Текст книги "Влюбляться лучше всего под музыку"

Паша

Жду, пока Аня примет душ. Ее очередь. Мы только что вернулись из спортзала. Знаю, странный способ провести вместе последний вечер перед предстоящей разлукой, но у меня абонемент, и Солнцева не разрешила пропустить посещение. Строгая, но что поделаешь. Так приятно ей подчиниться, аж скулы сводит от удовольствия.

В моих руках акустическая гитара. Старая, та, что служит мне верой и правдой уже больше восьми лет. Та, что десятки раз становилась утешением, успокаивала, исцеляла, всегда готова была выслушать и ретранслировать мои чувства в окружающий мир. Струны отталкиваются от пальцев и звенят в привычном ритме старой песни:

 
Стоп. Невозможно.
И в тысячный раз.
Пытаюсь согреться
В холодном мире без нас.
 
 
Где руки чужие
Обнимают в ночи,
Я все еще жду.
Отзовись, не молчи.
 

Сам не замечаю, что уже пою вслух. Выдыхаю. Попытка переключиться на что-то другое накрывается медным тазом – в голове все еще играет песня, которую мы на репе прогоняли раз за разом. Песня Леси. В ней что-то личное, не иначе. Даже с практически шедевральным исполнением всех наших партий, все решает ее голос. И слова. Выстраданные, идущие будто прямо от сердца. Так можно исполнять что-то такое, что пережил сам, что однажды испытал на себе.

Во время каждого исполнения мне сегодня казалось, что она повернется, и я увижу слезы на ее лице. Взмах волос, последний аккорд, поза, позволяющая взгляду свободно скользить по изгибам ее тела, и вот она поворачивается и… широко улыбается. И так каждый раз. Не тени грусти на уверенном лице, ни намека на тоску. Похоже, эти слова мало что значили для нее, либо были частью того, что она уже пережила и отпустила. Не знаю.

Уверяя себя, что у меня к этой девушке лишь профессиональный интерес музыканта, пытаюсь наигрывать ту самую мелодию.

 
Она не боится остаться одна.
Как воздух ему, а тебе не нужна.
Он – тихая гавань, ты – ночи без сна.
Он верный навеки, ты рюмку до дна.
Он дал ей все, но закрывая глаза
[Это словно проклятие]
Она видит, видит, видит… тебя.
 
 
Она устала и не ждет тебя,
Не ждет твое «прости»,
Но если ты узнаешь, что она несчастлива,
Придешь ее спасти?
 

В ушах тихим звоном льется ее голос. Перед глазами картина, как Леся медленно двигается по сцене и выдыхает в микрофон, словно обращаясь к кому-то конкретному:

 
И я всегда буду звать одного тебя,
Ждать одного тебя…
 

Прижимаю к себе гитару, останавливаюсь. По крайней мере, получилось похоже. Это же просто рай – вот так перекладывать свои чувства на ноты, вплетать в аккорды, заключать в слова и иметь возможность делиться со всем миром. Просто потрясающе!

И песня – отпад.

Я вдруг замираю. В дверях стоит Аня. Из одежды на ней только широченная улыбка. Сияющая и смелая. Передо мной девушка-мечта. Она поднимает руку и отводит от лица прядь мокрых волос, хитро сверкает глазами, манит пальчиком.

Похоже, мой взгляд выдает меня с головой. Ангел на моем левом плече завороженно следит за каждым движением, Демон на правом шепчет, что нужно скорее попробовать ее на вкус. Мне хочется присвистнуть, но вместо этого я затихаю. Просто смотрю на нее, не зная, что делать дальше.

– То есть, ты больше не боишься, что моя мама явится в самый неподходящий момент? – Наконец, выдаю я, продолжая жадно разглядывать все выпуклости на ее теле.

Взгляд любуется линией талии и бедер, плавной, покатой. По ней просто необходимо пройтись ладонью, потом языком. Остановиться и, улучив момент, шлепнуть по упругой заднице, да так, чтобы непременно остался красный отпечаток на коже. А потом на ее неожиданный вскрик ответить грубым поцелуем и настойчивыми домогательствами. И только утолив свой голод, вновь можно будет возвращаться к нежностям.

– По-моему здесь нет ничего нового для твоей мамы, – она проводит пальчиком по животу, скользит вниз, – она все это уже видела. – Смеется. – Но я на всякий случай закрыла дверь на цепочку.

Подмигивает, беззастенчиво повышая градус напряжения.

Когда Аня начинает движение в мою сторону, ощущаю сильное давление – плоть уже с силой упирается в корпус гитары. Приятно, когда твое тело живет своей жизнью, а у тебя вдруг появляется отличная возможность применить эту особенность на деле.

Вздыхаю, когда она подходит и резко вырывает из моих рук гитару, бросает ее на край дивана и садится на меня сверху. Чувствую ее жар, касаюсь ладонями, впиваюсь пальцами в бедра, прижимаю девчонку к себе и жадно пью ее поцелуи.

Нам хочется большего, прямо сейчас, и мы это получим. Не раз, уверяю вас, мои друзья, не раз и не два. Сегодня я очень голоден… Очень…

Анна

– Я уже начинаю немного жалеть, что ты уезжаешь. – Говорю, надевая очки. – На словах это все казалось чем-то далеким и несерьезным. Даже не верится.

Старая, гремящая на каждой кочке, восьмерка мчит нас к центральной площади. Настойчивые лучи утреннего солнца упрямо продираются сквозь облака и разбегаются цветными бликами по лобовому стеклу.

– Так еще ведь не поздно, поехали со мной? – Предлагает он, поворачивая руль. – В микроавтобусе еще, кажется, оставалась пара свободных мест.

– Нет, Павлик, – намеренно дразню я, зная, как Сурикова раздражает такое обращение, – в конце недели мне пересдавать зачеты. Да и квартирку нужно подыскать. Или комнату. Придется нам все-таки потерпеть.

Открываю бутылку минералки и пью большими глотками. Мне хочется, чтобы он предложил мне съехаться, жить вместе, но Пашка молчит. Мы оба знаем, что это слишком рано. Он, наверняка, боится, что это все испортит, что своим предложением может напугать меня. Я, в свою очередь, боюсь спугнуть его. Нам просто чертовски хорошо вместе, и лучшим решением будет затащить его в свою новую квартиру и никогда не выпускать.

Пусть все само собой сложится. Черт, такое ощущение, что едет крыша. Только и думаю, как бы его скорее увидеть, в каком темном углу зажать, чтобы накинуться и долго терзать. Надеюсь, это излечимо…

Мы останавливаемся у автобуса, Пашка глушит мотор и передает ключи от машины мне. Сжимает с силой волосы на моем затылке, притягивает к себе и целует так, что внутри у меня все начинает гореть.

– Пойдем, – он берет с заднего сидения сумку и выходит.

Спешу за ним. Во рту у меня все еще остается привкус его губ, а на лице тонкий, едва ощутимый аромат пены для бритья. Пашка берет меня за руку и ведет к группе ребят, стоящих у входа.

– Привет! – Приветствует он улыбающихся парней и обращается ко мне. – Аня, знакомься, это Ник. Майк. Боря. Ярика ты знаешь.

Мы жмем друг другу руки. Я с интересом разглядываю ребят: они все такие разные, но вместе смотрятся на удивление органично. Вот что значит команда.

– Это моя Аня, – поясняет Паша, привлекая меня к себе. – А это Леся.

Кто?

Удивленно поворачиваю голову и мгновенно теряю дар речи. Сначала из автобуса появляются они. Ноги. Мать моя женщина… Да такими ногами только земли голливудские топтать! Длинные, крепкие, такие ладные и точеные, что, увидь их кукла Барби, точно бы удавилась. Они длятся и длятся, переходя в совершенно безумные татуировки с черепами и категорически бодрый зад, еле прикрытый короткими джинсовыми шортиками с рваными краями. Извините, слов других нет. Это просто издевательство! За что?

Вот с этой силиконовой… ох, ты ж Божья матерь всецарица, отрада всех грешников! Натуральной… Лучше бы мне ослепнуть. Как, вообще, появление человека может быть столь фееричным?

Девушка спускается по ступенькам, и я с неудовольствием отмечаю, что на талии незнакомки легко бы поместился браслетик с моей руки, такая она тонкая. При взгляде на грудь девушки чувствую острый недостаток кислорода и потребность срочно прекратить подобные эстетические мучения. Но далее выплывает ее улыбка, и я сдаюсь. Те представители женского пола, которым идет красная помада (заявляю это со всей ответственностью) определенно находятся в сговоре с дьяволом!

Когда это чудо с идеальной фигурой и шикарной копной белокурых волос, уложенных на один бок, спускается со ступеней и бросается к нам, я вздрагиваю. Когда же оно вдруг прыгает с разбегу на шею моему парню, немею. И, вполне вероятно, покрываюсь бурыми пятнами от ненависти и злости. Мои ладони сжимаются в кулаки, глаза загораются огнем всепожирающей ревности и желанием немедленной и неизбежной мести. Делаю шаг, чтобы заявить свои права, а вместо этого получаю от нее крепкий поцелуй в щеку, и… теряюсь.

Меня накрывает дымкой из духов и сладкого запаха ванили, исходящих от ее кудряшек. Мысли туманятся.

– Мне очень приятно! – Заверяет она, трясет меня за плечи и, дождавшись кивка, отпускает. – А теперь по коням! Иначе не уложимся в график. Давайте, ребята!

– Мое солнышко, – шепчет Пашка, притягивая меня за талию. – Мне пора.

– Нет-нет-нет-нет, – в панике твержу я.

Это невозможно. Вы что, правда, хотите, чтобы я отпустила его на десять дней наедине вот с ЭТИМ? С этим творением чистой красоты? Да у нее на лбу же написано ХИЩНИЦА! И я должна спокойно спать, зная, что эта цыпа вот так каждый раз прыгает на МОЕГО мужчину? Да?

Да чтоб вас драли бешеные кошки. Никогда! Почему, вообще, я ничего о ней раньше не слышала? Трудно было предупредить? Аня, пей «корвалол» и капай «визин», чтобы не ослепнуть. Хотя бы так. Я же была не готова!

– Что нет? – Удивляется Пашка, заглядывая мне в глаза.

– Машка же только ветрянкой переболела, а вдруг ты тоже вот-вот заболеешь? Нельзя же в дороге. Или это, кто-то же должен помочь мне выбрать квартиру. И перевезти вещи. И сдать долги. И вообще…

У меня больше нет предлогов для того, чтобы заставить его остаться. Для оправдания своей глупости тоже ничего не остается. Я передаю своего Пашу в ее лапы. И даже то, как он, смеясь, целует меня у нее на глазах, меня не успокаивает. Мне заранее одиноко. Уже. Вот сейчас. Понимаю, что происходит что-то непоправимое, но сделать ничего не могу. Нет сил. Задыхаюсь. Почти теряю сознание.

Он уходит, обещает звонить. Киваю. И уже через пять минут стою на площади одна, теребя в дрожащих руках ключи от его машины. Стеклянными глазами провожаю отъезжающий автобус. Еле сдерживаюсь, чтобы не кинуться следом. Еле терплю, чтобы не завыть.

Паша

Спешу в конец автобуса, чтобы в форточку помахать рукой Анютке, но там лежит груда инструментов, наваленных друг на друга. Огибаю их, показывая чудеса акробатки, дышу на мутное стекло, быстро протираю его кулаком и в получившийся просвет подставляю ладонь. Надеюсь, увидела. В этой спешке нам не удалось даже попрощаться, как следует, и, кажется, она выглядела такой растерянной, грустной, что у меня в душе теперь остается неприятный осадок, даже чувство вины. Я тоже ощущаю сейчас что-то странное: то ли совершил ошибку, то ли уже скучаю безумно… В общем, мне просто плохо.

Оборачиваюсь и оглядываю салон в поисках места, куда можно упасть, чтобы спокойно проспать всю дорогу. Боря пытается засунуть наверх сумку в три раза превышающую объемом узкой полки. Ник ржет, советуя ему трамбовать ногой, Майк и Ярик стоят в проходе, ожидая, когда можно будет пройти.

– Садись. – Произносит кто-то справа.

Поворачиваюсь на звук. Это Леся. Она сидит возле окна и хлопает ладонью по соседнему креслу. Приглашает меня присесть рядом с ней.

– Не, – качаю головой я, – планирую выспаться, не хочу мешать.

И не дожидаясь ответной реакции, падаю на сидение слева от прохода, надвигаю кепку на глаза и достаю телефон. Пишу Ане сообщение. Возня Бори с сумкой продолжается еще около минут пяти, смех Ника усиливается, Майк тихо матерится.

– Твоя девушка просто красотка, – замечает Никита, выделяя чисто французскую «р» в словах.

Он перегибается через сидение, чтобы хорошо видеть меня, Лесю и Майка, севшего рядом с ней. Его совершенно не беспокоит, что автобус сворачивает на мостовую, и его трясет из стороны в сторону, как коробок со спичками. Водитель в широких парусиновых шортах и белой майке курит и сигналит впереди идущим автомобилям. Встаю, чтобы открыть форточку, потому что в салоне становится нестерпимо душно: запах сигаретного дыма распространяется очень быстро, да и солнце греет уже совсем по-летнему.

– Ага, – отвечаю я Нику, дергая за ручку окна. Створка никак не хочет поддаваться.

– Мы решили дать тебе прозвище, – вдруг кричит с переднего сидения Ярик.

– Мне? – Удивляюсь я.

– Да. Пашка-Бензопила! Нравится?

– Иди ты… – Ворчу, усаживаясь обратно.

– Или Paul The Chainsaw, – смеется Ник, убирая свои кудряшки в хвостик. – Чем муднее, тем моднее.

– А почему бензопила-то?

– Из-за твоей манеры игры, – хмыкает Майк.

Поворачиваюсь вправо. Этот чувак опять смотрит на меня так, будто я ему денег должен. Хищно, вынуждая ежиться от холода и подозревать затаенную неприязнь. Но меня лучше не трогать – моим кулакам ничего не стоит поставить такого тщедушного ботаника на место.

– Боря не так хорош, как думает, но если его рука не заживет, у тебя есть все шансы занять его место, – говорит он, поигрывая бровями.

Надо же, как расщедрился.

– Да я крутой басист! – Раздается откуда-то спереди.

– Не льсти себе, – спокойно замечает Майк.

– Если не заживет, – обиженно шипит Боря, – я себе лучше третью руку отращу.

– Леся поставила на кон свой авторитет, предложив твою кандидатуру. Так сильно ты ее впечатлил у Калинина на вечеринке. – Будто не услышав Борю, продолжает он, обращаясь уже ко мне. – Молодец, что стараешься.

Я разглядываю его лицо, пытаясь прочесть на нем хоть какие-то эмоции, которые могли бы выглядеть более-менее истинными. Но даже взгляда его колючих синих глаз не видно из-под нависающих на лоб густой копной темно-рыжих волос.

– А еще Пашка круто поет, – замечает Ярик, передавая нам бутылку с водой.

– Споешь? – Радостно вступает Ник.

– Не-а, – сделав глоток, отвечаю я.

– Вдруг сгодишься на бэк-вокал. Нам-то всем медведь на горло наступил.

– Не охота.

– Или не умеешь? – Продолжает цеплять меня Майк.

И тут я вспоминаю, что видел его на вечеринке. Они играли в бирпонг в гостиной с Ником, значит, не могли не слышать, как я пел. Забавная получается игра. В подначивания. Мне хочется ответить что-то грубое, но тут, пытаясь разрядить обстановку, вступает Никита:

– У меня тоже была девушка. Точнее, жена.

– У тебя?

– Да. Мы поженились год назад.

– А почему была?

– К группе пришел успех: постоянные репы, корпоративы, тусовки, отъезды. Короче, она не выдержала. Ревность, все дела. – На его скулах играют желваки. – Вот, разводимся.

Мне становится не по себе. Мысли возвращаются к Ане.

– Ничего себе. Не жалеешь?

– Жа…

– Помнишь, как мы классно погуляли на вашей свадьбе?! – Влезает Леся, не давая ему ответить. – На Нике тогда был смокинг, цилиндр, белый шарф, на Кире белый корсет и пышная юбка с перьями! Катались на теплоходе, орали песни, пускали фейерверки. А потом поехали на «Нашествие».

– Ага, на следующий день. – Подхватывает Майк. – Выступали там в первый день как неизвестная группа. Думали, все разбегутся, но никто не ушел. Мы же чуть не обоссались от радости!

– Ага, – смеется Ярик, вскакивая с места, – а когда у нас брали интервью, дали микрофон Боряну. Тот стоял с ним, наверное, минуту и тупил-тупил!

– Я не тупил!

– Молчал! Ха-ха, корреспондент все ждал, что ты что-нибудь скажешь, но ты молчал. Так ведь было? Короче, микрофон отобрали, и Борин звездный час закончился!

– Помните, как в тот вечер отдыхали? – Спрашивает Ник, когда все начинают вытирать слезы от смеха.

– Да, – усмехается Майк, – Боря напился и уснул у костра на бревнышке. Ночью его сожрали комары, а с утра все спрашивали, что за китайский пчеловод с нами выступает!

– Пошли вы, – уже ворчит Боря, отворачиваясь.

– А как я его пытался на работу устроить, помните? – Говорит Ярик.

Все смеются, а я покорно жду, когда мне расскажут. Красный со стыда Боря опять смеется вместе со всеми.

– Да-да, – отвечает Леся, – в Дом Культуры?

– Ага. Привел его, он молчит. Все по тому же сценарию. Ему вопросы задают, а отвечаю я. И про то, какая он творческая личность, и про талант, и что сцена – его прописка. Рекламирую, вру, что он и оформителем пойдет, и настройщиком, и кем только скажете – на все же руки мастер. А этот гад молчит, как воды в рот набрал. Вот и пашет сейчас на заводе, где руки станком калечит.

– Гады вы, – доносится с сидения, где полулежит бедный Боря.

– А как вы все оказались в группе? Чем занимались до этого? – Спрашиваю я, хочется ведь узнать подробнее.

– Это можно, – говорит Ярик. – Мы с Боряном учились в одном классе. Собрались как-то в гараже поиграть. Тут картавый подваливает. Мы не знаем вообще, кто он такой. Пришел, сел и просит посмотреть, как мы бацать будем. Шут с тобой, сиди. Ник сначала ногами топал в такт, потом банки консервные перевернул, взял палочки от суши, в ведре валялись, и давай играть. Барабанщиком, говорит, у вас буду.

– Сам прибился к ним, короче, – совершенно серьезно подтверждает Никита. – А потом мы Леську встретили. Она на скамеечке возле дома алкашей в домино обыгрывала. Сидела синяя вся. Талантливый такой, симпатичный алкоголик. Решили, что нам подходит. Пожалели, выкупили ее у сутенеров.

Я оборачиваюсь к Лесе, она кивает.

– А потом она сама нашла Майка. – Указывает на рыжего Ярик. – Ходила на концерты его группы, наблюдала, пыталась пробиться, – ни фига. Решилась на обманный маневр. Узнала, во сколько он со своим бульдогом гуляет, взяла у подруги престарелую бульдожиху на прокат и пошла утром в парк. Там они типа случайно столкнулись, разговорились, Леся предложила перейти к нам в группу, но Майк отказался сотрудничать, и все бы так и кончилось, да его пес взятую в прокат четвероногую подружку тогда взял и полюбил. Ну, и там начались претензии: почему у моей собаки соски набухли, пузо растет. Пошли алименты требовать, а Майк им встречную предъяву кидает: ему одного щенка положено отдать за вязку. Слово за слово, и…

Когда кто-то один из них не выдерживает и начинает ржать, остальные подхватывают и смеются до слез. Я тоже больше не в силах сдерживаться от этого бреда. Автобус ходит ходуном от нашего смеха, мы шутим, рассказываем друг другу новые байки и снова угораем.

Да, поездка обещает быть веселой. Очень веселой…

Анна

Прихожу на работу и вижу на кухне счастливых Машу с Димой. Ребята стоят в сторонке у окна и страстно целуются. Руки парня, покрытые яркими цветными татуировками, плавно скользят по Машкиной спине, словно рисуют хитрые узоры. Девчонка прижимается к нему всем телом и чуть не стонет.

Фу. Они мерзко и отвратительно счастливы! Мое сердце сжимается от радости за них, но если эту парочку не прервать, они отмассажируют друг другу гланды прямо на глазах у всего персонала.

– Бе-е, – стону я, подходя к ним вплотную, и вытягиваю шею, – достань язык из ее рта. Немедленно. Ты что там хочешь найти?

– Солнцева, – отрываясь от Машки, говорит Дима, – ты опаздываешь на смену, тебе выговор.

Вижу, как горят их губы, как, смущаясь, подруга прячется за его плечо и хихикает, и мне становится грустно от того, что хочется вот так же прижаться к Пашке, и совершенно нет теперь возможности. А, может, стоит иногда не обращать внимания на условности, не бояться казаться глупой и не стесняться показывать своих чувств? Может, нужно было броситься на его шею и не отпускать? Или ехать вместе, раз уж эта музыка так для него важна? Или…

Кровь приливает к голове от одной только мысли, которая вдруг посещает мой смятенный разум. Меня осеняет! Да, еще ведь не поздно. Любовь делает людей сумасшедшими, и это такое приятное сумасшествие, от которого ты кайфуешь, не узнавая самого себя. Так почему бы и не… Я сделаю это, я приеду, я его найду!

– Ой, – говорит вдруг Маша, – сегодня же Пашка уехал! А я забыла и не приехала его провожать.

– Вот-вот, – смотрю на нее подозрительно.

– Мы были немного заняты, – Дима бросает на мою подругу многозначительный взгляд, – совсем немного отвлеклись…

– Совсем немного, – вторит Маша, глядя на него снизу вверх и улыбаясь.

– У-у-у, – замечаю я, наблюдая, как они снова целуются, – похоже, у кого-то сегодня был секс. Иначе, откуда взяться таким счастливым лицам?

Они разъединяют губы, обнимаются, буквально пожирая взглядами друг друга, и словно не замечают абсолютно ничего и никого вокруг.

– Мань, а ты чего не переодеваешься? – Спрашиваю подругу.

– Она только что рассчиталась, – отвечает Дима.

– Как?!

– Мой отец отдал нам одно из кафе сети, и в ближайшие несколько месяцев мы планируем заниматься тем, что будем вытаскивать его из долговой ямы. Новая концепция, ребрендинг, ремонт и прочее. Прямо сейчас поедем и начнем.

Мне нравится, как этот парень говорит «нам», а не мне. Это заставляет его уважать.

– Блин, Маш, – хлопаю в ладоши я, – так рада за тебя! Я бы тоже свалила отсюда, да некуда.

– Спасибо, Солнце, – смущается она и, наконец, обнимает меня.

– Но я буду искать квартиру. Пора становиться самостоятельной! Так что тоже можете меня поздравить.

– Поздравляем!

– Плохо, конечно, что ты сегодня уволилась, – смотрю на Машу и, кусая губы, судорожно соображаю, как теперь выкручиваться, – мне придется туго.

– А что такое?

– Хотела отпроситься у Геннадьевны. На пару дней…

С кухни доносится недовольный кашель повара Лилечки. Вот стерва. Ей-то какое дело? Я ведь официант, а не ее подчиненный.

– Что-то случилось? – Наклоняется ко мне Дима.

– Решила закрыть долги по учебе? Наконец-то! – Хлопает по плечу Маша.

– Ну… – Вытягиваю губы трубочкой, придумывая оправдание, а потом вдруг решаюсь сказать правду. – Кажется, я сделала ошибку. Хочу рвануть на фестиваль.

– Куда? – Дима переходит на шепот. – За Пашкой?

– Да.

Машка качает головой:

– Не узнаю тебя! Ну, ты совсем без головы, влюбилась, что ли?

– А Пашка что говорит? – Встревает Дима.

– Э…эм… Он еще не знает.

– Тогда звони ему!

– Это… будет сюрприз.

Он смеется:

– Ты сумасшедшая!

– Знаю. Не говорите ему, пожалуйста, хорошо?

– Окей, – подмигивает подруга, – а что ты так вдруг?

– Да просто.

– Не верю.

– Вдруг поняла, что не смогу так долго терпеть разлуку, захотела посмотреть на его выступление и… и еще эта их солистка…

– Леся, что ли? – Усмехается Дима, обнимая Машку за плечи.

– То есть, ты знал?

Он выпрямляется.

– Знал что?

– Что он поедет выступать с чертовой секс-бомбой, да?

Подруга оборачивается и пристально смотрит на своего парня. Я тоже не отрываю от него взгляда.

– Ну, как… – Пожимает плечами парень, чешет татуированными пальцами затылок. – Знал. А что в ней такого? Девушка как девушка. Ничего особенного. Ты ревнуешь?

Я моментально вспыхиваю:

– Вы сговорились, что ли, все? Мне сегодня кажется, что я одна не в курсе всемирного заговора! Одна не знаю, что мой парень теперь играет в группе с красоткой, у которой супер-накаченный орех и груди пятого размера!

– Не пятого, – хмурится Дима и тут же осекается. Виновато смотрит на Машку. – Я про то, что она совершенно обыкновенная, просто умеет себя подать.

– Это ты во всем виноват!

– Я?! – Калинин таращится на меня.

– Да! Ты, твоя вечеринка и твои гости! Именно там они его заметили.

– Стоп, стоп, стоп. – Он вытягивает вперед ладонь. – Подожди! До этого он дней десять репетировал у Ярика в гараже, чтобы для ТЕБЯ спеть песню.

– Это я помню…

– И ты не думаешь, что это для него отличный шанс зацепиться и сделать карьеру музыканта?

– Думаю. – Сердито отвечаю я. – А почему тебя не взяли?

– А что я?

– Ты ж ударник.

– Во-первых, им нужен был гитарист. – Устало говорит Дима. – Во-вторых, они знали, что я не поеду. У меня здесь учеба, бизнес и Марья.

– Вот. Ты. Меня. Сейчас. Успокоил! – Восклицаю я.

– Прости, не подумал. – Он берет за руку растерянную Машку. – У вас просто все по-другому. Вы встречаетесь всего-ничего, одному из вас нужно было проявить инициативу. Если ты чувствуешь, что не сможешь ждать, позвони ему. Или если ревнуешь. А Пашка… Мне нужно было поговорить с ним, направить в нужное русло. Наверное.

Медленно выдыхаю, почти ненавидя себя. Голова готова взорваться.

– Дим, – перехожу на шепот, – отпроси меня, а?

– Я?

– Да, ты же сын владельца.

Он качает головой.

– Если ты думаешь, что ехать за Пашкой будет верным решением, то действуй сама. На мой взгляд, лучше сначала позвонить ему и поговорить.

– Зануда, – бросаю я ему, разворачиваюсь и стучусь в кабинет Людмилы Геннадьевны.

– Войдите! – Доносится оттуда.

Захожу, притворяю за собой дверь и сажусь на стул. Убираю волосы за уши, складываю руки на коленях. Примерный работник, не иначе.

– Рассказывай, Солнцева, что случилось? Что, в зале работы нет?

– Людмила Геннадьевна, мне нужно взять несколько дней за свой счет.

– Сейчас? – Она наклоняется на спинку стула.

– Да.

– Девочка, а кто ж за тебя работать-то будет? У нас и так персонала не хватает.

Ковыряю носком туфли мягкий ворс ковра.

– Мне очень нужно. Очень.

Женщина смотрит на меня пронзительно. Серо-стальные глаза глядят прямо в душу.

– Что-то серьезное?

– Эм… да…

– Ты больна?

Лихорадочно перебираю в голове варианты, какая хворь из мне известных больше сошла бы за правду. ОРЗ, конъюнктивит, птичий грипп, вирус Эбола?

– В общем, да. Мне… очень плохо. Плохо. – Руки сами поднимаются к горлу. Пожалуй, ангина подошла бы, как нельзя лучше. Да, буду косить на нее. Тяжело вздыхаю, изображая тяжелую долю больного.

– Анечка, – управляющая вскакивает с места, наливает воды в стакан и протягивает мне. – То-то я вижу, что ты сама не своя! Нервная какая-то, растерянная, бледная.

– Ох, – вздыхаю я и пью воду мелкими глотками, не забывая жалобно поглядывать на нее.

– Можешь мне признаться. Как женщина, я все понимаю, поверь. И вижу. Наша с тобой тайна, – она подмигивает, – если это, разумеется, тайна, дальше этого кабинета никуда не уйдет. Ты… беременна, да?

Очень трудно не подавиться в такой момент, поверьте мне на слово. Даже вода пошла носом.

– А… Я… – Слова еще не успевают слететь с моего языка, а вот голова уже согласно кивает.

– Так и знала! – Геннадьевна со всех сил ударяет кулаком по столу. – Кто он? Хотя, какое мое дело, не говори. Но если откажется принимать на себя ответственность, мы его заставим, уж ты мне поверь. В этом можешь на меня положиться. Ты ведь уже решила, оставишь его или нет?

– Я… Э… да.

– Вот и правильно! – Она забирает из моих рук стакан и ставит на стол. – Дети – великое счастье. Ты еще потом радоваться будешь, что у тебя доча или сыночек растет, самой себе спасибо скажешь, что выносила и родила.

– Д-да. – Киваю, понимая, что влипла. Живот-то я ей потом предъявить не смогу, не говоря уже о ребенке.

– Сильно тошнит? – Жалостливо склоняется надо мной начальница.

– Так… это… ой, сильно-о-о.

– Бедненькая. – Она возвращается за свой стол, садится и складывает руки на груди. – Давай так поступим. Эту недельку отдохни. Сходи в консультацию, сдай все анализы, пусть пропишут тебе витаминки. Там еще бесплатно целый набор полагается, так что требуй! Отдохни, выспись, приведи мысли в порядок, а потом возвращайся. Месяца до шестого сможешь работать по вечерам, после обеда уже не так тошнит, поверь. А декрет я тебе организую, Калинин – богатый, пусть платит.

– Вы… так добры!

Слышу, как в этот момент открывается дверь. Оборачиваюсь и вижу Диму.

– Ладно, иди, Анечка. – Щебечет управляющая, затем обращается к вошедшему. – Заходи, Димочка, что-то забыл?

– Только ключи возьму. – Он снимает ключ со стены, кладет в карман и придерживает передо мной дверь.

Я встаю и направляюсь к нему.

– И еще, Солнцева, – останавливает меня Геннадьевна, – не забывай, что тяжести тебе теперь поднимать нельзя. Бросай свой спортзал! И на соленые огурчики не налегай, быстро растолстеешь!

– Угу, – зажмуриваюсь так, что искры из глаз летят.

Влипла, так влипла. По самое не балуй.

Открываю веки и бочком протискиваюсь в дверной проем.

– Нет, – качает головой Калинин, закрыв дверь. – Скажи мне, что это не то, о чем я сейчас подумал.

– А что мне было врать? Оно само как-то так вышло: Геннадьевна предположила, я не стала ее разочаровывать. Зато смотри, как ласково она стала со мной теперь говорить.

– Ты улетевшая. Совершенно конкретно двинутая!

– Чувствую, что мне нужно обидеться. – Навалилась на стену. – Но мне нужна ваша с Машей помощь. Отвезите меня на железнодорожный вокзал, нужно купить билеты.

– Какие билеты?

– Нам с вами. До Адлера.

– Нам?!

– Ага. Вы же меня не бросите?

– Слушай, Солнцева, – улыбнулся Дима, – твои приключения, ты и разбирайся. Я, вообще, против всех этих игр в погоню и слежку.

– И вовсе это не погоня.

– Сама в это веришь?

– Да!

– До вокзала мы тебя довезем, так и быть. Но на большее не рассчитывай. Пошли, Маша уже в машине.

Покорно плетусь за ним.

– Раньше ты казался мне классным. – Ворчу, спускаясь по лесенкам. – А ты… Блин! Ни романтики, ни огонька! Вот не повезло-то Машке!

Калинин лишь усмехается.

– Работа у меня. Не могу я.

– Ты ведь однажды уже свел нас с Пашкой. Что тебе стоит помочь еще раз?

– Хватит канючить, Солнцева. Вы с Пашкой – два сапога пара. Двадцать лет, а ведете себя как два импульсивных подростка.

– Может, у меня порыв? Чувствую, что должна сделать что-то безумное ради любви! Не прощу себе потом, если не сделаю.

Мы выходим на улицу. Он оборачивается:

– Закрой долги по учебе. Чем тебе не безумство? Маша больше тебя переживает за твое будущее.

– Все понятно, дедуля. А ведь я еще помню тебя молодым и веселым, способным на дурачества и красивые поступки. Помню…

– Садись! – Открывает передо мной дверь машины.

Я недовольно хмыкаю, сажусь на заднее сидение и замолкаю. И даже обеспокоенный Машкин взгляд не способен меня реанимировать. Ничего они не понимают. Хорошо им! Захотели – поцеловались, захотели – обнялись. А я совсем теперь одна, и совершенно не хочу с этим мириться. Не хочу.

– Приехали, – говорит Дима, когда мы подъезжаем к вокзалу.

– А вы не идете со мной?

– Зачем? – Спрашивает Калинин, поворачиваясь вполоборота.

– Хочешь, что бы мы пошли? – Вступает Маша.

– Ну… постоять в очереди за компанию. Вдруг там… цыгане ко мне пристанут, оберут до нитки…

– Хорошо, – соглашаются они и выходят из машины.

– Только я бы на месте цыган сам тебя боялся, Солнцева, – смеется Дима, открывая перед нами двери.

Мы входим в здание, изучаем информационные доски, занимаем очередь. Вижу цену, пересчитываю наличность и понимаю, что мне не хватает денег даже на билет в один конец. Тяжело вздыхаю. Вокруг многолюдно, все толкаются, таранят друг друга сумками и так громко разговаривают, что я теряюсь и не знаю, как мне лучше поступить. Достаю из кармана паспорт и верчу его в руках.

– Дим.

– А? – Спрашивает он, устало оглядывая толпу.

– Не одолжишь мне денег? Я тебе потом все отдам.

Калинин даже бровью не ведет.

– Сколько?

– Мне немного не хватает. Совсем чуть-чуть… Две тысячи.

– А билет сколько стоит?

– Две триста…

Виновато опускаю взгляд. Они с Машкой переглядываются, потом Дима берет ее за руку, другой, свободной, разворачивает меня и толкает к выходу.