Текст книги "Чертовы котята"

Швейцария не входит в число стран Евросоюза, но местная полиция активно сотрудничает с Интерполом в области поимки международных преступников. Сначала я предполагала, что Гезолиан находится в розыске на всей территории Европы, но позже поняла, что в Швейцарии он чувствует себя в безопасности. К тому же Юлия упоминала, что отец собирается здесь не только кататься на лыжах, но и улаживать дела с местными банками. Интересно, он путешествует со своим настоящим паспортом или по поддельным документам? Внезапно я почувствовала удовлетворение от того, что следующую ночь мы проведем под одной крышей. Интересно, насколько хорошим профессионалом является этот его Леша? Разумеется, я не собиралась расспрашивать о хозяине, ведь это только насторожило бы его.

В число дорогих моему сердцу вещей входила также потертая и согнутая в нескольких местах фотография Фриды – рыси, которая когда-то прожила несколько лет в нашем с дядей доме. Она была мне как сестра. Фрида до сих пор царила в моем сердце, как живая, и на самом деле мне не требовалось фото, чтобы воскресить перед глазами ее образ.

Третьей вещью, которую я хранила как зеницу ока, было кольцо. Оно лежало в Лэнгвике в сейфе для оружия, и я, честно говоря, не знала, что мне о нем думать. Зачем Давид Сталь приготовил для меня точно такое же кольцо с тремя рубинами, какое носила моя мать?

Это была очередная заданная им головоломка, которую я тщетно пыталась разгадать. Я стремилась как можно меньше думать о Давиде, но это удавалось крайне плохо.

Послышался цокот каблуков, распахнулась дверь, и на пороге показалась Юлия. Глаза ее сверкали, щеки пылали – сказывалось действие двух бокалов мохито и шампанского.

– Ты готова? Отец с Лешей ждут внизу. – Юлия взглянула в зеркало, поправила прическу и подкрасила блеском губы. – Я так рада, что отец смог выбраться сюда! Мы так редко видимся!

Юлия так редко пускалась в откровения о своей жизни, что я решила воспользоваться ситуацией и немного разговорить ее.

– Так ты родилась в Витебске?

– Нет, в Москве. Родители жили там в начале восьмидесятых. Отец родом из Белоруссии, и он решил вернуться туда, как только возникла такая возможность. У нас и до этого была там дача… благодаря папиным связям. В конце концов, неважно, какая власть, гораздо важнее иметь знакомство с нужными людьми.

– Транков тоже так считает.

– Транков? – небрежно переспросила она. – А при чем тут он? Я много раз повторяла Уско, что ему давно следует выгнать этого парня, а он его почему-то жалеет. А он и прилип к Уско, как банный лист. Транков прикидывается твоим другом, но, надеюсь, ты не воспринимаешь его всерьез?

– Твой отец с ним знаком?

– Разумеется, ведь они с Уско деловые партнеры. Отец о нем не очень-то высокого мнения. Все, пойдем.

Юлия подхватила на плечо дорожную сумку, купленную в Женеве за семь тысяч швейцарских франков. На мой взгляд, сумка была уродливая, но я не слишком разбираюсь в трендах и брендах. Я взяла багаж Юлии и свой небольшой чемодан, и мы вышли в коридор. Спустились на лифте в вестибюль. Леша и Иван Гезолиан ждали нас, расположившись на креслах. Гезолиан уже расплатился по счету. Леша и с места не сдвинулся, чтобы помочь мне с чемоданами. Разумеется, ведь он считал меня не женщиной, а просто прислугой.

Черный лимузин с работающим мотором ждал нас на улице. У машины были швейцарские номера.

– Антон, возьми чемоданы, – велел Гезолиан водителю.

Тот повиновался. Это был мужчина двухметрового роста, с густыми волнистыми волосами до плеч, усами и бородой на пол-лица и такими косматыми бровями, что им позавидовал бы сам Брежнев. Глаза были скрыты толстыми линзами очков.

Антон молча взял чемоданы и положил в багажник, даже не взглянув на меня. Леша открыл заднюю дверь и жестом пригласил Гезолиана с дочерью в салон. Сам он уселся рядом с водителем, мне кивком предложил сесть позади него. В длинном салоне между водителем и пассажирами имелось еще место, где можно было сидеть, согнувшись и поджав ноги. Там я и устроилась. Разумеется, ремни безопасности для этого места не были предусмотрены; впрочем, Юлия с отцом тоже не пристегнулись. Когда мы ездили с ней вдвоем, я не раз отказывалась трогаться с места, пока она не пристегнет ремень, и объясняла:

– За это штрафуют. И подкупить полицейского в Финляндии невозможно. К тому же подумай, если машину ударит и пассажира кинет вперед, осколки стекла могут изуродовать лицо.

Этот аргумент действовал. Но сейчас Юлия, видимо, считала, что от летящих осколков ее прикрою я. Шофер аккуратно вел машину по извилистой и скользкой горной дороге. Поднялся туман, видимость была плохая.

Ехали мы не более пяти минут, но из-за множества поворотов я не могла определить, в восточной или западной части деревни мы находимся. Автомобиль остановился возле длинного забора, водитель открыл со своей стороны окно, набрал код, и деревянные ворота медленно отворились. Мы въехали вовнутрь, поднялись на холм, и наконец машина остановилась возле трехэтажного бревенчатого дома. Здание было построено в старинном альпийском стиле, но, очевидно, не более трех лет назад.

Я вышла из машины и открыла Юлии дверь. Леша пошел отпирать дом, а водитель принялся вытаскивать из багажника чемоданы. Я взяла у него свою сумку и в этот момент почувствовала легкий запах очень знакомой туалетной воды. Я втянула воздух, словно взявший след зверь. Невероятно знакомый запах. Я сделала еще один вздох и, вглядевшись в скрытое бородой и усами лицо, наткнулась на взгляд знакомых глаз. Глаз, в которых я однажды утонула.

Водителем Гезолиана был Давид Сталь. Человек, которого я не видела больше года и считала погибшим. Что он здесь делает? Почему служит водителем у своего злейшего врага?

3

– Куда отнести чемоданы? – спросил водитель по-русски и, прежде чем я успела что-либо ответить, повторил свой вопрос по-английски.

Я не сразу сумела совладать с собой. Интересно, кто-нибудь наблюдает за нами из окна шале? Надо срочно прояснить ситуацию.

– Не знаю, куда нас поселят. Я здесь впервые, – ответила я, взглянув прямо в знакомые глаза цвета кофе с молоком.

Его глаза слезились от постоянного ношения контактных линз. Хоть при ком-нибудь он теперь выступает в своем настоящем облике?

Антон пробормотал что-то невразумительное и понес чемодан Юлии в дом. Он заглушил мотор, но оставил ключи в замке зажигания. Не стоит труда завести машину. Я могла бы прыгнуть в автомобиль и умчаться в Берн, а там обратиться в посольство и попросить убежища. Надо бежать. Давид, этот дьявол с кошачьей кровью, уже наверняка израсходовал семь из девяти отведенных ему жизней. Он определенно сумасшедший. И я буду совсем идиоткой, если не воспользуюсь ситуацией и не унесу ноги.

И все же я отдавала себе отчет, что побег не выход. Придется скрываться, да и поддельные документы достать не так просто. Согласившись на уговоры Транкова, я сама залезла в осиное гнездо.

Наверняка Давид понял, что я узнала его. Я вошла в дом. Холл первого этажа занимал всю площадь дома, в центре на потолке была цветной мозаикой выложена корова в натуральную величину. Антон с Лешей обсуждали порядок размещения. Интересно, какое место они определили мне в своей иерархии? После десятиминутных переговоров Антон отправился с чемоданом Юлии наверх, Леша пошел за ним, я поплелась в конце процессии.

На втором этаже Антон открыл дверь угловой комнаты и пригласил туда Юлию. Потом занес туда и мою сумку, даже не посмотрев на меня. Я зашла и огляделась – комната была в два раза больше нашего гостиничного люкса.

– Нет, ты не будешь здесь спать! – всполошилась Юлия. – У тебя будет другая комната на втором этаже. Отец сказал, в доме отличная система безопасности, так что тебе совершенно не обязательно все время быть рядом. Вы открыли комнату для Хильи? – обратилась она к Антону.

Тот кивнул.

– Днем отсюда, наверное, открывается роскошный вид, – внезапно поменяла я тему. – Интересно, здесь много диких зверей? Должно быть, полно горных коз и овец? А ты не знаешь, здесь водятся рыси? – спросила я, обращаясь к Антону.

– Я бы отстреливал этих зверей, от них сплошное беспокойство, – хрипло ответил тот и посмотрел на меня в упор.

Все-таки понял, что я его узнала.

Я не решилась говорить с ним в присутствии Юлии, и он отправился вниз. Донесся шум мотора, – наверное, повел машину в гараж. В какой комнате живет Антон? Может, нам удастся поговорить, когда остальные уснут? Но нет, здесь хорошая система безопасности: датчики движения и детекторы света не только защищают от непрошеных гостей, но и записывают каждое движение. Надо найти возможность пообщаться вне шале. Какой повод может найти охранник Юлии, чтобы поговорить с водителем ее отца? Может, придумать, что мне надо куда-то съездить на машине? Юлия, конечно, знала, что у нас с Транковым что-то было, но, пока дело не касалось Сюрьянена, мои отношения с мужчинами ее не волновали. С ее точки зрения, это естественно, что обслуга дружит и общается между собой.

Комнаты на втором этаже были просторные, площадью метров по двадцать, и каждая с прекрасным видом из окна. В одной из них в углу были свалены вещи – Лешины, судя по гигантскому размеру. На всякий случай я принюхалась, но не почувствовала знакомого запаха туалетной воды Давида. Или Антона. Удивительно безалаберный тип этот Леша – оставил двери нараспашку, хотя каждая комната закрывалась на ключ. Наверху была открыта еще одна комната, наверное для меня. Не зажигая света, я подошла к окну и выглянула, пытаясь понять, где расположено шале. Внизу расстилалась темная долина, на западе светились огни лыжной трассы и какого-то небольшого городка. Недавно я установила в телефон GPS-навигатор; возможно, он мне пригодится.

Я занесла сумку в комнату и почувствовала, что проголодалась. Однако о еде никто не упоминал. У Сюрьянена за стряпню отвечала Ханна, которая принципиально не пускала никого на кухню. Надо думать, в таком шале должна быть какая-нибудь прислуга, хотя бы кухарка. Я достала из сумки энергетический батончик и принялась изучать комнату, пытаясь найти спрятанные микрофоны или камеры. Пожалуйста, пусть Леша следит за моими передвижениями по коридорам, но в спальне я хочу обойтись без чужих глаз. Однако я ничего не нашла, кроме сигнализации на окнах, которая сработала бы, если бы их попытались открыть снаружи. От земли мое окно отделяло метров десять, так что взлома можно было не бояться. Зато ясно: хозяевам шале есть что охранять. И кто же эти хозяева, хотелось бы знать?

Заперев дверь и спрятав ключ в карман, я спустилась в холл. Там пахло сыром. Дверь одной из комнат была приоткрыта: похоже, это столовая, в углу на столике красовалась корзина с фруктами. Я взяла яблоко, обернулась и увидела, что в дверях стоит Иван Гезолиан и с усмешкой смотрит на меня.

– Проголодалась?

Я кивнула.

– Пьер накроет тебе на кухне. Спроси у Юлии, понадобишься ли ты ей еще сегодня. Леша тебе объяснит остальное. Я буду ужинать вдвоем с дочерью.

Он говорил мягким голосом, но спорить с ним не хотелось. К тому же мне было совершенно все равно, где есть, лишь бы уже положить что-нибудь в рот. Тогда я снова обрету возможность соображать и придумаю, как мне прижать Давида к стенке. Надеюсь, это окажется очень жесткая стенка.

Чувство голода оказалось сильнее гордости, и я пошла на запах сыра. Он привел меня на кухню, где Леша уже сидел за столом перед большой тарелкой с вареной картошкой, ветчиной и сыром раклет. У плиты хлопотал высокий темнокожий худощавый мужчина. Услышав мои шаги, он обернулся.

– Вы охраняете мадам Герболт? – спросил он по-английски с сильным франко-швейцарским акцентом.

Когда я кивнула, он подошел и расцеловал меня: сначала в правую щеку, потом в левую, затем снова в правую. Наверное, здесь так было принято. Потом сообщил, что он повар и что на ужин предлагается сыр раклет с соответствующим соусом. Я кивнула, и он усадил меня напротив Леши. Не успела я и глазом моргнуть, как Пьер налил мне бокал белого вина и продолжил хлопотать у плиты. Он напевал что-то по-французски, мелодия была мне знакома, наверное, я раньше ее где-то слышала на другом языке. У Пьера был приятный низкий голос, думаю, в финских караоке-клубах он пользовался бы большой популярностью.

Ужин оказался отличным, маринованные огурцы и луковая подлива были просто великолепны.

– Нет, не умеют они здесь правильно огурцы солить, – покачал головой Леша, когда я потянулась за добавкой. – Это умеют делать только в России.

Было похоже, что он не прочь пообщаться, и было бы глупо с моей стороны продолжать молча жевать. Я подхватила тему и сказала, что обожаю русские соленые огурцы с чесноком и медом. Мы продолжали кулинарную беседу, Леша рассказал, что любит баранье жаркое и медвежатину. Мой вопрос, как давно он работает на Гезолиана, прозвучал вполне уместно.

– Очень давно! Двенадцать лет. Иван Романович отличный босс, и я совершенно не собираюсь менять работу.

– Выходит, ты знал Юлию еще подростком.

– Да, в детстве она была забавным неуклюжим ребенком. – Леша улыбнулся. – Носила брекеты и лечила прыщи. А теперь только посмотри, какая красавица выросла! Этот финн должен быть счастлив, что отхватил себе такое сокровище. Видно, не последний человек в вашей стране.

В свете приближающихся выборов Сюрьянен пытался предугадать, каким будет следующее правительство и, соответственно, на чью сторону переметнуться. Обходными путями он направлял деньги своим доверенным лицам, даже как-то поинтересовался, не соглашусь ли я выступить в качестве официальной поддержки группы депутатов, хотя на самом деле спонсором являлся он сам. Я отказалась, сославшись на то, что, во-первых, ничего не понимаю в политике, а во-вторых, людям моей профессии лучше не вести активной общественной деятельности.

– Мы, охранники, все равно что солдаты. Служим своему хозяину, но стараемся держаться подальше от партий и движений.

Это удовлетворило Сюрьянена, который, по-видимому, относился ко мне скорее как к компаньонке своей невесты, чем к охраннику.

А у Пьера уже было готово следующее блюдо. Я невольно залюбовалась: он словно танцевал у плиты, отточенными движениями напоминая мне Йоуни – повара ресторана «Санс Ном», который в свое время отказался от высокопарного звания шеф-повара, предпочитая более короткое и звучное – кок. Пьер подтянул галстук, поправил белую шапку, улыбнулся мне и отправился в столовую подавать горячее. Я снова решила воспользоваться ситуацией.

– Послушай, а этот Антон так же давно работает у Гезолиана, как и ты?

– Это водитель не Гезолиана, а владельца шале, – ответил Леша с набитым ртом. – Какой-то эстонец, хорошо, что говорит по-русски. Финны и эстонцы хорошо понимают друг друга?

– Так себе.

Зачем Давид устроился работать водителем к другу Гезолиана? И кто же этот загадочный друг? Я задала Леше этот вопрос, но тот ответил только, что какой-то швейцарский банкир, с которым у Гезолиана общие дела.

– Больше знать ни мне, ни тебе не положено. А правда, что финны едят сырую рыбу, как японцы, или это болтовня?

Посреди моего кулинарного доклада возвратился Пьер: мадам желает меня видеть после ужина и вечернего эспрессо. Я решила не торопиться, Юлии будет полезно немного подождать. Пьер принес из столовой грязную посуду и сообщил, что Гезолиан с дочерью направились пить кофе в библиотеку. Судя по всему, она находилась в северном крыле.

Дверь в библиотеку была не менее трех метров высотой, и мне пришлось приложить усилия, чтобы ее открыть. Войдя, я почувствовала себя лилипутом: таким огромным было все вокруг. На полках за стеклянными дверьми стояли старинные книги в толстых переплетах, многие с русскими надписями на корешках. Кресла с резными деревянными спинками и кожаными подушками, такие высокие, что ноги Юлии в туфлях на каблуках не доставали до пола и она, словно маленькая девочка, болтала ими в воздухе. На полках стояло огромное количество чучел животных и птиц: ястребы, лисы, нутрии, бивни слона, голова медведя. К счастью, рыси не было.

– Я хочу завтра прямо с утра покататься на лыжах, вечером обещают ветер и небольшую бурю, – заявила Юлия. – Водитель отвезет нас в Хекенхорн. Но там довольно крутые склоны, боюсь, ты не справишься, так что думай сама, чем тебе заняться.

Гезолиан сказал что-то по-русски и погладил дочь по руке.

– Водитель в курсе? – спросила я, удивляясь про себя, что голос не дрожит и не срывается.

– Я отправила ему сообщение. Он живет внизу в деревне.

Эти слова убили во мне последнюю надежду поговорить с Давидом сегодня вечером. Вернувшись в свою комнату, я попыталась набрать его номер, но в ответ услышала то же, что и весь последний год: «В данный момент вызываемый абонент недоступен». Ничего, завтра я обязательно поговорю с ним, даже если для этого мне придется гнаться за ним на горных лыжах по самым сложным черным трассам для экстремалов.

Я сделала пару упражнений и открыла окно. Мороз обжег лицо: за день столбик термометра опустился до двадцати градусов. Зато туман немного рассеялся, и в долине за пеленой уже проглядывали кроны деревьев. Вдали виднелись огни деревни, но ярче фонарей на улице сверкали звезды. От душивших меня одновременно радости и ярости хотелось кричать.

Давид Сталь жив! Хотя, надо признать, он сделал все возможное, чтобы уже давно оказаться в гробу или в урне в виде кучки праха.

Я отправила Монике сообщение с приветом из Лейсена, заодно похвалила съеденный сегодня на ужин раклет. Я выпила всего один бокал вина, но чувствовала себя почти пьяной. Несмотря на возбуждение, уснула я довольно быстро. Сквозь сон слышала какие-то звуки и голоса: шум вертолета на северной стороне, рычание ровнявшего склон трактора и лай собак в долине. Может, они шли по следу рыси?

Наутро туман рассеялся, мир стал ярче. Заодно усилился ветер: бился в окно и поднимал снег на горных склонах. Пьер на кухне напевал песенку про опавшие листья. Улыбнувшись, я напомнила, что сейчас на дворе немного другое время года.

– Неужели? – усмехнулся он в ответ. – Как тебе подать яйца? Может, отведаешь швейцарского омлета с сыром? Разбить два или три яйца?

Он налил мне кофе с молоком, сделал тосты. Если бы я не думала постоянно о Давиде, можно было бы завести с ним легкий флирт. В этот момент раздались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и на пороге показался высокий мужчина. На ботинках он принес в кухню снег.

– Доброе утро, Антон! – обратился Пьер к нему по-английски. – Кофе будешь?

– Нет. Скажи хозяйке, машина ждет у двери.

Обращаясь ко мне, он даже не взглянул в мою сторону. И вышел.

– Не слишком-то он любезен, – заметила я, когда за водителем закрылась дверь. – Интересно, с хозяевами он тоже так разговаривает?

– Не знаю, он у нас недавно. К тому же бо́льшую часть этого времени мсье Шагал провел в разъездах.

– Недавно – это сколько?

– А чем тебя вдруг так заинтересовал этот эстонец? – Пристальный взгляд Пьера мог расколоть кофейную кружку.

– Да просто задумалась, насколько хорошо он знает трассу. В такой туман следует ездить очень осторожно.

Отказавшись от третьей чашки кофе, я постучала к Юлии. Она стояла у зеркала и поправляла косметику. Я отправилась к себе, переоделась в горнолыжный костюм и намазала лицо специальным защитным кремом. Прогноз погоды обещал яркое солнце, так что следовало поберечься.

Антон положил лыжи в багажник и открыл дверцу. Я села сзади рядом с Юлией, чтобы вместе посмотреть карту склонов. По ее замыслу, наш спуск должен начаться с высоты три тысячи метров.

– И не старайся угнаться за мной. Я буду иногда останавливаться и ждать тебя, но в любом случае мы встретимся внизу.

– Думаю, Сюрьянену это бы не понравилось.

– А мы ему ничего не расскажем. В конце концов, я не его собственность.

Антон спокойно вел машину, не пытаясь обгонять тракторы и другие тихоходные машины и не обращая ни малейшего внимания на нетерпеливые вздохи Юлии.

– Достань наши лыжи, – велела я Антону, когда мы приехали.

Он взглянул на меня, словно лось на муху, но послушался. Толстая, надвинутая почти на глаза шапочка скрывала пол-лица, теплая стеганая куртка, казалось, могла бы выдержать даже сибирские морозы. Идти было тяжело, с непривычки я с трудом передвигалась в горнолыжных ботинках.

На подъемник стояла очередь, но мне показалось, что бо́льшая часть толпящихся внизу людей скорее просто любовались окрестностями, чем действительно собирались спускаться с крутого склона. Была здесь пара подростков-сноубордистов и обвешанный профессиональным снаряжением фотограф. Утро выдалось солнечным, и по пути наверх я любовалась видом на Лейсен. Показалось, что среди домов я даже смогла различить шале господина Шагала. Антон стоял в кабине подъемника с равнодушным видом человека, который видел эти красоты уже сотни раз и они ему порядком надоели. Сегодня он уже не так сильно благоухал своей туалетной водой, но все же слишком близко к нему никто не подходил.

Стоило выйти из лифта, как ветер ударил с новой силой. Скорость его была не меньше двадцати пяти метров в секунду; американские туристы дрогнули и повернулись к нему спиной. Я натянула капюшон. Юлия взглянула на карту и на мгновение задумалась, пытаясь определить направление ветра.

– Сложнее всего будет добраться до той опушки. Затем ветер останется с другой стороны горы.

Надо же, как хорошо она разобралась в альпийской розе ветров! Антон помог ей пристегнуть горнолыжные ботинки. Мои крепления почему-то не хотели застегиваться, и Антон нагнулся, чтобы взглянуть. Правый ботинок никак не хотел попадать в гнездо.

– А ну-ка покажи. Да, его следует подремонтировать. Не беспокойтесь, на это не уйдет много времени, – обратился он к Юлии.

Ветер ударил с новой силой, у Юлии от холода начали стучать зубы.

– Я скоро превращусь в сосульку! Спускайся на подъемнике, если не в состоянии справиться с лыжами! Я поехала!

И, не дожидаясь ответа, она сильно оттолкнулась палками и быстро заскользила вниз. Она отлично каталась на лыжах, смотреть на нее было одно удовольствие.

– Что ты сделал с моими креплениями? – заговорила я, когда появилась уверенность, что ветер отнесет мои слова в сторону и Юлия нас не услышит. – Или, скорее, что ты вообще здесь делаешь?

Говорить по-шведски было рискованно, но мне было все равно. Порыв ветра кинул мне в глаза горсть колючего снега, буквально швырнув нас друг к другу.

– Я отвинтил один шуруп, это несложно исправить. Нам надо поговорить. Давай поднимемся повыше, ты же знаешь, что звук голоса идет вверх. Если хочешь скрыться от любопытных ушей, то лучше забраться на вершину.

Я сняла лыжи и поставила их вместе с палками к стене, хотя знала, что здесь они могут стать легкой добычей воров. И направилась к тропинке на вершину горы Хокенхерн. Местами узкая дорожка была почти полностью занесена снегом, так что приходилось держаться за толстый канат, игравший роль перил. Я не боялась высоты, но прекрасно понимала, что, если соскользну с тропинки, я пропала. Мы единственные карабкались вверх, больше таких сумасшедших не было.

Внизу жемчужным блеском сверкало Женевское озеро, вдали синел Монблан. От сильного ветра на глаза навернулись слезы, не спасали даже горнолыжные очки. Борода Давида побелела от инея.

– А теперь рассказывай, – повернулась я к нему. – Где ты был все это время и зачем устроился к Ивану Гезолиану? Ты что, сам не в состоянии умереть, тебе необходимо сунуть голову в волчью пасть и окончить жизнь в страшных муках? Какого черта ты вообще здесь делаешь, идиот?

В лицо дул ледяной ветер, а внутри у меня все клокотало от ярости. Я бы не удивилась, если бы подо мной начал плавиться лед. По небу плыли облака, туман немного рассеялся, стали видны вершины гор. Казалось, моя ярость может сдвинуть снежную лавину, которая сметет все живое: лыжников, детей, коров и продавцов швейцарского сыра. Я не могла говорить связно, лишь повторяла на всех языках: черт, дурак, идиот, дерьмо!

– Хилья, успокойся! – вновь услышала я знакомый голос, от которого в груди разливалось тепло, и я чуть не замурлыкала, как домашняя кошка. – У нас мало времени. Послушай меня. Помнишь, в тот последний вечер, который мы провели вместе, мне позвонили? Я сказал тебе, что это мой шеф.

– Да, конечно помню. – Я вдруг охрипла и закашлялась. – Не сомневаюсь, что ты соврал.

– Это был не шеф, это звонила Гинтаре. Я тебе рассказывал про нее: это литовка, с которой я жил. Она забеременела и сказала мне, что сделала аборт. Но обманула: ребенок все-таки родился.

Это же мне рассказал Транков, когда я была у него в студии в Лэнгвике. Именно тогда я сожгла последний мост и оказалась в его объятиях.

– Гинтаре умирала и попросила меня позаботиться о мальчике. Его зовут Дейвидас. Когда они решили убить Дольфини, то еще не знали, что я уже уехал из страны. Хилья, я не мог ничего поделать! Я знал, что они идут по моим следам, но должен был найти Дейвидаса. И не сомневался, что ты выберешься из трудной ситуации. Я же оказался прав!

– Кто – они?

– Гезолиан с партнерами. Дольфини был агентом Гезолиана в Тоскане. Они убили его без колебаний, когда поняли, что он знает слишком много.

– А с кем ты сидел тогда в ресторане? Кто этот отвратительный русский?

Давид на мгновение зажмурился и сглотнул. Я заметила, как у него под воротом куртки дернулся кадык.

– Один предатель, которому я слишком доверял. Из-за него и погиб Дольфини. Он уже почти перешел в наш лагерь и приехал с женой в Маремпа, где все и случилось. Хилья, я знаю, ты смелая и бесстрашная, как рысь, но пойми, я все равно хочу защищать тебя. Что ты здесь делаешь?

– Охраняю невесту Уско Сюрьянена. – У меня подкашивались ноги, казалось, следующий порыв ветра запросто снесет меня в пропасть. – Приятная работа, дает возможность много путешествовать. У тебя ребенок, Дейвидас. А ты уверен, что это твой сын? Ты же говорил, что Гинтаре могла переспать с кем угодно просто из желания досадить тебе?

Лицо Давида за меховой опушкой капюшона дрогнуло.

– Ты в своем уме? Дейвидас – это Давид по-литовски. Разумеется, я сделал тест ДНК. Помнишь, ты говорила мне о Кейо Куркимяки? Сказала, что охотно считала бы себя дочерью какого-нибудь другого отца, но фотографии не оставляют надежды на это. Так вот, здесь то же самое. По Дейвидасу ясно видно, что он сын мой и Гинтаре. Хилья, дорогая, это действительно мой ребенок.