Текст книги "Невидимая девушка"

Лайза Джуэлл
Невидимая девушка

Посвящается Джеку, Сонни и Какао: всем моим обожаемым животным, которых я любила и потеряла в этом году

Lisa Jewell

INVISIBLE GIRL

Copyright © Lisa Jewell 2020 This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agency

© Бушуев А., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Вечер Дня святого Валентина

23:59

Я пригибаюсь и натягиваю капюшон толстовки на голову, скрывая лицо. Девушка с рыжими волосами, идущая впереди меня, ускоряет шаг. Она знает, что ее преследуют. Чтобы не отстать, я тоже иду быстрее. Я всего лишь хочу поговорить с ней, но по тому, как она торопится уйти, понимаю, что она напугана. Услышав позади чьи-то осторожные шаги, я замедляю шаг. Затем поворачиваюсь и вижу идущую за нами фигуру.

Мне не нужно видеть его лицо, чтобы узнать, кто это.

Это он.

Сердце начинает стучать по ребрам, перекачивая кровь по телу с такой силой и быстротой, что я чувствую, как начинает пульсировать порез на ноге. Я отступаю в тень и жду, когда этот тип пройдет. Он сворачивает за угол, и я вижу, как меняется язык его тела, когда он видит идущую впереди женщину. Я узнаю его фигуру, угловатые очертания его тела и точно знаю, что он собирается делать. Я выхожу из своего укрытия. Я направляюсь к мужчине, иду навстречу опасности. Мои действия вполне сознательные, но моя судьба остается неизвестной.

До этого

1

Сафайр

Меня зовут Сафайр Мэддокс. Мне семнадцать лет. Со стороны отца я валлийка. Со стороны мамы во мне есть тринидадская и малайская кровь, и капелька французской. Иногда люди пытаются угадать, кто мои предки, но всегда ошибаются. Если кто-то спрашивает, я просто отвечаю, что я полукровка, и больше вопросов не возникает. Зачем вообще кому-то знать, кто с кем спал. В конце концов, это мое личное дело, верно?

Я учусь в предпоследнем классе школы в Чок-Фарм, где изучаю математику, физику и биологию, потому что я по жизни технарь. Вообще-то я не знаю, чем хочу заниматься, когда закончу школу. Все считают, что я поступлю в университет, но иногда мне кажется, что я просто хочу работать, может, в зоопарке, может, в парикмахерской.

Я живу в квартире с двумя спальнями на восьмом этаже высотки на Альфред-роуд, прямо напротив школы, в которую я не хожу, потому что ее еще не построили, когда я пошла в среднюю школу.

Моя бабушка умерла незадолго до моего рождения, а мама умерла вскоре после того, как я появилась на свет. Мой отец не хочет обо мне знать, а дедушка умер несколько месяцев назад. Так что я живу со своим дядей.

Он всего на десять лет старше меня, и его зовут Аарон. Он заботится обо мне, как отец. С девяти до пяти он работает в букмекерской конторе, а по выходным занимается садоводством. Наверное, он лучший человек в мире. У меня есть еще один дядя, Ли, который живет в Эссексе с женой и двумя крошечными дочками. Так что в семье наконец-то появились девочки, но для меня это уже довольно поздно.

Я выросла с двумя мужчинами, и в результате у меня не очень хорошо получается находить общий язык с девушками. Или, точнее, с мальчишками мне легче. Ребенком я тусовалась с ними, и меня называли сорванцом, хотя я им никогда не была. А потом я начала меняться и стала «хорошенькой» (я не думаю, что я хорошенькая, просто все, кого я встречаю, так говорят). Мальчишки больше не хотели тусоваться со мной в качестве друзей, стали как-то странно вести себя со мной, и я поняла, что мне лучше завести подружек. И я их завела, но мы не очень близки, и вряд ли по окончании школы я когда-нибудь увижу кого-то из них снова. Но пока мы дружим, просто чтобы чем-то заняться. Мы все знаем друг друга очень-очень давно. Это легко.

Вот такая я в общих чертах. Я бы не сказала о себе, что я счастливый человек. Я не слишком часто смеюсь и не люблю обниматься, как другие девушки. У меня скучные хобби: я люблю читать и готовить. И не особо люблю куда-то ходить. Я люблю выпить капельку рома с дядей в пятницу вечером, пока мы смотрим телевизор, но я не курю «травку» и не принимаю наркотики. Удивительно, как много скучных вещей могут сойти тебе с рук, если ты красивая. Никто этого не замечает. Когда ты красивая, все просто думают, что у тебя классная жизнь. Люди порой бывают жутко близоруки. Люди вообще тупые.

У меня темное прошлое, и меня часто одолевают мрачные мысли. Я делаю жутковатые вещи, и иногда мне за себя страшно. Я просыпаюсь посреди ночи на смятых простынях. Перед сном я заправляю простыню под матрас, натягиваю ее так сильно, так туго, что от нее легко отскакивает монета. На следующее утро все четыре угла простыни вылезают из-под матраса. Я и моя простыня переплетаемся в объятьях. Я не помню, что случилось. Я не помню своих снов. Я не чувствую себя отдохнувшей.

Когда мне было десять лет, со мной случилось кое-что очень-очень плохое. Давайте не будем вдаваться в подробности. Но да, я была маленькой девочкой, и это был большой плохой момент, который не должна испытывать ни одна маленькая девочка, и то, что случилось, изменило меня. Я начала наносить себе повреждения, на лодыжках, под носками, чтобы никто не увидел порезов. Я знала, что такое самоистязание – в наши дни это знают все, – но я не знала, почему я это делаю. Я просто знала: это не дает мне зацикливаться на других вещах в моей жизни.

Затем, когда мне было лет двенадцать, мой дядя Аарон увидел порезы и шрамы, сложил два и два и отвел меня к терапевту, который направил меня в Детский центр Портмана для лечения. Меня отправили к человеку по имени Роан Форс.

2

Кейт

– Мам, можешь поговорить со мной?

Дочь, судя по голосу, запыхалась и напугана.

– Что? – спрашивает Кейт. – Что случилось?

– Я иду домой от метро. И я чувствую…

– Что?

– Это вроде тот самый парень… – Голос дочери понижается до шепота. – Он идет за мной по пятам.

– Просто продолжай говорить, Джорджи, просто продолжай говорить.

– Я и продолжаю, – огрызается Джорджия. – А ты слушай.

Кейт пропускает мимо ушей подростковую грубость и спрашивает:

– Где ты сейчас?

– Иду по Танли-Террас.

– Хорошо, – говорит Кейт. – Хорошо. Значит, ты уже почти здесь.

Она отодвигает занавеску и смотрит на улицу, в темноту январской ночи, ожидая, когда появится знакомый силуэт.

– Я тебя не вижу, – говорит она, начиная слегка паниковать.

– Я здесь, – отвечает Джорджия. – Я тебя вижу.

Когда она произносит эти слова, Кейт тоже замечает ее. Пульс начинает замедляться. Кейт отпускает занавеску и идет к входной двери. Обхватив себя руками и съежившись от холода, она ждет Джорджию. На противоположной стороне улицы на дорожку, что ведет к большому дому напротив, сворачивает и исчезает из виду чья-то фигура. Какой-то мужчина.

– Это он? – спрашивает она Джорджию. Дочь поворачивается. Ее руки сжаты в кулаки на манжетах мешковатого пуховика.

– Да, – говорит она. – Это был он.

Она дрожит. Кейт закрывает за ней дверь и увлекает за собой в теплый коридор. Дочь на миг обнимает Кейт и прижимает ее к себе, а затем говорит:

– Извращенец.

– Что именно он делал?

Джорджия сбрасывает пуховик и небрежно кидает его на ближайший стул. Кейт поднимает пуховик и вешает его в коридоре.

– Не знаю. Просто он какой-то жуткий.

– В каком смысле?

Кейт следует за Джорджией в кухню. Дочь между тем открывает дверцу холодильника, разглядывает его содержимое и снова закрывает.

– Не знаю, – повторяет Джорджия. – Просто шел за мной по пятам. Вел себя… очень странно.

– Он что-нибудь сказал тебе?

– Нет. Но, похоже, собирался. – Джорджия открывает кухонный шкафчик, достает упаковку кексов «Яффа», вынимает один и кладет в рот целиком. Жует и глотает, затем вздрагивает. – Он напугал меня до потери пульса, – говорит она. Ее взгляд падает на белое вино Кейт. – Можно мне глоток? Чтобы успокоить нервы? – спрашивает Джорджия.

Кейт закатывает глаза и передает бокал дочери.

– Ты бы узнала его? – спрашивает Кейт. – Если бы увидела снова?

– Пожалуй. – Джорджия готова сделать третий глоток, но Кейт забирает у нее бокал.

– С тебя хватит, – говорит она.

– Но я пережила травму! – возмущается Джорджия.

– Вряд ли, – говорит Кейт. – Но это тебе урок. Даже в таком якобы «безопасном» районе нужно сохранять бдительность.

– Я ненавижу этот район, – бросает Джорджия. – Я не понимаю, зачем вообще здесь жить, если в этом нет необходимости.

– Ты права, – соглашается Кейт. – Мне самой не терпится вернуться домой.

Это съемный дом, временное жилье. Их собственный дом, в миле отсюда, пострадал от просадки. Они решили, что пожить какое-то время в таком «шикарном» месте – это приключение. Они не подумали, что в шикарных районах полно шикарных людей, которым не очень нравится тот факт, что поблизости живут другие люди. Они не думали о неприветливых домах с охраняемыми воротами, о том, насколько жуткими будут, по сравнению с их шумной улицей в Килберне, эти тихие, зеленые, застроенные особняками улицы. Им и в голову не приходило, что пустые улицы могут быть куда страшнее, чем улицы, где полно людей.

* * *

Немного погодя Кейт подходит к эркеру в своей спальне в передней части дома и снова отодвигает занавеску. Тени голых деревьев скользят по высокой стене напротив. За высокой стеной – пустой участок, на котором снесли старый дом, чтобы освободить место для чего-то нового. Кейт иногда видит, как грузовики задним ходом въезжают в ворота между деревянными строительными щитами, а через час появляются снова, с кузовами, полными земли и щебня. Семья Кейт живет здесь уже год, и до сих пор нет никаких признаков того, что там роют котлован под фундамент или с инспекцией приезжает архитектор в строительной каске. Это самая редкая вещь в центре Лондона: пространство без какого-либо назначения, просто пустырь.

Кейт думает о своей дочери, сворачивающей за тот угол, вспоминает страх в ее голосе, представляет шаги у нее за спиной, дышащего ей в затылок незнакомца. Как же легко, думает Кейт, проломить дыру в щите, затащить с улицы девушку, надругаться над ней, даже убить и спрятать ее тело на этом темном, непонятно кому принадлежащем пустыре. И сколько времени потом потребуется, чтобы ее найти?

3

– Вчера вечером Джорджию напугали.

Роан отрывается от ноутбука. В его бледно-голубых глазах моментально появляется страх.

– Как именно напугали?

– Она немного испугалась, возвращаясь от метро. Думала, что кто-то увязался за ней.

Вчера вечером Роан пришел домой поздно. Кейт лежала в постели, слушая тявканье лисиц на пустыре напротив их дома, наблюдая сквозь тонкую ткань занавесок за колышущимися тенями ветвей снаружи, видя, как они извиваются, словно толпа зомби, и думала обо всем.

– Как он выглядел, тот мужчина, который преследовал тебя? – спросила она Джорджию в тот вечер.

– Обычно.

– Обычно – это как? Он был высокий? Толстый? Худой? Черный? Белый?

– Белый, – сказала она. – Обычный рост. Обычное сложение. Скучная одежда. Скучная прическа.

Странно, но заурядность этого описания заставила Кейт занервничать больше, чем если бы Джорджия сказала, что мужчина был настоящий громила с татуировкой на лице.

Кейт не может понять, почему чувствует себя так небезопасно в этом районе. Пока их дом ремонтируют, страховая компания предложила платить до 1200 фунтов стерлингов в неделю за временное жилье. За такие деньги они могли бы найти на своей улице красивый дом с садом, но по какой-то причине увидели в них шанс пережить приключение, пожить другой жизнью.

Просматривая в газете рекламные объявления о недвижимости, Кейт увидела объявление о шикарной квартире в шикарном доме в Хэмпстеде. Оба их ребенка учились в школе в Суисс-Коттедж, Роан работал в Белсайз-парке. Хэмпстед был ближе к обоим местам, чем их дом в Килберне, а значит, они могли добираться до школы или работы пешком, а не пользоваться метро.

– Смотри, – сказала она, показывая рекламу Роану. – Четырехкомнатная квартира в Хэмпстеде. С террасой. Двенадцать минут ходьбы до школы. Пять минут до твоей клиники. А Зигмунд Фрейд жил когда-то неподалеку! Согласись, было бы весело, – беспечно сказала она, – пожить какое-то время в Хэмпстеде?

Ни Кейт, ни Роан не являются коренными лондонцами. Кейт родилась в Ливерпуле и выросла в Хартпуле. Роан родился и вырос в городке Рай, в Сассексе, недалеко от побережья. Оба открыли для себя Лондон, уже будучи взрослыми, не имея ни малейшего представления о состоянии тамошней демографии. Подруга Кейт, всю жизнь прожившая на севере Лондона, отозвалась об их временном адресе так: «О нет, я бы не хотела там жить. Там никто друг друга не знает». Увы. Кейт не знала об этом, когда подписывала контракт о найме квартиры. Она не думала ни о чем, кроме поэзии почтового индекса, близости к живописному центру деревни Хэмпстед и знаменитой голубой мемориальной доски на доме Зигмунда Фрейда за углом.

– Может, теперь тебе стоит встречать ее из школы и вместе идти домой? – сказал Роан. – Когда она гуляет по вечерам?

Кейт представляет реакцию Джорджии, скажи она ей, что отныне будет сопровождать ее во всех ночных вылазках из дома.

– Роан, ей пятнадцать! Да она встанет на дыбы!

Он бросает на нее взгляд, каким пользуется все время, взгляд, который говорит: «Коль уж ты взяла принятие решений на себя, тебе придется возложить на себя и полную ответственность за все малоприятные последствия твоих решений. Включая возможное изнасилование/избиение/убийство нашей дочери».

Кейт вздыхает и поворачивается к окну. В стекле ей видно отражение мужа и свое собственное, смутный образ их брака на его срединном этапе. Они женаты уже двадцать пять лет и, вероятно, будут женаты еще столько же.

За окном идет снег. Густые хлопья крутятся в воздухе, напоминая помехи на экране телевизора. Снег размазывает их отражения. Наверху слышны приглушенные шаги соседей, американо-корейской пары, чьи имена она никак не может запомнить, хотя при встрече они улыбаются и жизнерадостно здороваются друг с другом. Откуда-то издалека доносится завывание полицейских сирен. Но в остальном тихо. Эта улица всегда такая тихая, а снег делает ее еще тише.

– Взгляни, – говорит Роан, слегка поворачивая к ней экран ноутбука.

Кейт опускает очки для чтения со лба на нос.

– «23-летняя женщина подверглась сексуальному насилию в Хэмпстед-Хите».

Она шумно вздыхает.

– Да, но, – возражает она, – это же Хэмпстед-Хит. Я бы не хотела, чтобы Джорджия гуляла там одна по вечерам. Я бы не хотела, чтобы оба наших ребенка гуляли там одни.

– Похоже, это третье нападение за месяц. Первое было на Понд-стрит.

Кейт на миг закрывает глаза.

– Это в миле отсюда.

Роан не отвечает.

– Я попрошу Джорджию быть осторожной, – говорит она. – Я скажу ей, чтобы она звонила мне, когда будет возвращаться домой поздним вечером.

– Хорошо, – говорит Роан. – Спасибо.

4

– Я знаю, кто это был! – восклицает Джорджия. Она только что ворвалась в кухню вместе с Тилли. Сейчас ровно половина пятого, и они обе в школьной форме. Они приносят с собой в квартиру порыв зимнего холода и атмосферу паники.

Кейт поворачивается и смотрит на дочь.

– Кто был? – говорит она.

– Тот жуткий тип! – отвечает Джорджия. – Тот, что шел следом за мной прошлой ночью. Мы его только что видели. Он живет в том странном доме через дорогу. В том, где на подъездной дорожке стоит это огромное кошмарное кресло.

– Откуда вы знаете, что это был он?

– Это точно он. Он что-то складывал в мусорные баки. И посмотрел на нас.

– Как он на вас посмотрел?

– Как-то странно.

Тилли стоит позади Джорджии, кивая в знак согласия.

– Привет, Тилли, – запоздало говорит Кейт.

– Привет.

Тилли – сущая пигалица; у нее огромные, похожие на леденцы глаза и блестящие черные волосы. Она похожа на героинь мультфильмов студии «Pixar». Они с Джорджией подружились совсем недавно, проучившись в одной школе почти пять лет. Она – первая по-настоящему достойная подруга, которую Джорджия приобрела с тех пор, как закончила начальную школу. И хотя Кейт до сих пор не разобралась, нравится ей Тилли или нет, она очень хочет, чтобы эта дружба продолжалась.

– Он узнал меня, – продолжает Джорджия. – Когда посмотрел. Было видно, что он узнал. Такой липкий, грязный взгляд.

– А ты это видела? – спрашивает Кейт у Тилли.

Тилли снова кивает.

– Да. Он определенно злился на Джорджию. Это я точно могу сказать.

Джорджия открывает новую пачку печенья «Лейбниц», хотя в шкафу есть начатая, и предлагает ее Тилли. Тилли вежливо отказывается, и девочки исчезают в спальне.

Входная дверь открывается снова, и появляется Джош. Сердце Кейт слегка оживает. Если Джорджия всегда приносит домой новости, объявления, бзики и перепады настроения, то ее младший брат приходит так, будто он никуда не уходил. Он ничего не приносит с собой, его проблемы раскрываются мягко и в нужный момент.

– Привет, дорогой.

– Привет, мам.

Он проходит через кухню и обнимает Кейт. Джош обнимает ее каждый раз, когда приходит домой, обнимает перед сном, обнимает, когда видит ее утром и когда выходит из дома дольше чем на пару часов. Он делает это с самого раннего детства, и она все ждет, когда эта привычка исчезнет или постепенно сойдет на нет. Но ему уже четырнадцать, однако он, похоже, не собирается расставаться с этой своей привычкой. Пусть это звучит странно, но Кейт иногда думает, что именно Джош все эти годы удерживал ее дома, хотя ни он, ни Джорджия больше не нуждаются в матери-домохозяйке. По какой-то причине он все еще кажется таким уязвимым. Для Кейт он по-прежнему маленький мальчик, который плакал, уткнувшись лицом в ладони, в первый день в детском саду, и все так же лил слезы четыре часа спустя, когда она пришла забрать его.

– Как дела в школе?

Он пожимает плечами.

– Хорошо. Нам раздали контрольную по физике. Я набрал шестьдесят из шестидесяти пяти баллов. Второй по результатам.

– Понятно, – говорит она и снова быстро обнимает его. – Джош, это потрясающе! Ты молодец! Физика! Она ведь не каждому дается легко. Даже не знаю, в кого ты такой умница.

Джош берет банан и яблоко, наливает стакан молока и какое-то время сидит с ней за кухонным столом.

– У тебя все в порядке? – спрашивает Джош после короткого молчания.

Кейт с удивлением смотрит на него.

– Да, – говорит она.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Да, – со смехом повторяет она. – Почему ты спрашиваешь?

Сын пожимает плечами.

– Просто так.

Затем берет стакан молока и школьный портфель и направляется в свою комнату.

– Что будет на ужин? – спрашивает Джош, обернувшись на полпути.

– Куриное карри, – говорит Кейт.

– Круто, – отзывается он. – Я настроен на что-нибудь острое.

А потом снова становится тихо, только Кейт и темные тени за окном; ее смутные мысли беззвучно скользят по дальним туннелям разума.

5

Это происходит тем же вечером. Все подспудные, бессознательные страхи Кейт по поводу этого места сливаются воедино. На подругу Джорджии Тилли напали сразу после того, как она вышла из их квартиры.

Кейт пригласила Тилли остаться на ужин, но та сказала:

– Нет, спасибо, меня ждет мама.

Кейт подумала: «Может, она просто не любит карри». Спустя несколько минут после того, как Тилли ушла, в дверь постучали, затем раздался звонок, и Кейт пошла открыть. За дверью стояла Тилли, бледная как мел, огромные глаза были широко распахнуты от ужаса.

– Кто-то лапал меня. Он меня щупал.

Кейт затаскивает ее в кухню, пододвигает стул, дает стакан воды и спрашивает, что именно произошло.

– Я только перешла дорогу. И шла там. Рядом со строительной площадкой. И у меня за спиной кто-то был. И он схватил меня. Вот здесь. – Она показывает на бедра. – И пытался меня утащить.

– Куда утащить?

– Да никуда. Просто хотел прижать меня к себе.

Джорджия усаживает Тилли за стол и берет ее за руку.

– Боже мой, ты его видела? Ты видела его лицо?

Руки Тилли, лежащие на коленях, дрожат.

– Не совсем. Ну, типа того. Не думаю… Все было просто… очень быстро. Да, очень, очень быстро.

– Тебе больно? – спрашивает Джорджия.

– Нет? – неуверенно произносит Тилли, как будто задает вопрос. – Нет, – повторяет она. – Я в порядке. Я просто… – Она смотрит на свои руки. – Я испугалась. Он был… Это было ужасно.

– Возраст? Сколько ему лет? – спрашивает Кейт. – Ну, примерно?

Тилли пожимает плечами.

– Не знаю. – Она шмыгает носом. – На нем был капюшон, а лицо закрыто шарфом.

– А рост?

– Думаю, он был довольно высокий. И худой.

– Может, мне вызвать полицию? – спрашивает Кейт и тотчас задается вопросом, почему она спрашивает шестнадцатилетнюю девушку, на которую только что напали, звонить в полицию или нет.

– Ради бога, – сказала Джорджия. – Конечно же, надо звонить.

И, прежде чем Кейт успевает взять телефон, набирает номер полиции.

А потом приезжает полиция, приезжает мама Тилли, и вечер странным образом превращает дом в место, в котором Кейт никогда раньше не была, в место, где на ее кухне толпятся полицейские, где плачет мать, которую она раньше никогда не встречала; место, наполненное нервным возбуждением, которое даже после того, как полицейские уходят, а Тилли и ее мать уезжают на такси, еще несколько часов не дает сомкнуть глаз. Кейт знает: никто не может спать спокойно, потому что случилось что-то дурное, и это как-то связано с ними и как-то связано с этим районом, и чем-то еще, что это неким образом связано с ней самой, какое-то плохое событие или ошибка, которую она совершила, потому что она нехороший человек. Кейт всячески пыталась перестать думать о себе как о плохом человеке, но, лежа той ночью в постели, она внезапно проникается ужасным пониманием. Оно терзает ее сознание, пока ей не кажется, будто с нее содрали кожу.

* * *

На следующее утро Кейт просыпается незадолго до того, как звенит будильник, проспав всего три с половиной часа. Она поворачивается и смотрит на Роана – тот лежит на спине, аккуратно спрятав руки под пуховое одеяло. Приятный на вид мужчина, ее муж. Он потерял бо́льшую часть волос и теперь бреет голову налысо. Ей видны странные очертания черепа, о существовании которых она даже не подозревала, когда познакомилась с ним тридцать лет назад. Ей казалось, что его череп – гладкий, как нижняя часть глиняной вазы. Вместо этого он представляет собой пейзаж с холмами и долинами и крошечным шишковатым шрамом. От висков ко лбу тянутся вздувшиеся вены. У Роана крупный нос и глаза с тяжелыми веками. Он ее муж. Он ее ненавидит. Она это знает. И это ее вина.

Она тихо выскальзывает из постели и подходит к эркерному окну, выходящему на улицу. Только что взошедшее солнце сквозь кроны деревьев бросает лучи на строительную площадку на другой стороне улицы. Та выглядит совсем безобидно. Затем Кейт смотрит дальше вправо, на дом с креслом на подъездной дорожке. Она думает о человеке, который там живет, о жутком типе, который шел за Джорджией всю дорогу от станции метро, который вчера вечером, выставляя мусорные баки, бросал на нее и Тилли грязные взгляды. О том типе, который соответствует описанию Тилли.

Кейт находит визитную карточку, которую полицейский оставил ей вчера вечером. Детектив-инспектор Роберт Бёрдетт. Она звонит ему, но тот не отвечает, поэтому она оставляет ему голосовое сообщение.

– Я звоню по поводу нападения на Тилли Красники вчера вечером, – начинает она. – Я не знаю, значит ли это что-нибудь, но через дорогу от нас живет мужчина. Дом номер двенадцать. Моя дочь говорит, что позапрошлой ночью он преследовал ее, когда она шла домой. И еще она говорит, что он странно смотрел на нее и Тилли вчера вечером, когда они возвращались домой из школы. Боюсь, я не знаю его имени. Ему лет тридцать или сорок. Это все, что мне известно. Извините. Просто эта мысль пришла мне в голову. Дом номер двенадцать. Спасибо.

* * *

– Ты разговаривала сегодня с Тилли? – спрашивает Кейт Джорджию тем же утром, когда ее дочь кружит по всей квартире, готовясь уйти в школу.

– Нет, – отвечает Джорджия. – Она не отвечает ни на сообщения, ни на звонки. Похоже, ее телефон выключен.

– О боже, – вздыхает Кейт. Она не в силах вынести чувства вины, ощущения того, что она неким образом причастна к тому, что случилось. Она представляет Джорджию, свою красивую, бесхитростную дочь, которую по дороге домой из дома подруги лапает в темноте какой-то мужчина. Эта мысль невыносима. Затем она представляет себе крошечную, похожую на эльфа Тилли, у которой теперь нет сил даже принимать сообщения от своей лучшей подруги. Она находит номер, который мать Тилли ввела ей в телефон вчера вечером, и нажимает на «вызов».

Мать Тилли отвечает на звонок лишь с шестой попытки Кейт.

– Здравствуйте, Илона, это Кейт. Как она? Как Тилли?

Воцаряется долгое молчание. Слышно, как телефон передают из рук в руки. На заднем плане звучат приглушенные голоса.

– Алло? – наконец произносит чей-то голос.

– Илона?

– Нет. Это Тилли.

– Ой, – говорит Кейт. – Тилли. Привет, дорогая. Как твои дела?

Очередное странное молчание. Кейт слышит на заднем плане голос Илоны. Затем Тилли говорит:

– Мне нужно вам кое-что сказать.

– Что именно?

– О прошлом вечере. О том, что случилось.

– Да.

– Ничего не было.

– Что?

– Этот человек меня не трогал. Он просто подошел ко мне довольно близко, но Джорджия так напугала меня из-за того типа, который живет напротив вас, понимаете, и я подумала, что это он. Но это был не он. Это был кто-то совершенно другой и… и я кинулась обратно к вам, и я…

В трубке слышны какие-то шаркающие звуки, и затем снова звучит голос Илоны.

– Извините, – говорит она. – Честное слово, извините. Я сказала ей, что она должна сама сообщить вам об этом. Я просто не понимаю. В смысле, я знаю, сейчас у них напряженное время, у девочек… экзамены, социальные сети и все такое прочее, ну, сами понимаете. Но все же это не оправдание.

Кейт медленно моргает.

– То есть никакого нападения не было? – Это полная бессмыслица. Бледная кожа Тилли, ее широко распахнутые глаза, ее трясущиеся руки, ее слезы.

– Никакого нападения не было, – бесстрастно подтверждает Илона, и Кейт думает, что, возможно, она сама в это тоже плохо верит.

В окно Кейт видит, как инспектор Роберт Бёрдетт садится в машину, припаркованную на другой стороне улицы. Кейт вспоминает сообщение, которое она оставила ему на телефоне сегодня рано утром, о странном человеке в доме напротив. На нее накатывает волна вины.

– Вы сообщили в полицию? – спрашивает она Илону.

– Да. Конечно. Только что. Зачем им зря тратить свои ресурсы. Им их и так урезали. В любом случае, я сейчас отправляю ее в школу. Она поджала хвост. И еще раз, ради бога, извините.

Кейт выключает телефон и смотрит, как машина инспектора Бёрдетта подъезжает к перекрестку в конце улицы.

Почему Тилли солгала? В этом нет никакого смысла.

* * *

Кейт работает из дома. Дистанционно. Она профессиональный физиотерапевт, но бросила практику пятнадцать лет назад, когда родилась Джорджия, и больше никогда не возвращалась к лечению пациентов. Сейчас она изредка пишет статьи на темы физиотерапии для медицинских изданий и отраслевых журналов и время от времени снимает кабинет в клинике своей подруги в Сент-Джонс-Вуде, чтобы лечить своих знакомых, но бо́льшую часть времени проводит дома, работая фрилансером (или «домохозяйкой с ноутбуком», как выразилась Джорджия). В Килберне у Кейт есть небольшой рабочий кабинет в мезонине, но в этом временном жилище она пишет, сидя за кухонным столом. Ее документы лежат в лотке для бумаг возле ноутбука. Очень трудно держать все в порядке и не допустить, чтобы ее рабочие материалы засосало общим семейным илом. Ей никогда не удается найти ручку, а муж и дети вечно что-то чиркают на обороте ее деловой переписки – еще одна вещь, которую Кейт не продумала как следует, прежде чем переехать в небольшую квартиру.

Кейт снова смотрит в окно на дом через дорогу. Затем возвращается к ноутбуку и гуглит.

Она выясняет, что в последний раз дом под номером двенадцать был куплен или продан десять лет назад, что необычно для такого шикарного адреса, как этот. Право собственности на здание принадлежит шотландской компании «Би-Джи Пропертиз». Больше ей ничего не удается найти ни о самом доме, ни о том, кто там живет. Какой таинственный дом, решает она. Люди въехали в него и больше не уезжают, они вешают плотные шторы и никогда не открывают их, они оставляют мебель гнить на подъездной дорожке.

Затем она гуглит лей-линии, проходящие через этот дом. Она смутно представляет себе, что такое лей-линии, но ей кажется, что здесь они явно есть. Их просто не может не быть на этом перекрестке, где на улице поздно ночью нет голосов, где пустые участки не застроены, где каждую ночь тявкают лисы, где странные типы преследуют девочек-подростков по дороге домой и нападают на них в темноте и где она чувствует себя неуютно, где она чужая.