Текст книги "Беспредел в законе"

Эликсир любви

План Кузьмы Кузьмича был прост. Его цель – любым путем выведать у Турсункула, что за производство будет в пионерлагере. В соответствии с этим Кузьмич будет и доить киргиза. Достичь этой цели можно, надо только запустить Маргаритку к Турсункулову в постель. Пусть она – уж какими угодно методами – выведает у того, хотя бы намеком, какое дело желает он развернуть на позабытой территории пионерского лагеря.

Именно эту проблему Кузьмич, полулежа на софе рядышком с пышногрудой подругой, и изложил ей с надлежащей осторожностью.

Эффект превзошел все ожидания.

Марго тут же вскочила, в волнении позабыв запахнуть халат, который развевался, словно знамя вокруг древка. Глаза ее сверкали, как два карбункула.

– Это что же, я тебе подстилка, да? Коврик, который ты можешь сунуть под кого угодно?

– Успокойся, Марго.

– Тебе мало того, что я, как послушная наложница, удовлетворяю все твои грязные желания?

– Гм, грязные желания…

– Да, грязные! – с вызовом повторила Маргарита – халат почти сполз с нее.

– Скажи, а ты уверена, что только о моих грязных желаниях идет речь? – на слове «моих» Кузьма Кузьмич сделал многозначительное ударение.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Маргарита, но уже на полтона ниже.

– Только то, что сказал.

– Если ты веришь грязным инсинуациям Татьяны Леонидовны из отдела социальной защиты, то знай, что она дрянь и хабалка…

– Меня не интересует никакая Татьяна Леонидовна, – перебил Кузьмич.

– Так что же тогда тебя интересует? – в сердцах бросила Марго.

– Ты и только ты. И нам с тобой необходима материальная база, чтобы мы могли начать совместную жизнь.

– Ну, допустим.

Кузьмич почувствовал, что материал поддается, и решил ковать железо, пока горячо.

– Ты пойми, девочка, я и сам бы пошел к нему в «Изюминку», – проникновенно сказал он. – Для нас с тобой я на все готов. Но чучмек, к сожалению, не той ориентации.

Марго лукаво взглянула на него:

– А ты откуда знаешь?

– Да по роже видно, – произнес Кузьма Кузьмич с отвращением. – А когда ты заходила в кабинет, он смотрел на тебя, как кот на сало, глаз не отводил, честное слово…

– Ну уж, придумываешь! – засмеялась польщенная Маргарита. – А может, действительно попробовать?

– Конечно! Одевайся быстренько, я подожду.

– Зачем?

– Отвезу тебя в «Изюминку».

– Ну, и как мне там действовать? – спросила Маргарита, накладывая перед зеркалом макияж на лицо.

– По обстоятельствам. Учить тебя, что ли?

– Ты на что намекаешь?

– Ой, да ни на что. Делай что хочешь, пусть только хоть намекнет, что развернет в этом проклятом пионерлагере, черти бы его драли.

– И ты потом женишься на мне?

– Я же сказал.

– Поклянись.

– Клянусь.

– Э, нет, так дело не пойдет!

Она крутанулась, зашла за занавеску, где помещалась «спальня» – главное место в ее однокомнатном гнездышке – и где располагалась квадратная тахта, выполненная по заказу на местном мебельном комбинате. Кузьмич с подругой именовали ее «сексодромом».

Там, над тахтой, как бы наблюдая за нравственным уровнем тех, кто приходил поразмяться-понежиться на «сексодроме», висела икона Казанской Божией Матери работы неизвестного художника.

Вот с этой иконой в руках и вышла из-за шелковистой занавески Марго.

– Перед иконой поклянись, что женишься на мне! – торжественно произнесла Марго.

Кузьмич побледнел.

Дело в том, что при всех перипетиях служебной и личной жизни Кузьма Кузьмич был человеком глубоко религиозным и даже помыслить не мог, чтобы пойти на клятвопреступление. «Ну, подловила, подловила, зараза. Под самый дых поддала», – с горечью подумал он.

Решаться, однако же, надо было сразу. Как говорится в таких случаях, промедление смерти подобно. Несколько мыслей вихрем пронеслись в голове Кузьмы Кузьмича.

А в самом деле, почему бы не воспользоваться случаем и не разрубить одним ударом весь гордиев узел давно назревших проблем?

Жена давно ему опостылела хуже горькой редьки, с годами стала совсем сварливой – спасу нет. К счастью, и детей у них не было, что, конечно, тоже здорово упрощало проблему. Так и быть, оставит он ей конуру и все, что нажито вместе, – да и дело с концом. Если пройдет задумка с Турсункуловым – то все образуется, это он чуял.

Существовало и еще одно обстоятельство, которое Кузьмич не умел объяснить рационально: бывали иногда – и довольно часто – минуты, когда его влекло к Маргарите с какой-то сумасшедшей страстью.

Причину этого, как ни тужился, Кузьма Кузьмич разгадать не сумел и в конечном счете решил, что это не что иное, как воля небес.

Ну а если так, то ему и карты в руки, и брак с сексапильной до безумия Маргариткой – самое то. И, выходит, нечего от него отбрыкиваться.

Кузьмич взял икону в руки, опустился, кряхтя, на колени, поцеловал Святую Марию и торжественно произнес, глядя прямо в ее глаза:

– Клянусь перед Богом и людьми, и перед тобой, святая мать, что возьму в жены девицу Маргариту Елисееву…

Затем, также не без труда, он поднялся, а Марго забрала у него икону и заботливо водворила на прежнее место.

– Ну, теперь веришь? – спросил он.

– Теперь верю, – ответила Маргарита.

Через рекордно короткое для нее время она была одета как для парадного выезда в свет.

– Ой, я немножко ревную, – оглядел ее с ног до головы размякший Кузьмич. – Ты смотри там, с этим чукчей, не очень-то…

– Еще чего! – презрительно бросила Маргарита, вертясь перед зеркалом.

– Маргошенька…

– Сам заварил эту кашу – сам и расхлебывай, – заключила она, направляясь к двери.

Нужно сказать, что Кузьма Кузьмич заблуждался, полагая, что вспышки страсти, которые привязывали его к секретарше, некоего высшего, небесного, что ли, происхождения. Ясность могла внести Маргарита, но она берегла свою тайну как зеницу ока.

Суть же дела состояла в том, что Марго была давней и отъявленной наркоманкой.

К пагубному зелью ее приучил первый любовник, негр, которого судьба забросила в захолустный российский городок Красиково.

С Сивело она познакомилась на дискотеке, ни о чем таком не думая, прокружилась с ним несколько танцев, предложила даже пилюльку экстези, которое было в ходу у старшеклассников.

Негр отказался.

– Это наркотик – тьфу, плохо, – сказал он.

– Чем плохо? – возразила она. – Одна таблетка – и танцуй хоть всю ночь.

– Наркотик – это болезнь, – повторил Сивело. – У нас в Африке почти половина населения больна. Но есть хороший наркотик, – таинственно добавил он, понизив голос и сверкнув в душной полутьме дискотеки белыми, словно кипень, зубами.

– Чем хороший? – Девушку заинтересовали слова партнера по танцам.

– Тем, что к нему не привыкают. Хочешь – принял, не хочешь – не надо.

– Не слышала о таком.

– Ты многого не слышала.

– А зачем он нужен?

– Возбуждать любовь.

– Чью любовь? – Маргарита почувствовала, как в груди сильней забилось сердце.

– А чью хочешь, – пояснил Сивело. – Можно – свою к кому-нибудь, можно – чью-то к себе.

– Дашь мне попробовать?

Негр осмотрел ее с ног до головы и медленно покачал головой:

– Нет.

– Жалко тебе?

– Ты слишком маленькая.

– И совсем не маленькая. Я взрослая и знаю про любовь все.

– Нет, – повторил негр, но глаза его заблестели.

Марго надулась:

– Жадина.

– Давай лучше танцевать.

– Нет ты хотя бы скажи, откуда у тебя это снадобье? Я о таком не слыхала.

– Я привез его из Африки, когда приехал сюда на учебу, в университет Патриса Лумумбы, – сказал негр. – Оно досталось мне по наследству, в нашем роду всегда им пользовались, потому что мой дедушка был шаман пле-мени.

– Ну и что, ты всех студенток соблазнил там, в университете?

– Дурочка, – ласково сказал черный, лоснящийся от самодовольства партнер. – Не хочешь танцевать?

– Не буду.

– Пойдем тогда, выпьем чего-нибудь прохладительного, – предложил он.

Они выстояли длинную очередь к стойке, где парень в грязном фартуке разливал в бумажные стаканчики фанту с безбожным недоливом.

– У нас в Африке такого жулика четвертовали бы, – заметил Сивело, когда подошла их очередь. Он поставил на огромную ладонь два стаканчика, и они отошли к открытому окну, выходившему в городской сад.

– Ты астрономию в гимназии учила, Рита? – спросил негр, внезапно переходя на «ты».

– На троечку.

– Сейчас проверим. Самый легкий тест – найди мне Полярную звезду.

Маргарита оперлась обеими руками о подоконник и во все глаза впилась в звездное небо. Ей очень хотелось ответить на вопрос партнера и не выглядеть в его глазах совершенной дурехой, но нужная звезда никак не желала себя обнаруживать: все они вроде были одинаковыми, все дрожали, переливались и таинственно мерцали.

Пока полногрудая гимназистка ковырялась в звездах, партнер ее был занят более серьезным делом. Он достал из нагрудного кармана рубашки крохотную прозрачную коробочку и выбросил оттуда по крохотному коричневому зернышку в каждый стаканчик с пузырящимся напитком.

Наконец девушка со вздохом отвернулась от окна.

– Сдаюсь!.. – со смехом произнесла она. – Полярная звезда затерялась.

– Придется тройку переправить на двойку.

– Согласна.

– А согласна, тогда давай выпьем за вечную память Полярной звезды! – и он галантно протянул спутнице стаканчик с желтым напитком.

Маргарита залпом осушила свой сосуд, смяла во внезапно вспотевшей ладони стакан и швырнула его в окно. Негр последовал ее примеру.

– Странно! Я как будто не воду, а коньяк выпила, – негромко проговорила Маргарита. – Даже голова немного закружилась, – взялась она за подоконник.

– Ничего, это нервы. Ты, наверное, слишком возбуждена, – проговорил парень.

Странная вещь! Он, черный как ночь, с лоснящимся лицом, которого Маргарита даже слегка стыдилась, вдруг показался ей необычайно привлекательным.

Взявшись за руки, молодые люди стояли у открытого окна. Позади бесновалась дискотека. Рваные ритмы джаза, восторженные и визгливые вопли молодежи, отдельные возгласы сливались в однообразный томительный гул.

Но в какой-то момент Маргарите показалось, что она начала глохнуть: шум стремительно отдалялся и там, вдали, затихал, сходил на нет. И все, что наполняло ее юную жизнь и казалось необычайно важным, вдруг начало выветриваться из памяти.

Она даже имя этого рослого черного студента позабыла. А тот застыл, глядя на нее с откровенным обожанием. И тут она всем существом почувствовала, что никого дороже этого парня для нее на свете нет. Нестерпимая волна желания наполнила каждую клеточку тела.

Он взял ее за руки:

– Пойдем.

– Куда? – безвольно прошептала девушка, мелко трясясь всем телом, как от озноба.

– Куда-нибудь, – сказал он, крепче сжимая ей руку.

– Я придумала! – осенило Маргариту. – Пойдем за мной, быстрее!

– На мороз?

– Там увидишь.

Они начали продираться сквозь беснующуюся толпу, осыпаемые толчками и насмешками. Но на них молодые люди не реагировали: единое могучее чувство поглотило их целиком.

В узком коридоре, ведущем к туалетам, горел тусклый свет: дирекция экономила на электроэнергии, справедливо полагая, что читать тут книги никто не собирается.

Маргарита, уже на грани истерики, вцепившись в руку партнера, вела его, недоуменно озирающегося: он никак не мог вникнуть в замысел подруги.

Перед дверью, над которой мерцало переливающееся неоновое «Ж», она остановилась. Приоткрыв, заглянула: туалет был пуст.

– Давай сюда! – затащила она внутрь упирающегося партнера.

– Что ты делаешь, это же дамская комната, – бормотал парень.

– Была дамская, станет общая, – повторяла девушка, уже не соображая, что говорит.

– Сюда зайти могут!

– Не зайдут. – Она подхватила колченогий стул, который стоял перед облезлым зеркалом. Только тут парень понял ход ее мысли. Он выхватил из рук партнерши стул и накрепко вбил ножку в дверную ручку: теперь войти в туалет было невозможно.

Оба, не сговариваясь, стали лихорадочно раздеваться, словно соревнуясь.

Почти тотчас же дверь задергалась, затем в нее громко застучали.

– Уборку затеяли.

– Нашли время!

– Эй, открывай!

Наконец наружные голоса умолкли, стихнув в отдалении: всем коллективом было решено сделать вылазку на природу.

Негр попытался поставить Маргариту на коленки, но ноги неопытной девушки разъезжались по грязному, заплеванному полу. Тогда парень как рыцарь пожертвовал своей фирменной рубашкой с медными заклепками – предметом зависти всей мужской части танцулек, повалил на нее Маргариту и в мгновение ока оказался сверху.

Раздирающая боль тут же слилась с волной блаженства. Она задыхалась, не хватало воздуха. Спертый воздух, пропахший мочой, забивал легкие.

Наконец, когда она решила, что вот-вот задохнется от тяжести, негр поднялся. Она бесстыже осматривала его ладную фигуру, улыбаясь, словно блаженненькая – да она такой и была в эту минуту.

Он протянул ей руку, помог встать.

Конец вечера прошел для Маргариты в каком-то чаду. Она едва различала лица и все время глупо улыбалась, чем вызывала язвительные замечания подружек.

Но ей было наплевать на все на свете, на все – кроме этого парня антрацитового цвета, который стал для нее средоточием вселенной.

Сивело продолжал стажировку в одной из юридических контор города. Рита всячески искала встреч с ним – мерзла, как собачонка, у дверей конторы, надеясь на случайную встречу, караулила у общежития, где он жил, – строгая вахтерша внутрь не пускала.

А потом случилось то, что должно было произойти после столь бурных страстей в женском сортире дискотеки: Маргоша забеременела.

Подойдя к юридической конторе, она вызвала Сивело на серьезный разговор.

Известие расстроило его.

Они сели в захудалом скверике, робкие лучи мартовского солнца делали первые атаки на грязные, смерзшиеся сугробы.

– Ты уверена, что ребенок от меня? – спросил он озабоченно.

Вместо ответа Марго тихо заплакала.

– Перестань. Сейчас не время нюни распускать. Нужно решить, что делать дальше.

– Решай. Ты мужчина.

– Оставлять ребенка нельзя.

– Почему?

– Ребенок получится черным. Будет скандал.

– Женись на мне и уедем.

– Я живу в Африке, – напомнил Сивело, нетерпеливо облизывая лиловые губы.

– Я поеду с тобой куда угодно.

– Но у меня там семья…

– Жена?

– Четыре жены.

– Почему же ты раньше не сказал?

– А почему ты не спрашивала? – резонно возразил любовник.

Маргарита подавленно замолчала. Выхода не было. Куда ни кинь – всюду клин. Гимназия, семья, подруги, будущее – все накрывается медным тазом.

– Послушай, – сказал негр незадачливой подруге, – есть только один выход.

– Какой?

– Аборт. Чтобы никто не знал.

– Аборт стоит денег. Тем более – подпольный. А у меня их нет.

– Деньги я дам. Мне должны прислать содержание на целый год.

Он сдержал свое слово, и подпольная операция прошла как нельзя лучше – без шума и пыли. Более того, в знак благодарности за то, что Маргарита пошла у него на поводу и согласилась на операцию, негр сделал ей поистине царский подарок, который она полностью оценить смогла только некоторое время спустя.

– Маргоша, мне с тобой было хорошо, – сказал он, когда они прощались – назавтра он возвращался в Москву, в родной университет.

– Я тебя не забуду.

– Хочу тебе кое-что оставить.

– Деньги? – с надеждой спросила Марго.

– Денег у меня, извини, мало, – покачал Сивело головой. – Но вот вещь, которая тебе пригодится. Это дороже любых денег.

– Что это? – спросила Маргарита, с интересом разглядывая увесистый целлофановый мешочек, сквозь который просвечивали маленькие желтоватые зернышки на манер рисовых.

– Это, если хочешь знать, дороже золота. Секрет моего племени, который хранится в страшной тайне.

– Крупа?

– Вроде того, – усмехнулся Сивело. – Это эликсир любви. Он обладает поистине волшебным действием на организм человека. Достаточно выпить одно зернышко, растворив его в любой жидкости, и огонь любви мгновенно овладевает тобой. Помнишь то, что с нами случилось? Тогда, на дискотеке?

– Помнишь?! Да я до гроба не забуду!.. – вспыхнула как маков цвет девушка.

– Это и было следствием двух зернышек, – усмехнулся он и напомнил о фанте, выпитой в буфете дискотеки.

Охваченная волнением, Маргарита рассматривала таинственные, загадочные зернышки, в которых, оказывается, таилась такая сила.

– Что же это такое? Наркотик? – тихо спросила она, вспоминая прежнее чувство.

Сивело пожал плечами:

– Может, и наркотик.

– У нас, в России, я о таком не слышала.

– Наш шаман объяснил мне, что он составлен из тысячи цветов и тысячи злаков, растущих в самых потаенных уголках Африки. И никто из чужих не разгадал тайны этих зернышек. Шаман говорил, что к снадобью нет привыкания. Это просто нечто вроде такого… ну, как сказать… лечебного препарата, но без всякой химии.

На том они и расстались.

Друг уехал.

Маргарита долго не решалась прикоснуться к его необычному дару. Слишком свежи были в памяти его могущественные чары. Ну, и последствия тоже. Но время все сгладило. Что же касается Маргариты – она получила аттестат зрелости. Это помогло ей впоследствии поступить на казавшуюся привлекательной должность секретаря главы поселковой администрации. Правда, для этого пришлось воспользоваться коричневатыми зернышками, и не единожды – Кузьма Кузьмич оказывался в любви злым и ненасытным.

Маргоша впорхнула в гостиницу «Изюминка», прошла в бар и увидела Турсункулова, одиноко сидящего за стойкой.

Штаб-квартира Ромашова

Избирательная штаб-квартира Александра Ромашова располагалась в небольшом уютном особнячке на окраине Раменского. При социализме в помещении были детские ясли на пятьдесят человек. Здесь имелось тогда все, что положено садику для детей элиты, которая в те относительно далекие времена именовалась, правда, несколько иначе – номенклатурой, отчего существо дела, разумеется, не менялось. Особняк был огорожен достаточно высокой железобетонной оградой, перед центральным входом бил фонтан.

Полная иллюзия красоты, добропорядочности и, главное, прочности бытия.

Другая жизнь захлестнула страну, не могла же она оставить в стороне особняк.

Теперь здесь было царство будущего депутата Александра Ромашова, и все в этом царстве было подчинено одной-единственной цели. Говоря коротко, превратить любой ценой кандидата в депутата.

Александр понимал, что галушки с неба в рот не валятся, тем более со сметаной. И для того чтобы осуществить заветную мечту, необходимо много и упорно работать.

И потому он очень мало времени проводил в своем предвыборном штабе – таком престижном и прекрасно оборудованном. Застать его здесь было практически невозможно.

Ромашов, не жалея ни себя, ни своей верной команды, мотался по Московской области, не обходя своим вниманием самые, что называется, медвежьи углы, активно участвуя во всех митингах.

Нужно сказать, что он был далеко не прост и никогда, агитируя, не действовал прямолинейно, памятуя, что иногда окольный путь – самый надежный.

Весьма часто на предвыборных митингах и встречах с избирателями он намекал, хоть с осторожностью и не без легкого налета юмора, что его прабабка была фрейлиной императрицы… Хотя, по правде говоря, никто из его предков не выезжал из Тамбовской губернии.

Кстати сказать, именно благодаря тамбовской братии, если не сказать мафии (фу, какое грубое, неблагозвучное слово!), Сашок-сверчок стал одним из совладетелей сети бензо– и газозаправок в ближнем и дальнем Подмосковье, с выходом в соседние области.

Благодаря такой надежной крыше и своей верности братству он жил припеваючи.

Конечно, основная часть доходов уходила подлинным хозяевам – братве. Но оставалось достаточно и Ромашову, как говорится, детишкам на молочишко.

Верность Ромашова поставившей его на ноги братве, то, что он, несмотря на многочисленные соблазны, не «ссучился», говоря языком братков, начала постепенно приносить свои плоды: преданного пса хозяин поощряет.

Дело, однако, кардинально изменилось, когда в регионе поменялась криминальная власть и воцарился новый авторитет – Михась.

В один из дней он вызвал к себе Ромашова. Неразговорчивые амбалы усадили его в бронированный «Мерседес» новейшей марки и повезли на свиданку к Батьке. Усадили не очень вежливо, подпихнули, когда замешкался. Правда, дело обошлось без рукоприкладства.

Один из охранников, сидящих рядом, завязал Ромашову глаза, словно это был не солидный данник Батьки, а мелкая сявка, которого хозяин вызвал на предмет вразумления и вправления мозгов.

Ехали долго, так что Ромашов подумал даже, что они, возможно, уже покинули Московскую область. Потом догадался, что они могли попросту петлять, чтобы сбить его с панталыку. Так делалось.

Апартаменты Михася, новенькие, с иголочки, поразили его своим великолепием, граничащим с азиатской роскошью. Когда один из охранников снял с глаз Ромашова повязку, он несколько мгновений стоял посреди двора, ошеломленно озираясь.

– Не спи, – не очень вежливо подтолкнул его в спину охранник..

– Батька ждет, – добавил другой.

Внутри здания все выглядело так же роскошно, как снаружи, но Александр был слишком взволнован, чтобы рассматривать окружающие чудеса.

Михась оказался плотным мужчиной с пронзительными свиными глазками. Пожалуй, если бы не глаза, его можно было бы принять за какого-нибудь рядового служащего заурядной процветающей конторы.

– Ну, садись, рассказывай, – произнес Михась без предисловий.

Разговор получился долгим.

Ромашов перечислял городские и областные предприятия, которые крышует, говорил о проценте взаимной дани, о том, сколько отдает в общак.

Михась, казалось, слушал невнимательно, перекладывал на столе какие-то бумажки, позевывал, вывел на промокашке петушка.

В какой-то момент у Ромашова возникло желание кое-какие цифры приуменьшить в свою пользу, но Михась, видимо, что-то уловил в интонации собеседника, оторвался от промокашки и произнес:

– Только не бреши.

Сказано это было безразлично, почти добродушно, но у Ромашова холодок пробежал по спине: он был наслышан о жестокости и беспощадности Михася.

…Откуда было знать Александру, что Михась долго и тщательно готовился к их встрече, изучил и проштудировал всю бухгалтерию, связанную с предприятиями, которые крышует Ромашов? Он был добропорядочным хозяином. Может, в частности, потому и пользовался автори-тетом.

Когда Ромашов кончил верноподданнический доклад, Михась произнес:

– Молодец. Не соврал.

У Ромашова отлегло от сердца.

– Теперь слухай сюда, – продолжал Михась. – Слишком жирные куски себе берешь. Не по чину. Я урежу твою пайку.

Урезание пайки проводилось в несколько этапов и оказалось весьма существенным, что вызвало у Ромашова глухое недовольство.

Во время очередной встречи с Батькой он осторожно, обиняками высказал эту мысль. Михась пресек его сразу.

– Кому какая пайка положена, определяю я сам, – сказал он жестко и положил тяжелую волосатую лапу на стол. – Так что не чирикай.

– Но…

– Знаю я, все знаю, – перебил Михась. – И что мужик ты добросовестный, иначе не держал бы… Знаешь, сколько кандидатов на твое местечко? То-то же.

– Но еще…

– Знаю, знаю давно и супружницу твою – тамбовскую волчицу, – тут он ощерился во весь щербатый рот. – Молоток баба, не подведет. Но слова своего не порушу. Моли бога, чтобы еще ставку не снизил.

Долго потом не выходила из памяти Ромашова двусмысленная улыбка Михася. Он еще больше охладел к своей супруге, к которой и так давно уже не испытывал особо нежных чувств. Однако сына – Николая, как две капли воды похожего на него, просто обожал.

Одно время одолевала мысль: может, Михась оттого его держит, что был близок с его женой? Но дело это, как ни крути, не доказуемо.

Потом появилась Наташа. Умная, красивая и при всем при том – страшно одинокая. По сути дела, кроме дочери Светы, у нее не было никого из близких. Это подходило Александру. И как-то сразу понравились они друг другу, потянулись, как два магнита…

Как ни странно, начавшейся любовной идиллии помешал Михась, сам о том, конечно, не подозревая. Батька принял решение, что Ромашов – подходящая фигура для того, чтобы войти во власть, где представлять его, Михася, интересы.

Словно по мановению волшебного жезла, Александр Ромашов стал кандидатом в члены подмосковного парламента. Здесь, в новой среде, куда он попал волею своего шефа, тоже шла жестокая война.

Здесь крутились немалые деньги, велась целенаправленная агитация, в которой участвовали листовки и газеты. Кто-то из его предвыборного штаба придумал нестандартный ход – календарики с портретом Ромашова. Гибкие, высшего качества, отпечатанные в Финляндии, – Михась, надо отдать ему должное, заварив кашу, денег не жалел. Как ни странно, именно календарик сделал свое дело.

По результатам социологических опросов, Ромашов вышел на второе место.

Впереди уверенно шел дядя Паша, коммунист, руководитель бронницкой автобазы. Он не был варягом, всю жизнь провел в Бронницах. Люди его знали и уважали за честность, добропорядочность, отзывчивость. Он был, что называется, из народа, свой, местный.

Надо ли говорить, что его активно поддерживала КПРФ, могучая сила? Само по себе это предопределяло 20–25 процентов голосов.

Что тут было делать? Как говорится, нашла коса на камень. Столкнулись соперники на узкой дорожке, не разойтись.

Ромашов попросил внеочередную свиданку у Михася, ссылаясь на важное дело.

Те же амбалы повезли его из предвыборного штаба к Михасю. На сей раз, правда, глаза не завязывали, но один из сопровождающих повернул какой-то рычажок, и стекла «Мерседеса» налились мутью, стали непрозрачными. Ромашов не стал ерепениться, сидел смирно.

Михась встретил кандидата приветливо, даже кофе с коньяком предложил:

– Ну, выкладывай, без пяти минут депутат. Какие проблемы привели?

– Как бы пять минут в вечность не превратились.

– Что так?

– Обойдет меня дядя Паша. Как пить дать, обойдет, – сказал Ромашов.

– Что так?

– Народ за него.

– Народ – дерьмо.

– Тем не менее.

– Деньжат еще подбросим.

Ромашов помотал головой:

– Не поможет.

– Деньжата не помогут? – искренне удивился Михась.

– Нет.

– Что же предлагаешь?

– Убрать Пашу.

– Ишь ты! – ухмыльнулся Михась, обнажая щербатые зубы. – Крутой парнишка.

– Другого пути нет. Не видеть иначе нам депутатства как своих ушей.

Михась задумался.

– Дело серьезное, – изрек он наконец. – Убрать человечка – раз плюнуть, но Паша – человек видный… Ладно, обмозгуем. Получишь ответ через два дня.

Ромашова отвезли тем же порядком в его предвыборный штаб, а Михась укатил в столицу держать совет, как половчее провести операцию.

Ромашов продолжал напряженную предвыборную работу. Назавтра у него была назначена встреча с избирателями в НИИ автомобилестроения МО России. Он готовился к выступлению с волнением, особенно тщательно. Ведь там должен был присутствовать его главный оппонент Павел Павлович Соколов, который в народе был известен как просто дядя Паша.

Зазвонил телефон. Ромашов с трудом оторвался от материалов, взял трубку.

– Саша? – узнал он голос Натальи.

– Привет.

– Ты опять не ночевал.

– Я же объяснял тебе, как занят, – с трудом сдерживая раздражение, сказал Ромашов.

– Но ты даже не позвонил.

– Понимаешь, выступал в Люберцах. Потом была встреча с деловыми кругами города…

– И что?

– Ни минутки свободной.

– Сегодня будешь, Саша? – Наталья с трудом сдерживала слезы.

– Постараюсь, – неуверенно ответил Александр и, не дожидаясь реплики, выключил сотовый.

Нет, с Наташей решительно не залаживается. Хорошая она женщина, сердечная, добрая. Но… Почему она так часто начала звонить? Какие у нее, в конце концов, права на него, черт возьми?

Слишком уж она привязчивой оказалась. А может, она и не его вовсе любит? А его, так сказать, перспективу? Депутат – лакомый кусочек, что ни говори. Власть. А власть – это большие возможности.

Может, это и его домыслы.

Но, так или иначе, сложно, очень сложно с Натальей. Вот начала права на него предъявлять. А по какому, извиняюсь за каламбур, праву?

У Александра в жизни много было женщин – мужик он видный и не дурак, за словом в карман не лез. Бывало их и по нескольку зараз, «гроздьями», как он говорил. Но ни одной не позволял влезть себе на шею, командовать собой. Чуть баба начнет предъявлять на него права – до свиданья, дорогая, скатертью дорога.

Взять ту же Наташу.

Что за моду взяла сама звонить ему, командовать, ставить условия?

Волнуется за него? Что он, маленький? Скучает? Ясное дело, скучает. Но это не смертельно – наоборот, больше любить будет.

Да и вообще, откуда такая требовательность? Разве он ей чем-то обязан? Наоборот, если на то пошло, это она ему по гроб жизни обязана. Подобрал, да еще с ребенком, девчонка на него волчонком смотрит. Ни за что папой не хочет называть.

Не иначе мать научила.

В кабинет плавной походкой вошла Юленька, его помощница, и мысли Александра приняли другое направление.

– Что скажешь, моя прелесть? – с некоторых пор, когда они были вдвоем, он позволял себе игривый тон.

Юленька премило покраснела – и, нужно признаться, ей это шло.

– Тут посетители с завода гражданской авиации, – доложила она. – Приглашают на выступление.

– Хорошая идея! – одобрил Александр. – Зови.

Она пошла к дверям.

– Погоди! – окликнул он.

Юленька повернулась.

– А они не предлагали самолет?

– Какой самолет? – не поняла Юленька.

– Нам двоим. Чтобы улететь на необитаемый остров. Полетела бы со мной?

Лицо Юленьки выразило полное согласие.

…Чем не любовница? Свеженькая. И без всяких претензий.