Текст книги "Последняя капля желаний"

6

Он не зверь, Альку жалел, как-никак за плечами многолетний стаж общения, но она долго портила Рудольфу кровь, поэтому его жалость имела границы.

Однажды Алька случайно застукала его с телкой, свободной от комплексов, прямо у него в доме. Ну, увлеклись, не слышали, как пришла Аля (в запале Рудольф забыл запереть дверь), и побрела на звуки, как корова на рожок пастуха, да и забрела в спальню. Об этической стороне ее поступка лучше не говорить, она Альке была неизвестна, следовательно, подумать, что в спальне Олеся может заниматься любовью с мужем и что мешать им неприлично, она не догадалась. Но как вознегодовала! Будто Рудольф приходился мужем ей, а не Олеське! Что ему оставалось? Разумеется, откупиться. Года три Алька шантажировала его, вымогая дары, которые ей совершенно не нужны, у нее и без спонсорской помощи полное изобилие. Ему казалось, это для нее дело принципа: я знаю твой грешок, хочешь, чтобы он остался между нами, раскошеливайся. Но выяснилось, что он ошибался.

Месяц назад Аля снова намекнула: мол, ты помнишь, что я помню? А Рудольф ей: «Бегом марш меня сдавать. Беги, беги, облегчишь мою задачу. Ты и твоя Олеська осточертели мне, достали, у меня на вас обеих аллергия и токсикоз, как у беременных». Не сдала, к его огорчению! Рудольфа жаба чуть не задавила: столько лет зря выплачивал контрибуцию, а она попросту издевалась над ним, держала в страхе. Как же он не просчитал, что Алька не сдала бы его ни при каких обстоятельствах? Скорее прихлопнула бы Руди, если бы он вздумал сдать себя сам или, того хуже, бросить Олесю. Жену все жалели. Почему? Что в ней есть, вызывающее жалость? Это загадка! Но даже он, человек в достаточной мере циничный и эгоистичный, не может поставить ее перед фактом измены, хотя каждый раз готовится это сделать.

В комнате, погруженной в ночной мрак, Рудольф приподнялся на локтях, уловив, что в замке поворачивается ключ. Ия! Он подскочил, улыбаясь. Свет не включал, скользнул в прихожую, где Ия ощупывала стену в поисках выключателя. Его-то глаза привыкли к темноте, он нашел ее быстро, взял за плечи…

И вдруг раздался дикий, совершенно неожиданный вопль, как будто кого-то пытают паяльной лампой. В следующий миг Рудольф врезался спиной в стену – Ия оттолкнула его и продолжала кричать.

– Ия! – До чего же неудобное имя, две гласные буквы не заглушили вопль ужаса. – Это я, Рудольф! Рудольф! Ау! Ия! Ты меня слышишь?

– Ру… – Бедняжка едва не умерла. – Ты?.. Это ты?

– Я, я, – рассмеялся он, осторожно обнимая ее. – Что это с тобой? Чего ты испугалась? Здесь же, кроме меня, никого не может быть.

Ия склонила голову ему на плечо и всхлипывала – дуреха:

– Но ты… ты только пообещал… Я не знала, что ты здесь.

– А я сбежал из дома скорби и решил немного поспать. – Он нащупал выключатель, и мягкий, рассеянный свет осветил прихожую. А когда Рудольф посмотрел в лицо Ии, взяв ее за подбородок, и ему стало не до смеха. – Да ты бледная, как… Идем. Воды принести?

– Нет-нет, не надо. Сейчас пройдет.

Рудольф уложил ее на диван и все же принес стакан воды, Ия уже улыбалась (хотя и вымученно), ее щеки порозовели. Воду он заставил ее выпить, потом обратил внимание, что время очень позднее, и, естественно, пристал с расспросами:

– Где ты была, почему пришла так поздно?

– Думаешь, мне хотелось возвращаться сюда? Тебя нет, что бы я здесь делала одна? Я… – Лгать нехорошо, но иногда ложь бывает святой. – Я гуляла.

– Но тебя что-то напугало, я же вижу. Мне показалось, это случилось до того, как ты вошла. По-моему, ты бежала…

– По лестнице поднималась…

Опять солгала. Она не бежала, а убегала. Убегала, как заяц от охотников, рискуя поломать ноги в туфлях на высоких каблуках. Не следовало идти в кафе с Борисом, но такую плату он потребовал за спасение от Варгузова. Если бы она не согласилась – тогда не поссорилась бы с ним и не встретила бывшего мужа, потом не осталась бы одна на пустынных улицах, дышащих угрозой.

Ия обхватила колени, накрытые клетчатым пледом, опустила на них голову и молчала, сейчас ее страхи казались ей глупыми, но они никуда не делись, Рудольфа они касались тоже.

– Что меня напугало? – после паузы проговорила она тихо, скорей всего, вдумываясь в смысл его простого вопроса, на который, к сожалению, так же просто не ответишь. – Когда не могу чего-то объяснить себе, я все равно буду об этом думать, думать… И чем дольше не могу объяснить, чем непонятней ситуация, тем больше я теряюсь и… и начинаю бояться. Так было не всегда, но сейчас…

– Ты о Виктории? – угадал Рудольф.

– О ней. С ее смертью… это же не обычная смерть, ее кто-то подстроил… Я ничего не понимаю, Рудольф! Я знаю, чувствую, что этого не должно было случиться. А раз есть, то почему? Меня это беспокоит, очень беспокоит. Тошка была самым беззлобным, безобидным и скромным человеком. При всем при том она не казалась глупой, чтобы влезть куда-то… О боже, о чем я! Куда она влезла? Это исключено априори! А теперь… мне неприятно об этом говорить… но если ее вот так убили, то и меня могут… а вместе со мной и тебя… И откуда придет убийца, я не знаю! Мне он чудится везде, и поэтому так страшно.

У нее дрожали губы, подбородок, тонкие пальцы, которыми она то и дело убирала со щек пряди волос. Рудольф проявил максимум чуткости – не перебивал ее и не успокаивал фальшиво-бодреньким тоном, мол, крошка, это нервы, все пройдет, хотя в глубине души ее страхи не принимал всерьез. Он притянул Ию к себе, обнял и гладил по голове, спине, плечам, давая понять, что она не одна, они вместе. Под его руками она размякла, прижималась все теснее, но вдруг отстранилась и заглянула ему в лицо, вспомнила:

– Рудик, а что с твоей подругой? Почему она… умерла?

– Пф! – погладив ее по щеке, фыркнул он. – Если бы она была моей подругой, я бы удавился. Не паникуй и не связывай обе эти смерти, Аля банально подорвала себя.

– Как это?

– Напилась, а квасила она – будь здоров, открыла газовую конфорку и, наверное, тут же забыла, зачем. А через какое-то время, например, щелкнула зажигалкой, прикуривая, и разлетелась вместе с кухней на куски.

– Рудик, тебе как будто не жаль ее.

– Знаешь, не жаль, – признался он вызывающе. – А если и жаль, то немного. Да, я такой… нехороший. Бабе боженька дал все, о чем мечтают миллионы, кроме мозгов, ну, не хватило серого вещества на Альку. Так бездарно прожигать жизнь, как она… И ей было не скучно, представляешь? Лежать сутками – не скучно! Числилась у отца на фирме, но в бизнесе ни черта не понимала и радовалась, что она такая дура.

– Просто она не нашла себя, – встала на защиту погибшей Ия. – Не все способны заниматься бизнесом. Но меня беспокоит… не знаю, как это сформулировать… Виктоша – моя подруга, Аля – подруга твоей жены, обе погибли при странных обстоятельствах. Если бы мы с тобой не поехали к Вике в ту ночь, ее смерть выглядела бы как несчастный случай… как и смерть Али… Мне неспокойно, видится некая связь между…

Рудольф со стоном обнял ее, потом рассмеялся, ведь смех сводит на нет внутренний трепет сомнительного происхождения:

– Ия! Прошу тебя, не нагнетай пустых страхов. Давай соорудим ужин, после обещаю любить тебя так, что все свои страхи ты позабудешь.

Ужин и немножко вина – это прекрасно. Вот когда четыре стены вокруг приобретают значение надежного убежища. Раньше Ия не задумывалась, что иметь свой дом действительно большое счастье, которое измеряется не только присутствием любимого человека на одном с тобой пятачке, но и безопасностью.

7

Давать показания – слишком много хлопот себе прибавить и время впустую потратить. Конечно, люди неохотно идут в свидетели. Поэтому на граждан, стоящих на верху социальной лестницы и способных дать показания, бросают опытных оперативников, которые умеют подобрать ключик к самым капризным и спесивым людям. На этот раз двум представителям полиции повезло, из трех свидетелей, живущих в благополучном квартале рядом с Малкиной Алевтиной, ни один не отказался помочь. Даже суперважный мужчина из трехэтажного особняка, видевший, как Аля приехала домой, пригласил дознавателей в дом и угостил прохладительными напитками.

– Я бы рад, да мне нечего добавить, – сказал он, расположившись в огромном кресле. В этот момент пожилая женщина принесла на подносе запотевший кувшин с малиновым напитком и стаканы. – Прошу вас, это наш фирменный компот.

– Мы хотим уточнить детали, – вступил в диалог майор Баталов, производивший приятное впечатление. – Вы же понимаете, что нужно исключить…

– Убийство? – поднял густые брови хозяин и усмехнулся. – Маловероятно. Аля ничего собой не представляла, вот если бы ее отец взорвался, я бы первый подумал об убийстве. Но будь по-вашему. Я работал допоздна, а кабинет находится на третьем этаже, люблю высоту. Выходил покурить на балкон, так и увидел, что Аля приехала с высоким мужчиной. Молодым. Но не на своей машине, полагаю, на его. Так, цвет я называл, марку тоже, он ведь и днем пару раз заезжал за ней…

– А номер не вспомнили? – спросил Баталов.

Хозяин засопел и развел кисти рук в стороны. Ничего удивительного, что не вспомнил. Ну, кто обращает внимание на номер незнакомой автомашины, припаркованной на улице в районе особняков? Раз стоит, значит, надо. Тем не менее хозяин порадовал их дополнением:

– Но я вспомнил, что мужчина работает, по-моему, таксистом. На крыше машины стоял маячок, правда, не горел. Может, это полицейский маячок или еще какой, но был точно.

– А приехали они…

– Примерно в половине двенадцатого. Свет горел только внизу, верхний этаж был темным. А где-то после часа ночи я снова курил, и вдруг загорелся свет в спальне, шторы были не задернуты, окна напротив… в общем… у них роман.

– Отец Малкиной говорил, что у нее любовников не было, – заметил лейтенант по фамилии Сирин, симпатичный юноша.

– Ай, бросьте, – вяло отмахнулся хозяин дома. – Аля была взрослой женщиной, что же, ей каждого, с кем она спит, папе показывать?

– Она не отличалась разборчивостью в связях, да? – заинтересовался майор. – Таксист – это как-то несерьезно для гламурной барышни.

И вызвал негодование гостеприимного хозяина:

– Да не будьте вы как старые бабки, погулявшие в юности ой-ой как, а к старости ударившиеся в святость. Молодая, здоровая, незамужняя и не в монастыре жила, слава богу. А таксист – это еще ни о чем не говорит, вон у меня на заводе в основном люди с высшим образованием пашут. Где есть работа, там и пашут.

– Вы правы, – согласился майор. – А в котором часу рвануло?

– С точностью до секунд не скажу, я только-только заснул, и вдруг как даст! Будто на войне, ей-богу. Мы с женой подскочили, к окну кинулись, а там дым и пламя. По-моему, было около трех ночи.

– Что-нибудь еще припомните?

– К сожалению… – вздохнул он, затем задумался ненадолго и посоветовал: – Сходите в соседний дом, там охранник всю ночь дежурил, может, он видел то, что вас интересует, но вы ведь не говорите, что именно.

Майору трудно было сдержать усмешку, но он сдержал, поблагодарил и попрощался, а на улице сказал юному коллеге с ухмылкой:

– Слыхал? «Может, он видел то, что вас интересует, но вы не говорите, что именно». Чудно. Им кажется, у нас шпионские игры, на худой конец, классика детективного жанра. А у нас – ноль. Ну? Заглянем к соседям?

В это же время Рудольф, крутя одной рукой руль, второй прижимал к уху мобильник, изредка ему удавалось вставить:

– Послушай… Это бизнес… Дай мне сказать… Даже так?..

Его все меньше занимала дорога, если вообще занимала, Ия вынуждена была положить ладонь на плечо Рудольфу и попросить:

– Останови машину, ты же не хочешь, чтобы мы погибли?

Какая удача – он услышал ее. Рудольф как раз подъехал к перекрестку, так что просьбу ее выполнил и, едва свернув на спокойную улочку, заглушил мотор. Далее Ия собственными ушами слышала, как Варгузов кроет его по-черному:

– …не оставлю, потому что такие, как ты, не должны побеждать. Ты вор. Нет, хуже! Хуже!!! Вор крадет у посторонних людей, и он использует мастерство, которое нарабатывал всю жизнь, стало быть, его добыча – это награда за постоянный труд. А ты пользуешься доверием знакомых людей. И не своим трудом, не умом или знаниями, а подвешенным языком и репутацией. Ты страшный человек. Без стыда, совести, чести…

– Хватит! – гаркнул Рудольф. Зная, что Варгузова сейчас снова заклинит на обличительном монологе, он был краток. – Оскорблений я наслушался, и знаешь что? Выворачивайся сам, я тебе помогать не буду.

– Конечно, не будешь! – сардонически рассмеялся тот. – Короче, спокойной жизни не жди, свое я заберу! У меня нет желания делать тебе подарки. Нет, один я сделаю, и ты его запомнишь.

В трубке послышались гудки, Рудольф сидел недвижимо, Ия забрала телефон и отключила, после робко спросила:

– Зачем ты слушал его? И так понятно, что он бесится.

– Хотел выяснить, что он намерен предпринять.

– Так он тебе и сказал!

– Варгузов сейчас на сильных и неконтролируемых эмоциях. В таком состоянии человеку свойственно угрожать, он одержим местью. Но мы находимся на расстоянии, в его запасе остаются лишь словесные оскорбления, слава богу, ты их не все слышала. А второе средство – досадить недругу, в этом случае выбалтывают в запале план действий, источник сведений и много еще чего.

– Не знала, что ты психолог.

Ия не хвалила его, нет-нет, в ней сейчас и близко не было того умиления, которое она испытывала обычно наедине с ним. Она погрустнела, но Рудольф этого не заметил, он погрузился в себя, нервно постукивая пальцами по рулю, и внезапно взорвался:

– Меня интересует, откуда он узнал!

– Какая разница? Все равно узнал бы…

– Да, да, да! Но позже. Не сегодня. Я не подготовился.

– Но ты же обманул его.

Ия постеснялась обидеть Рудольфа, ведь есть более емкие и точные слова: обокрал, обобрал, обошелся как с лохом. И еще найдется с десяток синонимов, народ умеет удивительно красочно и разнообразно охарактеризовать одну-единственную подлость. А вот Олеся не посмела бы даже намекнуть на нечестность Рудольфа, да что там намекнуть – подумать!

– А меня не обманывали? – заворчал он. – Я делал выводы и шел дальше.

Ия не приняла его объяснение, да и ее настроение заметно испортилось. Рудольф связал это с Варгузовым, и если бы тот случайно попался ему сейчас на глаза, он оторвал бы Толику руки-ноги, заодно разрядился бы. Но он ограничился тем, что притянул Ию к себе, обнял и, целуя, пожаловался:

– Пойми, у меня не было выхода, я хочу избавиться от балласта, но не даром же его отдавать! Олеську обязательно надоумят делить мой бизнес, на ее сторону встанут наши знакомые и предоставят ей адвокатов, которые не просто снимут с меня последнюю шкуру, а обдерут до скелета. Это как отнять у матери ребенка.

Находясь в состоянии влюбленности, Ия не осмелилась указывать ему на недостатки, она же не учительница, а любящая женщина. Но внутри-то было неспокойно, она невольно перебирала причины тревоги, и это рождало вопросы, один вырвался наружу:

– Откуда Варгузов знает, что у нас с тобой роман?

Рудольф отстранил ее и уставился в лицо, как будто ждал дальнейших разъяснений, на самом деле, он вычислял.

– Ну, это как раз не тайна, если о романе не знают, то догадываются. Меня сейчас не это занимает… Давай припомним: кто знал, что я его кинул? Все случилось в один день: предложение, переговоры, подписи…

– Это было в офисе, кабинет Риммы Таировны рядом…

– Исключено, – категорично мотнул головой Рудольф. – Римма много лет у меня служит, она скорей себе пятку отгрызет, чем предаст. Кто еще там был или заходил?

– Никто… Ой, нет! Помнишь, я выходила, когда вы решили обмыть сделку? Я шла к холодильнику за закусками, а у Риммы Таировны сидел Андрей. Он выглянул, спросил, когда ты освободишься, я…

– Помолчи, – благодарно чмокнул ее в нос Рудольф, затем забрал у нее телефон, сделал вызов. В ожидании ответа он подмигнул Ие, мол, теперь-то все будет хорошо. – Алло! Андрей?

– Да-да, шеф, что-то срочное?

– Срочнее не бывает, – улыбаясь, сказал Руди. – Забери свои документы, ты уволен. С сегодняшнего дня.

– Не понял. В чем дело?

– Кто тебя просил уведомлять Варгузова о моем решении продать автомойку на Парашютной?

– Подожди, Руди, ты наехал на меня, дай же…

– И совсем необязательно, – перебил шеф, – рассказывать всякому встречному-поперечному о наших отношениях с Ией. Уволен. Так, с одной гнидой разделались… Что с тобой?

Ия сунула нос между ладонями и раскачивалась взад-вперед, из ее глаз готовы были пролиться слезы. Рудольф подумал, что ее расстроили слухи, которые распространяли Андрей с Варгузовым, – это же неприятно. Чем он мог ее утешить? Решимостью:

– Не плачь, я не вернусь к Олесе ни сегодня, ни завтра, все! Сообщу ей по телефону, что ухожу от нее. Ты довольна?

Нет, от состояния удовлетворения Ия была далека, обхватив шею Рудольфа обеими руками, она сквозь слезы зачастила на истеричной ноте:

– Умоляю, давай уедем, срочно уедем. Мне нехорошо, меня как будто кто-то гонит отсюда. И чем дольше мы с тобой остаемся здесь, тем больше становится тревога, она раздавит нас. Виктоша, твоя подруга… то есть подруга твоей жены…

– Моя жена отныне ты.

– Тем более! Варгузов… Андрей… и… Вокруг нас сужается круг неприятностей. Руди, я хочу сохранить нас, потому что люблю тебя… Прошу… К черту бизнес, деньги… Руди!..

О, как все запущено. А виноват он. Тянул резину, жалея Олеську, на которую смотреть-то не в состоянии. Да пошла она к чертям собачьим, он как-нибудь договорится с ней, будет выдавать ей деньги на содержание, припугнет, если понадобится, она и не вякнет.

– Но мне же надо найти замену Андрею…

– Не надо! – взбунтовалась она. – Справятся без тебя. А мы… Руди, мне не нужен курорт на Средиземном море, давай уедем в деревню, в пустыню, в лес, только подальше отсюда.

– Не понимаю, чего ты боишься…

– Да-да, боюсь. – Ия ударила себя по лбу ладонью, будто только что до нее дошло, какая причина лежит в основе ее страхов. – Ты правильно определил, я боюсь, но… не знаю, чего. Представь, не знаю! Это витает вокруг, везде, внутри… в воздухе! Такое ощущение, что все не случайно… Руди, умоляю…

– Хорошо, уедем, – сдался он, решив потянуть время, а там страхи впечатлительной Ии пройдут, но просчитался:

– Тогда сейчас же едем за билетами.

– Зачем? Раз ты хочешь в лес, отправимся туда в моем джипе.

– Правда? – оживилась она. – Да-да! На машине удобней, больше вещей захватим, продуктов… когда захочется, остановимся… Завтра уедем, да? Ранним утром, угу?

Он действительно ни разу не видел ее такой возбужденной, посему махнул рукой, подчиняясь ее капризу:

– Ладно, завтра. – Но едва Ия открыла рот, он решил, что у нее родилась новая идея, причем бредовее предыдущей, и поднял ладонь: – Только не говори, что мы едем сегодня. Завтра. С утра. На этом точка.

Ия порывисто обняла его и оставила на щеках Рудольфа с десяток поцелуев, окончательно растопив его сердце. Действительно, почему бы не устроить себе длительный отпуск? В таких-то обстоятельствах? Сейчас осень, в деревне красота, правда, в селе он еще не отдыхал, но представлял, как там, на природе, хорошо осенью. Снимут избушку, будут ходить в лес, валяться в постели, пить настоящее молоко… Рудольф с воодушевлением завел мотор и про себя рассмеялся: как деревня – так молоко, без этого вроде бы деревни быть не может. А ведь и правда не может.

Санька вышла из приемного отделения на площадку перед входом в больницу. Ожидая Глеба, который никак не мог расстаться с Жанной, она предавалась бессмысленному занятию, убивающему время, – рассматривала все, что попадалось в поле зрения.

Поодаль женщина с животом до носа держала ладони на пояснице и что-то доказывала юноше, наверное, сыну. Две медсестры бежали к корпусу, словно их догоняли разбойники, правда, девушки смеялись, значит, спешка вошла у них в привычку, а не вызвана ЧП. На легковушке Санька задержала глаза из чисто профессионального любопытства, ну, любит она все, что на колесах, даже телеги. Автомобиль той же марки, что у Глеба, цвета почти такого же – пирано, только немного темнее, стоял в отдалении, чернея тонированными стеклами. Между прочим, неудобно с темной тонировкой за рулем сидеть, особенно ночью, видимость просто отвратная. А машина точно с конвейера…

– Поехали, – отвлек ее от созерцания Глеб.

Сбегая по ступенькам, Санька весело хихикнула:

– Ой, женщина с животом не мать, она жена! Мать не целуют в губы.

Открыв дверцу перед ней (он в этом отношении был истинный джентльмен, про которых в книжках пишут), Глеб вдруг задал дурацкий вопрос:

– Сама-то хоть с кем-нибудь целовалась?

– Неужели я выгляжу недоразвитой? – обиделась Санька. – По-твоему, ни у кого даже мысли не возникнет целовать меня?

– Да нет, ты очень даже развитой выглядишь. – Он захлопнул дверцу и продолжил уже в машине, выезжая с парковки: – И не одни мысли возникнут, поползновения на тебя тоже будут.

У женщин есть одно доминирующее качество, которым они не всегда пользуются, но уж если в голове зародится мысль, то она доведена будет до конца (иногда нелогичного). Это подозрительность. Она вовремя подает сигнал о неблагополучии, угрозе, помогает активизировать наблюдательность, делать открытия и принимать верные решения. Насчет наблюдательности: Санька отсутствием оной черты не страдала, но должна же быть хоть какая-то выдержка, чтобы сначала подумать, сопоставить и только потом формулировать вывод? Нет, она поторопилась, заподозрив, что Глеб флиртует.

– Вопросик странный, знаешь ли, – произнесла Санька, покосившись на него. – Чего это ты о поцелуях заговорил?

– Видишь ли, коллектив у нас мужской, а ты станешь приманкой. Когда девушка очень строго относится к себе, ну, очень строго… ты понимаешь?

– Понимаю, – ощерилась она, утвердившись в своих подозрениях. – Я спала с мужчинами. То есть с одним спала, дальше что?

– Фу-х, успокоила. А то, если бы к тебе начали приставать, мне пришлось бы вмешиваться, не дай бог, морды бить. А я не хочу из-за тебя ссориться с ребятами, но ты… сама отрегулируешь отношения, верно? Одно дело, когда цепляются к девушке, и другое – если к женщине.

Ишь обрадовался как ребенок! Видишь ли, с него ответственность снята! И не догадался, что за мысли роились в голове Саньки – как они вообще пришли ей в голову? Собственно, его слова пролились бальзамом на душу и принесли облегчение, она откинулась на спинку, выставив локоть в открытое окно, и придала сказанному Глебом другой смысл:

– Короче, ты решил бросить меня на съедение шоферюгам.

– Зачем все так буквально понимать? Но если к тебе начнут приставать, ты позвони мне, и я… я тебе дам совет, что делать.

– Вот это да! – хохотнула Санька. – Всего лишь? Ладно. И я обещаю: если тебе понадобится помощь, тоже дам… два совета.

Она уложила подбородок на скрещенные руки, некоторое время наслаждалась встречным ветром, но недолго. В зеркале мелькнула машина цвета пирано, тотчас ее закрыл джип с прямоугольной «мордой». Санька оглянулась и смотрела назад до тех пор, пока снова не показался автомобиль – да, он точь-в-точь как тот, что стоял у больницы. Нет, скорее, это совпадение.

– Знакомых увидела? – полюбопытствовал Глеб.

– Ага.

Он решил, что она ляпнула просто так, как это случается у женщин, которые мало задумываются над тем, что несет их бесконтрольный язык. Знакомых у Саньки в городе быть не может, посему Глеб не мучил ее расспросами.