Текст книги "Свобода или смерть: трагикомическая фантазия (сборник)"

Леонид Алексеевич Филатов
Свобода или смерть: трагикомическая фантазия: повести, пародии и сказки

Игра в «замри»

Как мокрый куст сирени, тяжела

 
Как мокрый куст сирени, тяжела,
Над станцией качалась тишина,
Пустая и дремотная донельзя…
И вдруг – экспресс «Москва – Владивосток»
Взошел, как ослепительный росток
Из светового зернышка тоннеля!
 
 
Экспресс, он эту ночь разворожил,
Как палкой угольки, разворошил
Взаимосвязь заборов, стен и кровель.
Прошла минута, и остыл тоннель…
И странным сгустком бликов и теней
Над станцией возник девичий профиль…
 
 
Но это в прошлом. А теперь пора
В один из понедельников, с утра,
Пересчитать накопленные даты
И, кроме добрых встреч и умных книг,
Подробнее припомнить некий миг,
Отмеченный неясностью утраты…
 
 
И сквозь валежник разных мелочей
Тот давний миг забрезжит, как ручей,
И тут уж не до сна тебе, философ!..
Уже зима. И на дворе мороз.
И под столом уютно дремлет пес,
Патлатый и седой, как Франц-Иосиф…
 
 
Но вот, не в силах сам себе помочь,
Ты все воспоминанья гонишь прочь,
А часовая стрелка целит в полночь…
Бессильна память. Бесполезна злость.
Одно понятно: что-то не сбылось,
Но что, когда и где – уже не вспомнишь…
 

1963

Гурзуф

 
Светлеет море. Отступают страхи.
И можно услыхать за три версты,
Как треснул ворот пушкинской рубахи
От хохота стихов и духоты…
 
 
Минута – и луна в притихших травах
В исполненный торжественности миг
Откроет, как провинциальный трагик,
Напудренный величественный лик.
 
 
Здесь все конкретно, крупно и несложно —
Из моря, скал и пляжного песка…
Здесь в истину поверить невозможно —
Настолько эта истина близка.
 
 
Зато дана возможность в этом мире
Все заново осмыслить и понять,
И вдруг, узнав, что дважды два четыре,
Впервые удивиться, что не пять!..
 
 
Ах дважды два?.. Не может быть сомненья!.
Пусть так. Но здесь всегда бестактен тот,
Кто в этом пустяковом откровенье
Открытья для себя не признает.
 
 
Вот истина… Она подходит ближе…
Спеши всплеснуть руками, тугодум!
Здесь «дважды два» нуждается в престиже,
Как только что пришедшее на ум.
 
 
…А женщина глядит не понимая…
Она в своем неведенье права.
И я шепчу ей на ухо: «Родная!»
И каждый слог в отдельности: «Род-на-я!»
И медленно, по буковкам: «Р-о-д-н-а-я!»
 
 
…О Господи, какие есть слова!..
 

1963

Весенний этюд

 
И ветка в темноте хрустит и гнется,
И громоздятся сонные грачи,
И разом все невидимые гнезда
Тревожно зажигаются в ночи.
 
 
Чердачный кот, неряшлив и печален,
С усталой морды стряхивает сны,
Бредет смешной и маленький, как Чаплин,
В индустриальном грохоте весны…
 

1964

Застенчивая синенькая будка

 
Застенчивая синенькая будка
Поеживаясь зябнет на ветру…
Кассирша улыбается – как будто
Раздаривает пропуски в Весну…
 
 
…Хотите поглазеть на акробата?
Вот он идет свободно и легко,
И яркий луч, как желтая заплата,
Устроился на выцветшем трико.
 
 
Могучая весенняя крамола
Его к прыжку подталкивает вдруг,
Но тесен акробату, как камора,
Для выступленья выделенный круг.
 
 
Вот он, во власти юного азарта,
Вниманием толпы смущен и горд.
Пульнул себя в немыслимое сальто
Коротким, словно выстрел, «алле-гоп!».
 
 
…Довольно вам завистливо коситься,
И если счастьем вы обделены,
Купите на полтинник у кассирши
Совсем немного цирка и весны…
 

1964

Неужто не гложет вас чувство вины

Э. Скляру

 
Неужто не гложет вас чувство вины,
Седые газетные олухи?
Ведь это по вашей вине пацаны
Повально шагают в геологи…
 
 
Юнцам желторотым вас ставят в пример
Какого-то дьявола ради!
Завидно вы врете, на южный манер,
Как старый пройдоха Саади.
 
 
Не лезьте в кумиры, прошу вас добром, —
Сюда вам дороги закрыты!
Напрасно вы держите грудь колесом
И прячете радикулиты.
 
 
Я знаю, что только лихие пески
Виною болезням и бедам,
Но юные судьи вас примут в штыки,
Как только узнают об этом.
 
 
Узнают, что вам не противен уют,
Что лакомки вы и обжоры,
Что все вы женаты и вам не дают
Курить деспотичные жены…
 
 
И все-таки вашей дорогой пойдут
Семнадцатилетние мальчики:
В их души заброшены и прорастут
Порочные зерна романтики!..
 

1964

Романтики

 
Романтики, смолите ваши мачты
И задавайте корму лошадям.
Моряк из Ливерпуля,
Идальго из Ламанчи
Кочуют по морям и площадям.
 
 
Но мир бродяг неверен и обманчив,
Не верьте в их веселое житье:
Дрожит, как тощий мальчик,
Распятое на мачте
Измученное мужество мое.
 
 
Мой друг совсем не думает о смерти,
Но, зная, как спасти меня от бед,
Он молча даст мне сердце,
Возьмет и вырвет сердце —
Спокойно, как троллейбусный билет.
 
 
И детям пусть когда-нибудь расскажут
От бед убереженные отцы,
Что, в общем, и у сказок,
Таких счастливых сказок,
Бывают несчастливые концы.
 

1965

У той страны не существует карты

 
У той страны не существует карты,
Она – как старый кукольный театр.
Там встретит нас шарманщик папа Карло,
Наговорит приветственных тирад.
 
 
Как водится, предложит нам раздеться
И скажет: «Утомились – не беда!
Сегодня вы вернулись в ваше детство
И пусть сегодня будет, как тогда.
 
 
Оставьте здесь газеты и окурки,
И сплетни о житейских пустяках…»
Старик великолепен в новой куртке
И в полосатых радужных чулках.
 
 
Он все смешает – годы, дни и числа,
А возраст вообще сведет на нет —
И будет счастлив тем, что получился
Крамольно-озорной эксперимент.
 
 
Он будет рад, что мы не пьем касторки
И видим по ночам цветные сны,
Что наши повзрослевшие восторги
Исполнены все той же новизны.
 
 
Потом, как в детстве, радостен и светел
Растает он в волшебном далеке.
Как в детстве… Но тогда я не заметил
Заштопанную дырку на чулке…
 

1965

Баллада о началах

 
Несложен мир. Совсем несложен —
Мир прост. Он, в принципе, таков,
Что может быть легко разложен
На мудрецов и простаков.
 
 
Мы – простаки. Мы в жизнь бежим.
Мы верим в хлеб, в любовь и в книги.
И не подсчитываем миги,
Что составляют нашу жизнь.
 
 
И год, как день… И день, как миг.
Мы жмем сквозь беды и невзгоды
И экономим чьи-то годы
За счет непрожитых своих.
 
 
А мудрецы глазеют вслед,
Их жизнь скупа и неразменна —
В ней ни рассвета, ни разбега,
Ни взлета, ни паденья нет.
 
 
Жизнелюбивы и юны,
Они хохочут, как фальстафы,
Но их начала, как фальстарты, —
Однообразны и скучны.
 
 
Не знать бессонниц. Пить до дна.
И жить, сомненьями не мучась.
Неужто это все же мудрость?
Неужто все-таки она?..
 
 
Неужто можно тот же путь
Пройти спокойно и без спешки?
Неужто скажет кто-нибудь,
Что не Колумбы мы, а пешки?..
 
 
Неужто с жертвенным огнем
Несемся мы, как дурни с торбой,
Дорогой хоженой и торной,
Где без огня светло как днем?..
 
 
Остановиться ли? Остаться?
Но в нас бесчинствует азарт:
Уж коль рванули мы со старта —
То нам никак нельзя назад.
 
 
Мы выдыхаемся, устав, —
Мы – жертвы глупого азарта, —
Но, умирая, шепчем: «Старт!»
И верим: не было фальстарта!..
 

1965

Ну вот наконец закончился итоговый ваш урок

 
Ну вот наконец закончился
Итоговый ваш урок,
И вот, обретая отчество,
Шагнули вы за порог.
Не знает никто, не ведает,
Кем быть и куда спешить…
Пусть кто-нибудь посоветует:
Как дальше на свете жить?..
 
 
Задай-ка свои вопросы вы
Любой из ученых глыб —
Ньютоны и Ломоносовы
Ответить вам не смогли б!..
 
 
Учебники до сих пор малы,
Чтоб все это разрешить,
И нету в природе формулы,
Как надо на свете жить.
 
 
Из тыщи людей, наверное,
Найдется один чудак,
Который в одно мгновение
Расскажет нам, что и как.
 
 
Как надо ходить по улице,
Как надо варить и шить.
Но знает ли этот умница,
Как надо на свете жить?..
 

1965

Моря гудят криком чаечным

 
Моря гудят криком чаечным
Яростней ярмарки.
А в них не спят – в них качаются
Ялики, ялики…
 
 
Вдоль по пляжу шествует она —
Нефертити, царская жена.
И в смешной панаме рядом – он,
Неприлично толстый фараон.
 
 
На солнце блестит как фара он.
В папы ей годится он.
Конечно же ей не пара он —
Фараон, фараон.
 
 
Суматошный город Коктебель
Был счастливым несколько недель.
И пеклись на солнце валуны,
И глядели в море пацаны…
 
 
Моря гудят криком чаечным
Яростней ярмарки.
А в них не спят – в них качаются
Ялики, ялики…
 

1965

Апельсины цвета беж

 
У окна стою я, как у холста:
Ах какая за окном красота,
Будто кто-то перепутал цвета,
И Дзержинку, и Манеж.
Над Москвой встает зеленый восход,
По мосту идет оранжевый кот,
И лотошник у метро продает
Апельсины цвета беж.
 
 
А в троллейбусе мерцает окно,
Пассажиры – как цветное кино.
Мне, товарищи, ужасно смешно
Наблюдать в окошко мир.
Этот негр из далекой страны
Так стесняется своей белизны,
И рубают рядом с ним пацаны
Фиолетовый пломбир.
 
 
И качает головой постовой,
Он сегодня огорошен Москвой,
Ни черта он не поймет, сам не свой,
Будто рыба на мели.
Я по улицам бегу, хохочу,
Мне любые чудеса по плечу,
Фонари свисают – ешь не хочу, —
Как бананы в Сомали.
 
 
У окна стою я, как у холста:
Ах какая за окном красота,
Будто кто-то перепутал цвета,
И Дзержинку, и Манеж.
Над Москвой встает зеленый восход,
По мосту идет оранжевый кот,
И лотошник у метро продает
Апельсины цвета беж.
 

1965

Просто так

Помнишь парк в Останкино?

Сколько там оставлено

Горестей и радостей

Просто так.

Что болело вечером –

Мы наутро вылечим,

И сердиться незачем

Просто так.

Ты сказала просто так,

Улыбнулась просто так,

Что все это – просто так,

Просто так.

Все, что было просто так,

То и сплыло просто так

Пеной с мыла – просто так,

Просто так.

Хочешь сказку, девочка?

Мир в руках – как денежка,

Никуда не денешься

Просто так!

На потеху городу

Скомороху голому

Отрубают голову –

Просто так?

Солнце светит – просто так?

Дождь и ветер – просто так?

Все на свете – просто так,

Просто так?

Забывают – просто так?

Изменяют – просто так?

Убивают – просто так,

Просто так?

А с любовью, девочка,

Что только не делают:

И за косы, бедную, –

Волоком…

Умирая, светится

Узница Освенцима,

А над ней – рыдающий

Колокол.

Дачи в Рузе – просто так,

Яхты в Ялте – просто так,

Рынки в Риме – просто так,

Просто так?

Будь беспечной, девочка!

Жми к конечной, девочка!

Жизнь конечно, девочка, –

Просто так:

Забываем – просто так,

Убиваем – просто так,

Изменяем – просто так,

Просто так.

Ветры в марте – просто так,

Волны в море – просто так,

Войны в мире – просто так,

Просто так.

Мадьярская корчма

Петру Вегину

 
Не дьявол ли пошаливал,
Дома окрест пошатывал,
В печах середь зимы
Выветривал дымы?
 
 
И речки завораживал,
Да так, что замораживал,
И скрадывал в горсти
Охотничьи костры?..
 
 
И вдруг, как око красное,
Январское, дикарское,
Ледком обведено —
Горит в ночи окно!
 
 
То сыром, то мадерою,
То скрипочкой мадьярскою
Вас потчует корчмарь,
Ядреный, как январь.
 
 
Покуда ночь не кончится,
Корчма жаровней корчится,
Плеща, как угли, в снег
Рыдания и смех.
 
 
Все, что болело вечером,
Мы здесь наутро вылечим.
Но утром тишина
Похмельно тяжела.
 
 
И где-то в снежных заметях,
Спокойным солнцем залитых,
За тыщей белых верст
Аукнет паровоз…
 

1966

Провинция

 
Все тот же дождь
По тем же четвергам,
И по ночам —
Разбойная гитара,
И тот же старый сад,
И тот же гам
Из той же школы
Имени Гайдара…
 
 
Все так же прост
Чертеж моей души,
Моей тоски,
Моей любви давнишней.
Спасибо той
Бесхитростной глуши,
Меня такой
Любовью одарившей…
 
 
Все так же скуп
Рисунок за окном.
Все те же три
Сиреневые ветки.
Бедовый дед
С чумазым пацаном
И скучный муж
Хорошенькой соседки…
 

1966

Любовь

 
Так повелось промеж людьми,
Что мы сторонимся любви,
Когда любовь почти равна
смерти.
 
 
Я ем и пью и слез не лью,
Живу и жить себе велю,
Но я люблю ее, люблю, —
верьте.
 
 
Хоромы царские белы,
Поют сосновые полы,
Холопы ставят на столы
ужин.
 
 
А ты бежишь из темноты
Через овраги и кусты,
И ей не ты, совсем не ты
нужен.
 
 
Не наживай беды зазря —
Ведь, откровенно говоря,
Мы все у батюшки-царя
слуги.
 
 
Ты знаешь сам, какой народ, —
Понагородит огород,
Возьмут царевну в оборот
слухи.
 
 
Снеси печаль на край земли,
Оставь до будущей зимы,
Закрой, забудь, не шевели, —
плюнь ты!
 
 
На край земли? Какой земли?
Да что вы все, с ума сошли,
Да что вы все, с ума сошли,
люди?
 
 
Я ем и пью, и слез не лью,
Но я люблю ее, люблю,
Я говорить себе велю:
нужен!
 
 
Довольно благостной возни,
Господь, помилуй, не казни,
Ведь ты же должен, черт возьми, —
ну же!
 

1966

Наташа плюс Сережа

 
Тревожно и серьезно
Я вывел на снегу:
«Наташа + Сережа»,
А дальше не могу.
 
 
И в этом я, ребята,
Ничуть не виноват.
Сейчас уйду с Арбата
И выйду на Арбат.
 
 
Насколько это можно,
Прошу принять всерьез:
Наташа плюс Сережа
Равняется – вопрос.
 
 
Она не виновата,
И я не виноват.
Плывет, как эскалатор,
Сиреневый Арбат.
 
 
От двоек и нотаций
И материнских слез
Сережа плюс Наташа —
Пока еще вопрос.
 
 
И всей Москве не спится,
Она у нас в долгу,
Покуда не решится
Проблема на снегу.
 
 
А в ней тревога та же
И тот же в ней серьез:
Сережа плюс Наташа
Равняется – вопрос.
 

1966

Спасибо

 
В наш трудный, но все-таки праведный век,
Отмеченный потом и кровью,
Не хлебом единым ты жив, человек, —
Ты жив, человек, и любовью.
 
 
Не злись, что пришла – оттеснила дела,
Не злись, что пришла – не спросила,
Скажи ей спасибо за то, что пришла,
Скажи ей за это спасибо!..
 
 
Когда удается одерживать верх
Тебе над бедою любою, —
Не волей единой ты жив, человек, —
Ты жив, человек, и любовью.
 
 
Не хнычь, что была, мол, строптива и зла,
Не хнычь, что была, мол, спесива,
Скажи ей спасибо за то, что была,
Скажи ей за это спасибо!..
 

1966

Открытие

 
Мир, кажется, зачитан и залистан —
А все же молод, молод все равно!
Еще не раз любой из древних истин
В грядущем стать открытьем суждено.
 
 
И смотришь с удивленьем кроманьонца,
И видишь, пораженный новизной,
Какое-то совсем иное солнце,
Иное небо, шар земной…
 
 
О радость первозданных откровений!
О сложность настоящей простоты!
Мы топим их в пучине чьих-то мнений,
Сомнений и житейской суеты.
 
 
Они даются горько и непросто,
Который век завидовать веля
Безвестному Колумбову матросу,
Что первым хрипло выкрикнул: «Земля!»
 

1966

Как в стене замуровали-заклевали

 
Как в стене замуровали-заклевали.
А забвение – надежная стена.
Не оставили для тайны заклинаний,
По которым открывается она…
 
 
Все пустое – зренье, слух и осязанье, —
Нужно знать свое волшебное «сезам».
И в надежно замурованном Сезанне,
Скрипнув, медленно откроется Сезанн.
 

1966

На дорогах смола растоплена

На дорогах смола растоплена,

А автобус идет в Ростокино,

А в автобусе только я да ты,

Да в газетном кулечке ягоды,

А в губах твоих земляничина,

Будто ранка, что не залечена…

1966

Все справедливо. Никаких обид

 
Все справедливо. Никаких обид.
Зовут к обеду. И в крови коленка.
А всякий невоюющий – убит,
И что еще противнее – калека.
 
 
Но в праведности дела убежденный,
Мальчишка хочет честного конца,
И словно два некормленных птенца,
Пищат его мозоли из ладоней.
 
 
Он моет руки. Он глотает суп.
Глядит на мир бесхитростней агитки.
А там, внутри, – вовсю вершится суд,
Где судьями встают его обидки.
 
 
…А нынче судишь проигрыш незло,
Пытаясь быть раздумчивым и веским:
Ну что же, говоришь, – не повезло,
А драться в общем незачем и не с кем.
 
 
Ты ждал врага? И вот оно сбылось!
Теперь ни в коем случае не драпай,
Припоминай свою былую злость,
Дерись сегодня – той, ребячьей дракой.
 
 
Пусть детство проступает сквозь туман,
Подчеркивая трудность испытанья,
И давний незаслуженный тумак
Становится моментом воспитанья!
 

1966

Ленка

 
А я, представьте, не верю в эту ночь.
Огни мерцают фарами,
В купе бренчат гитарами,
А Ленка курит в тамбуре
И смотрит в ночь, в такую ночь —
Что поскорей бы утро,
Иначе поздно чем-нибудь помочь.
 
 
Припев:
Солнцу пожалуйся,
Ветру пожалуйся,
Шпалы за поездом Пересчитай.
Только, пожалуйста,
Только, пожалуйста,
Ленка, прошу тебя,
Не уезжай!
 
 
Такой уж странный Ленка человек —
Стоит и молча кается,
И не реветь пытается,
И проклинает аиста,
Что в этот мир меня принес,
Ужасно глупый аист,
Ему бы залететь не в этот век.
 
 
Припев.
 
 
Ты видишь, вон горит моя звезда.
Ты спишь – дождями светлыми,
Полынью перед вербами,
Морями или ветрами, —
А там – в огнях Караганда,
И пахнет чем-то горьким,
Чем пахнут все чужие города.
 
 
Припев.
 
 
А чем нехороша Караганда?
Колючими ответами,
Сырыми сигаретами,
Вокзальными буфетами,
Как конвоиры – продавцы,
Прилавки, как лафеты,
А ты кусаешь губы – не беда.
 
 
Припев.
 
 
Вон парочка, московская точь-в-точь.
Сейчас они расстанутся —
И что тогда останется?
Дожди и эта станция,
И эта ночь, такая ночь —
Что поскорей бы утро,
Иначе поздно чем-нибудь помочь…
 

1966

Песня о последней беде, как бы её спела Жюльетт Греко

 
Когда в преддверьи чуда мирового
Уже вздохнуть и кашлянуть грешно —
Тогда бесплотный стебель микрофона
Вдруг обретает плоть Жюльетт Греко.
 
 
Спешите, члены клубов и правительств:
Здесь за комедиантские гроши
Распродают – девчонка и провидец —
Рентгеновские карточки души.
 
 
Число людских печалей убывает, —
Поет Жюльетт, – но верно, что всегда
У каждого счастливчика бывает
Одна непроходящая беда.
 
 
Как горожане, грезя сельским раем,
Бегут в леса, в коттеджи и к воде,
Так мы из наших счастий удираем
К своей одной-единственной беде.
 
 
Как к таинству большого очищенья,
Скрываясь от знакомых и родных,
Мы прибегаем к краешку ущелья,
Где давеча звенел еще родник…
 
 
И вдруг – следы недавнего кощунства:
Здесь кто-то, разбитной и молодой,
Уже посмел беды моей коснуться
И объявил ее – своей бедой.
 
 
Тот вор – он был слепым и беспощадным…
А может быть, по-своему он прав?
Но странно, что счастливчик стал несчастным,
Последнее несчастье потеряв…
 

1966

Акробат

 
Жизнь у акробата
трудновата,
На трико заплата —
вся зарплата,
Каждый день на брата —
стершийся пятак.
И грохочут будни,
будто бубны,
На афишной будке —
в метр буквы,
Пощедрее будьте —
выньте кошельки.
 
 
Соленый пот – не для господ.
Моя галерка в ладоши бьет.
 
 
В волосах сединки,
как дождинки, —
Люди, посидите,
подождите!
Люди, подождите —
что-то тут не так…
Жил актер на свете —
в смерть не верьте!
Бросьте по монете,
не жалейте!
Старики и дети,
выйдите за дверь.
 
 
Соленый пот – не для господ.
Моя галерка в ладоши бьет.
 
 
Не грустите, братцы, —
надо драться!
За работу, братцы,
надо браться.
Выпьем на поминках
доброго вина.
 
 
…Сеньоры и сеньориты!
Только одно представление!
Заходите, сеньорита, прошу вас…
 
 
И грохочут будни,
будто бубны,
На афишной будке —
в метр буквы —
Пощедрее будьте —
выньте кошельки.
 
 
Соленый пот – не для господ.
Моя галерка в ладоши бьет.
 

1966

Свадьба

 
Окна в белый снег одеты,
Словно в белые манжеты,
И дома торжественны, прямы и величавы,
Как родня невесты при венчаньи.
 
 
Мерзли розы в целлофане,
Мы друг друга целовали,
И мурлыкал кот тепло и сонно
Свадебные марши Мендельсона.
 
 
Где-то полные бокалы
Звонко сходятся в вокалы,
А земля пьяным-пьяна, ах ей сейчас поспать бы,
Словно гостье с чьей-то поздней свадьбы.
 
 
Окна в белый снег одеты,
Словно в белые манжеты,
И дома торжественны, прямы и величавы,
Как родня невесты при венчаньи.
 

1966

Будто синяя лошадь – ночь уносится прочь

 
Будто синяя лошадь —
Ночь уносится прочь.
Я иду через площадь —
Как идут через ночь.
 
 
В несчастливые миги
Ухожу от тоски.
Как неслышные крики —
Жмут вдогонку такси.
 
 
Мне бывало и хуже.
Зарубил на носу,
Что стучать в ваши души —
Что аукать в лесу.
 
 
Я смешон и галантен —
Но ни звука в ответ.
Я в какой из Галактик,
На какой из планет?
 
 
Кабачок на Дзержинке —
Чистота и уют.
То ли спорят о жизни,
То ли попросту пьют…
 
 
Незнакомые лица
И чужие слова…
«С добрым утром, моя столица,
Золотая моя Москва!»
 

1966–1967

Если ты мне враг – кто тогда мне друг?

 
Если ты мне враг —
Кто тогда мне друг?
Вертится Земля,
Как гончарный круг.
 
 
Мучась и бесясь,
Составляет Бог
Карточный пасьянс
Из людских дорог.
 
 
Смотрит он, чудак,
В миллионы схем —
Что, когда и как,
Где, кому и с кем.
 
 
Перепутал год,
Перепутал век, —
И тебе не тот
Выпал человек!..
 
 
Я не виноват.
Он не виноват.
И на всех троих —
Узенький Арбат.
 

1967

Варшавский вальс

 
Простите, пани, и позвольте обратиться.
Я в меру честен, в меру прост и в меру пьян.
Мы беспокойны, словно пальцы органиста,
И вся душа от нас рыдает, как орган.
 
 
Простите, пани. Я не врач и не фотограф,
Я не искал вас – это вы меня нашли.
А я другой, я просто ваш, я тот, который
Подарен вам как знак внимания Земли.
 
 
Как ни смешно, Земля имеет форму шара.
Я заговариваюсь, я немножко пьян.
Простите, пани, если вы – сама Варшава,
То я – один из ваших верных горожан.
 
 
Прощайте, пани. Я не врач и не фотограф,
Я не искал вас – это вы меня нашли.
А я другой, я просто ваш, я тот, который
Подарен вам как знак внимания Земли.
 

1966–1967

Свадебный этюд

 
Полный снежным скрипом, конским храпом
И крахмальной свежестью рубах,
По утрам похрустывает Краков,
Как морозный пряник на зубах.
 
 
Пять саней подкатывают к месту,
Где пылает солнечный костел,
Пять парней несут в него невесту,
Будто ветку хвороста в костер.
 
 
А жених уже ступает следом,
А жених уже очами ест
Пахнущие ладаном и снегом
Губы самой лучшей из невест.
 
 
А невеста вздрагивает чутко:
И чего скрывать перед людьми! —
Как же свадьбу, этакое чудо,
Бог позволил сделать без любви?..
 
 
А в дому она опять все та же,
Смотрит, улыбается незло:
Кто сказал, что панночке Наташе
С женихом не очень повезло?
 
 
Полно, все ли сыты в этом доме,
Может, что забыто второпях?..
…Бестолково, как сверчок в ладони,
Мечется улыбка на губах…
 

1967

Чудеса всегда доверены минутам

 
Чудеса всегда доверены минутам,
Чудо трудно растянуть на полчаса.
Но минуты мы неряшливо минуем —
И поэтому не верим в чудеса.
 
 
Вот пузатая нарядная солонка.
Попытайтесь убедить себя на миг,
Что солонка – это тетушка Солоха,
А узоры – это вышитый рушник.
 
 
Не сумеют – ну и ладно, но при этом
Осмеют тебя на весь на белый свет!
Но природа не прощает непоэтам —
Мстя за каждый неразгаданный секрет.
 
 
И когда, предметы трогая неловко,
Мы разгадку задеваем впопыхах, —
Нам разгадка мстит, как та боеголовка,
И предметы разрываются в руках!..
 

1967