Текст книги "Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем"

Вот это было совсем нехорошо. Получил я комнату бесплатно или нет, я не мог этого себе позволить.

– Ты, хм, ты лучше поспи немного, – сказал я ей самым отеческим тоном. – У нас у обоих был тяжелый день, а завтрашний обещает быть не легче.

– Ах да, завтра, – я явно расстроил ее, – завтра… Ты же пойдешь со мной, правда, Леон? Я не хочу идти в токсикологический центр одна.

Мое сердце вернулось в нормальный ритм. Мы избежали того, что немыслимо было даже представить.

– Да, да, конечно, я пойду с тобой. Но прямо сейчас нам надо спать, чтобы ты могла отдохнуть и подготовиться к завтрашнему дню.

Она отвернулась от меня и заснула, прежде чем я успел выключить свет.

Я лежал при свете маленького ночника, отбрасывающего на дальнюю стену комнаты странные тени. Комната была мне столь же чужой, как и все подобные номера, в которых я бывал: стены, крашеные желтым, скрипучая кровать, застарелый запах плесени и сигаретного дыма. Я думал о своем отце, чья жизнь проходила в номерах отелей, разбросанных по всему миру, каждый из которых был для него чужим, каждый отличался от предыдущего достаточно для того, чтобы ощущаться незнакомым местом, и каждый был похож на предыдущий в той мере, чтобы не оставить о себе воспоминаний. Я стал составлять в уме перечень мест, где побывал отец. Что он увидел за свою жизнь? Страны далеко на Западе и далеко на Севере, Солнце, Море и Горы. Затем я вспомнил, где же был я сам. Морские круизы, самолетные и автомобильные туры. Отец был очень далеко, и в то же время он был здесь, со мной. Лежа в той комнате, я понял, что отец был причиной того, что я оказался здесь. Это был, возможно, лучший дар, который он мне преподнес, даже не осознавая, что он для меня сделал, дар, который побуждал меня представлять себе другой мир и мечтать о далеких странах. Отец покидал дом, так как этого требовала его работа, однако путешествия никогда не были для него просто обязанностью. Наоборот, и теперь это было ясно для меня, он сам выбрал такую работу, которая могла удовлетворить его желание посмотреть мир. Он постоянно находился в пути, в поисках новых приключений. И хотя я никогда с ним не ездил, все же я следовал за ним по пятам. Он сделал из меня путешественника, сначала пускающегося в путь, чтобы найти одиночество, затем – чтобы быть вместе с людьми.

Почему я никогда не понимал этого прежде? Сейчас же все стало для меня очевидным. Отец был так разочарован, когда я сказал ему, что дело его жизни, его компания, – это не то место, где я вижу себя в будущем. Я мог читать это на его лице, слышать в его голосе: почему ты делаешь это, почему ты уходишь?

«Не могу обещать, что твое место будет свободным, когда ты вернешься», – сказал он мне в день моего отъезда в Америку.

«Я не могу обещать, что вернусь», – ответил я ему тогда.

В тот момент ни один из нас не понимал главного. Я уходил туда, куда сам отец показал мне путь. Если убегающая вдаль дорога и призывала меня, то только потому, что он научил меня слышать ее голос.

Следующим утром я под завязку набил желудок за шведским столом, поглотив апельсиновый сок, молоко, хлопья, изюм, яйца, бекон, пончики, круассан и вафли. Это зрелище было, полагаю, отвратительным, но я не знал, когда следующий раз выпадет возможность поесть. Обслуживающий персонал отеля смотрел на меня с подозрением.

Кинамон ограничилась единственной чашечкой кофе, который пила маленькими глотками. Я знал Кинамон менее 24 часов, однако у меня было странное чувство, что на самом деле мы скитаемся вместе уже несколько месяцев. Когда путешествие проходит в экстремальных условиях, время сливается для вас в один нескончаемый отрезок: часы становятся днями, а дни превращаются в месяца.

Токсикологический центр полностью окутал ее мысли, момент истины быстро приближался. Кинамон расплатилась за номер, и мы запрыгнули в маленький автобус отеля, который доставил нас до пункта проката машин.

– Я могу попросить у тебя твою кредитку? – спросила Кинамон.

Я замер в молчании.

– Кинамон, у меня нет кредитки, помнишь? У меня вообще нет денег.

– Да, да. Попытаюсь снова воспользоваться своей, однако не знаю, сколько раз это еще сработает.

Кредитка сработала, мы получили машину. Дальнейшие планы моей спутницы относительно токсикологического центра были более серьезные, чем я мог себе представить. Она более не хотела обращаться в токсикологический центр Ричмонда. «Они уже добрались до здешних врачей», – убеждала меня она. Вместо Ричмонда она хотела, чтобы оба мы отправились в Шарлотсвилль, находящийся в полутора часах езды к западу от Ричмонда. Она твердо решила обратиться в токсикологический центр там. Я сильно в этом сомневался, однако дальнейшее продвижение на запад совпадало с моими целями, и поэтому я согласился, успокоив Кинамон и заверив ее, что по-прежнему согласен сопроводить ее в токсикологический центр, где бы он ни находился.

Однако мы не смогли бы попасть никуда, оставайся Кинамон за рулем и дальше. После того как она в третий раз проехала на красный свет и выехала на встречную полосу, чтобы обогнать фуру, я настоял на том, чтобы она передала руль мне. Кроме уверенности в том, что мы все-таки приедем на место в целости, то, что вести машину буду я, давало ей дополнительное преимущество иметь возможность рассказать мне больше о своей жизни. К счастью, она согласилась. К счастью, для нас обоих.

Не спеша я вел машину. Наше время проходило в постоянных разговорах, ну хорошо, говорила в основном Кинамон. Ее жизнь представляла собой сборную солянку, состоящую из самых невероятных фантазий. Она была медиумом. У нее была родственница – белый маг. США держали армии на других планетах. Она могла связаться с любым человеком из другого времени. Сосредоточившись, она могла вызывать события одним лишь усилием воли. Когда мы приехали в Шарлотсвилль, ее голос осип от постоянного разговора, а у меня разболелась голова от попыток разобраться в бесконечной череде бредовых выдумок.

Въехав в город, я припарковал машину у обочины тротуара за несколько кварталов от старой главной площади Шарлотсвилля. Как я и подозревал, ее желания поменялись, и в действительности она больше не хотела, чтобы я присутствовал при получении результатов ее токсикологических анализов. Я не стал настаивать на обратном. Разумеется, возможно, что вся эта токсикологическая история была лишь уловкой с ее стороны. Однако разоблачив ее намерения, я не помог бы ни ей, ни себе, поэтому я согласился отправиться дальше в одиночестве.

– Хорошо, Леон, я думаю, нам надо прощаться, – сказала она с расстроенным выражением на лице.

– На время, – напомнил я ей. Еще в машине мы договорились когда-нибудь встретиться. Мне действительно было интересно узнать, что же покажут ее токсикологические анализы, и как сложится ее дальнейшая жизнь. Она дала мне свой номер телефона, и я обещал ей позвонить, когда закончится мое путешествие.

– Люди всегда так говорят, – сказала она с сомнением.

– Я знаю, но они никогда не встречали ничего подобного яркому свету взаимопонимания, которое установилось между нами, ведь правда? В один прекрасный день мы увидимся друг с другом, я уверен в этом. И, наконец, ты должна сообщить мне, что покажут твои анализы.

– Хорошо, я постараюсь, – улыбнулась она, просияв. Мы обняли друг друга, и я вылез из машины, навстречу собственному неопределенному будущему.

– До встречи, – сказал я ей через боковое стекло.

Кинамон кивнула, послала мне воздушный поцелуй и уехала, оставив меня стоять на углу, испытывая сложные чувства.

Сейчас я понимаю, как понимал и тогда, когда наблюдал, как ее взятая напрокат машина, фыркая и виляя, неуверенно удаляется в сторону центра города, что, несмотря на все ее проблемы и навязчивые страхи, несмотря на невероятные фантазии и придуманную жизнь, у меня и у Кинамон есть нечто общее: настолько глубоки наша неуверенность в себе и наша самоизоляция, что мы готовы сочинить самый абсурдный сценарий, лишь бы пробить себе дорогу к другим людям. Иногда мы так одиноки и напуганы, так остро чувствуем свою потерянность в пространстве жизни, что стремимся найти любой способ, который позволит нам преодолеть отделяющую нас от мира стену и обрести тепло человеческого общения.

4
Пробежка в голом виде

Скажите человеку, что во вселенной насчитывается три сотни миллионов звезд, и он вам поверит. Скажите ему, что на скамейке, на которую он собирается сесть, еще не просохла краска, и он должен будет ее потрогать, чтобы убедиться в правдивости ваших слов.

Закон Мерфи

У подножья Голубого Хребта, в самом центре Вирджинии, расположился сонный южный городок Шарлотсвилль. Имея население, количество которого не сильно превышает 40 000 человек, Шарлотсвилль совмещает в себе сельское очарование с духом американской предприимчивости, богатую историю (три президента Соединенных Штатов говорили о Шарлотсвилле как о своем любимом доме: Джефферсон, Мэдисон и Монро) с задором юности. Сегодня Шарлотсвилль известен в основном благодаря двум местам, сочетание которых лишь подчеркивает местные особенности: это усадьба Томаса Джефферсона Монтичелло, отличающаяся незабываемой архитектурой классицизма, и кипящий энергией молодости и ума университет Вирджинии.

Прибыв в город, я не знал о существовании ни одного из них. У меня не было с собой путеводителя, и, честно говоря, меня не слишком это заботило. Кинамон просто высадила меня рядом с городской площадью, и я все еще раздумывал над ее фантастическими историями, бродя бесцельно по историческому центру города. Вскоре стало очевидно, что Шарлотсвилль является тем, чего я меньше всего ожидал от такого сонного городка, а именно – полным жизни студенческим городом. Это место было буквально напичкано студентами, их футболками, хвастливо демонстрирующих принадлежность к институтским сообществам, их рюкзаками, забитыми книгами и, кто его знает, чем еще. Они были везде, каждый из них куда-то направлялся, и незаметно было, чтобы кто-нибудь из них торопился.

Университетская жизнь в действительности никогда мне не подходила, я всегда ощущал себя полностью лишенным способности сосредотачиваться на чем-то, что необходимо для академических успехов. Я провел большую часть своего университетского времени, рассеяно черкая в тетрадях и мечтая о путешествиях по миру. В конце концов я получил диплом вовремя, если память мне не изменяет, однако полностью осознавая, что эти несколько студенческих лет никогда не будут золотым временем моей жизни. Или, по крайней мере, я на это надеялся! Опыт той моей жизни, где были книги, профессора, вечеринки и занятия спортом, был абсолютно тем же опытом изоляции и самоотстраненности от мира, которые, дойдя до своей кульминации, и вытолкали меня в нынешнее странствие. Наблюдая за этими студентами, обсуждающими что-то друг с другом и смеющимися, усердно склонившимися над заданиями в маленьких кафетериях, положив перед собой книги и удобно устроив рядом чашки с кофе, собирающимися группами на углах улиц под тенью раскидистых университетских деревьев, я задавался вопросом, что в своей жизни я упустил. Возможно, думал я, наступило время это выяснить.

Я свернул за угол и оказался на красочной, усаженной деревьями улице, вдоль которой тянулись сверкающие особняки, и на каждом красовались греческие буквы, обозначающие их принадлежность к тому или иному большому сообществу. Местные назвали эту улицу улицей Братств, и это навело меня на мысль, что я нахожусь в идеальном месте для поисков человеческой доброты. В конце концов кто из нас не смотрел комедию «Зверинец»? Музыка! Веселье! Бесплатное пиво!

Время приближалось к обеду, и я был уверен в том, что где-нибудь поблизости обязательно будет барбекю. Я высматривал, не поднимается ли дымок позади одного из особняков, и прислушивался к звукам музыки, доносящихся из-за каждой двери. Я не видел никаких признаков жизни. Возможно, было очень рано. Вчерашние вечеринки, без сомнения, длились до рассвета. Скорее всего, утомленные юные студенты все еще спят.

Я подождал несколько минут, расположившись под старым дубом, однако мой завтрак, поглощенный столь ранним утром, не оставил по себе и следа: настало время выходить на охоту за пропитанием. Как я уже успел узнать, для поиска пристанища никогда не было слишком рано, более того, найти его никогда не было слишком просто. Ближайший ко мне дом служил приютом для студенческого сообщества, чье название начиналось с греческой лямбды, что казалось мне хорошим знаком – хорошим знаком для Логотетиса, конечно. В конце концов я сам был греческого происхождения, и в том, чтобы дать пристанищу живому греку в символически относящемуся к нему доме вдали от дома реального, была своя изюминка, чего смышленые американские студенты не могли бы не заметить.

Я стучал в дверь несколько минут, и наконец мне медленно открыл заспанный парень с растрепанными волосами и без футболки. Я приветствовал его радостно – возможно, слишком радостно – он скривился при звуках моего голоса. Не произнеся ни слова, он захлопнул передо мной дверь.

Неудача меня не сломала. Это ведь были дома студенческих братств! Братств! Братство – взаимопомощь, взаимопонимание, практически семья! Во имя духа братства всего человечества я должен был найти здесь обед, я был в этом уверен. А если мне повезет, то и место, где преклонить голову на ночь. Я постучал в дверь следующего дома.

– О брат, я был бы рад помочь, но у нас, знаешь, эта проблема.

– Какая проблема?

– Ну, знаешь, та драка на улице и все такое.

Я не знал.

– Драка на улице и все такое?

– Ну, знаешь, прошлой ночью. 17 наших арестовано. Налетела полиция, и все дела. В общем, сумасшедший дом.

– Значит, у вас тут много свободных кроватей?

– О нет, все уже вернулись. Ну все, кроме Джона, он до сих пор в больнице. Есть некоторые планы насчет того, чтобы вечером вернуть должок. А поскольку мы все здесь как бы под следствием, понимаешь, это не самый лучший, типа того, момент.

– Конечно, на лучший момент не похоже. Ладно, удачи вам, ну, знаешь, с тем, чтобы вернуть должок, и все такое.

– Да, друг, должно быть классно.

Еще четыре дома, и результат был не лучше. Помятые, заторможенные парни в дверях либо вообще никакого ответа. Я был несколько шокирован: где же легендарное гостеприимство южан и фирменная университетская жажда всего нового? Как долго попавший в сложную ситуацию англичанин может взывать к их доброте? Я начинал чувствовать жалость к самому себе.

Когда снежная лавина жалости к себе начинает накатывать на вас, ее дьявольски трудно остановить. Вскоре я обнаружил, что мои мысли погрузились в полную темноту. Мне представлялось, что весь мир ополчился против меня, и ничего больше мне не поможет. В огромной степени я сам подрывал свою уверенность в себе, я это осознавал, что вовсе не значило, что я мог прекратить вредить себе: я вернулся в свою раковину и отгородился от мира. В моей голове всплывали истории, демонстрирующие принцип: что если что-нибудь плохое может случиться, то это обязательно произойдет. Я смотрел, как высоко поднялось солнце, и представлял себе, что буду спать прямо на улице, хотя часы лишь слегка перевалили за полдень. Это было безнадежно.

Я представлял себя снова в Лондоне: моя квартира ждет меня, в холодильнике полно еды, всегда можно заказать что-нибудь на дом. Еда и кров, и деньги, и все удобства. Хотел ли я именно этого, спрашивал я себя. Да, так жить было легче, но это не было жизнью. Я вспомнил тот вечер в своей квартире, когда Че пронесся по экрану телевизора, и его миссия стала моею.

«Лучше я останусь здесь», – сказал я громко, обращаясь в пустоту. Это было правдой. Я предпочитал остаться здесь. Замкнутый круг жалости к себе был разрушен. Насколько трудной или нет бывает ситуация, в которой вы оказались, из нее всегда найдется выход. У нас всегда есть выбор, даже тогда, когда кажется, что его нет.

Я дошел до конца Улицы Братств и повернулся лицом к импозантному дому.

На этот раз я решил не стучать, гордо направившись прямо к входной двери. Легким шагом я вошел внутрь дома, где приветствовал группу ребят, игравших в пинг-понг в комнате для отдыха.

– Джентльмены, я – британец, путешествующий по Америке в поисках людской доброты и пива. Есть ли у вас что-нибудь подходящее, чтобы предложить мне?

Восемь ребят обернулись в мою сторону, повисла тишина, было слышно только, как шарик для пинг-понга упал со стола и, подпрыгивая, покатился по комнате.

– Что ж, у нас всегда есть пиво. Но иностранцы не получают его бесплатно, – улыбнулся один из них. – Я – Брет, президент нашего замечательного братства, – он протянул мне руку.

По крайней мере, эти ребята ценили чужую храбрость.

– Меня зовут Леон. Я направляюсь с Таймс-сквер к надписи «Голливуд» без еды, без денег, без машины, не забронировав номеров в отелях, в общем не имея ничего, кроме безумной идеи о том, что американцы смогут мне помочь, если я попрошу их об этом. Если здесь нет для меня бесплатного пива, мне интересно, что вы могли бы попросить меня сделать, если бы я сказал вам, чего действительно хочу.

– И что же это? – спросил Брет.

– От вас, ребята, я хочу, чтобы вы купили мне билет до следующей остановки.

– И где же твоя следующая остановка?

– Та, которую вы назовете мне сами, при условии что я окажусь ближе к Калифорнии, чем сейчас.

Брет оглядел своих друзей.

– Аарон, – бросил он кому-то, – пойди позови Брэндона. Сегодняшний вечер обещает быть нескучным.

Он похлопал меня по плечу и рассмеялся, остальные присоединились к нему. Я ухмылялся, будучи счастлив тому, что нашел отзывчивую группу, однако ощущая совсем не легкую нервозность по поводу того, что они могли задумать.

– Значит, Леон, начнем нашу вечеринку, – сказал Брет, протягивая мне ракетку. – Лучше всего в пять.

Остаток дня прошел в приготовлениях. В доме появились пивные бочонки, сгруженные с маленького грузовичка на заднем дворе и расставленные по углам. Ближе к пяти вечера стали появляться девочки, в коротко, под самые ягодицы, обрезанных джинсах и в макияже, который являл собой произведение искусства. Как только солнце скрылось за крышей стоящего напротив дома, зазвучала музыка. Я проиграл больше партий в пинг-понг, чем мог посчитать, без устали демонстрируя свой британский акцент к восторгу хихикающей женской части сообщества и бойфрендов, чьи руки свободно свисали с хрупких плечей девушек, съел практически полпакета соленых крендельков и немного больше печенья, чем мне бы того хотелось.

– Слушайте все! – прокричал Брет собравшейся толпе. – Вот мистер Леон из-за моря. Он направляется в Калифорнию и нуждается в нашей помощи. Я сказал ему, что собравшееся здесь братство всегда счастливо оказать услугу, однако мы хотели бы кое-чего взамен.

Толпа зааплодировала. Брет склонился ко мне с высоты стула, на котором стоял:

– Леон, друг мой, я надеюсь, ты в подходящем настроении для небольшого приключения.

– Меня ничто не сможет испугать, – заявил я под аплодисменты и одобрительные крики. Возможно, это была самая вопиющая ложь, которая когда-либо слетала с моего языка. – Я пойду куда угодно, сделаю что угодно, продам свое тело (хотя уверен, что на него найдется мало покупателей) и душу! Если вы только позволите мне остаться с вами на ночь и поможете продолжить путь.

Толпа шумела все громче и громче. Я сам любовался собой.

– Позвольте мне продемонстрировать свою мужественность! – продолжал я, подстегиваемый уровнем тестостерона, который зашкаливал в этой комнате, – и мою легендарную железную храбрость!

– Мы позволим Леону показать его железную храбрость? – спросил Брет у толпы. Собравшиеся ответили единым воплем:

– Да!!!

– Что ему нужно сделать?

Тысяча голосов – или, по крайней мере, мне так казалось – начали выкрикивать свои предложения:

– Выпить бочку пива!

– Спрыгнуть с крыша в бассейн!

– Отломать кусочек от крыльца ректора университета!

– Угнать машину университетской полиции!

И тут один голос прозвучал особенно отчетливо. Как только я услышал сделанное им предложение, я понял, что победит именно оно. Оно просто не могло не проиграть:

– Пробежать по городку голым и поцеловать задницу Гомеру!

Толпа студентов просто сошла с ума от восторга.

– Итак, решено, – провозгласил Брет, все еще балансируя на стуле. – Ты должен в голом виде пробежать по студенческому городку нашего прекрасного университета и поцеловать голый зад статуи Гомера. И если ты совершишь этот подвиг дерзости и мужества, ты получишь постель, бесплатное пиво и билет до… Куда мы сможем отправить его?

– Сколько денег мы сможем собрать? – спросил кто-то. – Кто участвует?

Пущенная по кругу шляпа сразу стала проседать под тяжестью опускаемых монет. Я был растроган, как если бы эти пожертвования собирались для того, чтобы оказать мне помощь: по правде говоря, они просто хотели увидеть голого мужика, бегущего по дороге. Я не мог осуждать их за это.

– 33 доллара! – объявил друг Брета Даниель, закончив подсчет.

– Превосходно! Ты должен домчаться до Гомера, поцеловать его в зад и не быть при этом пойманным полицией. Если ты справишься с этим, мы справим тебе на ночь кровать, а также купим билет так далеко, как только ты сможешь уехать на 33 доллара. Если ты провалишь задачу, рассчитывай только на себя, – Брет установил окончательные правила игры.

Мне не давали слишком большого выбора.

– Но… – заикнулся я, – если меня поймают, они же депортируют меня ко всем чертям!

– Вау, – воскликнул какой-то пьяный первокурсник. – Я никогда не видел, как кого-нибудь депортируют.

– Я не уверен, что это вполне гостеприимно, – ответил я. Я размышлял о том, что будет, если дело действительно зайдет так далеко. Я мог ясно представить себе газетные заголовки типа: «Сумасшедший англичанин пойман бегающим по студенческому городку». Затем мне представилось разочарованное выражение лица моего отца. В конце концов меня окружали члены студенческого братства, печально известные готовностью проделывать шутки на грани и склонностью подвергать свою жизнь смертельному риску. Способен ли я был разделить их представления о приключениях?

Каждой частицей своего тела я осознавал, что это была плохая идея. Я проделал весь этот путь не для того, чтобы испытать позор, когда меня будут конвоировать в тюрьму в одеянии, ограниченном прикрывающие чресла полотенцем. С другой стороны… Я знал, что в случае моего согласия поиграть по правилам братства они выполнят свою часть сделки, и у меня будет крыша над головой на ночь и билет до следующего пункта назначения.

Моя предыдущая жизнь проходила за рабочим столом в делах, которые не пробуждали во мне ровным счетом никакого вдохновения. Я чувствовал постоянную скуку, ведя лишенное приключений существование. А здесь мне предлагался шанс ощутить всю силу жизни, почувствовать возбуждение толпы, которая станет гнать меня вперед ободряющими криками. Одним из моих желаний, благодаря которым я и отважился на свой эксперимент, было желание понять, что такое жизнь во всей ее полноте, и если это означает бег в голом виде вокруг главного университетского здания, значит это то, что я буду делать. Долгие годы я жил, не привлекая к себе внимания, а это был веселый способ выйти вперед и прокричать переполняющее меня чувство радости, которое я так долго подавлял. Я собирался пробежаться голым. Я собирался сбросить с себя не только одежду, но и мое старое я, ношу, которая тяготила меня. Это должно было быть прекрасным. В определенном смысле.

– Что скажешь, Леон? – спросил Брет.

Я медлил, толпа с нетерпением ждала моего ответа.

– Я сделаю это! – комната взорвалась аплодисментами. – Вперед! – кричал я поверх их голов, вскочив на стул рядом с Бретом. – Кто-нибудь присоединяйтесь ко мне, не отказывайте себе в безумии. У меня будет гораздо больше стимулов продолжать затею, если я побегу с соперником. Ну кто же?

Толпа вытолкнула мне навстречу тощего блондина.

– Тод всегда готов, – пояснил большой парень в футбольной майке. – Он на самом деле очень быстрый, он собирается обогнать тебя. Ты же побежишь с ним, правда, Тод?

– Только если я смогу надеть свою накидку супермена! – осклабился Тод.

С каждой секундой ситуация выглядела все более сюрреалистично. Теперь я должен был соревноваться с самим железным человеком.

– Одно дополнение, – сказал я, успокаивая толпу, – я не могу позволить себе риска быть депортированным. Я побегу голым, но… – я сделал паузу для большего драматизма. – Если он может надеть свой плащ, то я могу натянуть трусы в случае, если замечу хоть кого-нибудь, кто выглядит как официальное лицо. Если явится полиция, я надену трусы и останусь в стране. По рукам?

Брет созвал импровизированное собрание глав студенческого братства, и я остался ждать своей участи. На кону была возможность заночевать под крышей.

– Хорошо! Трусы держать в руке! Согласны! – раздалось несколько голосов в унисон после окончания совещания.

Толпа студентов высыпала из передней двери, у каждого в руках было по синему пластиковому стаканчику. Они собрались в круг на главной лужайке, Тод и я стояли в центре.

– Ты готов, мужик? – спросил меня он.

– Пробежаться голым по студенческому городку прекрасным летним вечером? Клянусь, я готов! – никогда я не был так благодарен Господу за безлунную ночь.

– К главному зданию! – крикнул кто-то из толпы. Толпа плотной массой потекла вниз по улице, как шумный и хохочущий единый механизм, движущийся сквозь ночь Шарлотсвилля. Мы дошли до прославленного главного здания университета, чьим архитектором был сам Джефферсон, без сомнения возводивший это благородное сооружение, думая о моментах, подобных этому.

– Ок, ребята! – проревел Брет. – Раздевайтесь!

Тод раздевался быстрее любого, кого я когда-либо видел. Его одежда кучей валялась на траве еще до того, как я смог стащить с себя футболку и кроссовки. Он надел на себя свою суперменскую накидку, я кинул на лужайку свои брюки, сжал в руках трусы и стоял, смотря на открытое передо мной пространство.

– На счет три… – крикнул Брет.

Мое сердце бешено стучало – я чувствовал его биение в ушах. Мои ноги промокли от росы на траве, свет уличных фонарей с трудом пробивал тени на дороге впереди нас.

– Раз! – отсчитывала толпа. – Два… три!

Мы рванули с места, Тод в своей накидке и я в своей наготе – страннейшая парочка, если нас было с кем сравнивать. Проносясь по площади, железный человек и я не упускали друг друга из вида. Это была свобода, и радость, и молодость, и жизнь. Я чувствовал, как отступает в прошлое старый Леон, а новый Леон освобождается от своих цепей. Для оставшихся позади нас студентов это была еще одна выходка, которой можно порадоваться, прежде чем перейти к следующей. Для меня же это был обряд инициации, побег (буквально) от образа, затянутого в костюм делового человека, ограниченного старыми представлениями о всем сущем. Волны энергии проходили по моему телу. Я не собираюсь больше возвращаться к прежнему образу жизни. Старый Леон не перевоспитает меня нынешнего: настало время бежать. И я бежал, и бежал быстро. Настало время жить. Настало время меняться. Что ждет меня дальше, никто не может сказать, однако сейчас я был близок к тому, чтобы выиграть эту чертову гонку!

Той ночью мы неслись голыми по улицам изо всех своих сил, и я добежал до Гомера на секунду раньше моего нового приятеля-супермена. С громким чмоком я завершил задание, на которое был послан – я поцеловал Гомера в зад, сблизившись при этом с классиком как никогда прежде. Я развернулся и побежал назад, к точке старта. Я мог видеть толпу впереди себя: руки студентов поднимались к небу вслед за их голосами, несколько девушек залезли на плечи своих парней. Я вбежал в толпу, все члены братства окружили меня, обещая наполнить мой живот пивом после моей победы.

Я натянул трусы и пожал Тоду руку.

– Твои друзья в Лондоне будут впечатлены, когда ты расскажешь им, что бегал наперегонки с суперменом и победил, – сказал он.

– Мои друзья в Лондоне просто не поверят ни во что, что здесь происходило, – отозвался я.

К тому времени, как мы вернулись в дом братства – еще в более приподнятом настроении, чем мы были, покидая его, – слух о безумной пробежке голышом, совершенной бесстрашным британцем, распространился по всему городку, и народ из соседних братств присоединился к вечеринке. Я узнавал некоторые из новых лиц, с которыми встречался тем днем. Парень с растрепанными волосами из первого дома, мальчишка, вынашивавший планы мести – из второго, молчаливые личности из третьего, и четвертого, и пятого, и шестого. Они улыбались и поднимали стаканы, все злейшие враги, собравшиеся этим вечером в одной комнате, привлеченные духом веселья, которое носилось в воздухе, разлитым в атмосфере ощущением радостного события. Теперь они хотели быть его частью. «Вернуть должок и все такое» осталось в прошлом. Этой ночью мы чествовали забег и задницу Гомера. Вскоре меня провозгласили всепобеждающим героем, и теперь, между глотками Johnny Walker, я рассказывал историю своего путешествия людям, которые отворачивались от меня несколькими часами ранее.

– Да, Леон, это была адская гонка, – сказал Брет, – а ты – самый забавный голый британец, – толпа согласилась с этим мнением. – Пиво и постель – твои, а также… – он порылся в карманах и вытащил пожертвования группы, – билет на поезд стоимостью 33 доллара. Однако пока ты здесь, мы просим тебя только об одном.

– И о чем же?

– Чтобы ты пробежался голым по центральной лужайке университета в Чарлстоне, – толпа очевидно находила эту просьбу достойной рассмотрения.

– Если в то время, когда я там буду, я смогу найти человека в накидке супермена, я обещаю, что пробегу вместе с ним, держа свои трусы в руках.

– Справедливо, – улыбнулся Брет. Затем он повернулся к толпе, подняв к небу синий пластиковый стакан: – За Леона!

– За Леона! – эхом ответили ему.

– За забавного голого британца!

– За забавного голого британца! – ревела толпа.

Ко мне подошла девушка и обняла меня, а затем поцеловала в щеку. «Удачи тебе, Лео», – сказала она, пока другие юноши и девушки трепали меня за плечи и пожимали руки. Итак, это и есть университетская жизнь, думал я. Похоже, для меня не оказалось слишком поздно наконец узнать, что же это такое.