Текст книги "Магнетизерка"

– Что значит «подстроено»? – в упор посмотрел на собеседника Нелидов, вдруг начиная понимать, к чему клонит Татищев.

– То и значит. Этот Христенек был в клубе?

– Не знаю. Может, был записан чьим-то гостем.

– Не Огниво-Бурковского, случаем?

– Ты хочешь сказать, что…

– Впрочем, решительно не важно, был антиквариус в клубе или не был, – не дал договорить Нелидову Татищев. – Важно то, что против тебя был настоящий сговор. Огниво-Бурковский обдирает тебя как липку – нашел с кем играть, святая простота! – и тут как бы случайно подворачивается со своим предложением продать книгу этот антиквариус. Ты посылаешь его в известное место, но предложение-то сделано! Хочешь не хочешь, но подспудно ты раздумываешь о нем. Когда же остальные лихоимцы отказывают тебе в займе, что тоже являлось условием сговора и было подстроено, ты, впав в отчаяние и усугубив его винными возлияниями, созреваешь для злоумышления и изымаешь – скажем так – из библиотеки отца нужную Христенеку книгу. Ничего не скажешь, ювелирная работа! Обложили тебя весьма грамотно и тонко, с учетом твоего взбалмошного характера и привычки сначала сотворить, а потом подумать. И вся эта акция была затеяна единственно ради того, чтобы заполучить эту книгу. Как она, говоришь, называется?

– «Петица», – мрачно ответил Андрей.

– Что, очень старинная книга?

– Ты не представляешь, насколько она старинная и что в ней написано. Отец говорил, что эта книга…

Дальше случилось весьма странное. Нелидов открывал рот и что-то, очевидно, говорил, но слышно ничего не было. Он был похож на большую рыбу в аквариуме, беззвучно открывавшую рот. Наконец он сам понял, что из него не исходит звуков, и «замолчал».

– Ну что же, ясно, – резюмировал сей оглушительный монолог армейского товарища Татищев.

И тут в кабинет постучали.

– Войдите, – вполне членораздельно произнес Нелидов.

– Я к вам… – Стремительно вошедшая в кабинет Турчанинова осеклась, заметив Татищева.

– Знакомьтесь, – поспешил представить их друг другу Нелидов. – Павел Андреевич Татищев, Анна Александровна Турчанинова.

Подполковник окинул пренебрежительным взглядом Анну. Турчанинова кивнула, и вовсе не глядя на Татищева.

– У вашего батюшки начался судорожный припадок, – сказала она, обращаясь к Нелидову. – Дыхание весьма хриплое, возможно, его будет тошнить. Велите, чтобы кто-нибудь из горничных всегда был при нем, даже ночью.

– Хорошо, – ответил Андрей. – Что еще от меня требуется?

– Вернуть книгу, – не задумываясь, ответила Анна. – И чем скорее, тем лучше.

Татищев с немым вопросом воззрился на Нелидова.

Андрей коротко кивнул ему и сказал тихо:

– Этим я как раз сейчас и занят. Вот, прошу Павла Андреевича, моего фронтового товарища, помочь мне.

– Смею надеяться, что господин Татищев будет в состоянии оказать вам помощь, – сухо произнесла Турчанинова, скользнув взглядом в сторону подполковника. – Для вашего отца это вопрос жизни и смерти. Что вы собираетесь предпринять?

Вопрос предназначался Татищеву. Подполковник молчал и, очевидно, не собирался раскрывать своих планов перед «бабкой-знахаркой».

– Можете не отвечать мне, – взглянула наконец на Татищева Анна. – Но к этому антиквариусу я пойду с вами.

– Нет, – решительно ответил Татищев.

– Да, – спокойно и быстро промолвила Анна, словно ожидала подобный ответ. – Возможно, вам понадобится моя помощь.

– Это в чем же, позвольте вас спросить? – не без язвочки в голосе поинтересовался Павел Андреевич.

– Вы думаете, что вы придете к антиквариусу, и он запросто отдаст вам книгу? – блеснула глазами Анна Александровна.

– Нет, мы так не думаем, – повернул голову в ее сторону подполковник. – Антиквариус, конечно, будет запираться. Поначалу. А потом добровольно отдаст нам книгу.

– А если ее у него уже нет?

– Тогда он скажет, где она.

– А если не скажет? – спросила Анна. – Что, примените пытки?

– Пытки запрещены законом, – холодно ответил Татищев.

– Я могу помочь вам разговорить его, – примирительным тоном произнесла Турчанинова. – А если я увижу, что проблем с возвратом книги у вас нет, я тотчас повернусь и уйду.

Нелидов вопросительно посмотрел на друга.

«Какая все же странная женщина эта Турчанинова», – подумал Павел Андреевич и молча пожал плечами.

Сей жест совершенно не означал «да».

Но не означал и «нет».

Глава шестая

Визит к антиквариусу. – Как Иван Моисеевич Христенек, «разложенный на атомы», сползал со стула и жалостливо пукал. – Новый хозяин «Петицы». – Проклятая щука. – Некто Катерина Дмитриевна. – Дай почувствовать женщине ее необходимость и считай, что любовная игра проиграна. – Ошибки, боль и исцеление влюбленного мужчины. – Намерения подполковника Татищева и… никаких дискуссий.

При виде Нелидова лакей Христенека непроизвольно поджался и прикрыл лицо руками, а на короткий вопрос ротмистра: «У себя?» лишь быстро кивнул.

– Доложи, что к твоему господину с визитом подполковник Татищев и ротмистр Нелидов с дамой, – буркнул лакею Павел Андреевич и пошел следом за Нелидовым, который ориентировался в доме антиквариуса, как в своем собственном.

– А не зря ли ты пошел со мной? – совершенно игнорируя Турчанинову, спросил Андрея Татищев. – Все же ты под домашним арестом и делать визиты тебе не положено.

– А кто об этом узнает? – буркнул в ответ ротмистр.

Павел Андреевич покосился в сторону Анны Александровны. Та фыркнула, промолчала.

Иван Моисеевич Христенек снова намеревался отведать фаршированной щуки – верно, в прошлый визит Нелидова антиквариус так и не возымел этого удовольствия. Он уже занес над щукой серебряный двузубец, выбирая самый сладкий кусочек, как в столовую буквально влетел лакей, за коим вошли Нелидов, плотный среднего роста подполковник с каменным лицом и субтильная дамочка в черном. Если бы не малиновый берэт, Иван Моисеевич несомненно принял бы ее за монашку. Сия троица, не чинясь приличиями, прошла к столу и остановилась возле Христенека.

– Ну! – грозно произнес человек с каменным лицом и в подполковничьих эполетах.

– Что, простите, «ну»? – тихо произнес Иван Моисеевич, с тоской поглядывая на щуку.

– А вы сами не догадываетесь? – еще более грозным тоном спросил каменнолицый подполковник.

– Н-нет, – быстро сморгнул Христенек.

– Огниво-Бурковский арестован и все нам рассказал, – чеканя каждое слово, заявил подполковник.

Антиквариус поежился и заерзал на стуле: от этого человека, чем-то смахивающего на разбуженного некстати медведя, ощутимо веяло угрозой.

– О ком вы говорите? – принудил себя посмотреть на каменнолицего Христенек.

– Вы не знаете? Это ваш соучастник, господин антиквариус. Подельник, как говорят прокурорские и судейские чины.

– К-какие с-судейские-е? – пролепетал антиквариус.

– Которые судить вас будут! – сказал, будто заколотил последний гвоздь в крышку гроба, каменнолицый.

– За что судить? – уже едва слышно произнес Христенек и шумно втянул в себя воздух. Ему было явно нехорошо.

– За мошенничество и преступный сговор нескольких лиц, принесший имущественный и моральный ущерб другому лицу и повлекший, к тому же, ущерб здоровью лицу третьему. Каторга, милейший, решительнейшим образом каторга, – мрачно констатировал Павел Андреевич. – А далее: Сибирь, острог, голод, чахотка, смерть.

Христенек обмяк и стал потихоньку сползать со стула, словно куль с мукой. Не придержи его за рукав Татищев, Иван Моисеевич, верно, сполз бы под стол.

– Вы куда это? – поинтересовался подполковник.

– А?

– От нас не скроетесь, – угрожающе молвил каменнолицый и закончил: – Кажется, я не представился. Экспедиции Тайных розыскных дел при Правительствующем сенате подполковник Татищев Павел Андреевич.

Иван Моисеевич жалостливо пукнул и натурально превратился в подрагивающее желе. Он был «готов».

– Верните господину ротмистру книгу. Немедленно, – приказал антиквариусу Татищев. – Деньги за нее будут возвращены, очевидно частями. Может быть.

– У меня нет книги, – булькнул горлом Христенек.

– А где она? – продолжал вести себя как прокурор с обвиняемым Татищев.

– Я ее отдал, – проблеял Иван Моисеевич.

– Отдали или продали? – спросил Татищев.

– Отдал.

– Значит, деньги, что вы передали господину Нелидову, не ваши?

– Не мои.

– А чьи?

– Господина адмирала де Риваса.

– Вот как! – удивленно поднял брови подполковник. – Выходит, это вы ему передали книгу?

– Ему, – выдохнул антиквариус и в изнеможении прикрыл глаза.

– Хорошо, – чуть смягчившись, произнес Татищев, – мы покидаем вас. Вам будет зачтено, что вы не увиливали от моих вопросов и не пытались ввести следствие в заблуждение. Однако я просил бы вас повременить покуда с выездом из города.

Когда страшные визитеры удалились, Христенек еще с четверть часа полулежал на стуле, бездумно уставясь в потолок. Потом подтянулся на стуле, сел нормально. Взгляд его упал на щуку, и его едва не стошнило прямо на фарфоровое блюдо.

* * *

– Ну, вы… ты, Павел Андреевич, ма-астер, – протянул восхищенно Нелидов. – Разложил этого Христенека прямо на…

– Атомы, – подсказала ротмистру Турчанинова.

«Шибко умная, что ли»? – едва не сорвалась с языка Татищева расхожая в простонародье фраза. Он даже кашлянул, чтобы, не дай бог, не произнести ее вслух. Ведь умная и образованная женщина, помимо всех плюсов, имеет один значительный минус: рядом с ней надобно быть тоже умным и образованным.

Однажды он уже был знаком с умной дамой – Катерина Дмитриевна ее звали, – и хоть соответствовал ей вполне, но намучился с нею по самую маковку. Возможно, образованность и прочие духовные достоинства Катерины Дмитриевны являлись злом наименьшим по сравнению с настоящей бедой, произошедшей с Павлом Андреевичем. Татищев влюбился. И ведь знал: нельзя даже на миг дать почувствовать женщине, что не можешь без нее жить, ибо как только исчезнут у нее в этом сомнения – начнутся муки. Так всегда: чем больше любит один человек другого, тем второму меньше этой любви хочется, ведь первый никуда не денется и сделает все, чего ни пожелает второй. Если нет препятствий – тает страсть и исчезают искания души. У того, кто любит больше, и страсти, и исканий в избытке, но тепла получает он все меньше и меньше. И приходит боль, и начинаются муки.

Татищев страдал, метался, пытался вылечиться, но Катерина Дмитриевна время от времени вновь была с ним ласкова, покорна и уступчива, давая ему ненадолго торжествовать победу. Потом начиналось все сначала: она отдалялась и Павел Андреевич заглатывал сей любовный крючок все глубже, а боль и муки делались все нестерпимей.

Когда власть ее над ним стала безграничной, Татищев дошел до края и начал бороться. Он вытравливал из себя любовь с мясом, кровью и слезами. Долго и мучительно.

И вытравил.

С тех пор Татищев был с женщинами не особенно приветлив.

– Вот видите, сударыня, ваша помощь совершенно не понадобилась, – съязвил Павел Андреевич.

– Понадобится в следующий раз, – самоуверенно парировала она.

– А вы полагаете, он будет, следующий раз?

– Нам необходимо нанести визит господину адмиралу де Ривасу, не так ли?

– Нам? – снова искренне удивился Павел Андреевич. – Мне. Одному, – добавил он, заметив, что Нелидов собрался что-то возразить. – К тому же я должен подготовиться к этому визиту.

– Вы хотите узнать больше про адмирала, – догадалась Турчанинова.

Татищев взглянул на нее и ничего не ответил. Не хотел объясняться с этой дамочкой, говорить, что намерен посетить архив Тайной экспедиции. Но как она точно все схватывает! Прямо на лету.

– Может, все-таки я пойду с тобой? – спросил Нелидов. – Этот адмирал фигура непростая, как я слышал.

– Право же, господин подполковник, – попыталась встрять Турчанинова. – Ну, что вы какой… упертый!

Павел Андреевич бросил на нее испепеляющий взгляд и нахмурился: ведь он сказал же, что пойдет один! Значит, так оно и будет. Поэтому уже с явным раздражением Татищев как отрезал:

– Все. Прения и дискуссии по этому вопросу отменяются.

Глава седьмая

Как чрезвычайно далеки от жизни некоторые романисты и романистки. – Пиратские отпрыски, или характер и поступки людей зачастую определяются местом их рождения. – На что смотрели пустые глазницы контрабандиста Сильвио Касторе. – Лейтенант русского флота Иосиф Михайлович де Ривас. – Архивные изыскания подполковника Татищева, или подноготная адмирала де Риваса.

Иногда жизнь выкидывает такие коленца, что куда там до них разным Августам Лафонтенам, Сэмюэлям Ричардсонам, Мариям Коттен и Жанам Батистам Луве де Кувре с их семейными и чувствительными романами о Клариссах, Матильдах, Ловеласах и Фобласах! Настоящие, невыдуманные истории, кои время от времени преподносит нам жизнь, куда романтичнее, неожиданнее и хлеще писательских измышлений и фантазмов.

Взять хотя небезызвестных братьев Орловых. Или знаменитого князя Потемкина. Или генералиссимуса Суворова.

Или вот, сподвижника и приятеля обоих светлейших сих князей, адмирала Иосифа Михайловича де Риваса.

Да про таких, как он, и десятка романов будет мало, а может, и целой сотни. Жизнь их полна столь причудливыми кунштюками, что перьев не хватит все описать.

По чину старше адмирала де Риваса только канцлер да генерал-фельдмаршал. Еще выше, милостивые государи, идет уже сам государь император да следом за ним Господь Бог.

Кому бы могло прийти в голову, что Хосе, сын дона Мигеля де Ривас-и-Бойенса, управляющего королевской Военной канцелярией, окажется в русской службе?

Родился будущий русский адмирал в Неаполе летом 1749 года. Детство провел в ампирных и необарочных залах дворца и на террасе с фонтанами: должность отца и происхождение его от дочери английского короля Эдуарда I Елисаветы сделали свое дело.

А что такое, милостивые государи, детство в залах дворца?

О, это совсем не то, что детство в рыбацких поселках острова Капри, расположенного в южной части Неаполитанского залива, в коем было полно внуков и правнуков пиратов, что не единожды высаживались на Капри отдохнуть и расслабиться и чувствовали себя здесь как дома. Кто мог вырасти из таких детей? В лучшем случае какой-нибудь рыбак по имени Доменико или Адриано, обремененный семьей в двенадцать человек и проклинающий день своего рождения. В худшем же – отчаянный контрабандист Сильвио Касторе, которого нашли в одну из полнолунных ночей у фонтана Непорочного зачатия Девы Марии в конце улицы Партенопе со стилетом в спине. Его пустые глазницы, лишенные глазных яблок, были устремлены в сторону залива и горы Везувий, а руки с отрубленными кистями были скрещены на груди.

Еще из такого вот ребенка, родившегося в рыбачьем поселке с названием Казамиччиола, мог вырасти бродяга вроде Чезаре Чипполоне, коий убил и изнасиловал восемнадцать толстушек в возрасте от тринадцати до тридцати трех лет и в конце своей кровавой карьеры расчленил на сорок четыре кусочка известного тенора Придворного театра Джузеппе Скарлаттини.

Нет, не так сложилась судьба дона Мигеля. Напротив, сказывали, что молодой де Ривас уже в отрочестве владел семью языками и отличался от своих сверстников живым воображением, ясным умом, предприимчивостью, страстностью натуры и явной нетерпеливостью характера. К совершеннолетию Хосе Мигеле приобрел качества необычайно умного, хитрого, ловкого и крайне осторожного человека, неимоверно обаятельного и большого мастера тонкой интриги. Его прозвали Улиссом – за многоумие, бывшее, как известно, характерной чертой литературно-мифологического Улисса, или Одиссея. Невероятно, но хитрый и расчетливый делец и комиссионер вполне органично уживались в нем с отважным рыцарем без страха и упрека, смелым до безрассудства и благородным. Правда, последнее качество для многих являлось губительным, но только не для него.

Двадцати годов от роду, лейтенант неаполитанской армии Хосе Мигеле де Ривас познакомился в порту Ливорно с русским графом Алексеем Орловым, стоявшим здесь со своей эскадрой. Ох уж эти Орловы! Знакомство с оными красавцами, силачами и заговорщиками, прирожденными героями, победителями и авантюристами, переворачивало судьбы всех, кто попадался им на пути. Они сами для многих были Судьбой.

Де Ривас почувствовал это сразу. И принял предложение графа вступить в русскую службу. Поговаривали, что причиной сему послужило жалованье, много большее, нежели Хосе получал в неаполитанской армии, однако знающие люди утверждали, что лейтенант просто сбежал от вендетты, грозящей ему на родине неминуемой гибелью.

Первым делом, в котором участвовал лейтенант де Ривас, было сражение при Чесме у побережья Малой Азии. Алехан, как звали графа его братья, не имел никакого опыта ведения морских баталий, да и флот нельзя было назвать хорошо подготовленным, однако Орлов пошел на риск, запер турецкий флот в Чесменской бухте и уничтожил его посредством брандеров, одним из которых командовал де Ривас. Когда загорелся флагманский корабль турок «Реал-Мустафа», его пылающая мачта упала на русский «Евстафий», и тот, взорвавшись, уничтожил и флагман, и вместе с ним надежду турок на победу. Мало кто из командиров и матросов зажигательных суден смог увидеть, как горит и тонет турецкий флот. Все они были обречены на смерть. Лейтенант де Ривас выжил.

Флот возвратился в Ливорно. Война с турками не была окончена, и пороховой дым еще витал над Средиземным морем. К тому же из России приходили тревожные вести: звезда фаворита императрицы Екатерины Второй князя Григория Орлова закатилась и он подал в отставку, как и остальные братья. Алехан же остался в службе, попал в весьма необычную историю, а вместе с ним попал в необычную историю и капитан Иосиф Михайлович де Ривас – именно так стали звать бывшего неаполитанца на русской службе.

* * *

Папка была пухлой. Верно, адмирал успел натворить в своей полувековой жизни столько дел, что иным бы хватило на десяток жизней. Пришлось потрудиться, чтобы заглянуть в ее содержимое: наивысший гриф секретности, стоявший на ее обложке, закрывал доступ к ней даже секретарям Тайной экспедиции, не говоря уже о прочих чиновниках, в число коих входил Татищев. Павлу Андреевичу пришлось несколько дней добиваться аудиенции у генерал-прокурора и в приватной беседе просить его выдать письменное разрешение на досмотр личного дела адмирала де Риваса. Генерал-прокурор таковое разрешение, правда, не без колебаний, выдал.

Татищев посмотрел на архивного секретаря, погруженного за соседним столом в какие-то бумаги.

«Непыльная у них работа», – подумал подполковник. Как бы в ответ на его мысли секретарь поднял голову и, встретясь с ним глазами, улыбнулся немного виновато. «Каждому свое», – казалось, хотел сказать ему архивный секретарь. Павел Андреевич отвел взор и принялся читать дальше.

* * *

Когда Алехан, увенчанный лаврами героя Чесменской битвы, находился у берегов Италии, там объявилась отчаянная молодая дама, княжна Тараканова, выдававшая себя за тайную дочь покойных императрицы Елизаветы Петровны и графа Алексея Григорьевича Разумовского.

Напуганная обилием самозванцев и претендентов на русский трон, самым опасным из коих был Емелька Пугачев, Екатерина решила покончить с очередной побродяжкой-авантюрьерой, как она называла Тараканову. Для сей деликатной миссии требовался человек отважный и преданный ей безусловно. Выбор пал на графа Алексея Орлова, маявшегося бездельем опального вельможи на почетной должности генерал-аншефа и главнокомандующего русским флотом в Ливорно. К сему времени капитан де Ривас, благодаря своей отваге под Чесмой – Алехан, сам до отчаяния бесстрашный, любил и приближал к себе смелых людей, – приобрел расположение графа, и тот поручил ему прояснить все касательно объявившейся «авантюрьеры». Иосиф Михайлович покинул эскадру, и через некоторое время графу Орлову пришло пространное письмо.

Копия, оригинал писан на французском языке:

Главнокомандующему российской эскадрой на Средиземном море Его Высокопревосходительству господину генерал-аншефу графу Алексею Григорьевичу Орлову.

Ваше Сиятельство!

Во исполнение поручения, данного мне Вашим Высокопревосходительством, имею сообщить следующее.

Особа, интересующая Вас, выдает себя за родную дочь императрицы Елисаветы от ее тайного брака с графом Разумовским. Имянем она обладает таким же – Елисавета. Ребенком двух лет якобы была оная свезена на юг России, в Малороссию к родственникам графа Разумовского, казакам Дараганам в их поместье Дарагановку, кою народ прозывал Таракановкой. Толкуют некие, что царица-мать в шутку прозывала девочку Тьмутараканской княжной. Сперва ее снабжали, чем надо, перевозили с места на место: из Малороссии в Сибирь, затем в Персию, где она жила у одной старушки в Испагани, потом в Багдад. Сие мною лично слышано из уст ее секретаря некоего ляха Чарномского, вызвавшегося добровольно служить ей. Это человек сорока лет, бывший рубака и дуэлист, некогда весьма и весьма богатый, бросивший все свое состояние к ногам «княжны», в которую, верно, без памяти влюблен. Сведения о ее прошлом он клятвенно подтвердил мне в личной беседе, устроенной моим знакомцем маркизом де Марином, который тоже подпал под дьявольское обаяние сей «княжны» (как и иные, но об этом позже), но можно ли верить человеку, связанному с конфедератами, ищущими любую возможность подставить ножку России?

После смерти императрицы ее потеряли из виду и наконец забыли. Возможно, и она забыла, кто она такая, однако, как говорят, нашлись добрые люди, напомнили.

«Княжна» начала свой вояж: она объявила себя воспитанницей турецкого вельможи княжной Алин Эметте и… наследницей Российского престола. Попутешествовав по Персии, с почетом и свитой, преимущественно из поляков и иезуитов, Эметте появилась в Германии, Киле и Берлине под именем принцессы Пиннеберг и едва не вышла замуж за немецкого принца из княжеского дома Нассау. Затем она посетила Лондон и Париж под именем принцессы Азовской. В Венеции, где она сейчас проживает, она зовется «Всероссийской княжной Елисаветой» и, по слухам, собирается ехать в Стамбул к султану, а затем в Рагузу (Дубровник) искать защиты своих прав в его армии, воюющей с нами на Дунае. Французский двор уже выбирает помещение для нее в доме своего консула и готов оказать ей всяческую поддержку и содействие.

Теперь, Ваше Сиятельство, что касается самой Алин Эметте.

Первое, что бросилось мне в глаза, это ее совершенно вульгарный практицизм, расчетливость и жесткость, ежели не жестокость. Всех, кто ее окружает, она обирает до последней нитки! Князя Филиппа Лимбургского, своего очередного «жениха», она заставила оплатить все ее векселя на баснословные суммы, чем привела его в совершеннейшее разорение. А человека, узнавшего ее как содержанку богатого старика, она, посредством того же князя Лимбургского, упрятала в тюрьму, и это притом, что сей человек был другом князя! Воистину, влюбленный ума лишен.

Всюду толкуют, что она красива, умна и обаятельна. Верно, она умеет пробуждать в мужчинах фатальную страсть, как Клеопатра, коли все, от герцогов Эмбса и Рошфора и до князей Лимбурга и Доманского, ее натуральные рабы, не говоря уж о маркизе де Марине. Она положительно роковая женщина, некий падший ангел, коего то и дело бросаются спасать благородные рыцари. Благородные, но слабые к ее чарам. К тому же, говорят, она немного косит, а сие отличительная черта всех ведьм.

Да, я обещал Вам, Ваше Высокопревосходительство, рассказать о маркизе де Марине, тем паче что он поведал о «княжне» весьма много интересного.

Бедный маркиз! Когда я увиделся с ним, то совершенно не узнал его! Выглядел он так, как натурально выглядят усопшие на смертном одре.

«Она порабощает души, – сказал он мне, мало не плача. – Мне, блестящему вельможе самого блестящего двора в мире, она предложила стать ее интендантом. И я согласился! Стать мальчиком на побегушках у неизвестной женщины с неизвестным прошлым! Я бросил двор, бросил замки на Луаре, бросил все, что имел! Я подписывал ее векселя на чудовищные суммы. Я следовал за ней повсюду! И сам не заметил, как низко пал. Чтобы добывать для нее деньги, я сделался карточным шулером, и от меня отвернулись все! Мне всегда нужны деньги. Только с деньгами я могу показаться к ней. Я ненавижу ее, когда ее не вижу. Но она велит, и я скачу, куда она прикажет, дабы помочь ей бежать от долгов. О, она демон! У нее не только разные имена, но, клянусь, и разные лица! Вот ее волосы кажутся совсем черными и глаза становятся как уголь – она истинная персиянка. А затем ты видишь, что на самом деле ее волосы темно-русые, а лицо нежно-румяное и с веснушками. Она истинная славянка! А вот она повернулась в профиль, и этот хищный нос с горбинкой, и этот овал… Дьявольщина, но она уже итальянка! Она мое проклятие! И если вы пришли убить ее – умоляю, сделайте это скорее».

Вот истинные слова человека, находящегося в свите сей «княжны». Помимо его и секретаря Чарномского, в ее ближнем круге состоят ее «близкий друг» князь Радзивилл и его сестра графиня Моравская, княгиня Сангушко, граф Потоцкий – глава сплотившейся против нас польской конфедерации, староста Пинский, граф Пржездецкий и несколько радзивилловских офицеров. Все они величают ее «ваше высочество» и не смеют сидеть в ее присутствии.

Русского языка «княжна» не знает. «Забыла». Так она отвечает всем, кто об этом спрашивает. Она располагает французскими списками завещания императора Петра Первого и духовной Елисаветы, по коей императрица завещает престол ей. Имеются якобы и оригиналы, которые из-за боязни покражи она хоронит в секретном и одной ей известном месте.

Недавно она тайно виделась с путешествующим по Европе графом Шуваловым, бывшим в свое время фаворитом императрицы Елисаветы. Говорят, граф после беседы с ней был крайне смущен. Но чем вызвано сие смущение: тем, что он признал в ней действительную дщерь императрицы Елисаветы или просто поражен безмерной наглостию сей особы, – о том не ведает никто, кроме него самого. Узнать же о том подробнее не представляется возможным.

А теперь, Ваше Сиятельство, вкратце о том, чего желает новоявленная «княжна». Вот ее собственные слова, пересказанные мне тем же маркизом де Марином:

«Я единственно желаю признания меня и моих прав. Если императрица Екатерина захочет по совести и без спора мирно поделиться со мной, я готова сделать для нее все. Отдам ей Север; с Петербургом, балтийскими провинциями и со всею московской областью; себе возьму Кавказ, вообще юг и часть востока империи. Я буду свято чтить мирный раздел, буду всем довольна; населю и устрою мои родовые страны – увидите, я мастерица. И, разумеется, прежде всего восстановлю Украину и Польшу. Я ведь жила в детстве на Украине. Если же Екатерина заспорит, мне остается добывать мои права силою. Я собираюсь в Стамбул, к султану; он ждет меня. Я явлюсь среди его войск за Балканами, у Дуная, перед армией Екатерины. И я ей отплачу. При этом многие мне помогут, в том числе все недовольные, например…»

И тут, Ваше Высокопревосходительство, она назвала Ваше имя, сказав, что Вы-де обижены за брата, «коего время кончилось», и будете ей весьма полезны в ее начинаниях. И она уже якобы послала Вам свой «Манифест», в коем предлагает Вам объявить его эскадре, принять ее и всегласно заявить ее права на Российский престол.

За сим послание оное заканчиваю, оставаясь преданнейшим Вашим слугой, капитан Иосиф де Ривас.

Что произошло далее, Татищев более-менее знал. Когда случился мир с Турцией, поляки отвернулись от «княжны»: сие «знамя» их борьбы против «московитов» стало слишком обременительным и ненужным. «Княжна» оставила Рагузу и какое-то время жила в Барлетте, а затем под видом знатной польской дамы поселилась в Риме. Граф же Орлов приступил к последнему действию задуманной им пиесы. Он заплатил все долги «княжны» и открыл для нее безграничный кредит у римского банкира Дженкинса. После этого в ответном на «Манифест» письме послал ей приглашение в его штаб-квартиру в Болонье. Письмо сие должен был доставить «княжне Таракановой» не кто иной, как Иосиф де Ривас, выехавший в Рим резидентом по приказанию графа первого февраля 1775 года.

* * *

Рим – город, куда ведут все пути. Сия фраза ходит уже не один век. Читая документы, Татищев нарисовал в своем воображении то, что могло произойти с героями этого весьма необычного дела.

Татищев представил дом Жуяни на Марсовом поле в Риме, где под именем знатной полячки графини Селинской стала жить «побродяжка-княжна». Дом стоит уединенно и особняком, прикрытый с улицы небольшим тенистым садом. Ривас подошел к двери и негромко ударил в нее скобой.

Из окна, увитого виноградными лозами, сперва выглянула горничная, а потом в дверях показалась фигура секретаря «княжны» Чарномского.

– Я с письмом от его высокопревосходительства господина генерал-аншефа графа Орлова, – важно произнес де Ривас.

– От кого? – спросил Чарномский, с недоверием оглядывая де Риваса.

– От его сиятельства графа Алексея Григорьевича Орлова, с личным письмом, – со значением повторил посланец и протянул пакет Чарномскому: – Писано собственноручно его высокопревосходительством генерал-аншефом графом Алексеем Григорьевичем Орловым.

Секретарь судорожно схватил письмо и скрылся за дверью. Через минуту он с вежливым поклоном широко растворил перед де Ривасом двери.

– Простите, не узнал вас сразу. Пожалуйте, милости просим.

Чарномский едва сдержался, дабы не броситься расцеловывать флотского капитана.

Княжна приняла де Риваса в небольшой комнатке на нижнем этаже дома, выходившей окнами в сад. Здесь уже не было ни дорогих штофных обоев и бронз, как в Неаполе или Берлине, ни золоченой мебели, не было и десятков комнат, наполненных поклонниками, которые нетерпеливо ожидают любого ее приказания или хотя бы благосклонного взгляда.

Несколько убогих комнаток, три горничные, секретарь, аббат-иезуит и доктор, – вот и все окружение княжны Таракановой. И всюду, во всех углах – откровенная бедность. Сама «Всероссийская княжна Елисавета Тараканова, принцесса Владимирская, dame d’Azov», пленительница персидского шаха и немецких фюрстов, лежала теперь в чахоточном жару на кожаной софе, прикрытая голубой бархатной мантильей. В комнате холодно и сыро. Языки тощего пламени едва заметны в камине. Верно, «княжна» экономила даже на дровах.

– Благодарю вас за письмо, – произнесла она по-французски и закашлялась. – Я прочла его. Весьма признательна.

На ее щеках выступил нездоровый румянец.

– Прошу прощения, что я принимаю вас так. Я, видите ли, приболела. Как некстати! Впрочем, не будем об этом говорить, все это пустяки по сравнению с вестью, которую вы принесли.

Она привстала и, поправив свои пышные волосы, дружески протянула де Ривасу руку, которую тот весьма почтительно поцеловал.

– Как видите, за исключением самых преданных друзей, – она с благодарностью посмотрел на аббата и секретаря, – едва армия заключила мир с Турцией, меня тут же все бросили, оставив без средств к существованию. Мне надо платить за квартиру пятьдесят цехинов в месяц, но у меня нет ни байока, и мне нечем даже заплатить доктору. Я задолжала за провизию, меня осаждают кредиторы, грозит полиция.