Текст книги "Ночь, безмолвие, покой"

– Лола…

– Да?

Ее головка упала на плечо, глаза уставились в его глаза, и в зрачках Никита без труда прочел опустошение и обреченность. К его огорчению, ей сейчас не до «дружбы».

– Я бы хотел вам помочь… – Никита не договорил, впрочем, конец фразы и так ясен, поэтому Лола закивала, дескать, я поняла, вы бессильны. Однако он решился на другое предложение: – Мне нужна правда. При условии, что я буду знать все, можно придумать, как вам выкрутиться.

– Для этого я вас и наняла, – вздохнула она, оттолкнувшись от стены. – Мне тоже нужна правда, но где ее искать? А выкрутиться… Почему я должна выкручиваться? Вообще-то и на это я согласна. Но как? Надо что-то врать… Хорошо, согласна. Что врать? Как доказать, что меня не было в «Ракушке»?

Опустив голову, Никита погладил затылок, оставив на нем ладонь, застыл на некоторое время. У него изворотливый ум, что не раз подтверждалось практикой, но он впервые не имел в запасе действенного рецепта.

– Пойдемте, выпьем чего-нибудь? – предложила Лола.

– Не откажусь.

Коньяк, лимон, шоколад… И минут десять гнетущего молчания в полнейшей тишине. Никита ясно осознал, что не бросит ее, потому что поверил ей. Да, поверил! А разве не бывает на свете трюкачей-фокусников, которые, занимаясь грязными делишками, подставляют других людей? Есть такая порода, она изобретательна и способна на любую подлость. Теперь Никита думал не о том, как выкрутиться, – это действительно безнадежная затея, а как и где добыть доказательства, обратные свидетельским показаниям. Кое-какие мысли зашевелились, но сначала он решил успокоить упавшую духом Лолу.

– В милиции таксистов не догадались найти.

– Да? – более чем равнодушно сказала она. – Почему?

– Очевидно, дело по убийству Вишневского попало зеленым ребятам.

– В конце концов, кто-нибудь подскажет им найти таксистов.

– Во всяком случае, это буду не я.

– Спасибо. К сожалению, мне ваше умалчивание не поможет.

Настало время поделиться соображениями.

– Я не спрашиваю, есть ли у вас враги, потому что врагами обеспечен каждый человек, часто он даже не знает своих врагов. У меня другой вопрос: вы не думаете, что вас подставил двойник?

Она очнулась, взглянула на него с изумлением и, как ему показалось, с опаской:

– Двойник? Не понимаю… Вы хотите сказать, что есть моя копия?

– Да. Именно это я хочу сказать.

– Да нет, это невозможно…

– Почему? Похожие люди встречаются чаще, чем мы думаем.

Лола разволновалась, видно, подобная мысль – надо сказать, спасительная мысль – не приходила ей в голову.

– Похожие! Если все, как один, утверждают, что с Георгием была я, то это должна быть моя точная копия, а так не бывает.

– Существует масса средств сделать схожесть максимальной.

– Грим имеете в виду? – отрицательно закачала головой Лола. – А фигура? И потом голос… Его подделать невозможно. А Георгий? Он что, не распознал обмана?

Нет чтобы схватиться за соломинку и обдумывать идею, Лола, наоборот, находила контрдоводы, будто убеждала Никиту, что в ресторане была она.

– Вы же не знаете, о чем у них шла речь, – возразил он. – Думаю, Вишневский как раз распознал подставу.

– Допустим. А цель? Зачем этот спектакль?

– Спектакль продуман неплохо, и, как у всякого предприятия, тем более авантюристического и опасного, у него запланирован финал, который известен только автору. Эта женщина, ваш двойник, отлично вас знает и умело подражает вам. Вы посещали «Ракушку» не раз, вас запомнили, но в тот вечер ни у кого из служащих ресторана не возникло мысли, что это не вы пришли с Вишневским. Значит, она не только приблизила свою внешность к вашей, но и усвоила манеру поведения. Мне кажется, она хотела использовать Вишневского в своих целях, тот отказался, стал опасен ей и был убит. А раз цель поставлена, раз дошло до жертв, то фальшивая Лола будет идти до конца. Полагаю, она в курсе, что вы под подозрением.

Лола сложила ладони у лица и повторяла, не веря в то, что произносила:

– Двойник… Двойник… Невероятно. Похожая женщина, знающая меня… Среди моих знакомых и приятельниц нет похожих на меня.

– С чего вы взяли, что она входит в круг ваших знакомых?

– Но как же! Необходимо видеть и слышать меня, чтобы усвоить манеры, иначе ничего не получится. Черт, у меня безвыходное положение.

– Скажите, Лола, ваше алиби только сторожиха дачи может подтвердить?

– Да. К сожалению, только она.

– Я бы хотел с ней увидеться.

– Зачем? Она ведь давала показания.

– Я предпочитаю сам допросить свидетелей, иногда удается вытащить из них полезные сведения, которые по неопытности или по другим причинам не вытащил следователь. Вдруг она в тот вечер с кем-то виделась и упомянула, что вы находитесь на даче. Когда мы можем поехать к ней?

– Да хоть сейчас. – Из унылой Лола преобразилась в деятельную особу, принимающую решения мгновенно. – Подождите меня, я переоденусь.

И скрылась в гардеробной. Никита напомнил ей:

– Уже почти девять, пока доедем, будет десять. Не поздно?

– Что вы. Она спать не ложится долго, если, конечно, не заложила за воротник сверх нормы. Катерина Гавриловна сериалы смотрит, аналитические передачи. Очень любознательная. А для меня сейчас всякое слово в мою защиту дороже золота. Поехали?

Никита не ошибся – днем полил дождь, внеся в знойную атмосферу временную прохладу и свежесть. Вела машину Лола, ему не удалось отговорить ее не садиться за руль, все-таки она выпила, а Никите жить не надоело. Но разве ее убедишь? Всю дорогу он внимательно следил за ней, чтобы в случае надобности перехватить руль, поэтому не пристегнулся ремнем безопасности. «Лихачка, своей смертью не умрет», – поставил он диагноз, когда выехали за город.

Лола остановилась в дачном местечке, напоминающем деревню, во многих домиках горел свет, а тишина изумляла покоем и миром, какой-то особой безмятежностью. Доставая зонт, Лола, всматриваясь в затуманенную дождем каменную махину за железной оградой, сказала:

– У нас никого, света не вижу. Катерина Гавриловна предпочитает смотреть телевизор у нас, мы не возражаем, так дача под постоянным присмотром. Идемте, ее участок рядом. Она отдала квартиру дочери с мужем, сама круглый год живет здесь. Женщина она порядочная, добрая, только выпивает. Ни рубля не возьмет, а спиртное пьет без спроса. Папа специально оставляет бутылки с водкой и вином для нее, чтобы Катерина Гавриловна не трогала дорогие напитки.

Никита забрал у нее зонт и держал над головой Лолы, чай, не сахарный, не растает. Узкая дорожка на дачном участке, утрамбованная и заботливо посыпанная галькой, шуршащей под ногами, вела вглубь. Но и в маленьком домике свет не горел, однако Лолу это не огорчило.

– Спит, наверное. Значит, вечером пила. Ничего, разбудим. Осторожно, здесь ступеньки… – Она тронула за ручку, дверь оказалась открытой, Лола вошла первой. – Катерина Гавриловна! Сейчас… выключатель найду…

Никита посветил ей мобильником, загорелся свет. Вошли в комнату, Лола звала хозяйку, но та не откликалась. Нашли выключатель и здесь, лампа под старым абажуром осветила небольшое пространство, заставленное мебелью. Опрятно, старомодно, уютно. На столе, застланном белой скатертью, стояли тарелки с остатками ужина, бутылка коньяку (весьма дорогого для пенсионерки) и рюмка. Только из людей никого. Пока Никита осматривался, Лола, зная, где еще может находиться хозяйка, прошла к смежной двери, вдруг остановилась:

– Я так и знала. Спит. Катерина Гавриловна! Нам придется потрудиться, чтобы разбудить ее. Катерина Гавриловна!

Тем временем Никита в полумраке рассмотрел на кровати пожилую женщину в одежде и, пошарив рукой по стене, нащупал выключатель. Когда Лола тронулась с места к кровати, он остановил ее:

– Позвольте я…

– Она вас испугается. Вы же чужой…

Никита обошел ее, бросив на ходу:

– Не думаю, что она способна кого бы то ни было испугаться…

Одной рукой Никита схватился за крепление водосточной трубы, насколько смог, ногу поставил на выступ фундамента. Он подтянулся, залез, вторую ногу поставил на нижнее крепление и поднял голову, отыскивая, за что бы уцепиться. До балкона рукой подать, но не дотянется. Остается ползти по трубе, ставя ноги на крепления. Только бы не оборвалась, а то сейчас строители не слишком стараются, им бы выгнать коробку да сдать ее, потому все на честном слове держится.

Никита полз по трубе вверх, добрался до уровня балкона. И едва-едва дотянулся рукой. Нет, удобней ногой стать, потом резко бросить тело на перила. А шум? Вдруг в квартире услышат шум? Он успеет достать пистолет и заткнет любого, кто вздумает помешать.

Итак… Нога – раз! Неплохо. Стоя враскоряку, Никита примеривался, чтобы оттолкнуться с достаточной силой и не свалиться вниз. Толчок – два! Упал на перила – три! Грохот приличный, а больно-то как! Будто ребра все разом сломались. Спортом надо было заниматься, с парашютом прыгать, привык бы к боли. Никита замер, пережидая боль и восстанавливая дыхание…

6

– Что вы имеете в виду? – озадачилась Лола и, следя, с какой осторожностью он приближается к кровати, задержалась у порога комнаты. Было нечто пугающее в его позе, склоненной над телом соседки, а странности всегда нервировали ее. – Что вы смотрите там? Будите!

Никита выпрямился и огорошил Лолу:

– Она умерла.

– Как умерла?! Вы в своем уме? Ей шестьдесят шесть всего…

Лола осеклась, так как подошла к кровати и увидела своими глазами неживое лицо Катерины Гавриловны.

– Она умерла и лежит здесь дня два, может, меньше, может, больше, – сказал Никита. – Разложение затормозилось, потому что доступа воздуха не было. Ваша соседка болела чем-нибудь серьезным?

– Не помню… Как будто… Нет-нет, на здоровье она никогда не жаловалась. И что теперь?..

– Милицию вызовем. Внезапную смерть без видимых причин должны тщательно исследовать, тем более в вашем случае.

– В моем?! – вытаращилась Лола. – Я-то здесь при чем?

– Это единственная ваша свидетельница, подтверждающая алиби, и вдруг умерла, ничем серьезным не болея. Лично я хочу убедиться, что смерть естественная, а не…

– Вызывайте, – согласилась она, глядя на труп и ежась. – Я выйду… покурю.

Курили под навесом. И все та же безмятежность, омываемая дождем, господствовала вокруг, словно этой жизни неизвестны смерть, разлука, слезы. Длинные струи стекали с навеса, бились о гальку у ступенек, разбрызгивая капли на крыльцо, а запах… Запах дорожной пыли, пропитанный дождем и смешанный с озоном, ни с чем не сравним, он, помимо желания, настраивает на позитивный лад, в который не вписывается смерть. Хочется с упоением вдыхать свежесть и думать о хорошем, но Никита поглядывал на Лолу, а она непрерывно курила, держа сигарету у рта, и была удручена.

– Вы давно с ней виделись? – поинтересовался он.

– Недавно. Если быть точной, то… три дня назад. Вечером.

– Здесь, у нее?

– Нет, у нас. Катерина Гавриловна была как член семьи, а не просто хранительница нашей дачи, бывало, приедешь, а в доме наготовлено, хотя ее никто не просил. Мы платили ей, помимо зарплаты, то ремонт наши рабочие сделают, то денег подкинем, мол, запланировали сделать вам подарок, но не знаем, что нужно, вы уж сами… Сейчас редко встретишь людей, которым можно доверить дом, ей мы доверяли.

– Она алкоголичкой была?

– Просто любила выпить. Очень любила. Одиночество ищет друзей, Катерина Гавриловна нашла верного друга – рюмку, поверьте, это не делало ее хуже.

– Разве она одинока? А дочь?

– У дочери своя жизнь, в которой для матери не нашлось места.

– А у вас есть мать?

– Она умерла при моем рождении.

Приехала милиция…

Алиса запланировала кучу дел, лишь бы чем-то занять себя. В работу с головой не уйдешь – каникулы, по расписанию в Доме детского творчества у нее остались занятия всего два раза в неделю, да в центре «Малыш» подрабатывала. Алиса затеяла косметический ремонт, сама двигала мебель, выбрасывала старье, сдирала обои. А ремонт только начни, мало того что конца ему не видишь, но и времени ни на что остальное не остается, углубляться в переживания стало некогда. Три дня пролетели мухой, к вечеру Алиса уставала до бесчувствия, тем не менее переодевалась и шла то к одной подруге, то к другой, короче, инструкции Никиты она выполняла буквально.

После посиделок с подругами Алиса обычно возвращалась домой, разумеется, ее провожали. На этот раз решила переночевать, засиделись за полночь, Ольга вдруг опомнилась:

– А мой-то где шляется? Полпервого!

– С друзьями, наверное, – предположила Алиса.

– Позвонить нельзя? – обозлилась Ольга, нажимая на кнопки, затем долго слушая трубку. – Вот негодяй, не отвечает…

Еще полчаса она непрерывно звонила мужу, а в час и он заявился – пьяный в лоскуты. Ольга завелась, накричала на него, получила в лицо кулаком… Не для Алисы подобные сцены, она решила ретироваться:

– Я пойду…

– Куда ты пойдешь ночью? – ревела Ольга, не забывая сыпать оскорбления мужу: – Урод конченый! Я милицию вызову! Тебе там быстро мозги вправят!

Он не оставался в долгу, зверея:

– Заткнись! Еще слово… пасть порву… Милицию она вызовет! Вызывай! Я тебя выкину с балкона! Без парашюта!

А что между словами вставлялось – не повторить! Алиса попятилась к двери, а то и ей достанется:

– Да тут идти три шага… Извини, вы уж сами… Я побежала.

И рванула по лестнице вниз, забыв, что лифт есть. На улице Алиса кинула взгляд на окна Оли – там метались тени, видно, отношения выясняли при помощи кулаков. Бурная у людей жизнь, а она с Валеркой почти не ссорились.

Добиралась домой дворами, после дождей земля пропиталась водой, туфли вязли в грязи, в общем, хотела сократить путь, получилось наоборот. У дома, очистив от комьев грязи обувь, Алиса заодно передохнула и вошла в подъезд. Поднимаясь на третий этаж, она думала, как сейчас рухнет на кровать и заснет, но, когда осталось пройти последний пролет, замерла.

Возле ее двери возился мужчина. Да нет, он пытался открыть квартиру! Непроизвольно у Алисы вырвалось:

– Вы кто?! Что вам нужно?

Он шарахнулся от двери, но не кинулся бежать, а застыл…

Тут-то Алису и накрыла паника. Его лицо почему-то было черным, оттого непередаваемо страшным, словно это сам черт стоял на площадке. Алиса не додумалась, что он надел маску или еще что, она видела ирреальное существо, способное уничтожить ее в считаные секунды. Стоило ему сделать к ней шаг, Алиса помчалась вниз, не сообразив поднять крик. Казалось, на улице будет безопасно, а в подъезде даже стены враждебны, помощи ждать неоткуда. Она слышала топот его ног сзади и сопение, не оглядывалась, чтобы не терять время, а он все равно настиг ее, просто прыгнул. Глухо вскрикнув, Алиса плашмя врезалась в стену между дверьми первого этажа, успев подставить ладони. Он придавил ее своим телом, одной рукой схватил за волосы и оттянул голову назад, его вторая рука попала на лицо, соскользнула, ведь Алиса вырывалась. Когда его пальцы обхватывали ее шею, она закричала, но не это спасло, а темнота. На первом этаже не было лампочки, поэтому напавший мужчина плохо координировал свои действия, а также не видел, что ладонь Алисы ищет кнопку звонка. Как только раздался отчетливый и беспрерывный перелив, мужчина кинулся вон из подъезда, тогда как Алиса, почувствовавшая свободу, сползла по стене. Не хватало кислорода, будто побывала в безвоздушном пространстве, она глубоко вдыхала и вдыхала, только выдохнуть почему-то не получалось.

Дверь квартиры открылась, выглянула лысая голова…

У Никиты сон здоровый, соответственно крепкий, разбудить его нелегко, особенно по телефону. Но длительный трезвон все же долетел до спящего сознания. Не открывая глаз, Никита нащупал трубку, поднес к уху, не вымолвив ни слова.

– Ник! Ник, это я, Алиса. На меня напали!

Она так кричала в трубку, что волей-неволей расцепишь слипшиеся веки, правда, они тут же и смежились.

– Напали, – вымолвил он вяло, не соображая, кто звонит и с какими новостями. – И что?

– Ник, он… он душил меня!

– А ты?.. – Вдруг его ударило: на Лису напали, душили! Он резко сел, спустив ноги на пол. – Напали?!! Кто?

– Не знаю… – всхлипывала Алиса. – Никита, он пытался открыть мою квартиру, а я шла от подруги… Мне так страшно…

– Ты где?

– Дома. А если он вернется?

– Запрись, я сейчас приеду.

Никита включил настольную лампу, привыкнув к свету, взглянул на часы и вытаращил глаза: два ночи! Хорошенькое дело! Значит, нападение произошло недавно, где же были телохранители Лисы? Ругая вслух Эдуарда Дмитриевича, который обязался обеспечить ей безопасность, Никита оделся, машинально прихватил пачку сигарет, а пистолет, прежде чем сунуть за пояс, проверил на боеготовность.

Домчался быстро, в подъезде вытащил пистолет, чтобы самому не оказаться беспомощным при встрече с бандитом. Маловероятно, что напавший на Лису тип обосновался в подъезде, но Никита поднимался по лестнице не спеша, слушая «колодец» и глядя вверх. Тихо, как в пустыне.

Едва он переступил порог, Алиса бросилась к нему с ревом, Никита обнял ее, не забыв захлопнуть дверь ногой.

– Ну, все, все, – гладил ее по вздрагивающей спине. – Я здесь, не бойся. Что случилось?

Сбивчиво, не отрываясь от Никиты, захлебываясь слезами, она коротко рассказала о нападении. И так дрожала при этом, что дрожь передалась и ему, но другого характера. Сначала непроизвольно, в качестве утешающего средства, он целовал ее в макушку и лоб, Алиса как будто этого вовсе не замечала, приподняв голову, заглянула ему в глаза:

– Ты обманул меня?

– Я? – сглотнув ком, произнес Никита. – Я не обманывал тебя…

Ему уже не важно было нападение на нее, оно позади и черт с ним, потом уточнит детали, обдумает – все потом, завтра. А сейчас он убрал с ее висков густые пряди рыжих волос, взял в ладони лицо. Губы коснулись мокрой щеки, затем второй, носа… Алиса опустила слипшиеся от слез ресницы, замерла, перестав дрожать, казалось, и не дышала. Но ее пересохшие губы приоткрылись, чуть слышно, с недоумением, которое явно не относилось к нападению, выговорили:

– Как же… как же он… очутился здесь? Ты говорил… их взяли…

– Взяли, – шепотом заверил Никита.

И сказал себе – можно. В такие моменты не думается о будущем, что однажды пожалеешь о содеянном, захочется вернуть все на прежние места, но станет неловко делать резкий поворот на сто восемьдесят градусов. В этом случае подсознание начнет искать другие способы освобождения от пут совести, не всегда пристойные, отчего в душе поселится отвращение к себе же. Но есть здесь и сейчас, есть хочу и буду, а эти стихии не распространяются на то, что будет потом. Алиса не оттолкнула его.

В ее волосах проказничало солнце, стоило чуть приподнять голову, как золотистые блики передвигались, загораясь на других прядях. Солнце и разбудило Никиту, нахально ворвавшись в окно без штор, Лиса спала, не ощущая ни беспощадных лучей на теле, ни пожара в волосах. Он понял, почему Валерка балдел от нее: ему нравилась ее беспомощность, нравилась незащищенность. Нельзя сказать, что и в постели Лиса беспомощна, но льнула к Никите, будто маленькая девочка, нуждающаяся в силе и ждущая от мужчины бережного отношения к себе.

М-да… Валерка. Его нет всего ничего, а жена и друг на кровати, на его кровати. Если верить учениям о боге, то душа Валерки где-то неподалеку летает, интересно, что она чувствует и чувствует ли? Ну, то, что ей не по нраву свершившийся факт – понятно. Почему же она не помешала? Значит, ничего ирреального не существует? Жаль, ибо некому сдерживать низменную человеческую природу от безумств.

– Ты не спишь? – пролепетала Алиса. – Который час?

– Восемь.

– Так рано?

Солнце золотилось и в пушистых ресницах, Алиса их приподняла – и в горчичных глазах оно искрилось, но грустно, видимо, они еще не до конца проснулись. Никита завернулся в плед и, переступая через картонные коробки, отправился в душ.

Под потоком воды просветлели мысли, вернее, стали более конкретными и практичными. Надо определиться, Лиса не игрушка, а он не готов пообещать ей рай земной с собой в придачу. Как выяснилось, Никита стопроцентный эгоист, его волнует лишь сиюминутность и то, что требует природа. А поскольку не проходило ощущение дискомфорта (вероятно, Валеркина кровать повлияла на утреннее настроение), он принял самое разумное решение – пусть идет как идет, там видно будет. Но не обязательно данную тактику высказывать второй стороне, которая ждет (наверняка ждет) от него других поступков, других слов.

Завтракали молча. Нет, переспали, а утром как будто и сказать нечего друг другу! Никита понимал, что сказать надо бы ему, да постельная тема с перспективами на будущее его не вдохновляла, он обошел ее:

– Значит, вчерашний тип открывал твою квартиру?

– Угу, – сказала Алиса, подкладывая ему мяса.

– Так это домушник, – уверенно заявил он, разумеется, сам так не думал. – То есть грабитель, специализирующийся на чистке квартир.

– А почему он меня душил?

– Ты свидетельница…

– Я не могла стать свидетельницей, потому что не видела его лица. Он был в маске… или чулок натянул, точно не помню.

– Лиса, он действовал интуитивно: раз ты его застукала, могла поднять крик, ему надо было себя спасать.

– А почему он выбрал мою квартиру? Разве не видно, что здесь нечем поживиться?

– Он понял, что квартира пустая, домушники это умеют определять, – возразил Никита, улыбаясь. – А поживиться всегда есть чем. Не бойся, больше он не придет, грабители в одно место два раза не ходят – примета плохая. Ну, я побежал?

Главное, вовремя слинять под дешевым предлогом – тороплюсь. Он был уже в коридоре, как вдруг услышал робкий голос:

– Никита…

– Да? – Он вернулся, задержавшись в дверях.

Алиса все так же сидела за столом, не смотрела на него, уставилась в окно и произнесла, кусая губы:

– Я хотела сказать… то, что случилось между нами… ничего не значит. Ты свободен от обязательств передо мной. Ты ничего мне не должен.

Это пощечина. Словесная, но пощечина. Лиса тонко уловила, какие в нем кипят страстишки. Почему бы смело не сказать, мол, сам не знаю, что на меня нашло, и нужно ли мне это, не разобрался, дай мне время? Не-а, не скажет. И дураку ясно – почему. Но проницательность Лисы задела за живое, в ее глазах он не желал выглядеть негодяем, однако истинно негодяйским способом перевел стрелки, якобы уточняя:

– Для тебя не значит?

– Для тебя. Иди.

Вот как! Она его не закабаляла, в сущности – отпускала, одновременно заковывала в цепи, не давая уйти. Сознательно или потому что такая: непосредственная, чувствительная, проникновенная? Наверное, она мудрая, а он типичная сволочь. Подгадал момент, когда ей было плохо, и затащил в постель, чему не воспрепятствовал дух Валерки, теперь сомнениями обставился. Нехорошо. И нельзя оставлять ее в состоянии разочарования. Никита подошел к ней, заставил встать, прижал к груди, искренне сказав:

– Значит, Лиса, значит. Еще когда был жив Валерка, значило. Не думай обо мне плохо. Просто у меня характер скверный, а вообще-то я ничего, честно.

Ну вот, она уже улыбалась, а он целовал ее губы. Много ли женщине надо? Пара слов, нежный взгляд, поцелуй…

– Ты придешь сегодня? – спросила Алиса между поцелуями.

– Конечно. Ты посиди пока дома.

– Я и так сижу. У меня же ремонт.

– Ремонт – штука нужная. Кстати, если что-нибудь найдешь непонятное, ну, от Валерки осталось, не выбрасывай, мне отдай. До вечера.

На улице, идя к машине, Никита утер лоб тыльной стороной ладони – ух, нелегко! Жизнь одна, соблазнов много, за все приходится платить, а за глупость – так непременно и вдвойне.

Эдуард Дмитриевич недобро косился на опера, а тот краснел и бледнел, оправдываясь:

– Она же всегда возвращалась домой, к половине одиннадцатого уже в квартире была, а тут смотрю – первый час. Я подумал, ночевать осталась, чего ж зря торчать? Позвонил Алимову, он должен был меня сменить, сказал ему, чтобы утром подъехал к семи… По моим расчетам, в это время Алиса проснулась бы, значит, Алимов не упустил бы ее… Адрес назвал…

Эдуард Дмитриевич по натуре крикун, и лучше бы он кричал да кулаками по столу бил, чем спокойно процедил, уничтожая взглядом парня:

– Ты хоть понимаешь, что благодаря тебе мы упустили преступника? А он, возможно, привел бы нас к убийце Валеры Хвалюна.

– Понимаю, – развел тот руками. – Извините, виноват.

– Свободен. Потом с тобой разберемся.

Опер попятился, открыл дверь на ощупь и задом выскользнул в нее. Лицо Эдуарда Дмитриевича перекосилось, гримаса получилась мрачная и комичная, Никита еле сдержался, чтобы не прыснуть, но собрался и сказал:

– Ну? Я был прав?

– Прав, прав, – вздохнул тот. – Итак, он открывал квартиру… Неспроста это, ему что-то нужно было забрать…

– Или подождать Лису, – дополнил Никита.

– Подождать можно и на улице, – отмахнулся Эдуард Дмитриевич. – Нет, он пришел что-то найти и забрать, а тут Алиса неожиданно подоспела, решил и ее заодно кончить.

– Я пересматривал вещи Валерки, бумаги, а у себя дома все диски с аудиокассетами проштудировал.

– Результат?

– Был бы результат, вы о нем знали бы. Вот что надо учесть… Я, конечно, могу ошибаться, но мне думается, в квартиру Лисы пытался проникнуть не профессионал убийца. Будь он киллер, задушил бы ее, обстоятельства были на его стороне. А он растерялся и, вероятно, волновался, поэтому не сразу схватил Лису за горло и не понял, что она ищет кнопку звонка. Не-не, это был не профи.

– Может быть, может быть…

– Бомжей опрашивали?

– Одного только поймали, остальные разбежались.

– Вернутся, – обнадежил Никита. – Зимой они ищут теплые места, а летом сытные. Дмитрич, а что по старушке?

– Подсуропил ты нам старушку, – упрекнул его Эдуард Дмитриевич.

– А что такое? – насторожился Никита.

– Отравили твою старушку.

Никто не выскочил на грохот, не заорал на всю ивановскую, не разбудил народ. Отдышавшись, потрогав ребра и убедившись, что они целы, Никита прислушался к квартире, там стояла сонная тишина. А свет? Ну и что, многие спят и при электрическом освещении, хорошо бы так. Еще он не представлял, сколько человек внутри, не хотелось бы пугать домочадцев. Опять поиск рационального решения, опять сомнения… К чертовой бабушке их вместе с домочадцами. Спокойствие и хладнокровие, только так. И никого не жалеть.

Никита перелез на балкон, заглянул внутрь. Как будто никого…

Он перебежал на другой конец балкона, осмотрел комнату с этой стороны, тоже никого. А двойная дверь чуточку приоткрыта, так ведь не зима. Он осторожно начал раскрывать ее шире, стараясь погасить скрип, а также не допустить ударов дверей друг о друга. Теперь можно войти…