Текст книги "Лошадь под водой (Кровавый круг)"

Глава 13Еще работа

Лондон, вторник

В аэропорту западного Лондона стояли электрические автоматы для бритья. Стоило только опустить монету. У меня оставалось достаточно времени, чтобы побриться, прежде чем подъехала Джин в старом «рилее» Доулиша, чтобы встретить меня. Было девять тридцать утра.

– Какой подвиг ты совершила для Доулиша, что он позволяет тебе пользоваться своим английским средством для космического полета?

– Он повредил бампер моей малолитражки вчера утром, – ответила Джин. – Не говори только, что ты знаешь, он ведь очень обидчивый.

– Удивительно, что он не заставил тебя обратиться в общий гараж!

– У нас возникло небольшое недоразумение с общим гаражом, когда ты отправился в южные края.

– Лучше не говори об этом! Во сколько обошелся за год один Бернард из Центрального разведывательного управления? А недоразумения возникают у нас!

– Ничего, – вздохнула она, обгоняя автомобиль с почтой и протискиваясь перед приближавшимся омнибусом. Джин включила радио и закурила сигарету.

– Как дела в Португалии? – Она взглянула на меня. – Ты что-то не выглядишь как после отдыха.

– Я чувствовал себя хорошо, пока не сел в эту машину; как бы там ни было, я на ногах с трех утра!

Дождь заливал окна. У магазина «Вулворт» женщина в пластмассовом дождевике успокаивала ребенка в нагруднике. Скоро мы остановились у морского министерства.

– Библиотека морского министерства, – указала Джин. – Ты должен выехать отсюда самое позднее в три сорок пять, если хочешь попасть на рейс БЕА – 062, который возвращается в Лиссабон сегодня вечером.

В библиотеке все было по-старому. Девушка читала «Дейли экспресс» с редакционной статьей «Тур по странам Британского Содружества Наций для Тони». Все помещение пропахло сырой шерстяной верхней одеждой.

– Вы помните все, что я отбирал в прошлом году для Комитета координации вооружений? – спросил я.

– Да, сэр, – ответила она, сложила «Вумманз риэлм» и «Дейли экспресс» и, засунув их под розовый джемпер, поставила бутылочку лосьона для рук на маленькую потайную полочку под столом.

– Кое-что мне понадобится снова. Я пытаюсь найти подробности научного открытия, которое сделал один высокопоставленный офицер или ученый, уехавший из Германии в марте – апреле 1945 года. Кроме того, я хочу просмотреть отчеты налогового ведомства[10]10
  Налоговое ведомство оценивало претензии кораблей и авиации союзников в случае затопления подводной лодки. Они были поразительно точны.


[Закрыть]за тот же период.

Мне пришлось много поработать, но я все успел на обратный рейс в Лиссабон.

Глава 14Зовите меня просто Гэрри

Албуфейра, среда

Джорджо строго придерживался графика. Корпус сильно засосало в ил, и Джорджо решил, что беглый осмотр ничего не даст. Он начал с первого отсека со стороны гавани, где располагался пульт управления. Я просил его искать любую валюту, любые документы, вахтенный журнал или металлические ящики, в которых на немецких судах хранились документы.

В течение нескольких дней продолжался спокойный рутинный процесс. Мы вставали в семь тридцать, наблюдали восход солнца и пили кофе. Затем выходили в море на лодке. Джорджо погружался в океан и работал сорок минут. За ним спускался Синглтон на двадцать, затем еще раз Джорджо на такой же срок. Потом они возвращались. К этому времени ил так взбаламучивался, что даже луч света не мог проникнуть сквозь воду. К полудню мы приплывали домой обедать. Шарлотта же успевала сходить на рынок, прибраться в доме и приготовить еду.

Синглтон настаивал еще на одном погружении во второй половине дня, но я счел, что это будет выглядеть слишком странно, а Джорджо заметил, что потребление сжатого воздуха в течение более двадцати четырех часов грозит кессонной болезнью. Чтобы избежать ее, придется всплывать на поверхность очень медленно. Итак, во второй половине дня, как было приказано, все загорали на берегу. Однако в следующую субботу вокруг солнца сгрудились облака, как мотыльки вокруг свечи, и когда оно скрывалось совсем, воздух становился прохладным.

Шарлотта сказала, что она пойдет в дом и приготовит чай. И тут я заметил, что по берегу к нам приближается мускулистый, пожалуй, немного полноватый человек, загорелый до цвета старинной деревянной мебели, как и местные рыбаки. Его черные волосы были коротко подстрижены, а на груди волос казалось определенно больше, чем на голове. Маленький крестик висел на тонкой цепочке на шее. Только желтые шорты и полотенце указывали на то, что он приезжий.

Гость прокричал:

– Не кусочек ли старой доброй Англии я вижу здесь?

– Кусочек? – сказала Шарлотта, сморщив свой носик и надув губы.

– Кондит, – представился он и протянул Джорджо большую волосатую руку.

Тот переспросил:

– Кондит?

– Да, Гэрри Кондит. – Он засмеялся. – Я из США. Услышал, что в Албуфейре объявилось несколько зимних отдыхающих. Смотрите, солнце на сегодня кончилось, почему бы вам, милые мои, не пойти со мной выпить? Я зайду домой, оденусь и заскочу за вами через полчаса. «Заскочу через полчаса» – в Англии, кажется, так говорят? Ха-ха-ха!

Шарлотта высказалась за это предложение, и Джорджо, казалось, тоже не возражал нарушить монотонность своих занятий.

– Он словно бульдозер, этот человек, – усмехнулся Джо. – Как я понял, Гэрри – американец.

– Он очень славный. Наведи о нем справки, – попросил я.

* * *

«Джул-бар» – самый современный бар в Албуфейре. Он весь отделан хромированными деталями и украшен мозаикой, в нем есть холодильник, огромный, как телефонная будка, и машина «Эспрессо» для приготовления кофе. Бар находится на полпути по широкой лестнице, ведущей к так называемым «Садам», представляющим собой центральный рынок и главную площадь. По дороге Гэрри Кондит («зовите меня просто Гэрри») все нам объяснил.

На рынке стоял большой автобус, принадлежавший Транспортному коллективу, который привозил в город фермеров и их продукцию. Они сидели тут же около маленьких кучек розового сладкого картофеля, зеленых лимонов, коричневых в крапинку бобов и помидоров.

Сверху крестьяне выглядели как черная масса. Хотя в черное целиком одевался редко кто, но почти у всех на головах красовались черные фетровые шляпы. Пожилые женщины носили их поверх головных платков. Лошадь со сбруей, украшенной осколками зеркала и позванивающими колокольчиками, протопала мимо нас, как тамбурин Армии спасения. Под деревьями местные парни заводили свои «Перфекты» и «Дианы», и те, издав сердитый рев, проносились в злой браваде по ступеням булыжной мостовой. Один промчался мимо нас с таким шумом, будто участвовал в финале гонок на кубок, и Гэрри Кондит, который, казалось, знал всех в городе, крикнул ему:

– Джорджи-Порджи, как насчет выпивки, парень?

Маленький мотоцикл остановился. На нем сидел белолицый человек с большими усами и очень светлыми глазами, в непременной черной фетровой шляпе с загнутыми сзади полями и серой куртке испанского стиля с длинными рукавами и расшитой грудью.

Мотоцикл не успел еще остановиться, а он уже сорвал шляпу с головы и прижал ее к груди как щит.

– Позвольте мне представить вам, – произнес Гэрри Кондит, – сеньор Джорджо Фернандес Томас. Я могу так отрекомендовать тебя, Ферни?

– Конечно, – кивнул Ферни, худой, невротического типа человек лет сорока.

Хотя встретились мы в поздний послеобеденный час, Ферни выглядел свежепобритым, как это принято в Южной Европе. Его длинные волосы, зачесанные на сторону, закрывали маленький шрам около уха.

– Мы направляемся в «Джул-бар», Ферни. – И Гэрри Кондит двинулся дальше, уверенный, что тот последует за нами.

Ферни прислонил свой мотоцикл к стене пекарни. Через стекло я видел разгоряченных людей, нарезанные буханки хлеба и пылающую печь.

Мы поднялись по каменной ступенчатой дороге в маленькое сверкающее кафе. Ярко раскрашенные металлические стулья протестующе визжали, когда Гэрри Кондит выставлял их на тротуар. К этому времени Гэрри Кондит взял под свое крыло Шарлотту. Он быстро выяснил, что школьные друзья называют ее Чарли. И теперь уже никто больше не называл ее иначе.

Гэрри Кондит не страдал скромностью, рассказывая о себе:

– Я сказал себе: Гэрри тебе скоро стукнет пятьдесят, а что ты собой представляешь? Мелкий издательский работник, зарабатывающий двадцать пять тысяч в год, и у тебя очень мало шансов, что эта цифра перевалит за тридцать. Что ты имеешь за это? Три недели во Флориде в год и, если повезет, поездку на охоту в Канаду, повторяю, если повезет. Итак, что я сделал?

Я заметил, что Чарли старается пересчитать в уме двадцать пять тысяч долларов в год на фунты в неделю.

– Вы что, служили здесь в армии, мистер Кондит? – прервала она его рассказ с женским невниманием.

– Нет, не здесь. Вы помните, как генерал Макартур сказал жителям Филиппин: «Я вернусь!» Так я вернулся на восемь часов раньше, чем он. Они ждали на берегу с сухими штанами, пока я справлялся с прибоем. Ну что же, сэр, вы не пьете! Я закажу еще вина! Шеф!..

Я видел, как молодой официант удивленно взглянул на Ферни, который со странным произношением изрек помпезную книжную фразу по-португальски. Нам принесли вина.

Мы отправились к Гэрри Кондиту, чтобы выпить еще перед обедом. Он жил довольно далеко на Прака-Мигель-Бомбарда в простом доме с холлом, выложенным красной и белой плиткой. Темная мебель плясала, когда мы проходили по неровному дощатому полу. От входа прямо насквозь через дом виднелось светло-серое море, темные облака и выбеленный балкон, который висел как национальный флаг над задней дверью. Из кухни доносился аромат оливкового масла, лука, красного перца и сепии. Там хлопотала высохшая женщина лет шестидесяти, по-видимому служившая у Гэрри Кондита. Женская рука чувствовалась в том, что вокруг в терракотовых горшках стояли гортензии.

– Привет, Мария! Проходите сюда, – обращаясь к нам, пригласил Гэрри. – Я единственный американец в мире, у которого нет холодильника.

Патио в его доме украшали зеленые растения, и на нем стоял зонт. С балкона открывался вид на строившийся отель. Гэрри Кондит с грустью покрутил свой стакан с напитком и заметил:

– Боюсь, что, когда эту крошку достроят, она будет мне не по карману.

Ферни, молчавший до сих пор, попросил у Джорджо сигарету, и тот протянул ему черную сигару. Те несколько слов, которые мы услышали от Ферни, были произнесены на четком беглом итальянском, и Гэрри Кондит заметил, что я прислушиваюсь.

– Этот парень говорит по-немецки и по-испански так же, как ты и я говорим на своем родном языке, правда, Ферни? – Гэрри любовно похлопал его по плечу. – Он имел три собственные лодки, но власти отобрали их у него. Однажды утром отправляется на причал и видит на дверях своего офиса замок, и два человека в сером стоят у его лодок. Никакого решения суда, ничего – просто взяли и отобрали.

– А как они это объяснили? – спросил Синглтон.

– Никак, – усмехнулся Гэрри.

– Но они должны были что-то сказать!

Гэрри Кондит рассмеялся.

– Ты, сынок, не жил долго в Португалии. Здесь правительство будет давать объяснения, лишь когда мужья начнут рассказывать своим женам, где они провели ночь. Нет, сэр, в этой стране ничего подобного не бывает.

– Но какая-то причина все же существовала, как ты думаешь? – спросил Синглтон.

– Я? Ну, это совсем другое дело. Я уверен, что все произошло потому, что Ферни воевал в Испании против сукиного сына Франко. Он участвовал в осаде Малаги.

– Да? – вклинился я в разговор. – В Испании воевало очень немного португальцев.

– Они воевали везде, эти португальцы, – уточнил Гэрри Кондит. – Знаешь, что мне кто-то сказал? Бог дал португальцам маленькую страну в качестве колыбели и весь мир в качестве могилы.

Ферни Томас не подал виду, что понимает, о чем идет речь.

– Если он воевал в Испании, это, пожалуй, может послужить объяснением, – согласился Синглтон, заинтересованный беседой.

– Объяснением? – воскликнул Гэрри. – Ты хочешь сказать, что тогда это понятно?

– В какой-то мере понятно, – уточнил Синглтон.

– Позволь мне возразить тебе, мальчик, – начал мягко Гэрри Кондит. – Очень много моих друзей сражалось в бригаде Авраама Линкольна но они не были коммунистами. Эти простые парни шли на смерть, чтобы ты не носил черную рубашку и не бил стекол в еврейской кондитерской по пути в школу. «Наша война» – так говорят в Испании, но это не только их война. Это была его война, моя война и, знаешь ли ты или нет, твоя война, война тех, кто стоял на стороне государства и вдруг обнаружил, что есть люди, которые хотят поступить с ними так, как соотечественники Ферни поступили со своим народом или еще хуже. Но им это не удалось, к счастью для всех, потому что те, кто в 1942 году готовил гробы для фашистов, снова вышли на арену. Поэтому нельзя быть таким терпимым и понимающим; кто знает, когда придется сойти со сцены.

Гэрри Кондит продолжал говорить тихо и спокойно, но все прочие разговоры прекратились. Вечерний северный ветер начал шевелить листья маленького пальмового дерева. Гэрри покровительственно дотронулся до плеча Синглтона и произнес уже шутливым тоном:

– Мы становимся чересчур серьезными, не так ли? Что, если нам еще выпить? Идем, Чарли, помоги мне приготовить выпивку.

Они исчезли на кухне. Ферни беседовал с Джорджо по-итальянски в дальней части балкона.

– Что думаешь об этом? – спросил Джо.

– Запроси Лондон, досье С.8 на него, и еще раз проверь Синглтона. Осторожность не помешает. А Синглтон вызывает некоторое сомнение.

Я смотрел, как волны набегают на берег. Тень каждой из них темнела, пока одна, потеряв равновесие, не вырывалась вперед. Она прорывала белую брешь в зелени океана и, падая, сбивала следующую, а та – следующую, пока белая пена моря не вырывалась из образовавшейся прорези.

Чарли и Гэрри появились из кухни с большим подносом, на котором стояли стаканы и кувшин, украшенный изображением девушек, танцующих канкан, и золотой надписью: «Да здравствует неравенство!»

Когда они проходили через дверь, Гэрри Кондит говорил:

– ...это единственное, чего мне не хватает из нью-йоркской жизни.

– Но я сделаю это для тебя, – пообещала Чарли.

– Правда, золотко? Я буду тебе очень признателен. Один раз в неделю было бы чудесно! Моя девушка может хорошо гладить хлопчатобумажные, но синтетическое волокно плавится. У них здесь слишком горячие утюги.

Затем Чарли громко произнесла:

– Мистер Кондит, я хочу сказать, Гэрри, приготовил для нас мартини, и, кроме того, у него все же есть холодильник!

– Ты же обещала, что это будет наш маленький секрет, – шутливо упрекнул ее Гэрри и ущипнул за зад.

– А вот это не по-американски! – воскликнула она.

– Конечно нет! – засмеялся Гэрри. – Увы, так мало осталось того, что приходится делать руками!

Волны катились, опрокидывались и обрушивались на пенистые гребни своих погибающих предшественниц. Я подумал – а скоро ли нам предстоит то же самое?

Глава 15Реакция на рынке

Понедельник выдался жарким и солнечным. Я оставался в доме, который Чарли называла «уютным». Я заметил ей, что, по-моему, у нее все руки заняты только Гэрри Кондитом, а Джорджо и она ответили – откуда мне известно, что не наоборот? Я не знал. Чарли попросила мою расческу, за полторы минуты привела в порядок свои волосы и вернула ее. Мы отправились на рынок. Она установила простые, фамильярные отношения с мужчинами, не вызывая вражды со стороны женщин.

Чарли говорила по-португальски очень бегло и знала даже местные названия некоторых овощей и рыб. Женщины видели в ней воплощение эмансипации, к которой они так стремились, а мужчины разглядывали ее, думая о том, можно ли иметь с ней дело за столом или в постели.

Бледно-розовое платье без рукавов особенно оттеняло ее загорелые руки. Светло-пепельные от природы, цвета портлендского цемента, некрашеные волосы обрамляли смуглое лицо. Она остановилась, чтобы потрепать пса, сидевшего посреди раскаленной дороги, свистнула вслед газовщику, а мальчик, торговавший овощами, позволил ей поработать на резательной машине, превращавшей капусту в груду проволочных нитей и добавлявшей тонкие полоски моркови и тыквы к булавочным головкам бобов.

Она разрезала желтые связки бананов ударом ножа, критиковала чеснок и помидоры и пробовала ногтем бобы. Она нравилась людям.

Мы прошли через рыбный рынок. На плоских бетонных скамьях блестели лещи, сардины и макрель. Солнце отражалось в море, сверкая миллионом маленьких блестящих огоньков, как будто там, на волнах океана, сидели различные птицы, сердито взмахивавшие своими белыми крыльями.

Ярко раскрашенные лодки рыбаков, вытащенные подальше от воды, тесно прижались друг к другу, будто на конвейере Форда. Снаружи светло-зеленые, выгоревшие розовые, черные и белые с изображением глаз, головы лошади или просто названием на носовой части, внутри большинство их было выкрашено в яркий ультрамариновый цвет. У некоторых развевались на ветру большие пучки шерсти животных – на счастье. В воскресенье лодки провели в море дождливую ночь, и теперь их слегка приподнятые носы напоминали сохнувшие паруса. Тут и там рыбаки проверяли сети – нет ли в них дыр – и чинили их под палящим солнцем.

Когда мы уходили с рынка, зазвенел маленький колокольчик, он известил о прибытии сборщика налогов. На солнце сушился морской угорь, а на булыжниках мужчина в рубашке то ли темно-синего цвета со светло-голубыми полосками, то ли наоборот скоблил большие весы для рыбы. Чарли спросила его, распродал ли он свой товар. Он сказал «да» и, когда она грубовато выругала его по-португальски, побежал, чтобы принести крабов, сделав вид, что оставил их для нее.

Даже полицейский подтянул свой кожаный ремень и улыбнулся ей. Рейтинг Чарли поднялся еще выше. Никто раньше не видел, чтобы он улыбался.

Каждый год здание с колоколом красят в горчичный цвет, а дверь соседнего бара – в ярко-оранжевый, но на солнце они день за днем выгорают, пока цвет не исчезает совсем. Внутри бара пол и стены выложены плитками в форме звезд. Солнечный свет, который проникает внутрь, как два белых коврика, холодно отражается от столиков с мраморными столешницами и сломанных голубых стульев. Цветные репродукции Глами, фотографии в рамках лондонского Тауэра и королевы, жены Салазара, украшают стены. В благодушном сосуществовании здесь находятся большая рыжая кошка и петушок Франсуа. Матросы говорили: «Спой, Франсуа!», чтобы заставить его прокукарекать для Чарли.

Вошел Джо Макинтош.

– Мы подняли одну канистру, вы пойдете?

Ферни вошел в бар в тот момент, когда мы выходили. Он пристально посмотрел на нас.

Глава 16Один лишний

Ставни на окнах были закрыты. В передней темной комнате сидел Джорджо и ждал нас. Синглтон чистил лодку и различные принадлежности. Он мог вернуться в любой момент.

– Мы решили подождать вас, сэр, – сказал Джо.

– Спасибо, – произнес я, будто принимая шлем королевы Елизаветы.

На столе, покрытом газетой, шестидесятиваттовая лампа освещала зеленую стальную канистру с закругленными краями и углами, две ее половины одинаковой формы соединялись намертво.

Я попросил Джо принести «Поляроид». Он принес аппарат вместе со вспышкой и зеленым фильтром, чтобы как можно лучше рассмотреть детали на зеленой окраске, и сделал шесть снимков. Они вышли вполне удовлетворительными.

Джо взял маленькие плоскогубцы и начал расковыривать канистру, пока ее древние петли не поддались и она не раскрылась.

Никто из нас, я думаю, не ожидал многого, но все же мы надеялись, что усилия наши увенчаются чем-то большим.

Увы, там оказались пара пригоршней белых хлопковых нитей не очень хорошего качества, старый кусок ткани размером с мужской носовой платок, несколько клочков белой бумаги и двадцатидолларовый банкнот, смятый и грязный.

Чарли протянула руку за купюрой, но, когда она взяла ее в руки, раздался шум двигателя мотоцикла. Он нарастал и заглох прямо под нашими закрытыми ставнями окнами.

– Ферни! – произнесла Чарли и нахмурилась.

Конечно, это ничего не значило. Мы просто убрали канистру, прежде чем впустить Ферни, а затем повели его на кухню, чтобы предложить кофе. Он принял чашку в своей вежливой сдержанной манере, приветливо улыбнулся и заявил, что он привез сообщение конфиденциального характера от первого человека в районе.

– Кто же этот «первый человек»? – спросил я Ферни. Он ответил:

– Сеньор Мануэль Гамбета до Росарио да Кунья, с вашего позволения, очень важный господин.

Я услышал с балкона голос Синглтона:

– Ну и что же это за сообщение?

– У меня, сеньор Фернандес Томас, принцип: позволять любому сообщать мне все что угодно в любое время.

– У меня тоже, сэр. – Он не подал виду, что слышал вопрос Синглтона, и вручил мне адрес, по которому я приглашался в пять часов пополудни, «чтобы узнать что-то полезное». – Мы встретимся там с вами, – сказал он, взял фетровую шляпу с мраморной стойки, вскочил на мотоцикл и загрохотал по узкой булыжной мостовой, по сторонам которой стояли выбеленные известью дома. Он не оглядывался.

* * *

В доме все сидели вокруг стола, уставившись на две двадцатидолларовые купюры. На каждой стоял номер серии из двадцати трех цифр.

– Две? – спросил я. – Мне показалось, что в контейнере лежала только одна.

– Так и есть, – кивнул Джо. – Чарли извлекла этого близнеца из корзины с грязным бельем.

Я взглянул на Чарли.

– Она лежала в кармане одной из грязных рубашек Гэрри Кондита, – сообщила девушка несколько смущенно. – Я предложила ему постирать их. – Я молча смотрел на нее. – Не все его рубашки, только синтетические...

– О'кей, – ответил я ей. – Но вы становитесь слишком близкими друзьями. Тебе его станет не хватать, когда он внезапно исчезнет.