Текст книги "Флот Миров"

Поиски

Глава 8

Место службы Ники отделял от его жилья лишь один трансферный диск. За исключением непредвиденных случаев, Ника никогда не изменял этому маршруту. Телепортация представлялась эффективной, но лишенной удобства и информативности.

Сейчас он телепортировался – достаточно близко к своей организованной по единому образцу приемной, – торопливо сошел с трансферного диска и «продавил» слабое силовое поле, отделявшее главное пространство с управляемым климатом от наружных пешеходных дорожек. Здания протянулись вдоль усаженной деревьями аллеи в обе стороны, так далеко, насколько хватал глаз. Наименьшее из них превышало его рост в тысячу раз.

И здесь, словно теплая вода, его со всех сторон обступил знакомый племенной запах. С дружелюбным толчком Ника врезался в нескончаемый поток прохожих. Возможность самому получить толчок сбоку была столь же ободряющей, как и неминуемой.

По-журавлиному вытянув обе головы вверх, Ника разглядывал орнаментальные броши, дешевые пояса и декоративные кушаки, ленты и драгоценные камни, украшавшие гривы. Как всегда, он замечал зеленые цвета тех, кто таким образом заявлял о своей преданности консерваторам, и оранжевые оттенки, позволявшие отличить эксперименталистов.

Демонстрация привязанности к любимым увлечениям, к профессии и к общественным объединениям значительно превосходила любой фракционный цвет. Спектр украшений выдвигал на первый план реальность, которую Ника воспринимал с печалью: за годы, что прошли с тех пор, как стало известно о взрыве галактического ядра, страсти поутихли.

А почему нет? Зарево над заполнявшими континенты городами скрывало смещение созвездий. И только с помощью очень сложных приборов можно было бы заметить действие безынерционного движителя, который продолжал разгонять Флот Миров. «Отход» из галактики ничего не изменил бы для огромного большинства граждан или их праправнуков, да и для бесконечных следующих поколений… для тех, кто все еще измерял течение времени в поколениях. Ведь в жизни граждан рождение, как и смерть, было очень редким событием.

Таким образом, все удивительное и странное стало заурядным, и повседневным, и едва ли достойным внимания. Руководить побегом из галактики предоставили консерваторам, тем, у кого чересчур мало воображения, чтобы заниматься такой проблемой. Так Конкорданс поступал в критических ситуациях. Подрагивая от расстройства, Ника поправил большую оранжевую брошь, приколотую к дешевому поясу.

Разговоры вокруг него то притихали, то разгорались. В основном это была болтовня о друзьях, о семье, об искусстве и театре, о покупках и о правительстве. Услышанная им короткая дискуссия о политике касалась мелких нюансов и всяких пустяков и фактически нисколько – обсуждения тех, кто больше прочих подходит на роль теневого правительства.

Разумеется, очень немногое из услышанного соотносилось со сведениями, которыми располагал он сам. Рассуждая таким образом, Ника посчитал подслушанное антинаучное обсуждение вполне уместным для дня сегодняшнего. Приблизившись к общедоступному трансферному диску, врезанному прямо в пространство пешеходной дорожки, он сунул голову в «карман». Ловким движением узловатых губ он установил адрес своего личного транспортного средства; отпечаток его языка открыл доступ к защищенному файлу. И диск мгновенно перенес его к служебному помещению: к вестибюлю для служащих Министерства иностранных дел.

– Сэр, – прошипела, обращаясь к нему, охрана, оцепившая внутреннюю зону. Повернувшись, они склонили головы в знак уважения. Движение началось от стражей, стоявших рядом с Никой, и прошло по всей группе, так что в каждый момент внимание большей части часовых оставалось приковано к дискам.

Вытянув голову из «кармана», Ника принял позу самоуверенного руководителя, о чем говорили широко расставленные ноги и отсутствие признаков какой-либо спешки.

– Приветствую всех, – монотонно «пропел» он, соблюдая принятые правила. Он дал знак, и два стража незаметно отошли в сторону, пропуская его. Он проворно подошел ко второй группе дисков, предназначенных лишь для узкого круга лиц, дисков, которые обеспечивали доступ к рабочему пространству внутри министерства. Еще один открываемый языком адрес перенес его в самый засекреченный комплекс офисов, Тайный Директорат. Присутствующие должностные лица выбрались из своих закутков, повторяя жесты приветствия. – Заместитель министра. Сэр. Ваше превосходительство. – Ника был особенно восприимчив к скупым поклонам со стороны консерваторов в этом стаде. При консерваторах у власти консерватором, разумеется, был и министр. Все министры сегодняшнего правительства были из политической фракции консерваторов.

Однако каков бы ни был политический баланс, большинство ответственных постов в этом министерстве оставалось за эксперименталистами. Несмотря на десятки лет культурных изменений, очень немногие из консерваторов умели вести дела непосредственно с резервантами. Таких всегда не хватало, хотя управление обитателями резервации – самая простая из всех забот министерства. Только по-настоящему незаурядные личности могли справиться с нецивилизованными инопланетянами, и никто, кроме эксперименталистов, не имел той гибкости ума, чтобы работать со столь же незаурядными чужаками. Тайный Директорат был и останется анклавом эксперименталистов.

Слишком многие в партии Ники горевали из-за короткой памяти масс. Сам же он не был этому подвержен. Отрицать мудрость большинства – явный признак безумия. Те, кто теперь руководили эксперименталистами «из укрытия», вновь обрекали себя на очередную эпоху бессильной оппозиции.

«Вот почему, – подумал Ника, – когда эксперименталисты в очередной раз вернутся к власти, их партию уже не будет вести ни один из сегодняшних лидеров».

Ника вновь выпрямился, принимая позу предельной уверенности. Высоко подняв обе головы, он широким шагом направился в свой личный кабинет, где сама дверь свидетельствовала о его высоком положении. И только перед тем как закрыть ее, заявил, обращаясь ко всем:

– Прошу меня не беспокоить.

«… Исчезновение представителей «Дженерал продактс» продолжает разжигать интерес к делам кукольников. Власти Объединенных Наций продолжают прочесывать вашу внутреннюю систему. Они пытаются объяснить эту охоту тем, что отсутствие «ДП» грозит неисполнением некоторых договорных обязательств или неосуществлением гарантийных обязательств по качеству. Хотя мне нужно получить доступ к исследовательским файлам, мысль о том, что широкомасштабный анализ астрономических аномалий мог бы…»

Ника остановил гиперволновое сообщение. Запись изображения человеческой фигуры, замерла. Тысяча мелочей, от окраски кожи и до покроя одежды, со всей очевидностью подсказывали, что женщина не имела отношения к резервантам.

Использованный ею термин «кукольники» говорил Нике то же самое. Когда представители Конкорданса в конце концов предстали перед туземной цивилизацией внутри небольшого сферического домена звезд, который чрезвычайно самоуверенно считали Известным космосом, исследователь по имени Пирсон, представлявший людей, нашел в анатомии граждан сходство с трехногим кентавром с двумя головами, как у куклы. Так это прозвище и прилипло.

В тот миг, когда изображение было остановлено, человек открыл рот. Сейчас это распахнутое отверстие было готово извергнуть лавину дурных вестей, казавшуюся бесконечной. Но наличие персонального кабинета означало, что Ника мог хоть немного собраться с мыслями в уединении.

Возможно, эти нецивилизованные, дикие люди решили посмеяться последними. Вслед за успешным экспериментом с резервантами многие эксперименталисты начали брать себе их имена – возможно, из чистого притворства. Имя, выбранное им самим, напоминало чистосердечное раскаяние: Ника – божество, олицетворявшее победу.

Вопрос состоял только в одном: победу над кем? Как могли повести себя эти дикари, если бы им удалось обнаружить Флот Миров… а заодно и людей, превращенных Конкордансом в слуг?

По крайней мере, эти «дикие» люди продолжали искать, но безрезультатно, ведь их родная планета была «закреплена» в пределах Солнечной системы. Ни одному даже самому доверенному из их агентов не было известно, что шесть планет плывут в пространстве, свободные от своего солнца.

Ника обнаружил, что ходит вокруг мягкого рабочего ложа, занимавшего значительную часть кабинета. Ему требовалось успокоиться. Зажимая одним ртом расческу, другим удерживая зеркало, он тщательно приглаживал, укладывал и расправлял свои «косы». Как обычно, такой методичный уход за прической успокаивал его.

И почти сразу загудел интерком.

– Ваше превосходительство. – Голос его помощника звучал мягко и уважительно даже по интеркому.

– Да, – ответил Ника.

– Близится время общего собрания. Вы просили напомнить.

Сделав два глубоких вдоха, Ника избавился от легкой дрожи в конечностях. То, что сообщал этот далекий агент, делало жизненно важным восстановление эксперименталистами свой власти.

А это, в свою очередь, делало предстоящее совещание тем более ответственным.

* * *

Несс шел мелкими торопливыми шагами, щелкая копытами по тверди широкого проспекта, шел так быстро, насколько позволяли плотные толпы собравшихся единомышленников. Он, как ни тянул шею, пока еще не мог разглядеть цель своего похода, но ему не пришло в голову воспользоваться общедоступными трансферными дисками, которые могли бы значительно сократить эту небольшую последнюю часть его путешествия.

– Какой чудесный день, – негромко, нараспев протянул он себе под нос. Несмотря на назойливый шум толпы, несколько голов вопросительно повернулись в его сторону. Он с трудом удержался от того, чтобы как-то ответить на это, подмигнув хоть одним глазом. Почему бы и не улыбнуться? Он был в восторге оттого, что покинул «Исследователь». И оказался дома. Он был так счастлив, что – о диво – привел в порядок, расчесал и утянул назад двумя оранжевыми лентами свою гриву, хоть и не слишком стильно подстриженную.

По мере приближения к парку дорога расширялась. Распорядители стояли цепью, с интервалом едва ли не на длину корпуса, приветственно покачивая головами, во рту у каждого были зажаты ленты для партийных ортодоксов. Несс взял две яркие оранжево-золотистые узкие ленты и углубился в ожидающую толпу. Многие уже нашли применение новым лентам, обвязав ими, как украшением, шеи. Несс с радостью последовал их примеру.

Гражданин, стоявший слева от Несса, похлопал его по плечу.

– Какая отличная аудитория, какой сбор.

– Полностью согласен с вами. – Общаясь с резервантами, Несс очень долго говорил лишь по-английски. И как же приятно теперь было снова издавать после каждого слова раскатистые трели и вибрации из «р-р-р», выдавать долгие арпеджио сразу двумя языками, гармонично переплетая свою усложненную речь с чужой… переходя, таким образом, к истинной беседе. Сейчас даже гв’оты казались ему далеким воспоминанием. – И для этого есть очень серьезный повод.

– А вы бывали на других собраниях сторонников постоянных чрезвычайных мер? – поинтересовался его новый знакомый.

– Бывал. – «Реже, чем хотелось бы», – подумал Несс. Он ни словом не обмолвился о своем долгом отсутствии. Даже частичная правда, которую ему позволено было сообщать (он якобы был на ПЗ-4), оттолкнула бы от него большинство соплеменников. Общение с безумцами казалось очередной опасностью, которой почти все старались избегать.

Прежде чем мысли о разъединенности с толпой смогли подорвать его высокое воодушевление, Несс на минуту отвлекся. Разноголосица контрапунктных тем, разносимых тысячами голосов, плотная стадная толпа и густо пропитанный запахами воздух буквально поглотили его. И уже достаточно скоро должен был выступить Ника.

Выступавший за выступавшим, с чувством и нараспев напоминали об опасностях и рисках… о великом множестве опасностей, от которых эксперименталисты уже спасли Конкорданс в давние времена. Это было одновременно и знакомо, и волнующе. Головы Несса, как и у всех в толпе, согласно кивали: вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

– Наш отлет из галактики, вероятно, первый, – испуская трели, вещал текущий оратор. – Но наверняка не последний. Раса за расой, многие должны будут отправиться вслед за нами, все в большем отчаянии из-за их неразумной медлительности. Вообразите себе их панику, когда стена радиации, порожденной взрывом галактического ядра, подступит ближе. Все неповоротливые, вялые расы в отчаянии ищут энергию и ресурсы, а расы умудренные и благоразумные уже дозаправились и пополнили свои запасы. Теперь представьте, как эти убогие, отчаявшиеся беженцы неожиданно сталкиваются с Флотом Миров. Они обнаружат наши благоразумно сделанные запасы. И, спрашиваю я, будет ли тогда Конкорданс в безопасности?

– Нет! – дружно рявкнули десятки тысяч притиснутых бедром к бедру в маленьком пространстве парка. Вокруг Несса по земле в беспокойном ожидании опасностей, зарождавшихся в бесконечной дали, ударили копыта.

– Разве опасность миновала?

– Нет! Нет!

– Разве наши действия предполагают лишь обычный, давным-давно заведенный распорядок, чтобы мы вверяли само существование Конкорданса консерваторам?

– Нет! Нет!

– И это сулит безопасность?

Тысячи диссонансов слились в единый аккорд невиданной мощи.

– После чрезвычайных обстоятельств!

То есть после неизменных чрезвычайных обстоятельств. Концепция была чересчур нова для обсуждения – переворот всех норм, захватывающая по своей смелости… потому в своем роде пугающая. Даже большинство эксперименталистов старались обходить эту концепцию стороной. Для Несса, едва вырвавшегося из пут консервативного воспитания, она все еще означала гигантский прыжок. Хотя неважно. Оба сердца Несса влекло к эксперименталистам, отстаивающим неизменные чрезвычайные обстоятельства, и политика была здесь ни при чем.

На центральном возвышении парка материализовалась изящная фигура, многократно отраженная на подвешенных вверху голографических экранах. Кожа выступавшего была бледной, желтовато-коричневой, без пятен или иных отличительных меток. Тонкое сочетание оранжевого и золотистого смешивалось с волнами рыжевато-коричневой гривы, поблескивавшей под осветительными лампами. Несс еще никогда не видел такой изысканной прически, разве что у главы государства или у его потенциального приемника, руководившего эксперименталистами.

Ника стоял, широко расставив ноги, полный достоинства, в позе абсолютно уверенного в себе лидера.

Среди десятков тысяч завывавших приверженцев, Несс осознал истину. С таким прекрасным и обаятельным вождем ради победы и ради права иметь детей, он сделает все что угодно.

* * *

Все архитектурные течения предлагают устройство множества обеденных мест. На любом митинге или собрании десятки тысяч разговоров свободно возникают и заканчиваются, объединяются и распадаются, развиваются и стихают, отражая таким образом интересы и опыт тысяч обедающих. Да и как могло быть иначе, при таком многообразии профессий, увлечений, политических мнений, а также выказываемых личных пристрастий?

И тем не менее, едва Несс с помощью трансферного диска оказался там, где обычно обедал, в его сознании отчетливо доминировала лишь одна тема: речь Ники. Гул стоял непомерный. «Каким громким он оказался бы на самом деле, – подумалось ему, – не будь шумоподавления?»

Ряды треугольных столов терялись в пространстве помещения. Несс прошел в глубину обширной комнаты, отыскивая знакомые лица. Слегка толкаясь, он проложил себе путь к свободному месту между двумя знакомыми, устроившимися верхом на длинной, с мягкой обивкой, скамье. Откликаясь на его тяжесть, на столе прямо перед ним немедленно материализовалась неглубокая кормушка с кашицей, порция хлеба и чашка с охлажденной водой. Свобода выбора по его вкусу, что была на борту корабля, осталась лишь в воспоминаниях.

По обе стороны от него приветственно качнулись головы. Несс знал обоих сидевших рядом с ним граждан по встречам в обеденном зале и предполагал, что они живут где-то в городе. Оранжевая лента на одном из них и недорогие, оранжевые же, дополнительные карманы на поясе другого говорили об их приверженности эксперименталистам, а отсутствие золотистых тонов подсказывало, что они не из фракции Ники.

Отсутствие контакта с людьми, «дикими» или цивилизованными, не мешало эксперименталистам выбирать человеческие имена-прозвища. А в случае его сотрапезников сказывалось еще и достаточно вдохновенное увлечение музыкой.

– Евтерп, Орфей, – Несс подчеркнул, что узнал знакомых. Теперь одна его голова вела непринужденную беседу, а вторая была занята обедом. Он упустил возможность поесть, променяв ее на митинг, и теперь буквально умирал с голоду. – Как дела с последней композицией? – Говоря по совести, ему было все равно. Просто этот вопрос был из тех, что требовали двух развернутых ответов, во время которых он мог бы спокойно поесть.

Но его план провалился.

– Хорошо, даже очень, – ответил Евтерп. Отложив в сторону недоеденный кусок хлеба, он выдал двойную заливистую трель. – Это может подождать. Мы только что говорили, – Евтерп движением одной гибкой шеи, охватил весь обеденный зал, – … сейчас все только и говорят о последнем выступлении Ники. Ты в курсе?

В словах Евтерпа слышались слабые скептические нотки. И Несс ответил очень осторожно.

– Отчасти.

– Оно было поразительным. Нет, хуже… оно беспрецедентно, – сказал Орфей, судя по тону, не скрывая пренебрежения.

Несс что-то нажал на кнопочной консоли стола, чтобы вернуть остатки синтезированной кашицы в процесс рециркуляции: аппетит у него явно пропал. И наполовину полная кормушка тут же исчезла.

– Цепная реакция, – сказал он, – этой сверхновой вспышки в ядре галактики столь же беспрецедентна. Как беспрецедентен и волновой фронт радиации, который уничтожит все, что окажется на его пути. Что же удивляться, что и наши ответные действия должны быть беспрецедентными?

– Но не методы! – Орфей замолчал, делая очередной долгий глоток воды; очевидно, его мнение было столь важным, что выражать его требовалось одними и теми же устами. – Большинство лиц… э-э… большинство эксперименталистов согласились бы с тобой. Какова бы ни была наша реакция или какой бы она ни стала, она определенно не должна быть беспрецедентной. Но коль скоро мы уже некоторое время следуем беспрецедентным курсом… Несс, не выйдет ли так, что создастся прецедент? Не создастся ли прецедент?

Откуда-то из-за Орфея дал знать о себе знакомый запах: органические отходы. Навоз. Сознание Несса едва отметило мягкий звук падения. Все выпавшее было тут же быстро удалено.

Столы были снабжены трансферными дисками для подачи пищи. Проходы между рядами столов тоже были выложены трансферными дисками с фильтрами, через которые проходили экскременты и только экскременты, возвращаясь прямо в синтезаторы. «Выпас» и сбор удобрений – стадо граждан делало и то и другое одновременно еще до того, как стало осознавать значение этих действий. Техника же лишь делала этот процесс более эффективным.

Все прочие известные разумные расы не были травоядными, и только травоядные удаляли отходы из организма там же, где ели. Часть подготовки, которую проходил Несс перед посещением других разумных рас, включала тренировку пищеварительного тракта. И в очередной раз он почувствовал себя не в своей тарелке.

– Несс, – нетерпеливой флейтой просвистел Евтерп. – Ты понял точку зрения Орфея?

Несс с сожалением понял смысл сказанного или, скорее, тот глубокой реализм, что таился в высказывании его соплеменника. Успех приносил близкие знакомства, а близкие знакомства порождали удовлетворение – даже в среде эксперименталистов. Путешествия Несса открыли перед ним лишь крошечную часть галактики, но и этот весьма ограниченный опыт очень часто удивлял его. Едва ли не последним таким «чудом» оказались гв’оты. А какие новые сюрпризы, какие невообразимые опасности все еще лежали на пути Флота?

В беспрецедентном бегстве от взорвавшегося ядра самодовольство и удовлетворенность могли уничтожить их всех.

Дружеское общение в очередной раз внезапно перешло в невыносимое напоминание о том, каким неподходящим и каким отличающимся от представителей своего собственного вида, каким странным он стал. Оправдываясь перед собой, Несс выбрал ближайший трансферный диск, который доставил бы его в небольшой, без дверей и без окон, куб – его дом.

Ника, убеждал он себя, прав. Побег из эпицентра взрыва – перманентное чрезвычайное обстоятельство или нечто столь близкое к нему, что разницу могли бы не заметить многие поколения.

Хотя Несс и испытывал перед Конкордансом благоговейный ужас, что заставляло его спрятать обе головы между передними ногами, он не мог не подметить иронию. Сам страх, что грозил загнать его в неподвижность, при этом в конце концов давал ему небывалую надежду на встречу с предметом своей привязанности.