Текст книги "Кузнец"

– Ты хотел со мной говорить по государеву делу?

– Да, батюшка.

– Поднимайся. Я тебя выслушаю. Очень быстро. Остальные подождут здесь.

Хабаров молча поднялся и вошел вслед за воеводой в дом. Мы с казаками остались во дворе. Как пойдет разговор, понять было трудно. Бог даст, уговорит промышленный человек лихого воеводу. А вдруг иначе повернется? Тут как бы бегом бежать не пришлось.

По двору бегали люди, готовилось угощение, прибывали какие-то вестовые, суетились обозные. Полусонный Илим все менее походил на себя. Мне было сильно неуютно. И вот интересно: по идее, я круче Хабарова, десятник всё же. Но про него воевода явно знал. Это добрая весть или дурная? Не поймешь. Знать тоже по-разному можно. Кто их поймет, какие у них в Москве расклады?

Хабарова не было уже довольно долго. Мне казалось, что прошло уже не меньше часа, хотя, наверное, меньше. Всё-таки я сделал на этот поход серьезные ставки. Хорошо, когда читаешь известный текст. Здесь всё сложнее: мало ли как в жизни оно могло повернуться.

Я стал вышагивать по двору. Двор изрядный, но уж больно он сейчас людьми забит, особо не пошагаешь. Шагов десять в одну сторону, столько же обратно. Но немного успокаивало.

Наконец на крыльце показалась знакомая фигура. По тому, как Хабаров спустился, стало понятно, что получилось. Мне захотелось на манер американских тинейджерских фильмов закричать «Йес!», но здесь так не принято.

– Ну?!

– Пойдем к себе, – кивнул Хабаров, – там и поговорим.

Выехали из детинца, завернули к Хабарову. Бойцы распрягли лошадей и отправились на торг. Мы же засели обсуждать новости.

– Давай сначала о хорошем, – проговорил мой компаньон. – Походу быть! Воевода дал добро на сбор людишек. Выделит он из своих запасов нам порох, житное на полторы сотни человек. Дает он три струга и пушки.

– Так оно же… – я задохнулся от эмоций. Вышло!

– Не торопись радоваться. Всё оно не просто так. Ты сейчас поедешь назад, будешь людей готовить. А я с новым воеводой поеду в Якутск. Там он хочет составить кабальную запись, что всё это он мне дает в долг.

– А велик ли долг?

– Ох, велик. Тысячи рублев.

– Так, может, сами как-нибудь. Без воеводских денег.

– Не потянем мы, Кузнец. Я и так, и эдак считал. Я на войско уже почти всё потратил. Да и ты в донышко казны смотришь, я знаю. Кроме того, за то назначает он меня приказным всей новой земли, что сможем добыть.

– Опасно это, – погрустнел я, – потом не расплатимся.

– Так всё опасно. Оставаться здесь еще опаснее. Скоро в Илим приедет новый воевода, Усть-Кут отойдет к нему. Как с ним поладим, не знаю. Давай на Господа положимся да, помолясь, пойдем в поход. Еще успеть бы в поход уйти, пока в Илиме новый воевода силу не наберет или с этим не подерется.

Собственно, вариантов особых не было. Утром отправились. Я домой, а Хабаров с новым воеводой – в Якутск. До Усть-Кута шли вместе. Потом флотилия судов вместе с Хабаровым пошла в Якутск, а я остался.

Договор был, что часть людей через три недели должна прибыть к Хабарову. С этими людьми он и пойдет в поход. Разузнает, кто в тех местах чем дышит, кто с кем дружит и воюет. А я тем временем буду новых людей готовить, чтобы потом идти уже большим войском. Ну, по здешним масштабам большим – в несколько сотен человек.

С тем и расстались. Я отобрал пять десятков самых подготовленных бойцов (правда, своих казаков оставил: они за это время уже не бойцами, а инструкторами стали, да и я привык, что они рядом, всегда помогут). Отобранных отправил в Якутск, с ними пошел Макар. Только в поход ему идти не сейчас: он посмотрит, как уйдет Хабаров, потом мне расскажет, привезет от него весточку. Ну, у Хабарова свои дела, а у меня – свои.

Слава о Кузнеце уже по всей Лене гуляла. Заказов было много. Я с пятью помощниками кое-как успевал. А отказаться не мог. Прав был Хабаров: казна моя сокращалась с каждым днем, а наполнять ее я не успевал. Как там у великих: для успешной войны нужны только три вещи – деньги, деньги и еще раз деньги. А ведь мне не только зарабатывать их надо, но и тратить.

Степан и Трофим опять поехали по городкам, слободам и острожкам людей искать. Тимофей остался со мной, кто-то ж должен и хозяйством заниматься. Эх, мало людей. Не то что умелых мало, просто вообще мало здесь людей. Кое-как набрали еще две сотни охотников (не в том смысле, что эти люди зверье били, а в смысле, что охота им со мной в поход идти). Точнее, набрали они побольше, но каких-то пришлось отбраковать: кто-то совсем слабый, похода не выдержит, а кто-то и засланный. Мне такое зачем?

Разбили их на десятки, и стали их мои парни учить. Только жилье им решили не возле острога или солеварни ставить, а поглубже в лесу. С избами помог Никифор, брат Хабарова. Даром что у Хабаровых он младший – цепкий мужик и хозяйственный. Его люди и строили поселки. Точнее, помогали строить новым жителям. Каждый такой поселок обносили не особенно крепким тыном, да и дома ставили совсем не на века. Главное, чтобы холода переждать да место для отдыха соорудить.

Основное – подготовка. Всякая. И физическая, чтобы крепкими были, и огневая. Тренировались с пиками работать. Пики сами делали. Тоже, скажу вам, непростое дело. Ею же бить надо, значит, она должна быть легкой, но прочной. И быть их должно много. Ломаются, гады, быстро.

Когда работа наладилась и появилось немного времени, решил я еще немного нашу экипировку доработать. Хоть какая-то бронь была только у избранных, человек двадцать – двадцать пять могли ей похвастаться. Решил я наделать металлических бляшек побольше и нашить их на одежду нашим воинам. Конечно, не ламинарный доспех, но шансов получить случайную стрелу всё же меньше.

Тем временем вернулся Макар. Караван Хабарова он проводил. К нашим людям присоединилось еще с полсотни охочих людей разного звания. Это радовало не особенно: всё же наши люди были намного более тренированны, умели действовать вместе. С другой стороны, сотня – это уже сила.

Передал он и письмо от Хабарова. Как мы и решили ранее, пойдет он не на Зею, приток Амура, по следам Пояркова, а другим путем. Путь на Зею явно будет охраняться, потому с малыми силами туда соваться смысла нет. Как там у нас говорил классик марксизма-ленинизма: мы пойдем другим путем. Через малые реки и волоки отряд Хабарова должен выйти на другую реку – Шилку. Некогда на этой реке, точнее, на одном из островов, поставил укрепленное зимовье Иван Галкин. Там Хабаров сможет укрыться, если что-то пойдет не так. Пока же его дело не столько воевать, сколько узнать, где там как. Меня со всеми людьми он ждет к весне в Якутске. Оттуда поход и начнем.

Да, времени осталось немного. И из Илима шли вести, что назначенный сюда воевода Тимофей Шушерин уже выехал в свой удел. Понятно, что совсем мирно выделение нового воеводства не пройдет. А мне оно совсем не в масть. Пока оставалось немного времени (мои казаки почти освободили меня от необходимости заниматься с нашими новобранцами), я продолжал думать над усовершенствованием защиты отряда.

Обычно при схватке на суше казаки ставили кругом телеги, которые и выполняли роль заслона. Сверху били из самострелов и ружей. Но такой заслон имел и недостатки. Во-первых, от стрел он прикрывал не особенно: все же телега не стена. Во-вторых, для прикрытия в условиях залповой стрельбы он не особенно годился. В-третьих, идти мы будем на стругах, телегами еще разжиться нужно. Главное же, от такого укрытия наступать неудобно. А нам же не только обороняться нужно, а вперед идти.

Вот и решил я сделать пару десятков ростовых щитов типа павезы, которыми прежде защищались арбалетчики и аркебузиры. В Европе такие щиты уже не использовались (для подвижных армий Нового времени оно совершенно не подходило), но в нашем походе могло сослужить хорошую службу. Щит делал в человеческий рост, сантиметров сто семьдесят. Снизу к нему приделывались два штыря, чтобы удобнее втыкать в землю, ножки, чтобы выдвинуть и руками не держать. Сверху прорезь для ружья. Первый щит сделал сам. Потом уже делали помощники, а я, как говорится, деньгу ковал.

Дела шли. Люди всё больше напоминали целый отряд. Обмундирование не хуже, чем у воеводских воев. Грудь и плечи защищает металлическая пластина, голову – плотный колпак. Стреляют и заряжают быстрее, чем стрельцы. Пикой, конечно, орудуют не как европейская пехота, но и не как рогатиной. С теми, что набрал и содержал Никифор, брат Ерофея, выходило уже к четырем сотням.

Мы торопились. И торопились не зря: еще не прибыл в Илим воевода Шушерин, а Францбеков включил жадного гасконца. По его приказу все служивые люди должны были прибыть в Якутск со всем оружием, припасами. Даже городскую казну и пушки, что стояли в Илиме, он решил вывезти. Всё «свое» спешил прибрать к рукам, коли уж Илим от него уходит.

Делать было нечего. За неделю собрались и двинулись к Якутску. На солеварне остался только грамотей-бухгалтер да работники. Степана я с собой забрал. Я решил, что сам не лучше, чем наш воевода-батюшка: казну с солеварни до последнего медяка выгреб, все свои кузнечные приблуды на струг загрузил (благо воевода повелел под пушки и прочее оружие целый струг приготовить). Я же с пушкарями договорился. Разместились и в тесноте, и в обиде.

Ладно хоть идти было не очень долго. Пока шли по Лене, я пригляделся к пушке. Собственно, пушка того времени не особенно отличалась по способу стрельбы от фитильного ружья: заряд пороха, ядрышко, пыж; заряжается с дула. В казенной части отверстие для фитиля и запала, тут особенно не усовершенствуешь (по крайней мере, с моими знаниями; шуваловский «единорог» я точно не построю).

Стоп, по-моему, уже изобретена картечь. Она бы нам очень даже сгодилась. Спросил у пушкарей. Подтвердили: есть такое дело, но у них нету. Только ядра. Картечь портит ствол, потому и не надо нам такого. Ну, вам не надо, а нам надо.

Стал я вспоминать, как картечный заряд делается, самый простой, конечно. Я, хоть кузнец и механик, но никак не гений изобретательства. Выточил одну штуку, набил всякой поганью: гвоздями старыми, мелким ломом – у меня такого добра на переплавку изрядно лежало. Завязал в мешочек. Получилась вполне себе картечь. Ее бы опробовать, но пушкари послали меня по адресу. Хотя и знали, что я Кузнец, но за пушку-то они перед воеводой отвечают. И то правда. Но мысль про картечь мне в голову крепко запала. Картузы для заряжания у них уже есть. И то хлеб.

Пока я пушку осматривал да с пушкарями пререкался, подошли мы к Якутску. Наша ватага в город заходить не стала, встали за слободой. Благо холодов уже не было, да и Никифор нарядил работников какой-то сарай на окраине соорудить. Не хоромы, скажу честно, но стены и крыша есть, даже две печи сложены. Кое-как разместились. И хорошо, что подальше от города: наш отряд, по сибирским масштабам, был уже изрядным войском и мог вызвать у воеводы или кого-то из его людей ненужные мысли.

Хуже было семейным казакам. Пришлось для них всем вместе дома в слободе строить. Таких было пять человек, а двое уже и с детьми. Ну да ничего, кто-то и здесь должен остаться. Даже в Илиме я пару человек оставил под присмотром одного из казаков. Для них будет потом своя работа.

Хабарова в Якутске пока не было, но гонец от него уже был. Понятно, что гонец был к воеводе, но при таком небольшом числе людей слухи расползлись мгновенно. Главное, Хабаров жив, взял добычу и со дня на день возвращается. Решили пока к Францбекову не идти: у них явно свои договоренности с Хабаровым. Надо будет – или Хабаров скажет, или сам воевода позовет.

Потихоньку опять начали слаживать отряд, отрабатывать разные ситуации: оборона, атака, неожиданная засада и так далее. Одновременно я нарядил людей делать патроны из картечи. Чует мое сердечко, понадобится она нам.

Через неделю прибыл Хабаров с небольшим отрядом человек в двадцать и изрядным числом узлов, мешков, ларей, связок. Первым делом поспешил к воеводе. Оно и понятно: воевода его отправил, перед ним и ответ держать.

Ответ, видимо, получился. К вечеру Хабаров появился у нас, хорошо под градусом и вполне довольный. Почти до утра рассказывал он про поход, про свой ответ перед воеводой, показывал добычу. Правда, немного: основное в счет долга сдал воеводе. А добыча была изрядной: шелковые ткани, что ценились на Руси дороже золота, серебряные украшения, тоже великой цены, связки шкурок.

По словам Хабарова, захватили они один острог местных. Там и домов больше полста, амбары, забитые хлебом. Тамошние людишки сбежали. Но дальше идти сил не хватило. Нашел он там и союзников из тунгусов. Те с амурскими людьми давно воевали, только тамошний люд им не по зубам был. Теперь надеются с нашим войском победить. Как понял Хабаров, что дальше идти не получится, оставил он главный отряд в городке, а сам отбыл к воеводе. Воевода был изрядно доволен добычей. Сказал, что долг старый прощает. Заключили новый ряд.

Обещал воевода струги, три пушки, порох, свинец. За то должна идти ему десятина от всякой добычи (это помимо того, что в казну пойдет). Да, у Дмитрия Андреича губа была совсем не дура. Требовал он найти путь в Китайское царство, при этом Богдойское царство наказал принять под государеву руку. То, что богдойцы (маньчжуры) уже владеют почти всем Китаем он, наверное, не услышал. А может, не захотел услышать.

Но не это было самым печальным. С нашим отрядом увязалось изрядно лишних людей. То есть как лишних – чужих. Шли промышленные люди со своими покрученниками, шел отряд якутских казаков с десятником Степаном Поляковым. Человек он был непростой, очень вверх рвался. Видимо, воевода (или еще кто) его приглядывать за нами пристроил. В принципе, шут бы с ним, пусть приглядывает.

Только ни первые, ни вторые с нашими людьми были не слажены. Да и зная сложный характер предводителей, трудно предположить, что сладить удастся. Но воевода настаивал на их участии. Обещал, что «будут слушать Хабарова, как родителя». Думаю, что, несмотря на договоренности, не верил Францбеков Хабарову до конца. Предпочитал иметь за ним пригляд и, если что, рычаг давления. Ладно, там поглядим.

На следующий день пошли в детинец за обещанным воеводой добром. Крику было. Крапивное племя билось за каждый мешочек пороха, за каждую чушку свинца. Пушки пытались подсунуть те, что по дальним острогам много лет без дела ржавели. Воевали с нами яростнее, чем с иными врагами. И ведь нет их выгоды в этом, но тут уже, наверное, инстинкт срабатывает. Как так: добро отдаю, а прибытка не имею? В конце концов, утомившись этой войной, мы решили поклониться паре дьячков шелковыми отрезами. Тоже жаба давила, только идем на войну. От пороха не только карман – жизнь зависит.

Получили всё, что требовалось. Поляков, хоть и был поверстанный якутский казак, всего добиться не смог. Ушел из детинца, матерясь последними словами. Я же первым делом взялся за пушки. Хабаров даже несколько удивился такой прыти, но спорить не стал. Сказал, что пушки будут подо мной. Это дело. Войском должен командовать один, не бывает у отряда много командиров. Тогда он не отряд, а ватага. А воевать ватагой совсем не весело, особенно с серьезным противником. А по рассказам Хабарова противник вполне серьезный: воюют дауры в конном строю, вооружены луками и копьями, стреляют метко.

Городок наши захватили случайно. У аборигенов был какой-то праздник. По их вере, есть духи Калгамы. Выглядят они то как великаны с огромными когтями, то как медведи. В их честь нужно праздник праздновать, жертвы приносить, иначе те духи удачи не пошлют: ни скот не разродится, ни на охоте не повезет, ни рыбы в реке не наловишь.

Вот и ушли все во главе с князем Лавкаем духа ублажать в соседний городок. Для охраны оставили пару десятков мужиков. Те, как увидели, что большой отряд идет, поначалу стрелами пулять начали. Но, получив ответочку в виде ружейной стрельбы, попросту сбежали. Тем более что и наших, как они залпом выстрелили, за огненных духов приняли. Всё это пленные дауры рассказали. Наши заняли пустое городище. А воины те сильные, и доспехи у них не хуже наших, даже получше. Луки крепкие, на сто шагов бронь пробивают.

Вот и решили мы на совете, что всем войском командует Хабаров. Степка Поляков стал вскидываться: дескать, он, вольный казак, под промышленником ходить не станет. Я тогда и привстал, навис над ним и объяснил ему, что вам здесь совсем даже не тут (всё же опыт общения с бандитами – вещь полезная). По понятиям завиноватить человека – дело важное и порой необходимое. Он и сник.

Так и осталось: за своих отвечает каждый сам, но войско идет туда, куда укажет Хабаров, делает то, что скажет приказной даурской земли.

Я для себя отобрал десяток толковых мужиков, начал их натаскивать на пушки. Заряжать, чистить, стрелять. Мне было нужно, чтобы они не просто умели это делать, а делали максимально быстро. Пока народ собирал манатки, мы всё тренировались с пушками, даже пару раз выстрелили. Конечно, не картечью, а каменными ядрышками. Хоть так, и то опыт.

Но всё когда-нибудь кончается, кончились и сборы. Мы грузились едва ли не последними. Выделил нам кормилец-воевода шесть изрядных кораблей, но нас много было. Набились как сельди в бочку. Еще и поклажу с собой брать пришлось.

Наконец пушки, ядра, картечные заряды, порох – всё загрузили. Соорудили даже лафеты с колесами, тоже затащили на струг. Никифор, женатые казаки, несколько мужиков оставались в Якутске, у них было свое задание. А мы наконец-то двинулись. Впереди у меня Приамурье и, возможно, смерть.

Глава 7. Даурская земля

Поход был совсем не простой. И через хребет переваливались трудно, по волокам шли, корабли на себе тащили. Только к началу осени вышли на Шилку. Пошли уже на кораблях. На Амур-реку вышли. На мой Амур! Я невольно искал в тянущихся вдоль реки сопках какие-то знаки, знакомые черточки и не находил. Но это ничуть не уменьшало обуревавшей меня почти животной радости: я на Амуре!

Собственно, Амур образуется от слияния рек Аргуни и Шилки. Но чем ближе мы подходили к месту, где Хабаров оставил свой отряд, тем больше я волновался. Живы ли? Сколько дауров вокруг? Справимся ли?

Не доходя до городка князя Лавкая, велел Хабаров рулить к берегу. Высадились и тихо пошли к городищу. Даже пушку одну с собой покатили. Не зря я ей лафет на колесах соорудил.

Подходим. Картинка с выставки: вокруг городка скачут на конях толпы дауров, стрелы в сторону стен пускают. Все в крепкой брони, визжат что-то злое. Наши изредка отстреливаются. Совсем не залпами. Видно, пороху мало осталось. Мы построили своих, зарядили ружья да дали пару залпов по даурам. Попали не то чтобы в очень многих, но напугали изрядно. Часть всадников кинулась на нас, часть бросилась врассыпную.

Стрелки отошли в глубину строя. Их место заняли пикинеры. Мы с пушкарями выкатили вперед пушку, зарядили картечью, выстрелили. Эффект был потрясающий: первый ряд всадников как корова языком слизнула. До пикинеров добрались единицы. Их на пики и подняли.

Поняв, что противник кончился, мы вышли из леса в сторону городища. Нам навстречу выбежали люди из крепости: худые, оборванные, счастливые, что остались живыми. По их словам, они попытались взять на приступ большой соседний город Яксу. Только сил не хватило, и пришлось бежать. Заперлись в городище; всё время, пока ждали помощи, сидели за стенами.

Собрали совет. После долгих криков решили идти на Яксу; благо, было недалеко, версты три-четыре. Опять сели на корабли. Высадились, чуть не доезжая городища. Городище изрядный. Увидев нас, дауры стали выезжать из города. Было их много, человек пятьсот, наверное. Охочие люди и казаки Полякова принялись было засеку строить. Только не успеть им никак: дауры уже копья свои наклонили да к нам поскакали.

Наши парни к таким делам были вполне готовы: щиты выставили, закрепили, приготовили ружья и дали залп. Потом еще один. Пока новые заряды засыпали, мои пушки картечью огрызнулись. Даурская лава сначала притормозила, а потом и обратно побежала. Уже не лава, а толпа. Не знаю, сколько мы точно уложили, но, кажется, не меньше сотни.

Деревянные ворота города закрылись. Зато со стен в нас полетели стрелы. Наши прикрылись щитами, а казакам Полякова досталось изрядно: кому прилетело в руку или ногу, а кого-то и насмерть приголубило. Идти на приступ под стрелами было не очень весело. Выкатили пушки: всё-таки дальность пушки раза в два больше, чем стрелы. На этот раз зарядили каменными ядрами. Вдарили по стенам. Стены не двойные, обычный частокол. Калеными ядрами бревна кололо только так. Дали еще один залп. Частокол изрядно проредили. Народу даурского тоже побили изрядно. Поток стрел стал совсем жидкий.

Тут и ружья стали свою жатву сбирать. Дали несколько залпов и быстро побежали к разбитым стенам. Охотники и якутские казаки рванулись за ними. Но наши побежали не все: часть осталась при ружьях, отстреливая тех, кто собирался сопротивляться. Дауры со стен удрали. Пока наши через их частокол перелезали, те и вовсе из городка рванули, аж пятки засверкали.

Хабарово войско вошло в городище. Городище было не слабое: почти квадратные стены, внутри – вполне удобные срубы; только печи топились по-черному. Домов сто, наверное. Решили там себе отдых дать. Выставили часовых у порушенной стены, а остальные расползлись по домам.

В отличие от городища Лавкая здесь добычи было меньше. Хотя не сказать чтобы совсем не было: нашлось изрядно зерна, немного шелковых рубах, были и серебряные украшения. С убитых сняли добрые брони-куяки, поймали и десятка четыре лошадей. На струге они без надобности, а по суше так очень даже. Решили здесь зимовать. Тем более что по реке вот-вот шуга ледяная пойдет.

Поляков опять хотел бучу затеять, что его обделили. Но тут уже Хабаров рявкнул, что того никто не звал. И коли ему что-то не по нраву, может и проваливать. Поскольку нас было в четыре раза больше, тот заткнулся.

Мы же принялись обживаться. Подновили стены, избы поправили. Пока река не встала, посылали охочих людей за рыбой, за зверем. Мясо коптили, солили. Мололи муку. Здесь опять чужаки отличились: свою долю зерна перегнали в вино, а точнее, в самогон. Честно сказать, наши тоже это делали, только Хабаров сразу отложил часть зерна, которая шла только на еду. К тому зерну приставил своего племянника Артемия с тремя казаками.

По совету бывшего кабального Степана Смоляного стали собирать еловую и сосновую хвою, делать на ее основе настои. Невкусно, конечно, но от цинги спасает. А в зиму цинга здесь – главная напасть.

Недели через две, как мы городок этот заняли, показался от леса отряд всадников, человек девять-десять. Брони богатые, высокие и сильные кони. Луков не видно, копья наклонены к земле. Я уже собирался дать по ним залп, когда подбежал наш толмач. Он был из казаков, но понимал по-монгольски, говорил на бурятском и тунгусском.

– Не стреляй, Кузнец! Видишь, они копья к земле опустили. Это переговорщики.

– Ну, переговорщики так переговорщики. Скажи Ерофею. Он старший, пусть решает.

Тот убежал, а скоро подошел и сам Хабаров.

– Давай, Кузнец, узнаем, чего басурмане хотят.

Взяли мы тоже десяток да поехали им навстречу. Толмача, понятное дело, тоже взяли.

Дауры были важными и суровыми. Я не антрополог, но внешне – типичные монголоиды. На каждом полный ламинарный доспех.

Выехал один. Что-то проговорил.

– Я князь Лавкай, со мной князь Албазы и самые уважаемые воины. Что вам нужно в нашей земле? – перевел толмач.

– Я приказной человек Ерофей Святицкий. Со мной мои ближники. Великий царь всея Руси предлагает тебе, Лавкай, и твоим людям быть под его высокой рукой. Переводи, Прокопка.

Прокоп довольно долго переводил. Наконец князец, зло глядя через бойницы узких глаз, сказал как выплюнул, а толмач перевел:

– Мы не знаем и не хотим знать русского царя. Мы платим дань владыке Богдойскому из небесного рода Айсинь Гёро. Если ты быстро убежишь, то твои люди останутся живы. Если нет, то скоро узнаешь, что значит гнев дауров.

– Ишь, какой грозный, – усмехнулся Хабаров. – А напомни-ка ему, Прокоп, как его воины два раза от наших бежали. И скажи, что сегодня они уйдут живыми только потому, что я переговорщиков не убиваю. И если в ближайшее время они придут ко мне с шертью, я, так и быть, их приму. А после наградой им будет только погибель.

Толмач быстро затараторил на непонятном языке. Я же спокойно поднял ружье и уставил его на Лавкая. То же сделали и остальные. Ошарашенный даур отшатнулся, зло вскрикнул, повернул коня и со всеми своими людьми умчался через неплотный лес к полю.

– Не слишком ли ты круто завернул? – обратился я к Хабарову.

– Не слишком. Тут все ясно. Они враги, а врага нужно уничтожить. Только они не все дауры. Тех много. Эти за богдойцев. Другие, может, и за нас будут.

– А богдойцы, это кто такие?

– Сильное царство, но они далеко. Авось до них и не дойдет. С ними лучше как-нибудь миром обойтись.

– Как же мы с ними миром обойдемся, если их данников побьем?

– А вот когда побьем, тогда и подумаем. Только если мы слабину покажем, точно ничего не выйдет. Понял, Кузнец?

– Понял.

– Вот и не лезь поперек батьки в пекло.

Мы повернули к крепости и небыстро поехали к воротам.

– Тут какое дело… Гостей я жду, Кузнец. Вот как гостей примем, так и двинем за этим князем. Посмотрим, что он нам сможет сделать. А ты пока людьми займись, чтобы не скучали.

На том и порешили. Я опять занимался с бойцами. Строились, чтобы стрелять залпами, чтобы бить пиками. Чтобы было удобнее вести занятия (да и командовать), назначил я десятников и пятидесятников. Точнее, назначил-то Хабаров, а я ему просто людей предложил. Наделали мы еще штук двадцать щитов. На заряжание ружей люди уже меньше минуты тратили. Пушкарей гонял своих, сам учился вместе с ними, и с казаками тоже, лишним никак не будет. В общем, эффект неплохой.

Но для меня важнее было, что дружба у нас растет. Не со всеми, но со многими. С моими закадычными друзьями Макаром, Тимофеем и Трофимом мы уже давно были ближе, чем кровные братья. Постепенно и хитрый Степан вошел в этот кружок. Он, конечно, постарше и из другой песочницы, но после того, как он принял наш поход, как свой, пользы от него было много. И в хозяйстве он был мудрее нас всех, да и с людьми умел ладить.

В общем, даже якутские казаки и охочие стали с нами заниматься: видимо, не понравилось им, как их дауры выстреливали. Опять же, не все: Степка Поляков отговорил, кого мог. Ну, тут уж бог ему судья. Насильно мил не будешь. Эх, свернул бы я этому петушку шею, но Хабаров запретил.

В свободное время делали щиты, мастерили пики. Соорудили кузню. Стал я без торопячки ружья чинить, замки переделывать. Город мы тем временем и совсем обжили. Не только стены обновили, но и укрепили их кое-где двойным рядом. Поставили раскаты (платформы для пушек). Правда, установили только одну пушку, а две другие я использовал, чтобы натаскивать пушкарей. Дом сложили для приказчика даурской земли. Не дворец, конечно, но вполне себе большой дом.

Я решил, что мне нет смысла жить отдельно. Сладили избу вместе с пушкарями. Специально сделал ее побольше, чтобы вечерами народ собирать. Я, конечно, не идеолог, но понимал, что уверенность у людей часто больше пороха значит. Вот и разговаривали мы разговоры. Тоже польза была немалая.

Тем временем зима совсем настала: снег лег глубокий, реку сковало (кстати, не такая широкая она в тех местах, и остров посреди реки). Лед был не до дна, но прочный – метра полтора-два. Морозы стояли лютые. Хорошо, что печи были. А кое-где – например, у меня и у Хабарова – у печей были трубы, и дым не выедал глаза. Знай не забывай дрова подбрасывать.

Но про затаившихся до времени дауров не забывали: на стенах всегда стояли сторожа (хорошо, что теплые тулупы да шапки с рукавицами мы загодя заготовили). Собственно, дауры нам и не давали забыть про себя: то на рыбаков нападут, что на лед пойдут свежую рыбку добыть, то охотников обстреляют. Наши, конечно, отстреливались, но дауры, выпустив десяток стрел, бросались врассыпную и исчезали. Правда, близко к крепости они не подходили.

А жизнь в ней продолжалась неспешная. Хабаров куда-то посылал гонцов, несколько раз куда-то выезжал с десятком казаков, вооруженных по максимуму, и наконец вернулся довольный.

По его словам выходило, что нашел он нам союзников. То есть он их еще в прошлый раз нашел, но сами они на встречу не пришли. Оказалось, что на них напали. Они отбились и к весне подойдут к нашей крепости. Хабаров называл их «солоны» и «хамниганы», или «конные тунгусы».

Солоны уже несколько раз восставали против богдойцев (то есть маньчжуров), но безуспешно. В последний раз они восстали вместе с даурами, но маньчжуры смогли их рассеять, а дауры предали. Теперь солоны горели местью. Хамниганы же воевали с даурами уже больше века. По их словам, всегда. Воины они не особенно сильные, но это конные воины, лучники. Лишним не будет. И числом они сильны, не меньше тысячи. Пока же остается ждать.

За всю зиму случилось только одно происшествие. Точнее, как я бы сказал в прошлой жизни, один срач. Хлеб, который захватили в двух городищах, был разделен по числу бойцов. Выходило изрядно – не только зиму перезимовать, а еще год потом есть.

Только есть такая пламенная страсть, называется пьянством. Наши попутчики перегнали всё в брагу и самогон. Дело хорошее. Я тоже немного нагнал: кузнец я или нет? Змеевик отковал не хуже заводского, самогон настоял на таежных ягодах. Получилось супер. Только никто из наших не забывал, что им еще зимовать.

Попутчики же у нас – птицы вольные, пропили весь свой хлебушек, рыбы и мяса не заготовили. И когда голод припер, пришли к Хабарову «свою долю» требовать. Я как раз у приказчика земли даурской сидел. Пришли, глотку дерут, кулаками размахивают. Хабаров долго смотрел на всё это безобразие. А потом и говорит:

– Не подсобишь ли, брат Кузнец?

– Что хотел, Ярко?

– А выкини их отсюда, коли говорить по-людски не умеют.

Я встал во весь рост. Взял двух дебоширов за шкирки, поднял, стукнул друг о дружку. Потом аккуратно на пол поставил. Они и сползли. Остальные присмирели.

– Так что хотели?

– Дай хлеба, Ерофей.

– Так вам долю выдали. Где ж она?

– Неправильно делили. Мала была доля.

– Что ж ты тогда молчал, Степан?

– Мала доля, – упорно проговорил нежеланный визитер, глядя в пол.

– А я тебе скажу: пропили вы свою долю. Весело прожили, когда мы к зиме готовились. Иль скажешь, тебе не говорили, что с голодухи помрешь? Говорили?

– Говорили, – так же глядя в пол, согласился визитер.

– Так что ты от меня хочешь?

– Будь человеком, Ерофей. Люди голодают. Неужто сердца у тебя нет?