Текст книги "Свет в потемках"

Две Лены, одна любовь

Они были неразлучны – две подружки: одинаковые имена, но такие разные лица. А с ними всегда был он, их верный друг и товарищ. На школьных переменах Лены не расставались, хором умоляли Кирилла решить для них домашку по геометрии.

Он хмурился, думал: «А если кто узнает, что они обе у меня списывают?» Они словно читали его мысли и так же хором твердили: «Кирюша! Что ты, никто не узнает».

Училась троица друзей в одной школе, но в параллельных классах: он в «А», они в «Б». До школы всегда шли вместе, обратно – тоже. Утром разговоры не вели, молча пинали свои мешки со сменкой. У Кирилла в портфеле всегда были методички, любая математическая задача ему была по плечу. У Леночек на душе всю дорогу до школы и обратно была сплошная безнадёга. Подруги шли, и каждая думала о том, как бы так выбрать случай и всё ему рассказать. Кирилл шёл и думал: «Интересно, мама сварила щи или рассольник?»

Лены были кардинально разные – так случается среди близких подруг. Одна, та, что побойчее, была на голову выше Кирилла и, наверное, вдвое шире своей одноклассницы. Она носила блузку с кружевным воротничком и чёрный сарафан, который неприятно лип к колготкам. Школьная форма была для всех обязательна, но и модничать хотелось всем. Белый кружевной воротничок неприятно царапал Ленин широкий подбородок, и она всё время чесала шею – от этого круглые щёки Лены покрывались румянцем свекольного цвета. Из-за неудобной блузки и особенностей фигуры в классе её дразнили Помидориной.

Вторая Лена была ниже Кирилла и уж тем более ниже своей тёзки. На физкультуре и ОБЖ она всегда стояла в конце строя. Огромный портфель делал её похожей на туриста, несущего огромную пайву. Её тонкие косички всегда были украшены бантами, размером с полголовы самой Лены.

Но разве дружба зависит от таких особенностей, как рост, вес, цвет волос? К счастью, это никак не влияло на отношения лучших подруг.

Такая нестандартная троица: две девочки и парень. Казалось бы, симпатии давно должны были расставить акценты в общении, но любовный треугольник никак не обозначался на координатах реальности. Одна Лена думала, что Кирилл, естественно, нравится только ей. Кому вообще ещё может приглянуться такой умный мальчик? Только ей – другого варианта и быть не может. Вторая Лена, как оказалось, грезила о нём с первой линейки первого класса – это, конечно же, был страшный секрет, о котором нельзя было рассказать даже лучшей подруге.

Та, которая покрупнее, писала Кириллу тайные письма, подкладывала шоколадки в его карманы – от великой любви, конечно. Кирилл шоколад ел молча, о прекрасных чувствах не задумывался. Он вообще очень любил сладкое и маму – Лены не вызывали у него «эврику». Он читал по вечерам классиков, а потом гулял с собакой. Кирилл был не особо наблюдательным, слегка флегматичным и удивительно сдержанным – стандартный набор качеств среднестатистического юноши.

У него был день рождения – как-никак праздник, и он, конечно, позвал закадычных. Детский праздник устроила им Кирина мама. Оливье в хрустале, яблочный компот из банки в графине, румяная курочка с пюре – «Кирюша это обожает». Ну и конечно, пуховый торт – гвоздь стола на тёмно-зелёной скатерти с бахромой.

Лены сидели в лучшем виде: косметика из «Роспечати», тени с блёстками, бархатные ободки и платья на бретельках. Кирины мама с папой решили: одиннадцать лет – это возраст, и ушли прогуляться вокруг дома.

Праздник был в разгаре. Всеобщее молчание нарушало лишь звяканье вилки о тарелку. Кирилл сидел за столом с подругами и невозмутимо жевал свой любимый салат – ему было вкусно. Вдруг та Лена, которая невысокого ростика, встала с дивана и, спрятав за спину завёрнутый в упаковочную бумагу подарок, приготовилась вещать дифирамбы имениннику.

– Кирилл, я знаю, ты очень хотел, поэтому я…

Вторая Лена, та, которая покрупнее, поняла: вот тот самый шанс, чтобы прямо сейчас признаться в любви к имениннику! Иначе чужой подарок и тонкая талия подруги испортят впечатление от её проникновенного признания.

Лена, та, которая попышнее, оттолкнув конкурентку, села рядом с Кириллом и смачно поцеловала его в губы, перепачканные картофельным пюре.

Эффект неожиданности бил не в бровь, даже не в глаз, а сразу взасос. Именинник даже понять ничего не смог – картонный праздничный колпачок сполз и болтался на шее.

Лена взяла Кирилла за плечи и, пристально глядя ему в глаза, выпалила:

– Это я тебе записки писала, понял? Я!

– А шоколад?

– Тоже. Я тебя люблю! Понял?

– Понял.

Кирилл сидел в недоумении.

Вторая Лена, зычно рыдая, кинулась в коридор, принялась застёгивать лаковые босоножки. Кирилл встал и тоже прошёл в коридор. Он видел, как ремешки босоножек не слушались Лену, как она торопилась и никак не могла справиться с застёжками.

К Кириллу подошла Лена, та, которая попышнее, с важным видом задрала подбородок и, поджав губы, отвернулась. Она ждала, пока её подруга исчезнет с этого праздника.

Лена, та, которая была невысокого роста, теперь никак не могла открыть железную дверь. Хлипкие плечики бились о кожаную обивку двери. Физически сильная подруга ей подсобила. Уходя, низенькая Лена выкрикнула ей напоследок:

– Дура! Ненавижу!

Кирилл поправил очки, вернулся в залу, аккуратно взял с табуретки свой подарок, развязал ленточки – внутри был потрёпанный томик Грибоедова «Горе от ума».

Пышная Лена хмыкнула, протянула Кириллу коробку шоколадных конфет «Ассорти» и сказала:

– А это тебе от меня.

Кирилл растерялся от обилия впечатлений и подумал: «Вот так день рождения!»

О чём ещё можно мечтать в одиннадцать?

Простуда

У Олега была дача в пригороде. Ездил он туда исключительно летом: его интересовала не столько сама дача, сколько рыбалка. Олег любил тишину и вроде как наслаждался одиночеством.

За огородом всегда ухаживала бабушка, а потом она умерла – дача опустела. По весне иногда приезжали родители – отдохнуть на природе и пожарить шашлыки. Они были интеллигентными академиками – земля с её дарами никакого интереса для них не представляла. Впрочем, разве бывают академики не интеллигентными? Этого Олег не знал. Он был поздним ребенком, вырос в среде занятых и увлечённых наукой людей, никакой другой картины мира у него не было.

Он был воспитан строго и без излишеств. И только покойная бабушка тайком баловала его в детстве: обнимала, подсыпала конфеток в карман, покупала то, чем не считали нужным баловать родители, водила маленького Олежку в цирки и зоопарки, а ещё на легкую атлетику.

От житейской скуки и тоски по бабушке Олег переделал дачу под себя. Выкинул почти всю старую мебель – оставил только грузный буфет с посудой и фотографиями. Переложил крыльцо и покрасил стены. Стало уютнее, да до такой степени, что и пригласить кого-то не стыдно. Но с гостями женского пола Олег не спешил.

Нет, конечно, у него были женщины. Но многих из них чаще интересовал не он сам, а размер его зарплаты, на каких курортах он, Олег, бывал и в квартире со сколькими комнатами он проживает – в общем, дамам хотелось подробностей, включая пинкоды от банковских карт Олега. А Олегу наутро после бурной ночи таких вопросов совсем не хотелось.

Ну да, он умел зарабатывать. Сначала вкалывал в МВД, потом резко ушёл, открыл свою фирму. Пока всё срослось, Олегу стукнуло тридцать пять: для мужика не годы, но он совсем не представлял себя в браке. Залетающим на огонёк случайным барышням он не спешил рассказывать, что курорты для него – пытка; что он любит дачу и рыбалку; что размер зарплаты – совсем не та информация, которой он готов делиться на второй день знакомства. Ни за одной женщиной он никогда по-настоящему не ухаживал. Но, как это часто бывает, непредвиденные обстоятельства спутали привычную череду будней.

Дождь хлестал всю ночь, под утро резко похолодало. Олег взял удочки и был на реке уже к пяти утра. Провозился с крючками, ничего толком не поймал, разозлился сам на себя и вернулся на дачу. После этой осенней рыбалки он и разболелся. Банальная простуда, а что с ней делать он не знал, потому что в сознательном возрасте никогда ничем не болел. Так бывает: крепкий организм однажды даёт сбой. Олег вспомнил, как в детстве бабушка намазывала ему спину барсучьим жиром, кутала в колючую шаль, отпаивала чаем с малиновым вареньем.

Хлюпая носом, он забрёл в супермаркет. Малиновое варенье там не продавалось, барсучий жир тоже отсутствовал.

Пышная продавщица, увидев солидного, но растерянного Олега, кокетливо пригладила волосы и заботливо сообщила:

– Мужчина, вам бы в аптеку и дома отлежаться.

Олег молча кивнул. Действительно, чего он мучается – мог бы и сам догадаться. Вот что значит жить холостяцкой жизнью: не болеть, не беспокоиться о пустяках, не знать, чем в современном мире лечатся сопли.

Он зашёл в аптеку напротив своего дома. Старое здание, идеально вымытые полы, просторный зал, стеклянные витрины, огромный фикус в углу, за прилавком – никого. Начал читать названия лекарств на коробочках – увлёкся: попробуй тут разберись – одних таблеток от кашля четыре ряда.

– Вам помочь?

От неожиданности он шарахнулся немного в сторону – один из стеклянных шкафчиков задрожал. Девушка в белом халате улыбалась так, будто к ней пришёл дорогой гость. Она была невысокого роста, такая худенькая, словно сейчас начнёт просвечивать насквозь – неизвестно, где в таком хрупком теле душа прячется.

– Здравствуйте, я пришёл лечиться. Я, правда, не знаю как и чем.

Она снова улыбнулась и спрятала под белую шапочку непослушную прядь длинных каштановых волос.

– Вы простыли, да? Давайте я вам покажу, что у нас есть.

Она начала перечислять названия лекарств и выставлять коробочки перед Олегом, а он стоял и смотрел на её губы, щёки, шею. Заметил, что на лице нет ничего из косметики, а красота всё равно есть. Он наблюдал, как двигаются её тонкие запястья, как она ловко достаёт с полок баночки и спреи.

В этот момент Олег представил этого молодого, прекрасного фармацевта на своей даче. Он представил, как именно эта девушка ловко открывает старинный бабушкин буфет, достаёт хрустальную вазочку для конфет, чашки…

Она что-то спросила – он пропустил, что именно.

– Вы мне положите всё в пакет… на свой… вкус. Я прочитаю инструкции.

– Хорошо. Я не думаю, что у вас что-то серьёзное. Всё пройдет через пару дней. Выздоравливайте.

Он протянул карту, она протянула пакетик.

Уходя, он прочитал на бейджике у неё на груди: «Караваева Елена».

Но через пару дней у Олега ничего не прошло. Да, простуды как не бывало, а вот мысли, мысли не давали покоя. Белый халат, каштановые волосы, тонкие запястья…

Он пришёл в аптеку снова. Вместо предмета своих мыслей за стеклянной перегородкой он увидел совсем другую женщину.

– А как мне найти Елену?

– Вы провизор? Она сегодня в ночную – приходите в понедельник.

Вечером он зашёл снова. В руках шуршала бумага от цветов. Он шиперился у входа: букет мешал. Олег открыл дверь шире, но не рассчитал сил, и дверь брякнула на всю аптеку, посетители обернулись. Он подождал, когда рассосётся очередь, заглянул в окошко, а она его не узнала.

– Здравствуйте. Спасибо вам! Я снова здоров.

Он пытался просунуть цветы в окошко, а они не лезли: охапка хризантем была огромной.

Тут она его рассмотрела и вспомнила, залилась румянцем, вышла через служебную дверь в зал, взяла из его огромных рук цветы и улыбнулась.

И он тоже. Давно он так не улыбался без причины, хотя она, причина, стояла напротив.

Вот так они и познакомились. Начали встречаться – кафе, кино, парки. И только через полгода он пригласил её к себе на дачу.

Там у них всё и случилось.

Олег никогда не ездил на дачу зимой, но ему так хотелось пригласить Лену в свою холостяцкую берлогу – и вот пригласил.

Они оба понимали, что соблюдать правила приличия уже нет сил, но продолжали вести себя как обычно. Это злило Олега, но сказать об этом прямо он не мог. Он достал из старого буфета советские кружки, поставил кипятиться чайник. Она сидела по струнке на краешке стула и пыталась поддерживать незатейливую беседу.

– Тут очень уютно – даже не скажешь, что это дача неисправимого холостяка.

Олег старался вообще на неё не смотреть, но на маленькой кухонке сделать это было крайне сложно.

– Неисправимого?

Лена то кокетничала с ним, то молчала. Они неспешно пили чай и уже непрерывно смотрели друг на друга – каждый думал о своём.

Она думала, что готова всю жизнь пить с ним чай из этих кружек в красный горошек, и ждала от него первого шага. То, что первый шаг случится, Лена знала точно. Он смотрел на неё, и думать уже получалось плохо. Она сидела в тоненьком свитерочке, и он точно был уверен, что под ним у Лены нет никакого белья.

Хотелось накинуться на неё и превратить это милое вечернее чаепитие в бессонную ночь, когда все эти дежурные разговоры будут уже точно не нужны.

Женщина всегда может повернуть ситуацию так, что облегчит любые терзания мужчины, особенно если она уже готова продолжать общение на новом уровне. Но ей так нравилось наблюдать за ним, видеть, как он закипает.

Олег не выдержал пытки:

– Что ты так смотришь на меня, как тогда, в аптеке?

В её взгляде он читал вызов, и адресован этот вызов был ему с точным конкретным посылом.

– Ты издеваешься надо мной, да? Это такая игра?

Лена вопросительно посмотрела на Олега, она прекрасно понимала, о чём он, но ответила как будто невпопад:

– Очень ароматный чай. Это мята?

Олег спокойно встал из-за стола и тихо сказал:

– Хватит. Извини, я больше не могу.

Он схватил её за талию, приподнял, сграбастал в охапку. Она и не сопротивлялась. В маленькой спальне было темно. Олег брякнул выключателем на кухне, и свет погас во всём доме, только на стенах скакали тени от маленькой печки. Второпях он выбежал на веранду и запер входные двери. Ну, всё…

Он зашёл в спальню, она распустила волосы и улыбнулась ему в темноте.

Олег не помнил себя. Жадные поцелуи. Губы, шея. А дальше? Снять, всё немедленно надо снять. Свитера полетели на пол – его, её. Она действительно не носила лифчик: грудь была маленькая, аккуратная. Он смотрел на всё это и не мог поверить, что границы приличий стёрты, можно не соблюдать этот долбаный этикет и делать всё, что хочется, и так, как хочется. Казалось, что так должно было быть всегда. Где, где он бродил всю жизнь? Почему они раньше не встретились?

Он стянул с неё тёплые горнолыжные штаны и снова замер. «Это всё моё, моё, моё…» Она была такая маленькая, что он ощутил себя великаном. Она гладила его плечи, обнимала за шею, никаких сил уже не было о чём-то думать, строить из себя недотрогу больше было незачем, он весь был в её власти. Она слегка прикусила ему губу в поцелуе, и это маленькое случайное действие будто с новой силой разожгло в нём желание обладать и наслаждаться ею снова и снова.

В холодном доме им обоим мгновенно стало жарко, казалось, не только тела – души сцепляются между собой, спешат насытиться друг другом, чтобы отдать всю свою любовь без остатка и перемешаться в буре чувств.

У неё был всего один мужчина до него – у него было столько женщин, но он будто не помнил ни одной конкретной. Всё это было в прошлом – сейчас они только друг для друга, и в этом только был смысл, один на двоих.

Утром он проснулся первым. Она спала рядом, укутавшись в пуховые одеяла. Олег оделся и затопил печку. Присел напротив кровати на кресло и стал смотреть, как она спит. Тепло разлилось по маленькой спальне, добралось до середины комнаты. Во сне Лена слегка откинула одеяло. Он сидел и смотрел, боялся разбудить её, хотя очень хотелось. Мысли о вчерашней ночи снова всколыхнули желание, а она спала хоть бы что.

Он накинул куртку, засунул ноги в огромные валенки и, прихватив топор, вышел во двор. Снег валил хлопьями.

Дрова кололись легко, сил было немерено.

Стук во дворе разбудил Лену.

Она прошлась на цыпочках по ледяному полу кухни, открыла входные двери и увидела такую картину: отлетающие дрова, сосредоточенный Олег, снег, медленно падающий на деревья.

Он её сначала и не заметил.

Она стояла в проёме двери в одних плавках, белых, самых простых, и обнимала себя за плечи.

Он бросил полено, снял шапку.

– Ты сдурела, что ли?! Быстро в дом!

Она хихикнула, но не ушла.

– Щас увидит кто-нибудь! Холодно!

Он любовался её красотой секунду, а потом вскочил на крыльцо. Она завизжала, понеслась в дом – он догнал, стянул с себя куртку, завернул в неё свою Лену и утащил её в койку.

Потом они валялись до обеда, как сытые кот с кошкой, хотя и не ели ничего с вечера. Она гладила его по голове, трогала его густые брови, щекотала кончиком растрёпанной косы ему нос.

– Нууу, я не люблю щекотку, хватит.

Она снова донимала его. Он сел в кровати.

– Ты чего такая непослушная, а?

Она улыбнулась своей самой хитрой улыбкой.

– Я тебя ещё воспитаю.

Она хохотала. Он встал и стащил с неё одеяло.

– Оденься, пожалуйста, иначе я тебя снова… съем.

Она кинула в него подушкой.

Лена приготовила на маленькой садовой плитке самую обыкновенную яичницу. Олег молча ел, время от времени поглядывал на пожелтевшую бабушкину фотографию и думал: «Господи, бабуль, как хорошо, что я тогда заболел на этой своей рыбалке!»

У самого синего моря

На высокой террасе с деревянными перилами и каменными ступенями, прищурившись, стоял мужчина. Он пристально всматривался вдаль, пытаясь что-то рассмотреть.

Там, где лестница кончалась и начинался песок, совсем рядом плескалось море. Дом был будто выстроен ради одного только вида на водный простор. Неприглядный бурьян своей высокой травой опоясывал обрыв скалистой местности. При сильных ветрах дом гулял, сквозило пуще, чем в метель, – тогда уже затыкали окна и замазывали щели и снова и снова приколачивали крышу и балки летней террасы. Сколько раз он наседал: «Переедем?» Готовая квартира с удобствами, восьмой этаж, с него виден и этот океан, будь он неладен. Но она была непреклонна, прикрывалась детьми, свежим воздухом, каждый раз придумывала новые веские причины, чтобы не переезжать. Но он знал: ей нужны эти её встречи с кем-то другим. Его, бывало, даже накрывало волнами ревности, и не раз. Абсурд! Придраться было не к чему, поводов не было. Но что она там делает? Кому шепчет, глядя далеко на воду?

В доме у самого синего моря жила Любовь – такое у неё было имя. Она, как обычно, мыла посуду после завтрака. Дети, на удивление, мирно играли в детской – наверху шумно стучал лишь поезд от детской железной дороги. «Хорошо-то как, смиренно и благостно», – подумала она. Раковина была напротив окна, шумела вода из крана, но она уже наблюдала за ним, ждала, как он медленно выйдет на песок, предвкушала встречу. Она старалась не нарушать этот график свиданий, разве что только в сильный шторм не спускалась вниз по каменным ступеням.

Сняв передник и старый халат, она надела платье в пол – оно ей очень шло: на плечах кружево, маленькие резные пуговки, пестрая ткань в мелкий цветочек – чья-то тонкая ручная работа. Её запястья в зеркальном отражении то и дело умело мелькали – распускали волосы, каштановые, плотные, слегка кудрявые на концах от заплетенных кос. В спальню вошел муж и, посматривая на неё, сказал: «Ну, хороша, хороша…» Потом нахмурил брови: «Для меня так не рядишься, как для моря своего». Она щёлкнула его по носу пальцем и сказала смеясь: «Прекрати, ты же знаешь, я просто люблю своё море». И он уже не был так суров: «Больше, чем меня?» Она снова улыбнулась и обняла его за шею. Он почувствовал тепло её рук, на душе стало светло и ясно в один миг. Разве можно быть таким счастливым и всё равно гневить бога по мелочам?

Она спросила:

– Соберёшь детей?

– Иди уже.

Она тут же вышла, придерживая подол. Ветер растрепал волосы. Медленно спускаясь по ступеням, она уходила в себя, оставляя позади рутину и будничность. На берегу стояла кованая скамейка, вкопанная в песок много лет назад. Она села с краю на деревянные лощёные доски, сняла потёртые туфли. Волной прибило тёплую пену, она вытянула ноги и задумалась. В мыслях начала диалог, шевеля губами, потом что-то тихо зашептала, и через некоторое время к ней подсел он.

– Что-то ты сегодня припозднилась, голубка моя.

– Дел невпроворот, деда, с самого утра.

– Как ты, Любаша? Всё хорошо?

– Да, всё чудесно. А у тебя?

Долго они молчали вместе, только шумели волны, утреннее море просыпалось.

– Мне так хорошо, когда ты рядом. Ты как океан. Обними меня.

– Конечно, милая, конечно, я ведь тут как раз за этим.

Они обсуждали дела в доме и шалости детей. Она рассказывала, как смешно ревнует её муж к любому мужчине на рынке. Старик щурился от солнца и слушал, а она улыбалась.

– Ну, я тогда пойду уже, да, деда?

Она поцеловала свою ладонь и дунула в сторону горизонта. На душе снова стало легко. Это был человек, который воспитал её в доме, где теперь растут уже их с мужем дети. Дед резко ушёл три года назад, но сейчас она просто точно знала, что это он рядом. Она как наяву видела его, чувствовала, ведь иногда видеть можно не только глазами. Он продолжал быть с ней, и место встречи изменить было нельзя – это было их личное место соприкосновения душ, это был разговор и с родным человеком, и с океаном одновременно. Она не могла жить где-то ещё. С морем они были связаны одними и теми же узами.

Муж с детьми спускался к воде, и ему вдруг показалось, как чей-то мужской силуэт скрывается за скалами. Он отвлёкся, придерживая младшую дочь, а когда оглянулся, уже никого не увидел, кроме своей жены. Он подошёл к ней и обнял её за плечи.

– Ты в порядке?

– В самом лучшем, который только может быть.

– Люба, ты знаешь, мне сейчас показалось, что там…

– Я знаю.

Он не стал продолжать: был не уверен в том, что привиделось.

Дети бегали по песку и брызгались водой, купаться было ещё рано. Прохладный ветер трепал ей подол, она улыбалась мужу с любовью. А он был готов перевезти это море в любой конец света, лишь бы видеть радость на её лице. В её глазах отражались синие волны, они были для него абсолютом – первоосновой их общего счастья. За это он мог простить ей любые странности. Впрочем, у кого из нас не бывает странностей?

В доме у самого синего моря жила любовь…