Текст книги "Беспредел в законе"

Следы «Эдельвейса»

Результаты эксгумации трупов, обнаруженных в катакомбах «Эдельвейса», многое прояснили и обнадежили Чернова. Четверых опознали быстро. Это были генеральный директор фирмы «Эдем» Блинков, начальник службы безопасности наркосиндиката Бармен, сибирский лидер наркокартеля Ероха и главарь смоленской организованной преступной группировки Черный. Старшего лейтенанта милиции Андрея Голобородько – Фомы – среди убитых не было. И это обрадовало Игоря Чернова и других сотрудников отдела. У них вновь затеплилась надежда, что Фома жив и находится где-нибудь в заточении. Это подтверждало, что «Эдельвейс» полностью не уничтожен. У спрута остались щупальца. И их надо найти и обезвредить.

Чернов посмотрел на портрет младшего лейтенанта милиции Володи Михайленко, висевший в траурной рамке на стене кабинета. Парень погиб от рук киллера цыгана Нэ-Нэ два года назад, но память о нем и сейчас гложет сердца всех сотрудников отдела. Не уберегли, не защитили. В праздничные дни и он, и Федор Панкратов, и Лена Голубева постоянно ходят к матери Михайленко. Время несколько притупило ее горе, но все же ее мысли и воспоминания только о нем – о Володеньке. В глазах матери и теперь сквозит немая укоризна при виде его, капитана милиции Чернова.

Сейчас вот полная неопределенность с Андреем Голобородько. Раскрыла его или нет служба безопасности «Эдельвейса»? У захваченного Черновым начальника личной охраны наркобарона Гримо ничего выяснить не удалось. Что взять с глухонемого? К тому же он погиб в колонии строгого режима, куда его определил городской суд. Бумага об этом пришла из Минюста, когда ГУВД столицы попросило перевести заключенного из Воркуты в московскую Бутырку для доследования уголовного дела о массовом убийстве вышеназванных руководителей «Эдельвейса».

В общем, судьба Андрея Голобородько, или Фомы, под этой кличкой он был внедрен в преступное сообщество, остается неопределенной.

В дверь кабинета постучали, и на пороге появилась рыжая девица в мини-юбке.

– Старший лейтенант милиции Голубева прибыла с задания! – отрапортовала она.

– Ну ты даешь, Лена! Еще бы в шортах пришла, – покачал головой Чернов. – То ты подростком-шалопаем покажешься, то заявишься, как, извини меня, прости господи.

– Похожа? Это хорошо. Значит, неплохо вошла в образ.

– Ковалев еще вчера приказал отозвать тебя и поблагодарить: Чечен-паша задержан и дает признательные показания по наркосети среди проституток.

– Мне сообщили только сегодня, – пожала плечами Голубева.

– Ладно. Проходи, садись, – Чернов вновь смерил ее взглядом. С ног до головы.

– Ну и как, тяну на центровую? – Лена так высоко закинула ногу на ногу, что Игорь разглядел ее батистовые трусики.

– Да уж! – только и проговорил он, отведя взгляд.

Девушка удобно уселась на стуле, глубоко выдохнула и произнесла:

– Чертовски надоела мне эта половая жизнь. Вокруг грязь и наркотики. Никакого просвета. Слушай, Игорек, а ведь я еще не была в отпуске. Хочу в Сочи. Там сейчас бархатный сезон, фрукты, море и солнце. Отпусти, родной, – взмолилась Голубева. – Я тебе в презент бутылку коньяку поднесу, которым меня Чечен-паша угощал.

Чернов подошел к ней, обнял за плечи, прижал ее взлохмаченную прическу к своей щеке, сочувственно произнес:

– На медаль представлю. А насчет отпуска – могу дать два дня. Не больше. И то для того, чтобы перевоплотиться.

– Что? – привстала со стула Голубева. – Опять перевоплощаться…

– Не опять, а снова, – Игорь чмокнул ее в щеку и пошел к своему столу, снял трубку телефона, коротко бросил: – Федор Леонидович, давай сюда со всеми документами по «Эдельвейсу».

Втроем они склонились над схемой, отражающей организационную структуру бывшего наркосиндиката.

– Вот эти члены правления и руководители бандгрупп погибли. Эти – сидят в тюряге, – говорил Чернов, указывая ручкой, как указкой, на фамилии в кружках и квадратиках, нарисованных на ватмане. – А вот кто наркобарон и где он находится, до сих пор неизвестно.

– Как же неизвестно? – возразил Панкратов. – На допросе Амантай признался, что заправлял «Эдельвейсом» Зураб Сихашвили.

– Возможно, – задумчиво проговорил Чернов. – Но тогда кто такая Клеопатра и какую ступень в иерархии наркосиндиката она занимает?

– Может, это одно и то же лицо? – неуверенно проговорила Голубева. – Была ведь я беспризорным мальчишкой, карманником, барменом в ресторане, проституткой на Тверской… Почему же Клеопатра не может преображаться?

– Вот и я склонен к тому же. – Чернов взял карандаш и вписал в кружок, где значилась фамилия грузина, женское имя. Но, подумав, поставил рядом вопросительный знак.

– Это будет правильно, – кивнул Панкратов и, указав на маленький кружок в самом низу ватмана, переспросил: – А относится ли к «Эдельвейсу» Свеченый? Ведь никаких доказательств этой связи у нас нет.

– Пока нет, – согласился Игорь. – Но есть рапорт участкового из Бронниц о том, что одна из студенток-наркоманок призналась ему, будто приобрела порцию зелья именно у Свеченого.

– Ну и что? – парировал Панкратов. – Допустим, что Свеченый дал ей наркотик. Да мало ли у кого и где можно найти дурман. При чем здесь «Эдельвейс»?

– А при том, что это был синтетический наркотик фенциклидин. Девушка чуть коньки не отбросила. Его производили именно в «Эдельвейсе». Не исключено, что и теперь наладили выпуск.

Панкратов присвистнул:

– Откуда такая уверенность?

– Это уже не первый сигнал о появлении на рынке такого мощного цианида. Первый случай был зафиксирован в Раменском. Второй – в Люберцах. Теперь вот – в Бронницах. А Свеченый – доверенное лицо кандидата в депутаты Московской областной думы. Он имеет большие возможности по передвижению и встречам с людьми в этом регионе. Сечешь?

– Ясное дело, – согласился Панкратов.

– Теперь мы переходим к главному вопросу сегодняшнего совещания, – Чернов строго посмотрел на своих подчиненных и предупредил: – О предстоящей операции знаем только мы трое и полковник милиции Ковалев. – Понятно?

Панкратов и Голубева молча кивнули.

– Значит, так, – Чернов заглянул в глаза Лены, – поедешь в Раменское, встретишься со Свеченым в избирательном штабе Зулейки Ильиной. Предложишь ему свои услуги по ведению агитации и пропаганды за нее. Вотрись к Свеченому в доверие. Вот тебе рекомендательное письмо от ректора института, где он учился, и автобиография вашей кандидатки. А вот это – твоя легенда, документы, места связи и сотовый телефон. Давай обсудим варианты внедрения и обговорим план действий на первые дни.

Игорь Чернов поднялся из-за стола, включил чайник «Тефаль» и пригласил Панкратова и Голубеву к маленькому приставному столику, на котором стояли баночка кофе, четыре чашки, блюдце с круглыми галетами и кусочками сахара.

Ильин

Это лето выдалось в Москве чрезмерно жарким.

Алексей Ильин успел отвыкнуть от общественного транспорта, который стал для него теперь, особенно в такую жарищу, настоящей пыткой.

В переполненном метро он добрался до станции «Выхино», затем с превеликим трудом втиснулся в автобус, идущий до Бронниц. Ехали в основном дачники, с инвентарем, узлами и баулами, с многочисленными детишками.

Толпа раздражала. Какой-то здоровенный детина наступил ему на ногу да еще обругал. Ильин изо всех сил старался сдерживаться.

У окружающих было праздничное настроение, многие улыбались, с готовностью смеялись всякой немудреной шутке. Ильин сам себе казался инородным телом. В голове бродили мрачные мысли.

Цель его была – поселок Велино, не доезжая до Бронниц десяти километров, затем пешком до дачи.

Одет он был плохо, к чему уже привык. К тому же ныла нога, отдавленная детиной.

– Чего надулся как сыч? – счел нужным поинтересоваться тот.

– Сам сыч, – буркнул Алексей.

– Ножка, что ли, бо-бо?

– Не твое собачье дело, – не сдержался Ильин. Он был готов к любому повороту событий, парень был – косая сажень в плечах, к тому же от него сильно попахивало сивухой. Детина, однако, не двинул его в ухо, а неожиданно белозубо улыбнулся и, сплевывая шелуху от семечек, выдал совет, не блещущий оригинальностью:

– А ты на такси ехай. Целей будешь.

– Спасибо за совет.

– Кушай на здоровье.

Словом, настроение Ильина испортилось вконец. Да что там настроение. Вся жизнь его шла наперекосяк.

Почти семь месяцев его таскали на допросы по делу «Эдельвейса».

Следователь, майор юстиции Касперович, считал, что Ильин является одним из руководителей наркокартеля, коли он возглавлял фирму «Эдем». Капитану милиции Игорю Чернову пришлось усиленно доказывать, что Ильин ни при чем, что он не имеет к «Эдельвейсу» никакого отношения, более того, что он сотрудничал с милицией.

Дело, однако, осложнилось исчезновением Фомы, которое следователь Касперович упорно приписывал Ильину, мол, заложил мента.

Что же касается родителей Алексея, то и тут все было не слава богу: они так и не приняли Ильина, и ему приходилось жить на даче.

Ну а Наташу он потерял окончательно…

Печальная история.

Чтобы совсем не опуститься, занимался мелкими поделками и строительством на даче, в Москву выезжал только на допросы.

Внешне Ильин сильно сдал, в этом грузном неряшливом человеке, к тому же отпустившем бородку и усы, с трудом можно было узнать прежнего джентльмена, щеголяющего выправкой.

Иногда, в силу различных обстоятельств – в основном ввиду затягивающихся, изматывающих допросов – ему приходилось оставаться ночевать в Москве – так поздно электрички не ходили. В итоге появились приятели среди бомжей.

Ильин частенько вспоминал обольстительную Клеопатру и винил себя за то, что дал Чернову уговорить себя «подсунуть» Фому в наркосиндикат.

Впрочем, на следствии Ильин держался стойко и все отрицал: не знаю, не был, не принимал. Выпутаться ему помогло вмешательство полковника милиции Ковалева. А посадили, насколько ему было известно, многих, в том числе Амантая, который занимал, по его представлениям, важное место в иерархии «Эдельвейса».

Ситуацию в «Эдельвейсе» после его разгрома Ильин не знал. Шикарную дачу, где он прежде обитал, в два счета отобрали, «Эдем» закрыли. Попытался было устроиться на работу – нигде не брали, поскольку он находился под следствием. Вот и опустился.

…Автобус постепенно пустел. Освободилось даже одно местечко. Ильин поспешил занять его и почти мгновенно уснул. Так был измучен и морально, и физически. Приснилась Клеопатра, соблазнительная, красивая, загорелая, почему-то в купальном костюме. Она нежно обняла его и вдруг сильно затрясла.

– Приехали! Вылезай, соня, – толкал его водитель, молодой парнишка.

Ильин проехал свою остановку, вышел в Бронницах. Что делать? Обратно автобус отправлялся через час. Карманы были пусты. Смех смехом, а где наскрести на обратный билет? «Соберу и сдам пустые бутылки», – решил Алексей. Проект, однако, не увенчался успехом. Он нашел лишь три бутылки, несмотря на все усилия. Разумеется, это не могло решить проблему.

Тогда он отправился на базарчик, который, к счастью, располагался неподалеку от автобусной остановки. «Подсобная работенка всегда найдется», – рассуждал он.

Перед базарной площадью располагались нарядные рекламные щиты – изыски местной администрации. На них – портреты кандидатов в депутаты областной думы. Восемь мужчин и одна женщина.

Портрет женщины показался Ильину знакомым. Конечно, она очень походила на Клеопатру. Но возможно ли это?!

Предвыборный лозунг, выведенный огромными и почему-то готическими буквами, гласил:

«МУЖЧИНЫ, УСТУПИТЕ ЖЕНЩИНЕ!»

Ниже более мелкими буквами было выведено некоторое пояснение: «ЖЕНЩИНА У ВЛАСТИ – СЫТЫЕ ДЕТИ!»

Заинтригованный сверх всякой меры женским лицом, Ильин подошел поближе к щитам и прочел: «Зулейка Ивановна Ильина».

Мало того что похожа на Клеопатру, так она еще и ее однофамилица. Забавно.

Ильин удовлетворенно хмыкнул: свежо и умно. Текст предвыборного лозунга, безусловно, составляли не равнодушные чиновники, которым все по фигу, а наверняка эта самая Ильина.

Внизу плаката значился контактный номер телефона группы поддержки.

Записать его на всякий случай, что ли? Ручка и клочок бумаги валялись у Ильина в кармане, кажется, со времен последнего допроса.

Зачем он записал номер, и сам не мог бы толком объяснить. Потом пришла мысль: а что ежели позвонить, предложить свои услуги? Чем черт не шутит, им ведь волонтеры нужны, особенно в предвыборную кампанию. Может, и удастся чего-нибудь там подработать.

Он вновь посмотрел на портрет Зулейки: решительно она была похожа на Клеопатру. Такое сходство не могло быть простой случайностью. А если это действительно она?!

В ту минуту Ильин больше всего на свете желал именно этого. Уж она бы помогла, поддержала – хотя бы советом. Она баба умная, ушлая.

Посоветуйся он в свое время с ней, не сделал бы той роковой ошибки с Фомой, за которую приходится расплачиваться по сей день…

Вторая жизнь пионерлагеря

Миссия в Красикове Турсункула Турсункулова завершилась вполне успешно, если не считать одного мелкого, но досадного обстоятельства: внезапно куда-то исчезла Маргарита – секретарь главы городской администрации Кузьмы Кузьмича. Еще вчера была активной и действующей и даже помогала Турсункулову в оформлении договора об аренде пионерлагеря.

Поднятая на ноги милиция стала в тупик.

Кузьма Кузьмич показал, что утром, на рассвете, Марго звонила ему из собственной квартиры. Соседка баба Клава уверяла, что видела через окно, как Маргарита хлопотала у себя на кухне.

Тщательный обыск квартиры ничего не дал. Из квартиры как будто ничего не пропало, следов борьбы не было, все вещи находились на местах.

Уехала куда-то? Но куда? А главное – зачем?

Больше всего сокрушался приезжий – Турсункул Турсункулов. Он же выдвинул версию, которая показалась наиболее вероятной.

Маргарита поднакопила денег и внезапно уехала из Красикова в поисках лучшей жизни. Почему выбрала именно такой момент? Очень просто: элемент внезапности. Никто ничего подобного не ждет, не подозревает, на что беглянка и рассчитывала. А главное, полагал Турсункулов, у нее в этот момент могли появиться деньжата. Например, ей мог заплатить глава администрации города за выполнение какой-нибудь важной услуги. Какой именно? Ну, это надо спросить его самого.

Особенно же досталось бедному Кузьме Кузьмичу. Он даже постарел и поседел за эти дни. Его отношения с Маргаритой ни для кого из компетентных органов не были секретом, и теперь все шишки валились на него. А врагов за свою долгую служебную деятельность он умудрился нажить немало. Сюда же входили и те, кто точил зубы на его хлебную должность.

В общем, шуму было много, но ничего конкретного милиция города сделать не могла.

Турсункулов, не теряя ни дня, развил кипучую деятельность. Территория заброшенного пионерлагеря преображалась буквально на глазах.

Слава богу, недостатка в рабочей силе не было, поэтому все делалось быстро под бдительным взором Турсункулова, который дневал и ночевал на стройке. Работы велись сразу по всем направлениям: ремонтировались существующие постройки и возводились новые, рылись подземные помещения, прокладывались дороги местного значения, сооружалась даже небольшая автономная электростанция, которая должна была работать на местном же торфе – благо его в окрестностях хватало.

Городское начальство тихо радовалось: в кои-то веки нашелся деловой человек с деньгами, который решился вложить их в малоперспективный Красиковский район. И безработицу в районе чуток понизил, и лишний культурный объект на карте района появится. Да и самим, глядишь, как водится, чего-нибудь перепадет.

Вечерами Турсункулов связывался с Испанией, докладывал Клеопатре о ходе проделанных работ.

– Ты особенно не распыляйся, – давала советы царственная Зулейка. – Сначала обеспечь работу главного объекта, а потом – все остальное. Понимаешь?

О, он отлично понимал ее.

Воля Фомы Голобородько оказалась полностью подавленной. Когда Турсункулов пообещал снабжать его наркотиками, Андрей согласился работать в секретной лаборатории.

Турсункулов был человек разумный – иначе столько лет не входил бы в совет директоров «Эдельвейса». Он понимал, что согласие согласием, но ценному работнику необходимо создать хорошие условия.

Первая же приличная квартира в возрождавшемся на глазах пионерлагере была предложена Андрею Голобородько.

Тот, правда, особой радости не выказал.

– Какого ляда тебе еще нужно, Андрюха? – увещевал его Турсункулов. – Пять тысяч баксов зарплату тебе кладу. Мало, что ли?

– Нормально, – согласился Фома.

– Так какого черта?

– Не в баксах счастье.

– Наркота, – догадался Турсункулов. – Я сам тебе ее выдавать буду. Потом, производство скоро наладим, тоже твоя доля останется. Ну, а главное… – Турсункулов сделал многозначительную паузу.

– Что, Турсункул Турсункулович? – не выдержал молчания Андрей.

– Есть у меня одна штука, за которую ты отдашь все на свете.

– Что?

– Угадай.

– Новое зелье?

– Ну, ты, брат, пророк! – рассмеялся довольный Турсункулов.

– Угадал?

– В «десятку» с первого выстрела.

И Турсункулов рассказал слегка ошарашенному Фоме о чудодейственных зернышках, завезенных неким негром в богоспасаемое Красиково, правда, умолчав о способе добычи этого снадобья.

– Вот это добро, – помотал он перед носом Фомы тугим целлофановым мешочком.

– Дайте на пробу! – взмолился Фома.

– Перебьешься.

– Хоть одно зернышко!

– Заслужи.

– Да разве я… Господи! Да со всей душой.

– Первую дозу фенциклидина получишь в лаборатории – тогда и поговорим… – Турсункул неожиданно замолчал. Производить этот синтетический наркотик он решил сам, без ведома Клеопатры, подумав, что победителей не судят. И все же побаивался гнева шахини. Успокаивал себя тем, что, когда запустит в серию новый африканский препарат, выпуск фенциклидина свернет.

– Мне бы подмогу, – перебил его мысли Фома.

– Занимаемся этим. Скоро приедет профессор Пак из Санкт-Петербурга.

Квартиру Фоме отгрохали знатную – в бывшем директорском корпусе. Охрана территории уже тоже начала действовать – начальником ее Турсункулов назначил Зуба, особым его попечениям поручив Фому.

– Головой за него отвечаешь, – строго сказал он Зубу во время первого инструктажа.

– Понимаю.

– Ни черта ты не понимаешь! Если он однажды слиняет с твоей территории – я тебя самолично уничтожу, – любовно погладил он свой пистолет с глушителем, с которым никогда не расставался, день и ночь крутясь в зоне. – И напоследок сделаю контрольный выстрел в твою пустую башку.

Зуб знал, что шеф в таких случаях шутить не любит. Но и Турсункулов, в свою очередь, знал: вовсе не обязательно бросаться в бега, чтобы саботировать важное предприятие.

Надо чем-то привлечь Фому, по-человечески заинтересовать его.

Но чем?

Он припомнил: во время одного из допросов Андрей Голобородько жаловался ему, что во время отсидок и всех жизненных пертурбаций, а также вследствие беспорядочного употребления разного рода наркотиков он по отношению к женщинам «перегорел»: хоть и видит око, да зуб неймет.

– Раз в неделю буду выдавать тебе это «негритянское зернышко», – посулил Турсункулов.

– А с кем мне тут, на территории, кувыркаться? С уборщицей? Так из нее и так песок сыплется. Небось правнуки бегают, – грустно сказал Фома.

Что верно, то верно. Девушек на стройке не было. Помог, как всегда, случай.

Однажды в номер гостиницы, в котором так и остался проживать Турсункулов – на территории лагеря с комфортом было туго, – робко постучали.

– Войдите! – крикнул Турсункулов, решивший, что это пришла уборщица, и пожалел, что забыл снаружи вывесить табличку «Прошу не тревожить».

Он наскоро накинул мохнатый халат с кистями, одна щека была не добрита.

В комнату робко вошла незнакомая девица с сильно развитым бюстом.

– Мне нужен господи… товарищ Турсункулов, – негромко произнесла она.

– Кто вы, собственно?

– Эльвира Иванова.

– Это прекрасно, но мало что объясняет. Давайте по порядку.

– Давайте, – с готовностью согласилась она.

– Кто вас направил ко мне?

– Вы ведь владелец «Дружка»?

– Какого еще дружка?

– Ну, пионерского лагеря, там, возле болота, – пояснила она.

– А… Ну я.

– Мне дали ваши координаты в поселковой администрации. Дело в том, что я все время, до закрытия пионерлагеря, была там старшей пионервожатой, – пояснила Эльвира.

– И что?

Она потупилась.

– Ищу работу.

– Милая девушка, пионеров у нас не будет, это я вам гарантирую. И даже комсомольцев, если, правда, не считать меня.

В продолжение разговора он не предложил ей даже присесть, и они разговаривали стоя друг против друга.

– Я могла бы быть вам полезной, – настойчиво произнесла гостья.

– Чем же это?

– Я ведь все время по совместительству была начальником спецчасти.

– Ах, вот как?

– Да. И у меня все сохранилось. Досье на каждого, начиная от начальника лагеря.

– Что же мы стоим? Присядьте, пожалуйста, – спохватился Турсункулов.

Иванова деликатно присела на краешек софы.

– Досье, говорите, на каждого?

– Ну да, это была моя работа, – просто произнесла Эльвира, усаживаясь поудобнее.

«Лучшей надсмотрщицы для Фомы не найти, – подумал Турсункулов. – Да и бабы заодно».

Он долго расспрашивал гостью и убедился, что для его дела это не женщина, а клад. Если ее как следует заинтересовать, она будет вести всю секретную часть объекта, надзирать за каждым…

– И досье у вас есть?

– Их очень много, целый сейф. Я принесла на выбор несколько штук. Хотите посмотреть? – Она потянулась к старой, видавшей виды сумочке.

– Не надо, – остановил ее Турсункулов. – Ну а при чем тут пионервожатая?

– Обычный камуфляж, – впервые улыбнулась она. Улыбка у нее была открытая, простецкая, и Турсункулов подумал, что попасться на ее удочку с опасными политическими разговорами, да еще в обстановке летней расслабленности, было легче легкого – вино, шашлычок… и под микитки раба божьего.

– Видите ли, Эльвира, буду откровенным… Я вас совсем не знаю, а работа предстоит серьезная.

– Я вся перед вами, со всеми потрохами, господи… гражданин Турсункулов. Родители у меня престарелые, пенсия их ничтожная, а я без работы.

– Семья?

– Семьи нет. Сидим часто без куска хлеба. Пока моя работа у администрации не востребована. Может быть, временно – но мне от этого не легче. Если получу приличную зарплату – буду ваша телом и душой.

– Телом и душой, – многозначительно повторил Турсункулов, разглядывая ее.

– Извините, я не так выразилась, – покраснела она.

– Вы очень точно выразились, Эльвира, – произнес Турсункулов. – Мне, моему делу, которое я задумал, нужны преданные люди.

– Понимаю.

– Я умею разбираться в людях. Дам вам испытательный срок. За вами будут незаметно следить, уж не взыщите. Но если оправдаете мои надежды – не пожалеете. Какую пенсию получают ваши родители?

– В сумме?

– Да.

– Три тысячи.

– Рублей?

– Конечно.

– Я могу положить вам для начала… две.

– Рублей? – уныло уточнила она.

– Что вы! Долларов, конечно.

– Баксов?! Но это же… это…

– Это только для начала. Дело задумано большое, и работы у вас будет много, предупреждаю сразу. Если справитесь – ставку можно будет и удвоить, и утроить.

– В чем моя задача? – деловито спросила Эльвира, откинувшись на спинку.

– Если коротко – безопасность предприятия. Благонадежность всех сотрудников. Ни одна тайна, никакая информация не должна будет просочиться за забор, которым огорожена территория. Если провинитесь – извиняйте заранее… – Турсункулов сделал многозначительную паузу.

– Понимаю. Я всю жизнь сидела на бочке с порохом.

– Это будет бочка с гексогеном, – уточнил Турсункулов. – Но это еще не все.

– Что еще?

– Видите ли, я привык все условия оговаривать сразу, чтобы потом не было никаких недоразумений.

Она подобралась.

– Есть у меня в штате один ученый-химик, Андрей Голобородько. Мы его зовем просто Фома. Он, как говорится, не от мира сего. Ведет крупную лабораторию… Чем занимается – это для вас неинтересно. Превращение веществ… Обычная рутина. Но я заинтересован, чтобы вся его работа осталась в тайне.

Она кивнула. И как бы нечаянно расстегнула пуговицы на кофточке. Турсункул это заметил и набычился:

– Вот что, Эля. Раздевайся.

– Что?

– Я грубый азиат и действую прямо. Или, может, помочь тебе?

– Не нужно, я сама, – поспешно ответила Эльвира.

Когда они отдышались, Турсункул спросил:

– Ты знала, знаешь Маргариту?

– Секретаршу Кузьмича?

– Ты на нее немного похожа. Как думаешь, куда она исчезла?

Эльвира пожала полными плечами:

– Наверное, уехала лучшей доли искать. Я тоже думала последовать ее примеру.

– С этим не надо торопиться, душа моя. Всегда успеешь.

– Теперь я поняла, – улыбнулась Иванова.

– Да, и еще одно, – сказал Турсункулов, когда Эльвира уже подошла к двери, чтобы уходить.

– Этот Фома… он очень неуравновешенный. И тоскует без женщины. В общем, возьми его полностью под свое крыло. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – сказала Эльвира и тихонько закрыла за собой дверь.