Текст книги "Теория поцелуя"

6

Женя

Быть сыном священнослужителя – это, знаете, такое…

Нет, я не стыжусь своих родителей, ни в коем случае. И не стесняюсь. Для этого должны быть какие-то другие слова – что-то вроде «ограждаю своих друзей от их влияния». Наверное, такое сложно понять тому, кто не в теме. Попробую объяснить.

Мой отец не святой. И даже не мудрец. Да, он священник, но он обычный человек, который так же, как и все остальные, вынужден каждый день бороться со своими внутренними демонами, сражаться с искушениями и не поддаваться на соблазны. А еще он должен быть примером для всех. В этом и состоит главная трудность.

Священнослужители не идеальные люди. Но они вынуждены стремиться к тому, чтобы быть ими. Трудно быть терпеливым и понимающим, когда у тебя шестеро детей – мал мала меньше, и все они орут, шалят и всячески показывают, что в первую очередь они просто дети.

Вряд ли моя мама понимала, во что ввязывалась, когда выходила замуж за моего отца. Духовенство – это сословие, что наложило на нее определенные обязательства. Особенно после рукоположения отца. Никаких подруг, особенно среди прихожан, ведь она – матушка, мать, а ее семья – это оплот воспитания веры.

Мама преподавала в воскресной школе, помогала на клиросе, но основным ее служением всегда был дом и мы – ее дети. «Бояться иметь большую семью – это значит бояться счастья». Я до сих пор не знаю, верит ли она во все это, но так же, как и прихожане храма, настоятелем которого является мой отец, я смотрю на нее с сожалением.

До четвертого класса я ходил в православную школу, и мой мир ничего не могло потревожить. С пятого класса пришлось идти в общеобразовательную, и вот тут начались проблемы. Оказалось, что любознательный парнишка вдруг открыл для себя существование науки и повседневной реальности, независимой от церкви и ее прописных истин, и в этот самый момент его родители не на шутку напряглись.

Мама облегченно выдохнула, когда я перестал задавать ей по сто вопросов в минуту, но вдруг обнаружила, что ответы ее сын находит в Интернете.

«Почему мы носим на шее крест, если Христа распяли на кресте? Разве это не символ смерти?», «Почему мы поклоняемся иконам, ведь они же просто нарисованы? Разве это не идолы, не кумиры?», «Почему мы превозносим Христа, а не Бога-отца? Кто, вообще, сказал, что Христос был сыном Божьим? Кем это доказано?».

И это еще самые безобидные вопросы, которыми я методично доводил родителей год за годом, пока взрослел. Я не хотел их доводить, мне просто были нужны ответы! И меня ужасно раздражало, что не получал в семье прямых ответов на них. Мать безоговорочно принимала на веру все, что указано в Писании, а отец пускался в пространные разговоры обо всем и ни о чем.

Конечно, я бунтовал. Маленький почемучка, который пытался познать мир и во всем хотел дойти до сути. Они не обижались на меня, и это злило еще больше. Всякий раз, когда я припирал их к стенке каверзными вопросами, когда пытался подловить научными антирелигиозными фактами, мать с отцом стоически выдерживали мой напор.

Я с пеной у рта доказывал, что они не правы. А они улыбались, веря, что однажды я все пойму и тоже поверю. Окончив школу, я заявил, что не намерен, как они, посвящать свою жизнь служению Церкви, и поступил в университет. Я кричал, что если Бог и существует, то он един, и я смогу общаться с ним в любой точке мира. Что он услышит меня, даже если буду говорить не вслух, а про себя или тихим шепотом. Что для того, чтобы быть верующим, мне необязательно ходить в храм, причащаться или исповедоваться.

«Я исповедуюсь только Богу! И никому больше», – сказал я тогда. Мать с отцом переглянулись и смиренно пожали плечами. И все. Конечно, это вызвало во мне приступ неконтролируемой ярости.

Я устал. От вечного нравоучительно-ласкового тона отца, от слепой покорности матери, от их показной удовлетворенности своей жизнью! Почему они просто не могли быть для меня обычными мамой и папой? Не приплетающими Бога в любых разговорах об учебе или моем будущем, которые не связывают любое мало-мальски важное событие с промыслом Божиим…

Я очень устал от этого. Наверное, вчерашний разговор был последней каплей. Мы ужинали всей семьей. Мелкие трескали за обе щеки горячие пироги, а мать с отцом наконец могли позволить себе мясо после окончания Великого поста. Все пребывали в хорошем расположении духа, и я набрался смелости и спросил, могу ли взять папину машину, чтобы поехать в универ.

Разумеется, это было ошибкой. «Зачем? У тебя какая-то определенная цель?» и прочее, прочее. В итоге разговор с отцом плавно перерос в лекцию доморощенного батюшки-психолога. Неужели он один-единственный раз не мог дать ключи, не задавая вопросов? Как хороший родитель. Надо? Держи! Так ведь нет!

Во мне будто вспыхнуло пламя. Я психанул. Сорвался.

– Я же не спрашиваю, зачем у тебя новый BMW, а не подержанная «Лада»?! – крикнул я, вставая из-за стола. – А как же «не стремитесь к роскоши»? А как же «довольствуйтесь тем, что есть», папа? И не говори мне, что тебе нужен был надежный качественный автомобиль, который три года можно обслуживать бесплатно по гарантии, я все это уже слышал! Это не оправдание. Знаешь, чем ты можешь мне возразить? Да только одним: «Не суди, да не судим будешь»! Так? Все! Я сыт этим по горло! Ты – самый главный лицемер, которого я знаю!

С этими словами я пулей вылетел из столовой.

Мне просто хотелось быть обычным парнем, который следит за модой, гуляет с друзьями, однажды влюбляется в девушку. Тем, кто мечтает изменить мир, добиться успеха. Тем, кто ошибается и исправляет свои ошибки. Мне просто хотелось быть тем, кем мне положено быть в этом возрасте…

Вчера я сделал все, чтобы разочаровать его. Сделал все, чтобы оттолкнуть от себя окончательно. А теперь отец сидел в моей палате и делал вид, будто ничего между нами не произошло. Он не показывал своего гнева, не читал мне нотаций, не проповедовал, но единственное, от чего батюшка так и не смог удержаться, это от того, чтобы не обратиться к моим друзьям.

– Спасибо вам, ребята! – поблагодарил он. – Я рад, что у моего сына такие надежные друзья. Может, придете вместе на воскресную службу в храм, вам понравится. Вы вообще ходите в церковь?

Сейчас спросит, носят ли они крест.

– Я… Мы… Ну… – замялся Антоха.

– Моя мама ходит, – призналась Настя, – а вот я не успеваю…

– Приходите! – Он внимательно оглядел Ежову. – Только, Настенька, придется тебе юбку надеть, знаешь, брюки – все-таки мужская одежда.

– Отец! – взмолился я, закипая изнутри.

Но Настя слушала его внимательно и даже кивала. Все мои друзья однажды проходили через это: слушали его наставления, дружно кивали, а затем… начинали меня избегать.

– Нет, я не говорю, что нужно всех женщин переодеть в длинные юбки. Главное – сердце человека, а не то, как он выглядит. Просто женщина должна быть женщиной: длинные волосы…

«Ибо царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе» – знаем, знаем. Уже до тошноты!

– Папа, пожалуйста! – не выдержал я.

Повернувшись ко мне, отец Иоанн поджал губы и терпеливо вздохнул.

– Мы, пожалуй, пойдем, – смущенно сказал Антоха.

– Ага, – пробормотала Настя. – Приятно было познакомиться! – воскликнула она, когда Майкин потащил ее за руку к двери.

– Пока, – сказал я, не глядя на них.

Мы смотрели с папой друг другу в глаза.

– Вот зачем? Ну зачем ты опять? – произнес я с укором. – Ты не можешь даже пять минут побыть нормальным?!

– Евгений… – начал он.

– Нет! Не хочу слышать это снова. – Кусая губы, я шумно выдохнул. Расправил плечи. – Вот поэтому я и ухожу. Я ухожу от вас!

– Уходишь?

– Да. Я все решил.

– Куда ты пойдешь? – вздохнул он.

– Не знаю! – выпалил я, отворачиваясь. – Не знаю. Но я так больше не могу.

Лена

– Все это я буду спрашивать на зачете, так что готовьтесь! – сказал преподаватель, захлопнув свой блокнот для записей.

Я зевнула, пытаясь вспомнить его имя. Леонид? Роман? Роман Леонидович? Вот черт. Один старый профессор подловил меня на первом курсе. Помню, зависла, пытаясь ответить на вопрос в билете хоть что-то внятное, и тогда он наклонился ко мне и хитро так улыбнулся: «Скажешь, как меня зовут, поставлю трояк». Разумеется, я не знала! Теперь стала умнее: стараюсь запоминать хотя бы имя.

– Не понимаю, – фыркнула Жанна, падая на парту, – почему нельзя просто напечатать деньги и раздать всем? Да, тут, конечно, все ясно: инфляция, чего-то там еще, что уже сто раз объясняли, но бли-и-ин! Слышу слово «печатный станок» и дальше уже ничего не слышу!

– Вот да! – поддержала Окси. – Напечатали бы, и нет проблем. Наверное, я никогда не пойму, как все это работает. – Она вытянула руки, демонстрируя разноцветные ноготки. – Смотрите, девчули! Сходила вчера на маник и на педик к своей Шурочке.

– Вау-у-у! – прошептала Жанка. – Отпад!

– Красиво, – согласилась я. – Может, она меня тоже запишет?

– Конечно. На какое число? Я ей сейчас напишу, – заверила Окс. – Кстати, я сразу записалась еще и на конец месяца. Нужно уже готовиться к тусе на Ибице. Вы готовы отжечь?

– Ибица, крошки! – затанцевала прямо на стуле Жанка.

– Мои родители думают, что я еду в Лондон, чтобы подтянуть свой английский, – напомнила я. – И мне стыдно, что я их обманываю.

– А ты их не обманываешь! – пропела Окс. – Мы тебе и английский подтянем, и Европу покажем. Родителям необязательно знать всю правду. Жанка вообще сказала, что едет на Неделю моды в Милан! И неважно, что там в это время презентуют только мужские коллекции!

Они рассмеялись. А мне все равно было как-то неловко. Оставлять маму в период ее сложного разрыва с отцом… Не знаю, зря я, наверное, пообещала девчонкам…

– Оттянемся! – Жанна положила на стол ладонь.

Мы накрыли ее своими ладонями:

– Оттянемся!

– Девушки, я вам мешаю? – прервал нашу минутку радости безымянный преподаватель.

– Нет, можете продолжать! – хихикнула Окси.

– Простите, – пробормотала я, пряча взгляд.

– Блин, а если он нас запо-о-омнил? – прошептала Жанка, едва мужчина отвернулся к доске. – Придется опять класть на ночь зачетку под подушку.

– Жан, мне даже это не помогло! – поморщилась Окс. – Но учить я точно не буду. Бесполезняк!

– Тогда тебе нужно средство посильнее, – с видом знатока сообщила Жанна, – тебе нужно прикормить халяву. Взять кусочек колбасы или корейки и швырнуть за окно со словами «Халява, ловись!».

– А хлеб? Хлеба надо? Вдруг какой-нибудь бомж подберет? А тут как бы бутерброд…

– Блин, Окс, – Жанка закатила глаза. – Ты же халяву прикармливаешь, а не бомжа!

Я вздохнула, осознавая собственную безнадежность. Обычно, если я не выучу хотя бы один билет, мне попадается именно он. Но последние полгода у меня вообще не получалось хоть что-то учить. В голове было пусто. Я как будто потеряла себя и никак не могла найти.

– Смотри-смотри! – толкнула меня локтем Окси. – А нет, не смотри, не смотри!

– Да что такое? – спросила я, боясь поднимать голову.

– Там Кошкин на тебя вылупился.

– Правда?

Я думала, что после вчерашнего фиаско с падением на ботаника мне с Харитоном ничего уже и не светит.

– Точняк, – заверила Жанна, – думаю, после того, как ты вчера воскресила этого лоховоза очкастого, Харитоша тебя и приметил.

– Да-да! – кивнула Окс. – Ты почти сотворила чудо. Ты эта, как ее… Мария Магдалина! Во!

Я уронила лицо в ладони.

– Короче, все, он твой. С потрохами!

– Не уверена, что меня интересуют его потроха, – выдавила я, краснея.

Выпрямилась, осторожно повернулась и встретилась взглядом с Кошкиным.

Харитон сидел, развалившись на стуле, и смотрел прямо на меня. Самодовольная улыбка скользнула на его пухлых губах и блеснула огоньком в дерзких глазах. А потом он мне подмигнул. Под-миг-нул!

Мои щеки запылали.

– Думаете, он удивится, когда мы встретимся на Ибице? – Мне не хватало дыхания. – А если он подумает, что я ради него туда потащилась?

– Это будет уже неважно, – заверила Окси.

– Когда Матвей Скачков увидит меня в купальнике, последнее, о чем он будет думать, – это то, как вышло, что мы оказались в одном отеле, – самоуверенно заявила Жанна. – У тебя есть купальник, Ленок? Купим тебе бомбический!

Она вытянула руку, и мы дали ей «пять».

Надеюсь, все так и будет.

– Ты видела ролик, где Харитон жмет штангу от груди? – толкнула меня Жанка.

– Нет, – призналась я, – еще не успела.

Подруга протянула мне телефон, нашла нужное видео и включила. До конца пары я любовалась, как Кошкин позирует перед камерой под бодрые крики своих друзей. Пот блестит на его бицепсах, а он поднимает тяжелое железо легко и плавно, будто ему совсем не тяжело. И ничто, кроме напряжения на его лице, не выдает его усилий.

– Круто! – признала я, отдавая Жанне телефон.

– А ты теперь зайди со своего аккаунта и поставь ему лайк, – посоветовала Окси. – Пусть знает, что ты видела и тебе понравилось…

– Думаешь?

– Уверена!

– Да-да, потешь его самолюбие! – поддакнула Жанка.

Преподаватель объявил об окончании лекции, мы побросали свои вещи в сумочки и вышли из аудитории. Я на ходу листала ленту социальной сети. Чего там только не было: и бэкстейджи со съемок туалетных селфи, и прямой эфир из чьей-то спальни, и преображения с использованием целого ящика косметики, и мастер-классы по уничтожению всевозможной жратвы. Можно сутками залипать на эту ерунду! Наши фотки из примерочных и утиные губки Жанны давно и безнадежно устарели на фоне всего этого.

– Знаете вот этих людей, которые регулярно выкладывают количество шагов, которые они прошли? Разве это достижение? – усмехнулась я, листая дальше. – Пусть тогда выкладывают отчеты о своих походах в туалет. Это тоже достижение, ведь кто-то же не может сходить в туалет?

– Блин, Ленка, какая ты злая! – сказала Жанка. – Я только сегодня собиралась начать бегать!

– Люди выкладывают свои результаты, чтобы за них пора-а-адовались, – вступила Окси. – О, смотри-смотри! – Она показала на экран: – Вики выложила фотку с пробежки! Фу-у-у! Вечно нос задерет и идет, будто ее в сериале снимают!

– Да-да!

– Смотри-смотри! – Жанка даже остановилась. – Индюшки устраивают вечеринку! Вот объявление.

Мы дружно уставились на фото в ленте новостей, там были указаны адрес и дата – завтра.

– Мы должны устроить свою вечеринку! Чтобы на их жалкую вписку никто не пришел! – Окси топнула, надув губки.

– И она будет круче! В сто раз! – поддержала Жанна.

– В миллион!

– И парни придут к нам, а не к ним!

– Они утрутся!

– Утрутся!

– О чем речь? – раздался сзади бархатный низкий голос.

У меня мурашки побежали по спине.

– Приве-е-ет! – в один голос отозвались девчонки, пряча телефон.

– Привет, – хрипло сказала я, оборачиваясь.

– Мы о вечеринке! – улыбнулась Жанка, толкая меня локтем.

– Что за вечеринка?

– Самая сумасшедшая в этом году! – сообщила Окси.

– И она будет завтра! – подхватила Жанка.

– И где? – Харитон облизнул губы.

У меня закружилась голова.

– Где?.. – переспросила Окси, не зная, что ответить.

– Так это, – нахмурилась Жанка, – у Лены!

– Да? – Брови парня взметнулись вверх.

Я принялась беспомощно хватать ртом воздух:

– А… Э… В общем…

Еще недавно Ромка изводил родителей своими вечеринками. Собирал ребят со всего универа чуть ли не каждую неделю! Так почему же мне нельзя? Хотя бы разочек, а?

– В общем, да, – кивнула я, – у меня.

Он улыбнулся.

– А кто будет?

– Все! – с энтузиазмом воскликнула Жанка. – Будут все! Обязательно приходи!

– Ну хорошо. – Харитон еще раз мне подмигнул. – Ждите.

«Ну вот. Все! Тебе хана. И о чем ты только думала?» – кричал мой разум, когда я провожала его взглядом.

Девчонки захлопали в ладоши, а я так и осталась стоять, глядя парню вслед и все еще не понимая до конца, что сейчас произошло. Зачем я согласилась? Что теперь будет? Как все отменить?

От этих мыслей меня оторвало появление в поле зрения того самого, спасенного вчера парня в очках. Он шел по коридору, прижав учебники к груди и не глядя в мою сторону.

Теперь он выглядел здоровым и бодрым. А еще… милым. С этой темно-каштановой шевелюрой, смешно взметнувшейся на макушке, точно от ветра. С задумчивым выражением лица и легкой полуулыбкой, которая ему так шла, что я тоже невольно улыбнулась.

– Идем? – спросил кто-то из девчонок.

В этот момент парень повернулся, заметил меня, запнулся, и книжки повалились из его рук.

– Идемте! – торопливо ответила я.

И, едва восстановив дыхание, резко отвернулась от ботаника.

– Растяпа, – усмехнулась Жанка.

– А это не тот очкан, который в автобусе чуть кони не двинул? – спросила Окси.

– Не знаю, – ответила я, пытаясь игнорировать странное щемящее чувство в груди и направляясь в сторону нужной аудитории.

7

Женя

– И что он тебе сказал? – Глаза Антохи расширились от удивления.

Мы шли по коридору, торопясь на следующую пару, и мой друг от нетерпения буквально скакал передо мной взлохмаченным диким шимпанзе.

– Да ничего. – Я пожал плечами.

– Как? Вообще ничего? – Он остановился, в недоумении разведя руками.

– Нет. – Я пожал плечами.

Антоха почесал рыжий затылок.

– Что, даже не прочитал проповедь? Не пытался наставить на путь истинный? Не угрожал отлучением от церкви?

– Иди ты! – рассердился я, обходя его.

– Нет, правда. Ты сказал отцу, что уйдешь из дома. Я думал, он на тебя какую-нибудь херотонию наложит!

Мои руки изо всех сил сжали книги.

– Хиротония – это, вообще-то, рукоположение. Наделение правом совершать таинства и обряды. А не проклятие какое-то.

– А звучит как проклятие, согласись? – хрюкнул от смеха Майкин.

– Ха-ха, – скривился я.

– И что ты теперь будешь делать?

– Не знаю. – Моя решительность испарилась. – Раз сказал, что уйду, то должен уйти.

– И куда подашься?

– Хм… Да хотя бы в ту же вашу общагу.

– Перед началом лета? – спросил Антоха. – Еще старая смена не съехала. Нужно дождаться, когда старшекурсники получат дипломы и свалят, а это месяца через два-три, не раньше.

– Думаешь, свободных мест нет?

– Без понятия. Спроси. А на что ты теперь будешь жить?

– Об этом я еще не думал…

– Как вариант, есть куча подработок, – улыбнулся он. – Забыл? Ежова и полы мыла, и листовки раздавала, и в костюме большой котлеты зазывала народ в бургерную.

– Да, варианты всегда есть. Надо будет – котлетой поработаю.

– Может, передумаешь? Все-таки дома не так уж плохо. Они ведь не какие-нибудь сатанисты у тебя, а… – Он осекся под моим хмурым взглядом. – Понял, молчу.

– Это вряд ли. Я должен показать им, что у меня есть характер.

– А он есть?

– Есть!

– Правильно! – Антоха хлопнул меня по плечу. – Пора начинать настоящую жизнь. Без родаков! Долой крекер с молоком, даешь крепкие напитки! Привет, взросление! Пора начинать грешить, э-ге-ге-гей!

Я улыбнулся, поражаясь его неуемной энергии, а затем поднял взгляд и даже вздрогнул: в десяти шагах от меня стояла она. Лена. Руки вмиг стали непослушными, а ноги будто оторвало от земли. Я как в замедленной съемке следил за движением ее головы: вот сейчас она повернется, и мне нужно будет поздороваться. Вот сейчас, еще мгновение… А что потом? Подойти, поблагодарить ее? Или сначала представиться?

От мыслей об этом у меня перехватило дыхание. Я распахнул глаза, готовясь к такому важному моменту, как первое публичное приветствие друг друга, тряхнул головой, набрал больше воздуха в легкие, сделал еще шаг и… ничего не произошло. Лена равнодушно мазнула по мне взглядом, развернулась и заспешила прочь. И только грохот падающих книг привел меня в чувство.

– Растяпа! – бросил кто-то.

Но я не видел кто и принялся собирать упавшие учебники.

– Держи, – Майкин подал мне последнюю книгу.

– Спасибо, – вздохнул я.

Выпрямился, поправил очки, пригладил волосы, медленно на негнущихся ногах направился к питьевому фонтанчику.

– Вот же тупицы! – Антоха гневно зыркнул на хихикающих подружек Лены. – И как она их терпит? Они ж во! – Он постучал кулаком по своей макушке. – Дерево! Что с них взять, кроме анализов?

– Не знаю. – Я пожал плечами. – Может, у нее никого больше нет. Она… выглядит одинокой.

– Ну с этим скоро у нее будет порядок, да, братишка? – улыбнулся Антоха. – С таким мужичарой, как ты!

Его голос будто отколол сразу несколько кусочков с и так обветшалой брони моей уверенности.

– Подержи лучше. – Я протянул ему книги.

Наклонился к фонтанчику, повернул кран. Хрясь! Струя ударила мне прямо в лицо, попала в очки, забралась в нос, обрызгала губы и щеки. Ну почему так?

Кто-то за спиной громко заржал. Я быстро крутанул барашек, закрыл воду и отшатнулся от фонтанчика.

– Что, задохлик, обделался? – сказал Кошкин, приближаясь. – А ну посторонись, дай нормальным людям попить! – Он подошел, наклонился и плавно повернул кран. – Гляди, как надо.

– Главное достижение в жизни, поздравляю! – прорычал Майкин, пока я снимал свои очки и протирал краем рубашки. – Далеко пойдешь!

– Ты что-то сказала, рыжуля? – выпрямился Харитон.

Качок стер капли с подбородка и прищурился, разглядывая нас.

– Ничего, – буркнул я, взял за локоть друга и потащил в аудиторию.

– Почему ты не дал мне ответить? – возмутился Майкин. – Я хотел! Я бы ему!

– Почему? – Я отпустил его руку, остановился и еще раз протер линзы очков краем рубашки. – Потому что ты встал в позу боевого хомячка, а этот тип по сравнению с тобой – орангутанг! Дал бы разок в табло, и ты бы рухнул!

– По-твоему, меня это останавливает? – Антоха сжал кулаки. – Я не боюсь боли!

– Не все конфликты нужно решать дракой. Некоторые не стоят этого, поверь. Ты ничего ему не докажешь.

– Ты сейчас говоришь не как альфа-самец! – разочарованно надул губы Майкин.

Мы вошли в огромную аудиторию. Похоже, сегодня намечалось занятие нескольких групп сразу. Гул стоял такой, что взлетающий рядом самолет присутствующие и то заметили бы не сразу.

– Смотри, Кокошкин занял твое место, – шепнул Антоха.

– Ничего страшного, – вздохнул я, – сядем повыше.

– Не думал, что ты так легко сдашься, – буркнул друг.

– Что поделать!

Мы прошли вверх по ступеням и заметили машущую нам Ежову:

– Идите сюда!

– Привет! – Я пропустил вперед Майкина, сам протиснулся следом и занял место с краю.

– Приве-е-ет, – поздоровалась Олька Еремеева, взмахнув рукой.

Она сидела справа от Насти.

– Только попробуй меня отвлечь от занятия! – вместо приветствия рыкнула Савина, глядя на довольно улыбающегося Майкина.

Отличница выглянула из-за Еремеевой. Она сидела с прямой спиной, сложив руки друг на друга поверх стола, совсем как прилежная школьница. На узкой столешнице перед ней расположился пенал, под ним – аккуратный строй карандашей и ручек. Я, конечно, тоже педант, но не настолько же! Аккуратность и скрупулезность Савиной меня откровенно пугали.

А вот Майкина – нет. Он улыбался ей, не обращая внимания на ее строгий взгляд.

Я положил книги на стол и замер, чувствуя, как становится не по себе. Безжалостный холод насмешек вдруг сменился жаром майского солнца. Слух отчетливо выхватил из общего шума знакомый звонкий голос. Я обернулся на звук и… столкнулся взглядом с Леной. Она сидела на три ряда выше нас вместе с подругами и смотрела прямо на меня.

Застигнутая врасплох, девушка дернулась, поспешила отвести глаза и продолжила разговор. Но по тому, как она вдруг едва заметно поджала губы и приподняла брови, я понял: она меня заметила. Заметила!

Отвернувшись, я толкнул Антоху локтем:

– Эй!

– А? Что? – Тот с неудовольствием отвлекся от созерцания столь обожаемой им и вредной до невозможности Марины Савиной.

– Я не отступлюсь.

– Кто? Я? И в чем это я туплю? – с полоборота завелся он.

– Да не туплю! А не от-ступ-люсь! Я.

– Чего-чего? – удивился Майкин.

– Я добьюсь ее. Лена будет моей.

– Хм. Новая теория?

– Да! А еще решительные действия.

– И какие же?

– Похоже, тактильный контакт сработал. Нужно что-то очень действенное, чтобы закрепить его. – Я потер ладони друг о друга.

– Что?

– Так как у меня нет шансов против всех этих качков типа Кокошкина…

– Какашкина, – поправил друг.

– Да. Так как у Какашкина и его шкафообразных приятелей визуально имеются все преимущества, то мне придется подключать тяжелую артиллерию.

– Твой… интеллект?

– Нет, – я помотал головой, – химию!

– Чего? Натурально химию?

– У меня остался всего один шанс, и я обязан его использовать. Мне нужно поцеловать ее.

– А при чем тут химия? – удивился Антон.

– При том, что первый поцелуй никогда не забывается! Это послание, только без слов, лучший способ сообщить информацию о себе. Поцелуй изменит все!

Майкин тяжело вздохнул:

– Есть одна проблема, чувак.

– Это какая же?

– У тебя не было поцелуев последние… дай угадаю… восемнадцать лет! А вот у нее – сомневаюсь!

– Неважно. – У меня почему-то ладони вспотели. – Это будет ее первый поцелуй со мной. Понимаешь?

– Нет, – нахмурился друг, – что-то никак.

– Есть у меня одна теория… – Я почти лег на стол, сначала удостоверившись, что девчонки заняты своими делами и не подслушивают нас. – Согласно ей всего один поцелуй может запустить процесс необратимой влюбленности.

– Занятно! – Антоха наклонился ко мне. – И чем ты собрался ее удивлять? Ты целоваться-то умеешь? Или собираешься крутить своим языком у нее во рту, как барабан стиральной машины?

– Об этом я не подумал…

– Ты не переживай. Тебе просто нужно потренироваться на ком-то!

– Исключено! – Я энергично замотал головой. – Не собираюсь тратить свои поцелуи просто так. У меня будет всего один шанс!

– Эй! Ты что, подсчитываешь свои поцелуи, чувак?

Я потер лоб.

– Пока это довольно просто: в моей копилке поцелуев… пусто.

В аудиторию вошел преподаватель, и шум сразу заметно стих.

– Ты понимаешь, что твои шансы… – Антоха наморщил лоб, – …мягко говоря, пятьдесят на пятьдесят? – Он потер щеку и покосился на Савину. – Ты можешь помочь вашим отношениям развиваться либо спровоцировать их конец…

Мой пульс ускорился.

– Неожиданный поцелуй всегда застает врасплох – это раз. – Я загнул один палец. – Он запоминается навсегда – это два. – Загнул второй. – После него шанс на второй поцелуй всегда возрастает. Логично?

– Ну…

– А еще поцелуй передает вкусы, запахи, звуки и тактильные сигналы, которые влияют на восприятие друг друга и на то, захотят ли они поцеловаться снова. Мне просто нужно дать ей активный, решительный сигнал, сечешь? Тем более что для женщин поцелуи важнее, чем для мужчин. Особенно в романтических отношениях, особенно перед… сексом.

– Вау! – Майкин вытаращил на меня глаза. – Это прозвучало самонадеянно, но мне нравится.

Мои щеки моментально вспыхнули.

– Это просто научные факты. Я как следует изучил вопрос, знаешь ли.

– Нет, все верно, – заверил он, – надо ставить высокие цели.

– Да я вообще не об этом! – простонал я.

– Цыц! – прошипела Савина и буквально опалила нас гневным взглядом.

Мы тут же замолчали.

– Хорошо, – помолчав, прошептал Майкин, – мне нравится твоя идея. Мы подкараулим Гаевскую, нападем, свяжем, и ты сможешь ее поцеловать. Так нормально?

– Не-е-ет, – выдохнул я, – она должна поцеловать меня добровольно.

– Но неожиданно? О’кей, – хмыкнул он. – Что может быть проще? – Антоха прикусил губу. – И все же я вынужден настаивать: тебе нужно потренироваться.

– Только не предлагай мне целовать другую девушку! Я не хочу.

– Тогда… тренируйся на помидорах! – Друг едва сдерживался от смеха. – И обязательно сохраняй воздержание, чтобы в самый ответственный момент твоя слюна была высочайшей концентрации и сообщила о тебе как можно больше информации.

Он почти беззвучно заржал.

– Звучит мерзко, – поморщился я, пихая его локтем.

– Еще бы! Ты знаешь, сколько микробов в слюне?

Я кивнул.

– Двести семьдесят восемь видов бактерий передается во время поцелуя.

– Сколько?! – Антон округлил глаза.

– Двести семьдесят восемь, – пришлось повторить мне.

Майкин снова боязливо покосился на Савину.

– Но девяносто пять процентов из них совершенно не опасны, – заверил я, улыбаясь.