Текст книги "Тайное и явное в жизни женщины"

Глава 5
Я и Олег

Фамилия Полозовский досталась Олегу от матери. Так решили его родители. Его внешность и менталитет определялись смешением нескольких кровей: русской, татарской и польской. У него были высокие скулы, большие темно-серые, чуть раскосые глаза, чувственный рот, волнистые русые волосы. Немного подводили мускулистые ноги с небольшой кривизной, но это обстоятельство, впрочем, не лишало его обаяния. Олег всегда был в отличном настроении, пружинисто и энергично передвигался и озарял лучезарной улыбкой всех и вся в поле зрения. На любой вопрос у него имелся ответ и порой даже песня или стихи. Он жил в мире звуков, аккордов и рифм. И меня Полозовский закружил, заворожил, увлёк за собой. Олег имел некоторое внешнее сходство с певцом Альбертом Асадуллиным и по-мальчишески гордился этим. А вместе с ним и я.

Летом он ввёл меня в свою семью, познакомил с ближайшей родней. Я была очарована неповторимым обаянием каждой неординарной личности в его окружении. Это привязало меня к Олегу ещё больше.

Первый раз он привёз меня на дачу. Она находилась почти в черте города, на окраине, поблизости от новостроек. Вольно заросший разными цветами, несколько запущенный, но невероятно живописный участок сразу мне понравился. Его мать встретила нас приветливо.

– Мам, это Аня! – коротко бросил Олег. – Она из параллельного класса. Мы дружим, а после школы поженимся. Имей это в виду!

Она улыбнулась и ласково сказала:

– Какая косичка у тебя красивая, Анечка! У меня тоже была очень длинная коса в молодости. Я отрезала волосы после рождения Олега. А ты, бестактный сын, не смущай девочку и не пугай раньше времени мать!

– И зря, мам, ты косу резала! Сейчас бы гордилась ей! – заявил Олег. – Анютке мы косу резать не дадим!

– Всегда хотела иметь дочь, а родила двоих сорванцов, – призналась Беата Мариановна за чаем. – Ты бывай у нас чаще, Аня, я буду рада поболтать по-женски. У меня есть сёстры, младшая и старшая, Олежкины родные тётки. Ты с ними тоже подружишься. Бабушки у нас замечательные! Сама увидишь!

Олег познакомил меня со всеми – тётя Женя, которую он звал Джек, тётя Вера, их старенькая матушка, их добрейший отчим. Со стороны матери родня была русская и польская, а со стороны отца – казанские татары. О татарском гостеприимстве я знала, но тем летом ощутила сама их радушие. Его бабушка Фарида-апа, по-татарски – нанай, готовила наваристый, изумительный суп-лапшу илеш, тушила конину, пекла сочный бишбармак и сытный баурсак, стряпала настоящий чак-чак, обильно сдабривая его мёдом. Покинуть их дом, не отведав хотя бы понемногу всех блюд и не прихватив с собой гостинца, было невозможно. При отказе хозяева непритворно и нешуточно обижались. К удивлению родителей, я часто приносила домой большие пакеты с татарской национальной выпечкой.

Мы были неразлучны с Олегом. Он подарил мне целый гармоничный, яркий, восхитительный мирок, внутри которого мне обреталось радостно и комфортно. Ещё тогда я поняла простую формулу: женщина счастлива, если за неё кто-то решает все проблемы, считая её при этом королевой.

У Олега была врождённая способность ладить с людьми любого возраста. У нас в доме он не сидел гостем, а легко подключался к бытовым делам, которыми мы в тот момент занимались. Если мама чистила картошку, он брал у неё нож и дочищал сам. Если я оттирала свои туфли от уличной грязи, он отстранял меня и с ловкостью чистильщика доводил дело до конца. Эти бытовые мелочи расположили мою маму к Олегу окончательно. И только папа всегда оставался чуть-чуть насторожённым.

Несколько месяцев тянулся период невинного общения. Олег приучил меня игнорировать сплетни и косые взгляды. Я купалась в его внимании и заботе, но мне уже было мало только этого! Внутри зрело желание, фокусировалось вожделение, распирая и обжигая. Я часто опасалась не справиться с собой и первой выказать ему новые, неведомые чувства. Олег не пытался меня обнимать, целовать, тем более лезть под юбку, как делали некоторые неуклюжие и торопливые ухажёры моих подруг. Это было странно, ново, непонятно, волнующе.

Мы часто ездили на пляж купаться. Омытая речной водой, освежённая, но неостывшая, я лежала рядом, едва касаясь Олега плечом, бедром… Каждое неловкое прикосновение вызывало мучительно-сладостные спазмы внутри живота и помутнение в мозгу. Я боялась выдать себя раньше времени. Я жила трепетным ожиданием желанной близости.

На обратном пути мы обычно не садились в автобус, а шли домой длинной дорогой, тянувшейся в траве вдоль шоссе. Физическая усталость – это единственное, что отрезвляло меня, снимало напряжение и томление моего юного тела. Я успокаивалась и остывала.

Нередко Олег возил меня на железнодорожный вокзал. Он любил сидеть на перроне и смотреть на прибывающие и отходящие поезда, на встречи и расставания людей. Это напоминало театр. Сквозь обыденность вокзальной пыли и запахов проступали человеческие драмы, чужие чувства, и веяло романтикой странствий. Так странно и постепенно раскрывался внутренний мир моего первого любимого. Я смутно догадывалась, что его неудержимо влекут дальние дороги.

Наши дома располагались достаточно близко. Окна квартиры Олега были видны из окна моей спальни. Как хорошо, что родительская комната выходила на другую сторону! Иначе они бы узнали, что их дочь подолгу сидит в темноте и следит за световыми сигналами из окон с восьмого этажа соседнего дома. Наверняка соседей удивляло, как троекратно вспыхивает и гаснет в ранней ночи одно окно огромного дома-корабля.

Нам было мало слов, взглядов и световых сигналов. Иногда, от полноты чувств, мы обменивались записками, в которых писали стихи, заимствованные из лирических сборников. Свои листочки я подписывала большой буквой А с точкой.

Первый поцелуй случился осенью, в девятом классе. В преддверии зимы, в унылую пору межсезонья, мы с друзьями собирались для общения у кого-нибудь на дому. Мы коротали вечера, обсуждая местные новости, слушая магнитофонные записи и распевая песни под гитару. После вечеринок меня всегда провожал Олег. Мама наказывала ему, к какому часу я должна явиться. Олег сам контролировал время, поглядывая на часы. Я же едва контролировала самоё себя, томимая желаниями.

Всё произошло внезапно. Мы вышли от моей одноклассницы Милы, спустились на один лестничный пролёт. Там, у окна, между этажами, он резко и сильно развернул меня за плечи и жадно обхватил мои губы. Я не сопротивлялась, я давно мечтала об этом. Мы впивались друг в друга и пытались выпить до конца. До сих пор помню вкус этого долгого поцелуя. Помню, как колотилось сердечко, как плескалось и щекотало внутри счастье. Даже спустя годы коротко прожить в мыслях свой первый поцелуй – крайне волнующее событие!

Сколько это продолжалось, не знаю. Домой я опаздывала, это точно.

– Я люблю тебя, девочка моя, журавлик мой, – горячо прошептал мне мой первый любимый. – Так сильно люблю тебя! Мы всегда будем вместе.

У меня потекли слёзы радости, а он слизывал их и тихо смеялся. Потом заботливо промокнул мне лицо носовым платком и поцеловал ещё раз, но уже бережно, чуть касаясь моих вспухших губ.

В те пасмурные, холодные дни поздней осени у нас начался новый, головокружительный период. Теперь я отправлялась в школу раньше обычного времени. Олег ждал меня на условленном месте в подъезде. Мы целовались минут десять-пятнадцать до начала уроков. Затем я шла в класс на занятия, а он жил дальше по своей программе. К учёбе он был нерадив. Я же по-прежнему оставалась одной из лучших учениц.

Я никогда не задавалась мыслями, что он делает без меня. Я вся жила во власти новых ощущений, едва успевала выполнять домашние задания и мимолётно общаться с подругами. Не выказывать своё возбуждение окружающим было нелегко.

Я мало задумывалась о последствиях наших отношений. Я доверяла Олегу целиком. Он казался мне опытнее во всём, хотя мы были одногодки. Мой любимый берёг меня. Мы любили и познавали друг друга, не совершая тех действий, которые могли бы привести к беременности. Значительно позже я узнала, что сексологи называют это словом «петтинг».

Олег научил меня не стесняться наготы. Он восхищался каждым сантиметром моего тела, изучая его ежедневно. Часами мы лежали либо на широкой кровати его родителей, пока они работали, либо уезжали в их садовый домик. Я не задумывалась, как и где мы будем обладать друг другом. Я просто знала, что это случится. Олег устраивал всё сам, не унижая меня обсуждением мелочей.

Мы ходили по самому краю! Он брал меня на руки и подносил к большому зеркалу. Мы отражались в нём, нагие и счастливые. Это было похоже на картину в раме!

– Посмотри, какая ты красивая! – говорил он мне. – Разве это не чудо?

Конечно же, это было чудом. Картина, увиденная на художественной выставке в детстве, ожила. Я чувствовала себя юной богиней Авророй, соблазнившей-таки Кефала. Мой Кефал не дремал, как на холсте. Он проявлял свой страстный темперамент. Мы любили чисто, трепетно, вне времени, без оглядки на условности и меркантильные соображения. Так бывает только в беззаботной ранней юности.

Даже знакомый город казался необычно красивым, а давно исхоженный лесопарк возле школы – сказочным. Наша любовь скрашивала всё. Меня не огорчала липкая грязь, разбитый асфальт и тёмные лужи после дождя. Я не смотрела под ноги, я парила, как влюблённая на картине Шагала. Через большие лужи Олег всегда переносил меня на руках, чтоб я случайно не замочила ноги. Я видела только звёзды и не ощущала земли.

Глава 6
Первая боль

Иногда по вечерам Олежка исчезал по своим делам. Он так и говорил шутливо:

– Дела, клиенты не дают покоя! Вечером не жди!

Меня не интересовали подробности. Я знала, что ансамбль «Возрождение» иногда играет на вечеринках, на танцплощадках, зарабатывая деньги. Их руководитель находил такие заказы. Он был человек взрослый, семейный. Ему требовались дополнительные доходы. Парнишкам они тоже карман не жали. У Олега всегда водились деньги. Он легко тратил их на сладости, цветы, кино и сигареты. Это отличало его от многих ребят в нашей школе, у которых водилась только незначительная карманная мелочь, выданная родителями.

У него водились поклонницы. Иначе и быть не могло – его обаяние действовало на всех магически, особенно во время выступлений на сцене. Он родился со счастливым даром притягивать к себе внимание. Я к этому быстро привыкла, как к данности, и даже гордилась моим любимым.

Всегда находились доброжелатели, которые разносили местные сплетни. Так бывает в любом коллективе. Меня это не волновало и не настораживало: ведь Олег неизменно и безраздельно оставался моим. Я рассуждала про себя, что мы не муж и жена со штампом в паспорте. Олежка был свободен, его никто не держал и не обязывал, но всё же он всегда стремился ко мне. В свой дом, в свой близкий круг, Олег приводил только меня. Я верила ему и его словам.

Наверно, он тоже горячо верил сам себе, в те прекрасные неповторимые моменты, когда говорил мне о любви. Он был красноречив, этот ловкий красавчик Олежек, и, несомненно, разносторонне талантлив. Он писал стихи, музыку, владел неплохой техникой игры на фортепиано и быстро воспроизводил любую мелодию на гитаре. Его дарования, конечно же, требовали профессиональной шлифовки, доработки, развития, но для старшеклассника обычной школы и этого хватало с лихвой. В его семье все пели, играли, писали стихи. Удивительные были люди!

Однажды он принёс целую пачку подарочных конвертов с надписанными датами.

– Ты будешь вскрывать их именно тогда, как указано, – строго сказал Олег. – Обещаешь?

Я дала обещание, не раздумывая. В пухлых конвертах были утаены восхитительные строки в стихах и в прозе, посвященные мне. Что-то Олежка сочинил сам, что-то позаимствовал у известных поэтов и бардов. Тексты дополнялись рисунками. Это был особый, эпистолярный, любовный диалог, растянутый во времени. Я могла общаться с ним, узнавать, что он думает обо мне, если мы не рядом.

Позднее Олег напел и наговорил магнитофонную плёнку для меня. Он был изобретательный выдумщик, мой первый любимый! Разве можно было усомниться или обижаться? Никогда!

И всё же я недооценивала всю широту и многогранность натуры моего Олега. Вскоре я поняла это.

Был обычный душный вечер в конце августа. Нас опять ждала школа, последний выпускной класс, и дома не сиделось. Олега не появился, зато ко мне заглянула соседка и подруга Марина. Я пошла прогуляться с ней.

Ноги сами несли нас по знакомой округе, по исхоженным тропинкам. Незаметно мы пришли к лесопарку. Было так тихо, что временами слышалось, как отрываются от веток и падают оземь желтеющие резные листья. Пахло хвоей, жухлой листвой, травой. Весёлое лето было на излёте, дыхание осени ощущалось повсюду, и это навевало лёгкую грусть.

Вдруг донеслись голоса, приглушённый смех. Мы пошли на звуки, надеясь встретить кого-нибудь из друзей. И встретили.

На поваленном берёзовом стволе, прижавшись спиной к сосне, сидел мой Олег, а на его коленях томно извивалась незнакомая девица. Её короткая джинсовая юбка мало что скрывала, а розовая блузка и вовсе была расстёгнута. Они целовались. Он делал с ней то же, что и со мной, только как-то более плотоядно, жадно, зрело.

Мы обе остановились в оцепенении. Если исключить меня и Марину, то вся сцена выглядела возбуждающе красиво. Эротично. Эти двое свободно, раскованно, умело, бесстыдно предавались плотским утехам. Собственно, чего им было стесняться? Они же нас не видели.

Я хотела тихонько улизнуть, но подруга остановила меня за руку. Всё напоминало нелепый сон. Мне и, правда, потом это снилось, и не раз.

Первой нашлась Марина. Она задорно крикнула Олегу:

– Полозовский, привет! Мы не помешаем?

У него была очень быстрая реакция. Олег стремительно встал, отстранил девушку и резко спросил:

– Вы что здесь делаете в это время?

– А что, нельзя? – задиристо продолжала Марина.

– Нельзя! – со злостью ответил Олег.

– Вот это ново! – не отступала Марина.

– Я сказал тебе, что буду сегодня занят? – сурово обратился любимый ко мне. – Куда сорвалась? Не сидится дома? Понесло приключения искать?

– Сейчас я действительно вижу, что ты очень-очень занят, – вполне мирно сказала я. – Мы уйдём, ты можешь продолжить. Пойдём, Марин!

– Нет, у вас, наверно, буду спрашивать, как мне поступать! – запальчиво и оскорбительно выкрикнул Олег.

Хорошенькая девушка неспешно и неохотно приводила себя в порядок, досадливо поглядывая на нас. Особа была привлекательной и грамотной в общении с противоположным полом. Я не имела к ней претензий. Мы были совершенно незнакомы. Скорее всего, она училась в другой школе или ПТУ.

Олег подошёл ближе и разразился гневной тирадой на тему, что не пристало приличным девушкам в сумерках бродить по лесу без сопровождения. Он выстраивал интригу по принципу «лучший способ защиты – нападение». Олежек раньше это утверждал, а теперь демонстрировал на деле. Я никогда не видела его таким раздражённым, несправедливым, грубым, но препираться мне не хотелось.

– Да уж, мы пойдём, – заявила Марина. – И чего только не привидится в сумерках в нашем лесу!

Незнакомая девушка присела на бревно, спокойно дожидаясь конца перепалки. Её длинные, позолоченные солнцем ножки отлично смотрелись на фоне опавшей листвы. Мне никогда не удавалось так ровно и красиво загореть.

Мы ушли, а Олег остался. Он не догонял, не звал. У него был очень сильный характер.

Я впервые испытала острую боль, унижение, ощутила отвратительную горечь и нехватку воздуха. В тот день всё безукоризненно чистое и светлое в моей жизни кончилось навсегда. Была потом и любовь, и выстраданное счастье образовалось, но безупречной непорочности не было. Ничто не вечно в подлунном мире. Всё имеет начало и конец.

Бледная луна и, правда, всходила на небосводе, когда мы подошли к подъезду. Равнодушная, холодная, зловещая луна. Я её отчётливо запомнила.

Мы не виделись до начала занятий. На яви я жила, как во сне, а ночью спала беспокойно, вскрикивала, украдкой плакала. Я походила на побитого жалкого котёнка.

Мама вопросительно смотрела на меня, но допросов не учиняла. Олег в нашем доме не появлялся, и она сама догадывалась о ссоре. Всей правды я ей открыть не могла. Язык не поворачивался, да и зачем?

Начало учебного года в школе ознаменовалось невероятным ЧП. Две десятиклассницы, наши одногодки, вполне милые девочки, не появились на уроках по причине крайних сроков беременности. Созвали большое внеочередное родительское собрание. Родственники девочек отсутствовали, зато все остальные папы и мамы выказали удивительную солидарность. Обсуждение вопроса длилось допоздна. Выступали учителя, врачи, директор и представители РОНО.

Моя мама ходила с Ираидой Борисовной, мамой Марины.

– Попьём чаю? – предложила она, вернувшись домой. – Иди, дочь, накрой на кухне, я так устала!

Мы чаёвничали вдвоём. Папа уже лежал в постели. Он не считал нужным обсуждать скользкие темы. Папа полагал, что добродетельным девочкам всё должно быть и так понятно. Стоит ли в приличной семье разводить сыр-бор? Так думали многие родители.

Мама коротко, без излишних эмоций и огульных осуждений, изложила сухие факты. Я слушала маму и с удивлением думала, что не одна я экспериментировала, занимаясь плотской любовью с Олегом, ходила по краю пропасти, рисковала здоровьем. Мне казалось, что мы с Олегом единственные, у кого так сильна любовь!

– Анечка, слушай меня внимательно и запомни навсегда, – невозмутимо сказала мама твёрдым спокойным голосом. – Всё в этой жизни должно быть во время и в меру. Любовь хороша, но не безрассудная, без осложнений. У тебя будет когда-нибудь муж, красивая свадьба. А пока надо ещё учиться, получать профессию, наслаждаться молодостью. Превращение в женщину должно произойти празднично, законно, в приятной обстановке, а не украдкой в неподобающем месте. Удовольствия на пять минут, а расхлёбывать потом долго и противно. Как они, эти две глупышки, смогут своим детям объяснить, что рожали их, не окончив среднюю школу? Вся любовь выветрится, когда на неокрепшие плечи свалятся материнские трудности, боль, хлопоты, унижение! Всю молодость перечеркнули. Но даже если ты будешь неосторожна с парнями, оступишься, сделаешь глупость, то сразу скажи мне. Я – твой первый друг навсегда, чтобы не случилось с тобой. Твоё здоровье мне важнее. Поняла?

Внутри всё сжималось в комок. Мамины слова запали в душу и остались там навсегда. Видно, она постаралась вложить всю материнскую силу, любовь и энергетику в беседу со мной. Она меня немного отрезвила.

Размолвка с Олегом затянулась. За нами наблюдали с интересом: меня бесконечно спрашивали о нём то в школе, то во дворе. Все хотели понять, что же случилось. Появлялись сплетни, домыслы, и это тоже надо было как-то выдержать.

Поняв, что оскорблённый журавлик не сделает шага навстречу, Олег приступил к действиям. Он подослал Жорку, с моими любимыми яблоками.

– Вы бы помирились, а? – канючил Жорка, стараясь выполнить задание на «отлично». – Ну, чего передать Полозовскому, Ань?

Я не ответила ничего определённого, но яблоки забрала, чтоб не обидеть Жорика. Я гадала, как поступить. Без Олежки было невыносимо тоскливо и непривычно жить, но забыть сцену в лесу не получалось.

На следующий день Олег подкараулил меня сам, по дороге в школу.

– Давай поговорим! – предложил он и протянул шоколадку.

– Давай не сейчас, после уроков, – дрожащим голосом вымолвила я.

Я была не готова. Сердце билось так бешено, что мне казалось, оно вот-вот разорвётся, и я упаду замертво.

После уроков Олег увёл меня в парк. Он целовал мне руки и колени, он говорил стихами и прозой. Он объяснял, что «такое» иногда случается, и это наваждение, глупость, которая не повторится. Мне так хотелось ему верить! И я легко уверовала.

Когда мы снова стали везде появляться вместе, меня удивил мой друг Литвинюк:

– Ну, и дура ты, Смолякова! – сказал он шёпотом во время урока. – Лапша с твоих ушей прямо так и свисает! Зачем тебе этот Полозовский?

– Сам ты, Славка, дурак, – беззлобно и ласково зашипела я на него. – А зачем тебе Маринка моя? Ну, скажи?

Он покраснел до корней волос и промолчал.

Вот так коротко мы обменялись мнениями с лучшим другом и соседом по парте.

Глава 7
Дети радуги и цветов

Мы все тогда слушали «Биттлз», «Роллинг стоунз», «Дип пёрпл», нечётко зная переводы песен и смутно понимая смысл. Мы носили протёртые джинсы, чаще самопальные, плели тонкие косички в распущенных волосах и милые цветные фенечки из ниток мулине, таскали вышитые крестиком холщовые сумки. Мы делали это безо всякой экзистенциальной философии. У каждого времени свои черты – вот и всё! Обычные советские дети играли модными атрибутами. Это было «хиппово», и мы понемногу «хипповали»! Мы просто модничали, забавлялись.

За рубежом культура хиппи развивалась в иной атмосфере. Они были пацифистами, протестовали против буржуазных ценностей, нравственности и называли себя «дети радуги и цветов». Смешалось всё: эпатаж, дерзость молодости, болезненный поиск себя, познание мира, недостаток воспитания и внимания со стороны занятых родителей. С годами многие хиппи угомонились и зажили вполне благополучно. Ведь буржуазные ценности делают жизнь пленительно комфортной.

В своей среде истовых адептов «хипповой» эстетики и морали я не встречала, но стала отмечать, что мой любимый уже не довольствуется потрёпанными джинсами. У Олега появился длинный жилет из искусственного меха, казавшийся мне неопрятным, и холщовые мятые рубахи, с символической вышивкой и бахромой по краям. Его любимый жест в те дни – выброшенные вверх два пальца в виде латинской буквы «V». Так он приветствовал друзей.

В конце сентября Олег исчез. Его родители не знали, где искать блудного сына. Он оставил дома только записку, чтоб не беспокоились. Я тоже пребывала в неведении, но чувствовала, что Олежка укатил далеко. Его всегда тянуло странствовать.

Он позвонил через неделю.

– Привет, журавлик! – услышала я сквозь помехи междугородней связи. – Я в Лазоревском. Надеюсь, ты меня не успела разлюбить?

– Где это, на юге? – удивлённо спросила я. – Что ты там делаешь? А учёба?

– У нас сейшн, – напыщенно и серьёзно ответил Олег. – Добирались сюда автостопом. Представляешь? Обратно также поедем. На дорогу дня три-четыре уйдёт.

Мне это ни о чём не говорило. Я только представила, как должно быть изнурительно такое передвижение. Пыль, инфекции, неудобства.

Он вскоре вернулся, но совсем другой. В него вселился весёлый и неутомимый чёрт. Улыбка была та же, те же руки, губы, а человек иной. Мы отныне зажили разной жизнью, продолжая всё же любить друг друга.

Я много занималась, готовилась к поступлению в политехнический институт, а Олег всё чаще исчезал без предупреждения. Возвращался он страстный, соскучившийся по моему телу, изголодавшийся по любви и поцелуям. Он утомлял меня смелыми исступлёнными ласками. Теперь любовь не тешила меня прежней светлой радостью, а обдавала пьянящей, ядовитой полынной горечью. Мы часто спорили, не приходя к согласию. Нам бывало трудно вместе, но и врозь невозможно. Мне случалось испытывать стыдливую неловкость за его странноватые выходки. Только наедине, когда он снимал свои «хипповые» причиндалы и шептал ласковые привычные слова, он был мой, прежний Олежка.

Именно в десятом классе с ним случилась ещё одна страшная беда. Это было в новогоднюю ночь. Во дворе у Литвинюка собралась большая компания. Планировали погулять до двенадцати, встретить Новый Год и разойтись по домам – в семьи. Вокруг было шумно и весело. Взрывались хлопушки, звучал переносной транзисторный приёмник. Светились окна в домах, на улице мелькали знакомые приветливые лица. В какой-то момент я потеряла Олега из виду. С удивлением обнаружила его за углом дома, рядом со странным парнем в овчинном тулупе. Тот был старше нас, и изрядно пьян. Они о чём-то спорили.

Я окликнула Олега. Он махнул рукой, крикнул:

– Я через минуту, журавлик!

Но спустя минуту незнакомец убегал, а Олег неестественно корчился. Странный собеседник ударил Олега ножом в спину. Как потом оказалось, острое лезвие прошло глубоко, разорвало селезёнку и задело плевру лёгкого. Причину ссоры я не выясняла, не до того мне было. Олегу срочно требовалась скорая медицинская помощь.

Операция длилась пять часов. Я ходила по двору больницы, не ощущая мороза. Сидеть в коридоре на месте я не могла. Меня увёл отец Олега.

– Пойдём домой, деточка, – устало сказал он. – Нам всем надо отдохнуть. Пока Олег полежит в реанимации, потом мы будем навещать его, ухаживать. Силы надо сейчас беречь.

Подключились все: его родня, мои родители, друзья, учителя. Олежка держался мужественно и быстро поправлялся. Однажды, уже начав ходить, он увёл меня по больничным коридорам в какую-то комнатушку, возможно, подкупив кастеляншу. Там, на больничных простынях и одеялах он жадно целовал меня, очевидно, превозмогая боль во всём теле. Я робко подчинялась, потому что боялась за его послеоперационные швы. Я старалась быть осторожнее и не перечила.

Того парня в тулупе задержали и арестовали. Его осудили, но Олег почему-то просил судью назначить самый минимальный срок. Его позиция осталась загадкой для всех. Преступника приговорили к семи годам заключения, но в чем состоял конфликт, осталось тайной.

В последние дни лета, когда я сдала все экзамены в институт, Олег опять исчез. Сам Полозовский никуда не пытался поступать. Его мать, Беата Мариановна сказала мне:

– Всё, о чём я мечтала – ваша красивая свадьба с Олежкой. Я люблю тебя, как дочь. Ты очень славная девочка. Мой сын не для тебя. Он испортит тебе жизнь, он погубит тебя. Мы так страдали за него, а он не жалеет нас. Я многого тебе не рассказываю, чтобы не огорчать. После него всегда будет оставаться выжженная земля. Я его мать, мне никуда от этого не деться. Плохо воспитала, проглядела, перелюбила, избаловала. Прости нас, девочка, и устраивай свою жизнь без него. Мы всегда поможем тебе, если потребуется.

Я уже ясно понимала, что она права, но не представляла дальнейшую жизнь без Олега. Он приручил меня. Я смутно задумывалась о самоубийстве, но эти пагубные мысли владели мной недолго. Проблески разума, страх и жалость к своим близким вытянули меня из бездны отчаяния.

Как чутко должны родители следить за настроениями своих неоперившихся детей! Глупые влюблённые отпрыски иногда оказываются у самого края жизни, безотчётно стремясь к смерти. Памятуя о собственных переживаниях, я зорко наблюдаю за моей дочерью Машкой.

Мой любимый опять свалился, как снег на голову. Олег встретил меня около института, налетел вихрем, обнимая и целуя на виду у всех.

– Слушай, давай на выходные поедем в одно место! – как ни в чём не бывало, предложил он.

Этот парень никогда не испытывал неловкости и не считал себя неправым. Он был сын радуги и цветов, дитя свободы.

В субботу Олег повёз меня на электричке в какой-то пансионат. Место было странноватое, мало приспособленное для полноценного массового отдыха.

– Заведение скоро закрывают на ремонт, но мы договорились с персоналом, – пояснил он мне. – Нам разрешили тут расположиться на пару дней. За деньги, естественно.

Компания собралась человек тридцать, не меньше. Люди были разных возрастов, но одетые в стиле хиппи, то есть в имитацию рванины, расшитой яркими нитками. Моё появление никого не удивило. Видимо, они привыкли, что к ним время от времени кто-то присоединяется. Я держалась отстранённо, только рядом с Олегом. Завязывать новые сомнительные знакомства мне не хотелось.

Стояла чудная, романтическая погода. Я была рада подышать свежим воздухом. Сказывались усталость и напряжённость первых недель учёбы в ВУЗе. Вечная отличница, я не могла выполнять задания кое-как. Система обучения существенно отличалась от школьной, и я изводила себя до слёз, стараясь преуспеть с первых дней, рьяно штудировала учебники. Ко всему прочему, волей-неволей пришлось знакомиться с новым многочисленным вузовским окружением, вступить в иную систему отношений. Всё вместе вызывало некоторый стресс в юном организме. Олег оказался рядом – такой близкий и родной, знакомый мне до боли каждой складочкой кожи, каждым волоском. Привычное утешает. Я потянулась к нему, как былинка к ласковому весеннему солнцу.

Мы гуляли допоздна по пустынной территории пансионата, наскоро перекусили по-походному потом уединились в одном из номеров. Постельного белья не было, на кроватях лежали только одеяла. Пришлось обустраиваться в этой скудной обстановке. Однако, вскоре я расслабилась, привычно оттаивая под его умелыми чуткими руками музыканта.

О, он знал моё тело лучше меня самой! Он умел вызывать негу и упоение, вырывать возгласы восторга, совершая пальцами неспешное путешествие, сантиметр за сантиметром, в потаённые уголки. Олег целовал мне ступни. Смешными скрещёнными пальчиками он ласково играл, забавляя меня и себя. Олежка расправлял их, гладил, но они, упрямцы, упорно принимали неправильное, но удобное им положение. Мои недостатки вызывали в нём любовный восторг. Он исследовал их и искренне наслаждался. Сквозь полузакрытые веки я видела, как он наблюдает за мной, ловит мои содрогания, звуки, дыхание. При этом я оставалась девушкой! Он всё ещё берёг меня! Возможно ли не любить такого человека и не испытывать к нему благодарность? Я была не в силах бороться с искушением моей юной плоти.

Обессиленная, я крепко заснула в его объятиях. Ночью меня потревожили какие-то непонятные громкие звуки. За дверью, в коридоре происходило нечто необъяснимое. Грохот, смех, переходящий в дикое ржание, выкрики, музыка, треск, удары.

– Который час? – спросила я.

– Четыре, начало пятого, – ответил Олег. Он всегда спал с часами на руке, даже будучи обнажённым. Эта деталь почему-то всегда возбуждала меня дополнительно.

– А что происходит? – удивлённо спросила я.

– Ничего особенного. Поспи ещё, журавлик. Ребята просто веселятся, развлекаются, – невозмутимо пояснил Олег.

– Разве так развлекаются? Ведь это погром какой-то! – возмутилась я. – Ещё ночь не прошла.

– Ну, ты ещё пойди, почитай им мораль! – засмеялся он. – Люди свободны в своём выборе! Ты хочешь спать, а им весело! Ты любишь тихо, а они шумно наслаждаются друг другом. Что тут плохого?

Я не разделяла подобных взглядов. Такая свобода граничила с анархией, развратом и бог весть, чем ещё. Уснуть я уже не смогла. Молча лежала, а он гладил меня. Часа через два всё стихло.

– Поедем домой, – в отчаянии попросила я Олега.

– Так ещё день впереди! – возразил он. – Вечером поедем, журавлик.

– Хочу домой, хочу домой, – негромко закапризничала я. – Хочу в ванну! Хочу к маме.