой большинство из гигиенических соображений не «плескалось» в соцсетях и не посещало драматических театров с изнасилованным классическим репертуаром. Оно традиционно доверяло печатному слову «Комсомольской правды», телевизионным брифингам Первого лица государства и тревожилось только о том, что Чип и Дейл в лице НАТО спешат на помощь граничащим с ним странам.

А посему у резвящегося в социальных сетях меньшинства сложилось ложное представление о себе, как о лучшей части дерябинского общества. И вело оно себя соответственно этому: по-обезьяньи прыгало с ветки на ветку в мартышкином самолюбовании.

Глава 8

Субботнее утро в Дерябино ознаменовалось отсутствием бананов не только на полках магазинов, но и на многочисленных разбросанных там и сям по периметру базарной площади лотках. То ли по соображениям безопасности, то ли в силу внезапно возникшей популярности экзотическая ягода испарилась в дрожащем от возбуждении городском воздухе. Что было особенно странно из-за тщательно законспирированной следствием информации о её роли в разыгравшейся драме и отсутствием оной в посмертных фото обеих жертв на страницах дерябинского таблоида.

Преданные земле в один день Марина Дробышева и Анастасия Вьюн мирно упокоились на местном кладбище. Среди провожавших гимназисток в последний путь были замечены и крупные официальные лица, и незначительные правоохранители. Последние пресекли неуместную попытку предводителя местного общественного движения «Интернет-нет!» Ивана Васнецова устроить митинг на костях с требованием внести возрастные ограничения для пользователей соцсетей. По его мнению – обе жертвы чересчур бурно фонтанировали в них и тем самым привлекли внимание твердокаменного маньяка.

Трагедия в двух актах повергла город под спуд разнообразных действий и противоречивых идей. Отцы города уединились на тайную сходку в загородном доме Ненашева на земле переименованного в садовое товарищество «Виват» бывшего пионерского лагере «Салют». Правоохранительные органы в лице опера Пекшина и следователя прокуратуры Бессмертного «переваривали» обстоятельства преступления в каморке санитара морга Дим Димыча. Непримиримо настроенные гимназисты и лицеисты потянулись к подножию памятника Ильичу в центре Дерябино.

Обе колонны двигались по противоположным улицам, вовлекая в свои ряды щёголями шатающихся дерябинцев. Вся эта агрессивная масса с небольшой надстройкой нейтралитета прибыла в центр, галдя и распугивая сиропно поющих что-то рафинадное выпущенных из клеток щеглов. Центральная площадь как нельзя лучше подходила для современной маёвки, о чем они, к своему стыду, даже не догадывались.

К подножию памятника вождю мирового пролетариата пробился гимназист Трутнев и по-касьяновски обличающе начал митинг словами:

– Господа! Сегодня нас лишили священного права выбора. Мой завтрак был омрачён отсутствием банана, сладкая мякоть которого приобщает нас к мировой цивилизации. Меня, свободного человека демократической страны, понуждают есть по утрам картошку, запивая её коровьим молоком. Это покушение на мою свободу! Я выражаю решительный протест нашему руководству и требую отказаться от конфронтации с Западом!

Оглушительные одобрительные крики гимназистов «враждебным вихрем» пронеслись по площади. И тут, интенсивно работая локтями, к Ильичу проник лицеист Петров. Под крикливые «конфетти» сторонников уронившим голову в тарелку новогоднего салата гостем он выкрикнул опьянёно в толпу:

– Товарищи! Эта либеральная гнида вновь откладывает свои яйца, чтобы окончательно завшивить наши мозги. Даешь деофшоризацию всей страны! Заменим все экзотические фрукты краснодарскими, все иномарки – «Ладами»! Хватит играть с Западом в поддавки, пора двигаться в дамки!

Мощное лицеистское «Ура!» прокатилось над центром Дерябино, бодря нейтралитет и повергая в смятение гимназистов. Предводитель молодёжного движения «Интернет-нет!» Иван Васнецов протиснулся к монументу, размахивая плакатом с призывом: «Наплевать на США – ша!». Он намертво прикрепил «агитку» к ленинской руке скотчем и с пролетарской ненавистью к «мировому закулисью» призвал собравшихся:

– Дерябинцы! Смотрите вглубь! Мы стали «мишенью» свободы слова. Под её прицелом и наши сердца, и души. Тридцать лет назад нас подбили, осталось сделать контрольный выстрел! Либеральные пораженцы уже сегодня готовы сдаться на милость победителю. Последняя линия обороны находится здесь, в Дерябино. Довольно рыть окопы, пора подниматься в атаку!

К этому времени зона нейтралитета значительно пополнилась спешащими на садовые «фронты» госслужащими и бюджетниками. Из оной среды к памятнику Ильичу продвинулся обременённый многодетной семьей местный пожарный Сидоров. Пётр Павлович прижал руки к профессионально опалённой груди и освежающей бодрящей струей «окатил» разгорячённую толпу криком:

– Люди! «Майданулись», что ли? Из искры дерябинского пожара полыхнет на всю страну? Не «мочите» мой менталитет! И за что вы собираетесь биться и, главное, с кем?

Вопросы эти заволокли небо тучей, но не пролились благодатным дождём. Лицеисты ещё не были готовы к борьбе за социальную справедливость, гимназисты уже не могли воспарить над массами либеральным драконом о трёх головах, наречённых при рождении Демократией, Рынком и Законом. Причём, две последние находились в трогательном непротивлении друг к другу на дерябинской земле. Нейтралитет же озаботился хлебом насущным – немедленным затовариванием спичками и солью. На всякий случай!

Ближе к двум часам центр опустел, но не вымер. Голуби гадили на листовки с требованием заменить заморские бананы на российские ягоды, предприимчивые коты гонялись за обескураженными воробьями по всей площади. Прозорливые глаза дедушки Ленина в мраморе были заботливо прикрыты кем-то солнцезащитными очками: то ли в поощрение товарищей, то ли в назидание господам, то ли в поддержание остальных в целях сохранения стабильности.

А, может, дабы скрыть от него все мерзости современной жизни? «Типа» плача Собчак над фуа-гра, «домашнего» рублёвого миллиарда Хорошавина, лишившегося красных тапочек Васильевой каземата, разухабистых оргий олигарха на борту крейсера «Аврора» на брегах Невы и устроенного внуком российского махараджи социального стриптиза из кастовой солидарности с близким родственником? Или украинского «ленинопада» в результате обострения национал-патриотической болезни на освобождённой от чумы фашизма земле?

Не подозревающие о народных волнениях в центре города представители дерябинского бизнеса толковали за городской чертой о насущных проблемах конкурентной борьбы и превентивных мерах по охране своих детей. Дробышев и Вьюн были настроены крайне радикально и предлагали открыть охоту на маньяка до полного линчевания оного. Воронов и Ненашев предпочитали перевести дело в практическую плоскость – назначить премию за его поимку. Ни тот, ни другой вариант развития событий не устраивал всех четверых разом, и они покинули гостеприимную сень бывшего пионерского лагеря в полном и окончательном отторжении друг от друга. Как, если бы первые считали: Пизанская башня скорее падает, а вторые – скорее встает.

Сенсационное известие о похищении тел Дробышевой и Вьюн из могил застало следователя Бессмертного и опера Пекшина в каморке санитара морга Дим Димыча, куда они прибыли ещё днём за деятельным сочувствием. Принёс нежданную весть сторож местного кладбища Игнат Васильевич Безрукий. С трясущимися руками и покрасневшими зрачками глаз тот ввалился к ним в три часа пополудни, мешком с луком увесисто плюхнулся на убогий топчан. С видом тасующего краплёные карты политического шулера Удальцова он доложил выдержанному в кофейных тонах портрету сэра Артура Конан Дойла на стене каморки:

– Трупы пропали! Могилы разрыты…

И тут неистребимая вера американских обывателей в неминуемое воскресение уже завтра шилом пронзила воспалившийся мозг Безрукого. Сторож дерябинского погоста по-петушиному вскочил, лязгнул «шпорами» импортозамещённых сапог и горласто «прокукарекал»:

– Может, они ещё живы! Может, это всё для прикола было!

Тин Тиныч Пекшин битой американского копа при подавлении волнений в Фергюссене прямолинейно возразил:

– Исключено! Было вскрытие. Не могли гимназистки после этого встать и пойти по своим девичьим делам…

В каморке повисла разбавленная прерывистым дыханием Дим Димыча пауза. С видом захватившего мирную ладью ушкуйника санитар морга в пиратском запале воскликнул:

– А вскрытий не производилось! Отцы запретили девочек уродовать. Всё и так всем понятно было!

Следователь прокураты сталактитом завис на потолке, опер открыл рот и в исступлении выдавил из себя вопросы по «каплям»:

– Как же это? Акты вскрытия приобщены к делу! И как вы в курсе? И что теперь будет?

Санитар морга с недоумением обнаружившего орфографические ошибки в учебнике по русскому языку первоклассника витиевато ответил:

– Други моя! Меня поражает ваше замешательство перед лицом дерябинских будней. Акты вскрытия как под копирку, судмедэксперт жене норковую шубу купил. У самого Кошкина вид объевшегося сметаной кота. И что вас удивляет? Если преступления – буффонада, то автор предусмотрел такие мелочи, как процессуальные действия с артистами. Что будет? Пьеса только началась!

Кариес обратил свой воспламенившийся взор к прославленному автору английских детективов и, прищёлкнув зубами, продолжил:

– В 2001 году некто Огнеборцев погиб вместе с женой от взрыва газового баллона в своей квартире. К вящей скорби всех ссудивших его деньгами владельцев банков Дерябино. На месте пожарища нашли только обгоревшие кости. Дело закрыли. Огнеборцева Лидия при жизни обожала акварели местного художника Вадима Челдышева и скупала оные, не взирая на мужнины долги и откровенно скептическое отношение ценителей к этой мазне. Но! На протяжении десяти лет после лидкиной гибели Вадим купил роскошную квартиру, дорогущую машину и ежегодно загорает на острове Бали. Есть какие-либо соображения?

Обалдевший Бессмертный только и смог произнести: «Так, так…». Тин Тиныч вскочил с топчана и произвел арестантское движение по каморке. Игнат Васильевич Безрукий пригладил волосы и бросил изъеденную молью кепку на стол. Пришедшая в большое волнение галерка воззрилась на Дим Димыча как на играющего Нострадамуса на театральной сцене лицедея.

Польщённый вниманием санитар морга начал копать ещё глубже и прошелся по грядке «граблями» слов:

– В 2005 году заснул и не проснулся местный краевед Дятлов. Ходили слухи – в дерябинском архиве тот нашел след «золота партии». При жизни был круглым сиротой, одинок и холост. Но! После смерти обзавелся родственниками с характерной внешностью сбежавших из местного зоопарка горилл. Скорбя и обливаясь слезами, они утащили дятловское тело в Копейск, дабы оное припало к своим корням. Но! Книжный короед Дятлов был уроженцем Дерябино и никогда не покидал его благословенных пределов со дня рождения и до самого дня кончины. Сразу после отбытия трупа в объятиях обретённых после смерти родичей, часть дерябинского архива сгорела, и понятное дело какая! Да, в дочерна обгоревшем подвале пожарные нашли чудом уцелевшую новёхонькую красную кепку краеведа.

Изрядно проголодавшийся Пётр Ефимович в нетерпении узревшего сочный гамбургер едока едко спросил:

– И что нам всё это дает? Думаешь, наш банановый «десерт» находится в меню твоих «блюд»? Эти примеры объединяет только то, что жертвы как бы не погибли!

Дим Димыч взял маленькие чайные ложки из гранёного стакана. Санитар морга стал раскладывать оные на столе, сопровождая свои действия постукиванием ими по столу и самогудами «напевая»:

– Первое – то, что ты заметил. Второе – за этим стоит какой-то замысел и он ещё не завершён. Третье – нет полной уверенности в том, что имеет место быть трагедия, а не водевиль.

Кариес смешал в кучу наглядное пособие и торжествующе упокоился на стуле, обнажив глубокую щербинку в зубах. Бессмертный вытащил торчащие из-под топчана древние счеты, передал Пекшину и под аккомпанемент передвигаемых косточек резюмировал:

– Тела похищены с целью создания иллюзии преступлений. Это раз. Что совсем не исключает факта гибели девчонок. Это два. Обе жертвы голубоглазы, простужены и бирюзовый квадратик в постскриптуме страниц в социальных сетях не просто так. Это три. Что из всего этого следует?

Застывший над третьей косточкой Тин Тиныч замер в предвкушении разгадки. Кариес не торопился изображать из себя пломбу в ноющем клыке опера и гудящей бормашиной ответил:

– Само наличие этого вопроса означает – дело ещё далеко от завершения. Иначе были бы понятны и замысел, и мотив. Значит, все ещё впереди!

На этой глубокомысленной ноте Дим Димыч ушёл в себя. Гости шумно расходились по своим делам, тревожа дух озадаченного Конан Дойла. Кладбищенский сторож с обречённостью приговорённого к пожизненному заключению татя побрел к работодателю, инстинктивно поглаживая макушку головы рукой и как бы мысленно прощаясь с ней навсегда. Опер Тин Тиныч Пекшин лосем «ломанулся» к месту службы, сшибая «рогами» очерченные тени из воспоминаний Дим Димыча. Лично он считал метод санитара морга блажью выжившего из ума придурка. Следователь прокуратуры Пётр Ефимович Бессмертный направился к служебному «бригу», который уже штурмом «брали» абордажными крючьями потрясённые капитаны местного бизнеса. Анонимный звонок о похищении девичьих тел в редакцию местного таблоида в пересказе Алисы Ковалёвой поверг оных в шок и трепет.

При бьющем в лицо свете настольной лампы на казённом столе Аркадий Васильевич Дробышев и Сергей Павлович Вьюн признались Бессмертному в принуждении судмедэксперта Кошкина к подтасовке актов вскрытия жертв, но не покаялись. И сейчас они с надеждой вопрошали следователя прокуратуры о возможном воскрешении похищенных сразу же после похорон дочерних тел.

Пётр Ефимович не стал отнимать у воспрянувших духом отцов последнюю надежду. Он свято верил в индуктивный метод Кариеса и в то, что индивидуальная и общая истории двигаются по спирали. Успехи советской промышленности в середине прошлого века Бессмертный связывал с политической «наволочкой» на экономической «подушке», а неудачи – с выбросом первой на помойку. Империи распадаются без идеологии, как тело разлагается при покидании его души. И едва-едва пробуждающиеся ещё вчера примятые ростки новой идеи о святости патриархальных начал в российском обществе пробуждали в нём надежду на скорое оживление пустившей корни по всей земле русской берёзки.

Или, как написал в редакционной колонке редактор подпольной газеты «Вилы» в праздничном выпуске ко дню Пасхи товарищ Кротов: «Не случайно англосаксы сегодня упорно ищут новые идеалы общественного развития с целью сохранения своего имперского доминирования над миром. К ужасу последнего, предложив ему в качестве таковых защиту прав сексуальных меньшинств и легализацию однополых браков. К тому же строго предупредив, что будут добиваться водружения этих знамён во всех городах и весях. То есть, чтобы патология стала нормой, а норма патологией!

Но! Горит ещё лампадка в каждой русской избе, могуч голос российского патриарха, твёрд взгляд Первого лица государства из-под пшеничных бровей и, как никогда, крепки исламские заветы».