Текст книги "Отравленная кровь"

– Мне мамка книжку давала читать про секс в семь лет, специально для детей написанную, перевод с английского. С картинками. Ты совсем убогая? По телику не такое показывают, пультом пощелкай и найдешь много интересного на эту тему.

– Брось, – всплеснула ручками пухленькая Шурочка. – Не всем разрешают телик смотреть, когда «такое» показывают.

– Нет, она испугалась! – съехидничала Кися. – Дожить до пятнадцати лет и понятия не иметь, как голые люди развлекаются… это жесть.

– Мне еще далеко до пятнадцати, – напомнила Майя.

– А я тебе вообще-то про семь лет говорю, – осадила ее Кися эдак по-взрослому, словно математичка (жутко противная тетка). – Ты хоть в курсе, откуда дети берутся, блаженная?

– В курсе, – огрызнулась обиженная Майка. – Не думай, что ты самая умная и все знаешь. И про секс я без твоих книжек с картинками… знаю.

– Она не умная, наша Кися опытная, – проговорила третья девочка Инга, намекая на нечто загадочное.

Что Майке нравилось в Инге, так это ровное отношение ко всем без исключений, хотя, конечно же, предпочтения у нее были. Она никогда и никого не высмеивала, не ставила себя выше других, а ведь была лучше многих и пример для тех, кто любит телик смотреть про взрослые «развлечения». Инга хроническая отличница, не красавица, но большая умница. Шурочка, как взбитые сливки на пирожном, часто подвергалась насмешкам мальчишек, Майка ее защищала, могла и по уху заехать, если что. К слову, Кися с Майкой заслуженно считались красивыми девочками, Злата пользовалась своим преимуществом вовсю. А интересы Майи сфокусировались исключительно на учебе, правда, до того дня, когда заглянула в окно, которое теперь каждый день напоминало мамину тайну за тюлевой занавеской.

Не вышло обсудить, посоветоваться, а с другой стороны, Майка не представляла результата, что конкретно хотела услышать от девчонок – вот такая западня образовалась. И застукать мать с Хомутовым тоже не удавалось, выкинуть из головы любовников, а они снились по ночам, внося хаос в юную душу, тоже не получалось. Так и жила Майя, не перешагнув через тот эпизод, не зная точно – показалось или не показалось, как к этому относиться. Но поняла выражение – камень преткновения. Это когда бежишь вперед, вдруг упрешься во что-то – и все: ни назад, ни вперед, ни в стороны не можешь сдвинуться, вроде никто и не держит, а сойти с места – ну никак.

В октябре у соседей случилась свадьба, гуляла вся улица – это ж разлюли-малина, веселье на полную катушку с плясками, песнями и обилием на столах. Отец назюзюкался, мать повела его домой. Майя предложила помощь, но родительница отмахнулась, мол, без тебя обойдусь. Девочка хотела вернуться на свадьбу, но у ограды оглянулась – мама вела папу… нет, практически тащила на своих хрупких плечах.

Рано утром, до рассвета, он проснется и начнет бузить – бегать по комнатам, рассказывать, какой он замечательный, что его не ценят в собственном доме обе дармоедки, сидящие на шее. Руки не распускал, нет-нет, хватало беготни с выступлениями, чтобы от папочки устать и мечтать покинуть отчий домик. Хорошо, что завтра в школу не идти, думалось Майе, часто после отцовских выступлений на уроки шла не выспавшись.

И тут стукнула разумная мысль: а почему бы не пойти за родителями? Наелась до отвала, торт попробовала, завтра второй день празднования, ждет опять шум-гам, а дома тишина будет часов до трех-четырех ночи, можно полежать, книжку почитать. Майка поплелась вдоль заборов медленно, чтобы домой попасть, когда мама уложит папулю, он в этом состоянии засыпает мгновенно, стоит ему упасть на подушку. Однако до подушки его еще нужно довести, еще ухитриться, чтобы уложить, а дело это не из простых. Если Майя придет до подушки, начнется, как говорила мама, прелюдия, поэтому не шла, а тянула время и вдруг…

Сначала за спиной услышала шаги – твердые, уверенные, торопливые. Оглянулась. Это был он. Шел Хомутов по дороге, шел, как идут к цели – стремительно, ничего не замечая. Впрочем, Майку заметить он не мог, во-первых, темно, их район – истинная деревня, свет только на углах кварталов, в промежутке – из окон, только в тот вечер ни одно окошко не светилось. Во-вторых, она шла вдоль домовладений с заборами, отделяли ее от дороги кусты и деревья. Хомут шагал в противоположную сторону от своего дома. Стоп, стоп, а куда это он…

Когда Хомут прошел мимо, Майя выглянула из-за кустов – все верно, он, оглянувшись по сторонам, как мелкий пакостник, вошел в ее двор. Это что такое? Он так уверенно вошел… они что, договорились прямо в доме? Кто-то из них с ума сошел? Или сразу оба? Мать и Хомут рискнут при отце?

Майка со всех ног рванула туда же, вошла не сразу, прислушивалась, смотрела в щели забора. Тихо было. Вошла осторожно и юркнула в тень на всякий случай, она собиралась войти в дом тихонько, полагая, что Хомут уже там, поэтому Майка набиралась смелости. Она хотела заявиться в самый разгар страстей, мол, а вот и я, чем вы тут занимаетесь? И типа – ой, я помешала? Извиняйте, но я в этом доме тоже живу пока, надеюсь, ненадолго.

Неожиданно из дома вышла мать и скрылась в летней кухне, несложно было догадаться, что Хомут тоже там. Майка подобралась к окну… эх, внутри было темно. А потом она услышала приглушенные стоны и, конечно, не рискнула войти, как намеревалась совсем недавно. Напротив, Майя села за бочку с дождевой водой у стены дома, оттуда очень хорошо виден вход в летнюю кухню. Сидела и ждала, изредка слыша вырвавшийся стон, очень тихий, сдавленный, сладострастный.

И дождалась. Оба вышли, но Хомут, сделав шаг к воротам, вдруг дернул мать на себя. Ух, как они целовались, ни в одном кино такого не увидишь, иногда Майке чудилось, будто едят друг друга.

– Все, все, все… – с дурацкими придыханиями произнесла мама. – Пусти, увидят…

– Не увидят, все на свадьбе.

Хомут тихо смеялся, целовал ее, хватал лапищами за все места – Майке дурно было от всего этого, противно до тошноты. Конечно, он вскоре убрался, но не унес с собой гадливость, поселившуюся внутри Майи. Пришел как вор и ушел как вор, даже железная дверь ограды не стукнула и не скрипнула.

Мать смотрела ему вслед с улыбкой блаженства, Майя никогда не видела у нее такой улыбки, еще не знала, что это означает, но поняла: сейчас мать настоящая, остальная ее жизнь – притворство. Мамуля заложила за голову руки и запрокинула голову, а была в старом, тонком, распахнутом халате, под ним ничего, бесстыжее голое тело – и все. Яркая и безжалостная луна выдавала и тело, и улыбку, и то, чем мать только что занималась с чужим мужиком, у которого, между прочим, жена (подруга любимой мамочки) и двое симпатичных малышей.

Маленькая, наивная, морально не окрепшая Майка, столкнувшись с потаенной стороной близкого человека, чувствовала себя обманутой, ненужной, оскорбленной. Разочарование – штука горькая, но так всегда бывает, когда рушатся светлые идеалы, которые порой замещают темные стихии…

* * *

Интересно, как это называется? Смерть в нескольких шагах, а мысль уносит в далекую реальность, пролетающую за секунду и не имеющую значения в данную страшную минуту? Выжить бы! Майя дышала тяжело, будто стометровку на соревнованиях пробежала, говорила с придыханием, как когда-то после любовных утех говорила мать, только состояние другое – не удовлетворенной похоти, а страха. Отчаянный, животный страх. Но пауза… Что бы это значило? Он думает, взвешивает выгоду? Если так, шанс есть…

– Так как мое предложение? – робко спросила Майя. – Мы договорились? (Молчание.) Тогда отойди вон туда… к стене у шкафа, где ты поджидал меня… (Молчание и никакого движения.) Я вперед пойду, сейф внизу… Ну, да, да, мне не по себе мимо тебя… надеюсь, ты понимаешь мои опасения?

И тень решительно пошла. Не к шкафу, а прямо на Майю, которая отступала, а по движению плеча и руки тени поняла, что купить убийцу не удалось. И ужас, что сейчас умрет, сжал в тиски бедную душу, та зашлась в конвульсиях, не желая покидать тело. Нет! Не сейчас! Умирать надо, когда приходит глубокая старость. А сейчас – это несправедливо! Сейчас жить да жить…

Ударилась спиной о стену, значит, отступать больше некуда, Майя решила воспользоваться тем же приемом – перепрыгнуть через кровать. Она готова прыгать хоть миллион раз, сил у нее хватит, а утром придет домработница, с ней дворник, и тогда… тогда ситуация развернется в другую сторону.

Напряжение разрядил смартфон, точнее, вибрация, на полированной тумбочке ярко вспыхнул телефон и задвигался, мирно урча…

* * *

Слишком рано она осознала, что ее среда обитания дрянь, здесь не на чем взгляд задержать, не за что зацепиться, нечем дорожить. Всю жизнь прожить в этом захолустье? И как это будет? О, тут одно на всех «счастье», расписанное на десятилетия, пунктов немного: выйти замуж за местного пацана, который не прочел ни одной книжки, родить парочку детишек, влезть в застиранный халат (как мать) и тапочки со стоптанными задниками, считать копейки, развлекаться сплетнями. Из ухищрений, делающих существование сносным, остается обман, измена…

После того как узнала про грязную связь матери, Майя решила, что здесь так и живут – в обмане с изворотливостью, и это устраивает абсолютно всех. Да, вокруг одни лживые морды, даже одноклассники научились лгать по любому пустому поводу, вероятно, удобная привычка, она врастает в человека с пеленок. Отца жалко не было, он сам жалкий, зачем ему добавочная жалость? Но и мать она не понимала, впрочем, и не старалась.

Осознать осознала, это не значит, будто Майя повзрослела, детский максимализм остался при ней, он яростно не желал мириться с ложью. Неопытность создала искаженную реальность, изменила Майю до неузнаваемости, она стала дерзкой, строптивой, излишне самостоятельной, скрытной. И что бы мать ни говорила, как бы ни бесилась из-за поведения дочери, та словно пучок ваты – никакого отклика. Майка отделила себя от этого города и этих людей, переселившись в мир сладких иллюзий. Там здания из стекла и бетона, утопающие в облаках, роскошные автомобили, красивые люди, невероятные наряды, вечеринки, общество умных и успешных. А не старые калоши за свадебным столом, упоительно орущие песни из фольклора по принципу – кто кого переорет, до этого хорошенько поддав.

Перед зеркалом Майя торжественно поклялась, что будет там, где из окон любуются проплывающими мимо облаками, а звезды можно достать рукой. Пока же… предстояло жить в убогой среде и думать, как достичь мечтаний. Она училась, много читала, подсматривала за матерью, если удавалось, теперь не только слышала, но и видела, что делают некоторые лжецы, когда их никто не видит. Голый мужик – это фу! Но подлые гормоны, о работе которых она понятия не имела, взбесились, отчего Майя нескончаемо злилась. И никакие брошюрки про это самое для недоразвитых не помогали, только разжигали физический интерес, а мозги уже все усвоили.

– Чего ты всем дерзишь? – однажды пристала Инга, когда они вышли из здания школы и двинули через школьный двор.

Майка хорошо чувствовала все тонкости в окружающей реальности, она могла бесконечно слушать пение птиц, следить за полетами ласточек, наблюдать за лягушками в речке. Она как бы срасталась с этим простым и понятным очарованием, успокаивалась, а вот слова, даже если они не несли в себе ничего обидного, тормошили в ней нечто протестное, злое. Слова Инги задели, Майя нахмурилась вместо того, чтобы любоваться падающим снегом.

– К тебе же подойти нельзя, – после паузы продолжила воспитание Инга, – сразу шипы выпускаешь во все стороны.

– И не надо ко мне подходить, – буркнула Майка.

По правде говоря, она не знала, что производит впечатление колючки, а самолюбие страдало по любому поводу, отсюда слова Инги приняла с обидой. Но не успела ей, самой любимой подруге, высказать возражения на повышенных тонах, как раздался громкий смех. Девчонки оглянулись: из школы вывалили Кися и два мальчика на год старше – все готовились к городскому смотру художественной самодеятельности, оттого задержались в школе до сумерек. Снег падал тихо, но эти трое разрушили красоту и тишину. Майя проворчала, как старая бабка:

– Их трое, а кажется, будто толпа ржет.

– Тебя даже смех злит? Ты не заболела?

Троица отправилась к другому выходу, не обратив внимания на двух девчонок в пустом школьном дворе, тут Майя и вспомнила:

– Однажды ты сказала, что Кися опытная? Что ты имела в виду?

Инга прекрасно помнила тот день и тему разговора, у нее же память электронно-вычислительной машины, она усмехнулась и в ответ спросила:

– Ты серьезно не понимаешь, о каком опыте я говорила? Ну, даешь… А ты никогда не задумывалась, откуда у нее брендовые шмотки? Никогда не обращала внимания, как она одета?

– Ну, обращала, – смутилась Майя, не очень она варила в брендах. – Красиво одета… и что?

– Дорого одета, а дорого – не всегда красиво, – внесла уточнение мудрая не по годам Инга. – Идем, а то стоим здесь, как две мокрые курицы.

Им было по пути, и девочки пошли не торопясь, в задумчивом молчании, пожалуй, они впервые раздумывали о больших проблемах, выходящих за их юный возраст. А снег падал и падал, хрустел под ногами и не таял, хотя мороза как такового не ощущалось совсем. Взрослые в такие моменты чувствуют умиротворение, но две подружки были заняты собой – они стремительно взрослели. Инга заговорила первой, вернувшись к Кисе:

– А откуда у нее такие мани, м? Ну, подключи шарики. Мама и папа нашей Златы не имеют в карманах столько злата, чтобы оплатить потребности дочки, денежки надо где-то взять или… или заработать не самым тяжелым трудом… если привыкнуть.

Тут до Майки дошло, она быстро связала давнишний разговор, намеки и недомолвки, вытаращила глаза, еле выговорив:

– Что?! Она прости… Не-ет…

– Да-а, – протянула Инга, глядя на нее с состраданием. – Я знала, что ты у нас не от мира сего, но не до такой же степени!

Фразу про степень она, конечно, тоже запомнила из разговоров взрослых, но что это меняет? Инга права: Майка тундра с большими проблемами после того, как проникла в мамину тайну, что-то там внутри нее треснуло. Однако об этом она решила потом подумать, а тогда ей хотелось узнать все про Кисю:

– А родители? Они ничего не замечают?

– Хм! Думаешь, родители сильно разбираются в лейблах?

– Они не интересуются, откуда шмотки?

– Думаешь, Кися дура? Дома она ходит в тряпье с нашего рынка, в школе – в форме, конечно, но в туалете меняет кофточку на фирменную, которую приносит с собой. Туфли тоже носит с собой, как все мы. После школы переодевается в фирму, где-то в городе есть съемная квартира, которую оплачивает… я не знаю кто. А родителям врет, на каждую шмотку своя история вранья: подруга подарила, ну, будто вещь не подошла, врет, что заработала репетиторством и купила…

– Кто? Кися репетитор? – прыснула Майя.

– Почему нет? – осталась невозмутимой Инга. – Лапша во все века была любимым блюдом для ушей, а Злата хорошо учится, почему не может малявок подтягивать в учебе хотя бы в глазах мамы с папой? Они ее любят и верят ей.

– Кися с теми мальчиками… да?

– Самой не смешно? – рассмеялась Инга. – Неужели думаешь, на деньги от сэкономленных завтраков Кися делает налеты на бутики? Заметь, у нас таких магазинов нет – кому они здесь нужны! Богачи едут в центр и там отовариваются, их же немного, так что бутики держать у нас невыгодно. Кися тоже в область мотается, за ней приезжают на шикарной машине. А родителям врет, будто на олимпиады ездит, на всякие там конкурсы, экскурсии…

Ну и ну, у всех есть что скрывать, сделала вывод Майка, чувствуя себя клинической дурой, которой пора бы поумнеть, да вот беда: по заказу это не происходит. Новость уже не удивила и не разозлила ее, скорее, раздосадовала: оказывается, на словах все такие честные, искренние, открытые, даже благородные. Все повально – сю-сю-сю, а с изнанки – лживые, хитренькие, гаденькие, подленькие. Она об этом даже не догадывалась.

– А ты? Тоже зарабатываешь… э… как…

– За кого ты меня принимаешь! – пыхнула Инга, серьезно оскорбившись. – На мне нет дорогих тряпок, я ничем не отличаюсь от остальных, могла бы и сама это заметить. Хм, как в твою голову пришло такое?!

– Но ты… – растерялась Майя. – Ты же принимаешь то, что делает Кися. Или я что-то не понимаю?

– Хм! Какая ты еще… маленькая, – фыркнула Инга. – Я констатирую факт, а не принимаю род занятий этой тупицы, он во все века порицался, это самый низменный способ заработка. Кстати, заканчивается подобный образ жизни плохо, часто рано обрывается жизнь. Но от моего неприятия ничего не зависит. Или мне надо воспитанием заняться, доказывать ей что-то типа… Кисуля, лапуля, проституция – это очень плохо, сказывается на внешности и, конечно, здоровье, ты к двадцати годам превратишься в мочалку…

– Откуда ты знаешь, во что она превратится? – пробубнила Майя, перебив возмущения Инги, окрашенные ехидными интонациями.

– Откуда? Книжки читаю взрослые: Мопассана, Золя, Достоевского, это круче, чем смотреть киношки про вампиров, предназначенные исключительно для дебилов. У моей бабушки знаешь какая библиотека? Они с дедом всю жизнь только на книжки пахали.

– Все равно, Инга, тебе надо поделиться своими знаниями с Кисей.

– Делилась, – усмехнулась подружка.

– И что?

– Как говорит моя бабушка, благоразумие человеческому роду неведомо, поэтому никто не слушает чужих советов, не вооружается чужим опытом.

Пару минут девочки шли молча, что для их возраста нетипично, ведь период познания мира требует информации, Инга много знала, слушать ее можно было часами. В глазах Майи подружка выглядела страшно умной еще со второго класса, когда вошла впервые на урок физкультуры с двумя тонюсенькими косичками с пышными бантами и голубыми глазищами. Бабушке Инги посоветовали сменить климат на более теплый, но разве она поехала бы одна, вот и снялись с места все. Подружилась с ней Майя сразу, да так и дружили до последней ее минуты…

* * *

Последней? Разве эта минута последняя? Ну уж нет, Майка воспользуется любой заминкой, а звонившая трубка отвлекла чудовище в балахоне, может быть, напугала. Его лица она не могла видеть – темновато, свет от смартфона не помог разглядеть ничего в глубине капюшона, кроме кончика носа, но от звонка темный силуэт вздрогнул и застыл в нерешительности. Испуг чувствовался в самой атмосфере, он как-то внезапно сжал воздух вокруг, и это был не Майкин испуг. Она с появления фантома находилась в состоянии смертельного ужаса и перебарывала его, чтобы выжить, новый испуг шел от балахона.

А если это женщина? Если подлой гадюкой она проползла в дом, чтобы утолить жажду мести? Почему нет? О, есть, да, есть тупые и заурядные бабы, наполненные завистью и злобой, втайне мечтающие уничтожить Майю физически. Возможно, поэтому и молчит, чтобы не выдать свою женскую природу и не спровоцировать Майю на более активное сопротивление. Но сейчас все гадания на эту тему лишние, безумные.

Короче, только дура-баба способна застыть, как вулканическая лава от одного звука смартфона, перепугавшись насмерть, а с бабой можно и посоперничать в ловкости. Ах, как вовремя это случилось, замешательство дает шанс… Главное сейчас – убежать из спальни, но какая жалость, что невозможно взять трубку и ответить, телефон далековато, а еще это время… время…

Не мешкая, Майя резво запрыгнула на кровать, ведь с той стороны легче добежать к двери, а там – фиг догонит балахон. Только вот спрыгнуть не успела, балахон оказался так же ловок и резв, в спину врезалось холодное и острое лезвие!

А время снова отматывалось назад, пока Майя, застыв от боли, стояла, выгнув спину и взмахнув беспомощными руками…

* * *

Она преобразилась в следопыта, разведчицу, шпионку, лазутчицу – да как ни назови тогдашнюю Майку, ошибки не будет. Два объекта ее привлекали: мамуля с любовником и Кися с гадким занятием. Мать и Кися кое в чем оказались схожи, будто близкая родня: обе обманывали всех, выдавая себя за образец непорочности, у обеих жизнь состояла из двух половин – внешняя и потайная, тщательно скрываемая.

Даже во внешности Майя заметила сходство – это улыбки и взгляд. То есть не совсем улыбки, а так, легкий намек, чуть-чуть заметная усмешка, причем постоянная, без перемен, даже когда обе злились. И взгляд… с поволокой, как бы утомленный, притом всегда скучающий, немного отстраненный и зовущий, оттого порочный. Улыбка и взгляд не гармонировали друг с другом, они казались сборкой элементов с других лиц, странно, что этого никто не замечал, кроме Майи. Но более странно, что одна – взрослая и умная тетка, а вторая – глупая и нагловатая соплячка, при этом схожи до жути.

Но интересный момент: и мамочке, и Кисе скрытая жизнь… нравилась, да-да, нравилась! Данное открытие повергло ее в уныние. Но чему тут удивляться? Разве их кто-то заставлял? Это Майя поняла, когда очередной раз подглядывала за играми матери и Хомутова. Что чувствовала при этом? А ничего. Кто-то удивился бы, кто-то не поверил бы, каждый имеет право на собственное представление.

Частично Майя слышала и читала о гормонах, но убедилась, что они есть, на собственном опыте, ведь поначалу они взяли над ней верх, эти накаты мешали, раздражали и реально подчиняли. Э, так не пойдет, решила неглупая девочка, ибо, подчиняясь каким-то там страстишкам с гормонами, которых никто не видел, она ничего не достигнет из того, о чем возмечтала. Примеры имелись и среди знакомых: когда вся из себя фифа поступала учиться, то сначала задирала нос, а через годик или раньше возвращалась беременной и с опущенным носом.

Задавить порочные позывы, оставить разум и холодный расчет – поставила непосильную задачу юная Майя. И справилась. Каким образом девчонке удалось отключить все чувства, кроме необходимых, не секрет, но никто об этом ее не расспрашивал, а сама она не горела желанием делиться. Презрение Майя оставила окружающим, оно свело эмоции к минусу. В самом деле, разве презирающий человек может реагировать на кого бы то ни было?

Привыкнув к новому состоянию, она вдруг ощутила потребность манипулировать людьми и ситуацией, как же не воспользоваться знаниями о тайнах? Потянуло сделать что-то такое… ну, проверить силу свою, потом интересно же: а какова реакция будет?

Первый эксперимент она провела с родной матерью. Главное, чтобы никто не догадался… Подслушав, когда любовники договаривались об очередном свидании, Майя поработала ножницами, вырезая буковки из журнала и газеты, их приклеила к листу бумаги, затем аккуратно сложила лист и вложила в конверт. Главное, чтобы никто не догадался, в день свидания конверт очутился в кармане потертого пиджака отца…

* * *

При чем здесь отец, мать, когда в спину врезалась острая и холодная сталь? Неужели все? Все – это конец, смерть, небытие, с такой действительностью Майя не хотела мириться, но боль в спине принуждала. И все же! В том возбуждении, в том бешеном внутреннем ритме, в котором она проживала свои последние минуты, судорожно ища выход, боль показалась ей не столь страшной, не смертельной. Значит, не все потеряно! А рана… она заживет.

Тем временем убийца, выдержав паузу, словно ждал, когда боль жертвы утихнет, резко вынул отточенное лезвие из холеного без изъянов тела жертвы. Лезвие подрезало рану, заставив Майю пронзительно вскрикнуть, только после этого она рухнула ничком на кровать. Но мысль убежать ее не покинула, нет, боль желанию не помешала, а крик отвлек внимание балахона, да, и это манипуляция. Майя сгруппировалась и быстро по-пластунски поползла по кровати к другому краю.

Изверг не дремал, схватил за ногу жертву и дернул на себя, Майя взвизгнула, понимая, что ей не уйти. И вдруг заплакала, тиская руками простыню. От отчаяния, от неизбежности, от беспомощности и раскаяния заплакала. Раскаивалась потому, что так и осталась простушкой из мухосранска. Заполучив мечту, уверилась, будто ей ничто не грозит, будто она вне доступности врагов, которых у любого, даже у самого безгрешного, достаточно, чтобы хоть иногда думать и о них.

– За что? – едва выговорила она хрипло. – За что?

Ей нужно знать, кто посмел посягнуть на ее жизнь, а убийца опять не ответил. По силе, с какой он схватил за ногу и подтянул жертву к себе, Майя решила, что это все же мужчина, женщина не столь хваткая и… Не успела додумать, убийца, ловко перевернув ее на спину, замер, словно чего-то ждал, возможно, его покинула прежняя решимость, что дало ей маленькую надежду.

– Кто тебя нанял? – жалобно спросила она. – Кто?

В ответ тишина. Тишина и темное пятно, нависшее над ней. Снова зазвонил телефон, а убийца одновременно замахнулся… Майя отчетливо увидела замах, одновременно и себя в родительском доме…

* * *

Расчет Майки был вполне логичен: папуля прибежал домой, явно рассчитав, в какой момент заявиться и застать жену в постели с соседом, чтобы оба не отвертелись. Майка этого цирка не видела, потому что находилась в школе, как на иголках сидела за партой, но вот примчалась… а дома все как прежде. Серьезно, как будто ничего не произошло, мама неспешно трудилась на кухне.

– А где папа? – осторожно поинтересовалась Майя, в сущности, проговорилась, но мать этого не заметила, ответив дочке лениво:

– Как где? На работе, конечно.

– Он не приходил… на обед?

– У них же столовая, он редко приходит.

Но этого не может быть. Записку, что ли, не читал? Майка ждала отца, как не ждут жениха после армии, и вот он пришел домой, переоделся, все сели ужинать… И ничего! Майка тайком залезла в карман его пиджака – конверта там не было. Что все это значит? Читал папочка ее донос или нет? Если не читал, куда делся конверт? Если читал, почему не орет, не бегает в припадке гнева?

Ответов не нашлось у Майи ни на один вопрос, ни на один. Она не на шутку завелась, решила еще раз попробовать собрать всех вместе, на это ушло какое-то время, конверт снова очутился в кармане пиджака отца… И ничего!

– Это ва-аще! – возмущалась доносчица. – Что он себе думает!

Она в третий раз подбросила конверт. Стоило бы посмеяться, но Майя ничего не понимала, поэтому ей было не смешно. А вечером после ужина в ее комнату вошел отец и присел на край кровати. Дочка не помнила, когда последний раз он приходил, конечно, ее раздирало любопытство – чего ему надо? А он молчал, потирал колени, глядя в пол, и молчал.

– Как учеба? – спросил папочка первый раз за много лет.

– Четверки-пятерки, – ответила она.

Снова наступила пауза, но пришел-то папуля не по поводу учебы единственной дочери, иначе не мялся бы, как нашкодивший ученик. И вдруг гром среди ясного неба раздался, хотя отец произнес тихо уставшим голосом:

– Прекрати подбрасывать письма с кляузами.

– Я? Письма?.. Какие кляузы? – запаниковала Майя. – Я не…

– Вот эти…

Отец достал из кармана мятые конверты и кинул на кровать, нет, не злобно кинул, а вяло, с брезгливой миной на лице. Майя не сдавалась:

– Это что?

– Буквы ты вырезала из наших газет и журналов, мы их выписываем и получаем, – остался к ее изумлению спокойным отец, вынул из кармана журнальчик и кинул его к письмам. – Нашел в сарае, где лежат старые журналы и газеты. Отсюда ты вырезала буквы и слова.

Да-а… Промашка вышла. Майка отнесла журнал в сарай, собиралась выбросить позже и забыла. Тем временем отец пошел к двери, взявшись за ручку, замер и, не оборачиваясь, сказал:

– Никогда так не делай, никогда. А продолжишь в таком духе, однажды тебе накостыляют. Помни: никогда.

Вот это финт отколол папа! Значит, ее сообщения он читал! Читал все три раза. И вместо того, чтобы метать гром с молниями, предпочел унизиться, промолчав, а ведь ему наверняка неприятно, что его жена шлюха.

– Лгут все, – сделала вывод Майя.

В ее интонации слышались радостные нотки, потому что вывод снимал с нее все ограничения, именно этого она втайне желала. И задумалась: а что бы такое попробовать из нехорошего, запретного, неприличного?

– Кися! – вспомнила Майка и улыбнулась. – Кися…

* * *

Замах все же перекрыл мгновенное воспоминание, она видела отчетливо сталь, так как яркий свет от дисплея звонившего смартфона достаточно четко обозначил человека в балахоне. Он отвлекся на звонок. Но у Майи уже не хватало силенок вскочить ради новой попытки убежать, не хватало смелости, не хватало уверенности. При всем при том она, превозмогая боль, что ей всегда удавалось, и чувствуя, как через рану уходят силы, приподнялась на локте, чтобы улучить момент и снова попробовать… Еще бы один шанс… Но получила удар рукой в плечо, отчего упала на спину.

– Зачем… – завыла она. – Почему-у…

Балахон отошел, послышался щелчок выключателя, одновременно со щелчком загорелась лампа под абажуром на прикроватной тумбочке. Затем убийца вернулся и наклонился над Майей максимально низко, чтобы жертва, которая обездвижена, наконец рассмотрела, кто пришел к ней, и поняла перед смертью – за что. Ее щеки коснулось дыхание мучителя, она приоткрыла глаза, сквозь слезы отчаяния проступили черты… мутные черты… туман мешал рассмотреть… да и Майя сама себе мешала, потому что расставалась с собой. Ее путь заканчивался так глупо, успешный путь, который она выстроила еще тогда …

* * *

У Кисы заиграли бровки от неожиданности, в первый миг она не понимала, как отнестись к просьбе в слегка требовательной форме. Кошачьи глазки сузились, курносый носик по-детски сморщился, ее смутила Майка. Однако недолго она оставалась в замешательстве, хихикнула, подняла плечи и захлопала ресницами.

– А с чего это ты решила, что я…

– Знаю, – грубовато оборвала ее Майя. – Я все знаю.

Достаточно было нескольких фраз, чтобы Кися убедилась: она спалилась. И разозлилась, хотя злиться следовало бы на себя. Но на то она и кошка, что умеет шипеть, выпускать когти, Кися ощетинилась не по-детски, преобразившись в маленькое злобное создание:

– Вот же ж стерва поганая Инка. Только не говори, что не она меня вскрыла, как консервную банку. Только у нее мозги – вычислительная машина.

– Полегче, Кисюля, Инга не виновата, что от природы умная, между прочим, только со мной поделилась, она не треплется где попало, к тому же ты сама продала себя. Короче, я хочу в твою компанию, что скажешь?

– Слушай, ты не знаешь, куда лезешь…

– И это знаю, – перебила ее Майя.

Ничего похожего на просьбу! Одна готовность и уверенность в интонациях, все это склонило Кисю к благосклонности, потому что маячила выгода и для нее. В общем, она живенько взвесила за и против, после чего пообещала:

– Ладно, я поговорю кое с кем.

Собираясь уйти, Майя сняла с подоконника рюкзак, а разговаривали они в пустом школьном коридоре, Кися ее остановила, взяв за руку:

– Стой. Только запомни, не вздумай сама искать покупателя, нарвешься на придурка, он тебя искалечит, убьет, а перед этим будет долго пытать. Или продаст куда-нибудь на край света, где никто не найдет, ты просто пропадешь без следа. Крыша в нашем деле главное, это защита и хорошая оплата. Запомни, не всем везет попасть туда, куда просишься.