Текст книги "Прощание с эпохой чести. Последний Маршал Великой державы"

Предисловие

В 1992 году к первой годовщине введения чрезвычайного положения 19 августа и создания Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) с помощью издательства «Библиотечка журнала “Мужество”» я издал небольшую книжку под указанным выше названием. Это был мой первый литературный опыт. Возможно, он положил начало дальнейшим публикациям и написанию научных и литературных трудов. До этого были у меня журнальные и газетные публикации, в основном в «Красной звезде», военных журналах как по теме, непосредственно касающейся служебной деятельности, так и по научной (я в 1983 году защитил кандидатскую диссертацию по истории военно-технического противоборства с немецко-фашистским вермахтом. – Л.И.).

Возвращаюсь к событиям 1991 года не только в связи с уходом из жизни последнего советского маршала, а потому, что события в нынешней России как-то щемяще напоминают своей схожестью о потере великой советской Родины в далеком уже 91-м. Да и аналитика нашептывает, что операция по разрушению СССР не завершена и «стратегия анаконды», разработанная американским адмиралом Альфредом Мэхэном в конце ХIХ столетия против России, не отменена за давностью лет, а, напротив, активно развивается. Достаточно взглянуть на ситуацию вокруг российских границ, на санкции, на разжигание русофобии, кардинальное увеличение военных расходов и расходов на тайные операции спецслужб США, военную активность НАТО. И все это на фоне нового системного кризиса, коронавируса и прочих «сладостей». Да и пятая колонна в самой России не уменьшается, а властно-олигархический режим есть дитя и продукт того самого либерал-фашизма 1991 года. Приведу лишь одно «пожелание» из этой стратегии адмирала:

«Приступить к овладению всею полосой Южной Азии между 30 и 40 градусами северной широты и с этой базы постепенно оттеснять русский народ к северу. Так как, по обязательным для всего живущего законам природы, с прекращением роста начинается упадок и медленное умирание, то и наглухо запертый в своих северных широтах русский народ не избегнет своей участи»22
  Мэхэн А. Влияние морской силы на историю 1660–1783 / Изд. Е.И.В. Наследника Цесаревича Вел. кн. Георгия Александровича / Пер. с англ. Н.П. Азбелева. – СПб.: Тип. Морского министерства, 1895.


[Закрыть].

Нужно сказать слово правды

Что же подвигло меня взяться за перо, да еще в столь драматический момент нашей истории и по рискованной теме?

• Во-первых, мой командир (Д.Т. Язов был моим прямым и непосредственным начальником) попал в беду, в плен, а по нашим уставам я обязан защищать командира в бою. Причем угроза могла стоить ему жизни: ради власти и богатства эта новоявленная российская бездарность могла пойти на все. И уж что-что, но изменять Родине и в ужасном сне не могло прийти в голову солдату Язову, всю свою жизнь посвятившему ее защите. Поэтому я полагал сказать слово правды в защиту командира и заслуженного военачальника. И, конечно, попытаться смягчить его участь. Это есть мой долг. Я не ходил в его приближенных, не был связан какими-то личными отношениями, а уж тем более родственными связями. Только служба, мои опыт и знания.

Более того, министр обороны Д.Т. Язов отстранял меня от должности (снять без согласования с ЦК КПСС он не мог, а связываться с адмотделом ЦК не хотел). Отстранение случилось после того, как я отказался издавать наспех подготовленный заместителем начальника ГУКа приказ о наказании ряда офицеров и генералов за происшествие в подчиненных им частях без административного расследования и установления обстоятельств и причин происшествия. В приказе звучали выводы типа «…непосредственным виновником этого тяжелого происшествия является командир дивизии…» Командир полка самоустранился от исполнения служебных обязанностей. Начальник штаба стал на путь неповиновения и неисполнения приказов. И так далее. Приказ готовился в срочном порядке сразу после разговора министра с соответствующими командирами, юридическую экспертизу в юрслужбе не проходил. Я пытался убедить министра, что военная прокуратура уже возбуждает уголовное дело и такие пассажи в приказе министра ставят следователей в сложное положение. Виновники определены, причем им вменяются тяжкие обвинения, грозящие большими сроками. Так, в военное время за неповиновение и неисполнение приказов командиров расстреливали, в мирное, особенно если преступление повлекло гибель людей, каралось сроком не менее десяти лет. Естественно, такой неграмотный с юридической точки зрения приказ, подготовленный без расследования обстоятельств происшествия, ломающий судьбу офицеров, я издавать и рассылать в войска не имел ни юридического, ни морального права. И был отстранен от исполнения обязанностей начальника управления делами Министерства обороны СССР. Через несколько дней выяснилось (ЧП произошло в ГСВГ), что основным виновником происшествия – гибели двух военнослужащих – был машинист немецкого паровоза, нарушивший правила движения.

Был между министром и мной серьезный и долгий разговор, где я пытался убедить своего многоопытного командира, что методом нарушения уставов и законов порядка в подчиненных войсках не наведешь, показал Положение об управлении делами (УД), где статья 15 об обязанностях начальника УД четко гласила: «…соблюдение законности в деятельности органов военного управления». При этом подчеркнул, что главный орган военного управления – это министр обороны. И это то главное, за что я нес персональную ответственность. Сказал министру: «Если мне не следует соблюдать эту статью, снимите ее с меня своим приказом». Последовало резюме: «Иди работай!»

Был и другой случай моего отстранения по такому же поводу, когда шестерых офицеров министр обороны строго наказал (вплоть до увольнения со службы и понижения в должности) за прическу, ношение на пальце руки кольца, передвижение по городу не в кителе, а в военной рубашке… Я на приказе написал, что приказ подписан с нарушением законодательства и приказов самого же министра и издан быть не может. Д.Т. Язов в ответ распорядился отстранить меня и подготовить представление о снятии с должности. Однако уже утром вызвал и потребовал доложить, что незаконное содержится в приказе. Я доложил в том числе, что ношение обручального кольца вообще нормативно не регулируется, а ношение рубашки без кителя разрешено правилами ношения военной формы одежды (целая книжка страниц на двести), утвержденными приказом № 250 министра обороны. Показал и его подпись. Он буркнул – мол, подсунули, и отменил свое прежнее решение.

Но к чести маршала он быстро реагировал на свои ошибки и в последующем без моей визы нормативные приказы не подписывал. Вскоре юридическую службу высоко ценил, приказал двух самых опытных юристов УД держать в готовности прибыть к нему, разъяснить то или иное положение и помочь подготовить решение или позицию. Более того, именно Д.Т. Язов своим приказом расширил состав юридической службы до дивизии включительно. Военачальники и штабы получили офицеров-юрисконсультов, в УД появились два новых отдела – международного права и военного законодательства. Таким образом, роль юридической службы существенно возросла. И сам министр старался строго придерживаться норм права. Поэтому, столкнувшись после ареста с незаконными действиями следствия, реагировал весьма болезненно.

• Второй причиной, заставившей меня взяться за написание книги в защиту Д.Т. Язова, стал тот шабаш, который раскручивался вокруг ГКЧП и был насквозь пропитан ложью, наглостью, унижением заслуженных людей, их арестом и готовящейся расправой. Бездарность, жаждущая славы и власти, к сожалению, достигает таковых демонстрацией превосходства над выдающимися людьми. Подзабыли, видно, они опыт Никиты Хрущева, пытавшегося возвеличиться на охаивании И.В. Сталина. Но эта слава недолговечна и презираема в народе. Как только ни унижали «арестантов».

Подбитый летчик Руцкой, вытащенный из пакистанского плена, купленный должностью и свалившейся властью, выслуживался перед разорителями Советской державы, проявляя «героизм» по охране безоружных пожилых, заслуженных людей, хранителей СССР, возвращавшихся от еще одного негодяя – президента СССР. Вскочивший на подножки ельцинской власти руководитель российских спецслужб Баранников проявлял изощренное «мастерство», проводя «грандиозную» спецоперацию по задержанию и аресту организаторов так называемого государственного переворота. Прокурор Степанков, который в СССР мог бы по своему профессиональному уровню и моральному облику подняться не выше районной прокуратуры, вдруг стал генеральным прокурором и срочно «сшивал» дело о государственной измене и попытке государственного переворота. Эти «великие» деятели от демократии, не имевшие никаких полномочий от союзных органов власти и союзных республик, по приказу Ельцина, провозгласившего независимость России задолго до ГКЧП, проводили «масштабную операцию» в аэропорту Внуково по «задержанию изменников Родины», а затем развозили их по укромным местам в Подмосковье и близлежащих областях. Видимо, боялись, чтобы жены не отбили арестованных мужей. Говорю с презрением об этих людях всего лишь по единственному признаку – по их отношению к непосредственным участникам Великой Отечественной войны. Когда эти негодяи обращались с маршалом Язовым, генералом армии Варенниковым, как с какими-то бандитами-убийцами, в их ограниченных мозгах не мелькнули даже искра памяти о войне или сострадание к состоянию здоровья (об уважении к возрасту и воинским званиям я уже не говорю) тех, кого они арестовывали и под конвоем тащили в тюремные камеры. Вот к воровским авторитетам у них совершенно иное отношение – заискивающее.

• И в-третьих, в силу своего служебного положения и полномочий я имел информацию о реальном положении в стране, о наличии планов внешних и внутренних сил по разрушению СССР, о тех людях, которые рвались во власть и расправлялись с «путчистами», нагнетали страх и беззаконие в обществе, разрушали основы советского государства. Армия, КГБ и МВД находились на острие атаки; офицеры опасались носить военную форму вне военных учреждений; участились нападения на них и угрозы физической расправы. Доклады Горбачеву оставались клочком бумаги; никаких мер, чтобы оградить от информационно-психологической атаки силовой фундамент государства, не предпринималось, несмотря на то что член политбюро и секретарь ЦК партии по идеологии А.Н. Яковлев был, пожалуй, самым близким человеком в окружении Горбачева имел большое влияние на СМИ.

Не знал я тогда о существовании утвержденной в декабре 1981 года президентом США Р. Рейганом десятилетней программы системного разрушения СССР, но честные чекисты из КГБ СССР ознакомили меня с директивой американского президента NSDD-75 от 1983 года «О дополнительном финансировании оппозиционных движений», а также с добытой нашей внешней разведкой программой деятельности в Советской России организации «Херитидж фаундейшен» (фонд «Наследие» жив и успешно продолжает работать и сегодня. – Л.И.), которая совместно с ЦРУ и другими советологическими центрами должна была проводить работу по «деколонизации советских национальных республик, входящих в состав советской империи», и «оказанию моральной и иной помощи и поддержки антиколониальным национально-освободительным силам внутри СССР». (Именно эта организация в начале 1991 года выплатила Э. Шеварднадзе премию в сумме 75 тыс. долларов за установления мира на Ближнем Востоке, когда он без санкции Верховного Совета СССР проголосовал в СБ ООН за операцию против Ирака «Буря в пустыне». – Л.И.) Поступало много информации из союзных республик и регионов РСФСР о катастрофическом развитии ситуации. Кремль молчал.

2 марта 1991 года случай предоставил мне возможность присутствовать на 60-летии Горбачева. Он накануне вернулся из поездки в Белоруссию, с утра принимал поздравления на Старой площади (ЦК КПСС, где сейчас размещается Администрация Президента РФ. – Л.И.), а затем приехал в Кремль (на «уголок», где проводились заседания политбюро). Там его ожидали будущие арестанты СИЗО «Матросская тишина»: Лукьянов, Крючков, Язов, Пуго, Кравченко (гендиректор ТАСС, не арестовывался), Плеханов (9-е упр. КГБ СССР). Дмитрий Тимофеевич меня взял с собой, чтобы нести на «уголок» шашку в футляре в качестве подарка юбиляру, поскольку у меня был пропуск, а охрану туда не пускали. После вручения подарков Горби пригласил всех присутствующих в «Ореховую комнату» (зал заседаний членов политбюро), где, в фуршетном варианте, были накрыты столы. Я хотел покинуть мероприятие, поскольку не по рангу мне было присутствовать на нем, но Дмитрий Тимофеевич негромко сказал: «Оставайся! Внимательно слушай, потом обсудим». Вместе с тостами и речами обсуждались вопросы текущей ситуации в стране. Вначале присутствующие интересовались поездкой Горбачева в Белоруссию. А он восторженно рассказывал, как его встречали, как были рады белорусы его визиту, заверял, мол, все идет хорошо. На вопрос, а почему не поехал в отчужденную зону (задетую Чернобылем. – Л.И.), ответил, что он был готов, но Раиса Максимовна отговорила. Леонид Петрович Кравченко доводил острую информацию и интересовался, знает ли о ней Горбачев и как оценивает. Другие участники тоже представили некоторые сведения. Анатолий Иванович Лукьянов рассказал о критических настроениях среди депутатов Верховного Совета, Владимир Александрович Крючков – об активизации иностранного вмешательства во внутриполитические процессы со стороны посольств западных стран и негосударственных организаций. И так далее. Практически все участники что-то тревожное хотели донести до президента и получить ответ или хотя бы занимаемую им позицию по тому или иному вопросу. Однако президент почти ничего о текущей ситуации не знал и объяснил это так: «Мы с Раисой Максимовной договорились, что мне всем этим забивать голову не следует. Она все отслеживает и вечером на прогулке, что нужно, мне рассказывает. На некоторые предложения (особенно активничал Л.П. Кравченко – этот неравнодушный человек) у президента был ответ: «Хорошо, я вечером посоветуюсь с Раисой Максимовной, если не забуду, и приму решение». Леонид Петрович в конце фуршета сказал: «Мы тут приготовили сводку основных информационных материалов, возьмите ознакомиться». Горбачев ответил: «Передай охране, пусть отдадут Раисе Максимовне». Я вполголоса сказал генералу Плеханову, стоявшему рядом: «Так, может, Раису Максимовну президентом назначить». Маршал Язов сделал мне замечание. Расходились все, по-моему, разочарованные.

И еще наблюдался весьма неожиданный для меня момент, вынудивший сказать слово в защиту Д.Т. Язова, – доносительство и предательство. Да, именно так. Даже на уровне руководства Министерства обороны и других силовых ведомств. Так, мне стало известно о сговоре трех генералов из высшего звена руководства о том, что надо все валить на Язова, раз он уже сидит. Их показания, написанные как под копирку о факте, которого не было вообще, были зафиксированы следователями и приобщены к делу ГКЧП. Три генерал-полковника в собственных показаниях (каждый в отдельности) утверждали, что во всем был виноват министр обороны – он побуждал, приказывал, а они лишь пассивно сопротивлялись. Но я лично был свидетелем, что министр обороны как раз двоих из них сдерживал от слишком «решительных» действий.

С раскруткой дела по ГКЧП в Министерство обороны активно полезли всякого рода проходимцы и бездари, уволенные ранее за пьянство, за несоответствие занимаемых должностей и за проступки офицеры. Министром обороны был назначен Е.И. Шапошников, главком Военно-воздушных сил, который якобы одним из первых заявил о неподчинении ГКЧП, присягнул Ельцину, а позже заявил, что готовил авиационный удар по Кремлю, где якобы заседали «путчисты». Правда, потом, когда ему разъяснили, что ни одного члена ГКЧП в Кремле не было, а он хотел разрушить важнейшую историческую ценность страны, Шапошников поумолк.

И еще о подлости. В 1988 году, после приема в честь Дня Советской армии и ВМФ, Дмитрий Тимофеевич спросил меня, как я оцениваю проведенный им прием. Я ответил, что официальная часть была организована хорошо и зарубежные гости – военные атташе и делегации из дружественных стран, остались довольны. А о неофициальной части, когда остались лишь генералы из близкого окружения министра, высказался в восторженных тонах. Министр обороны возразил в том плане, что много тостов было в его честь. Я сказал: «Вы заслуживаете уважения, авторитет у Вас достаточно высокий». На что министр заметил: «Во-первых, не я строил вооруженные силы, я всего лишь принимал участие, а во-вторых, запомни: кто больше всех льстит, тот первым предаст. Ведь так же случилось со Сталиным». Я не придал тогда особого значения этим словам. Вспомнил их, когда с маршалом случилась беда.

С назначением Д.Т. Язова министром обороны Горбачев уговорил его переселиться в дом на Ленинских горах (улица Косыгина), где у генсека была огромная квартира, убеждая, что министру обороны нужно быть рядом. Д.Т. Язов не выразил восторга по этому поводу и даже пытался возразить, что имеет квартиру от Минобороны. Не рвалась быть рядом с семьей генсека и Эмма Евгеньевна. Дмитрий Тимофеевич на семейном совете бросил фразу: «Подальше от царей – голова целей». Но тем не менее переселился в новые апартаменты. После ареста Горбачев тут же приказал выселить Язовых и предложил еще заселенную квартиру вновь назначенному министру Е.И. Шапошникову. Тот сразу же ухватился за такой подарок и приказал любыми путями выселить Эмму Евгеньевну как можно быстрее. Причем в любую двушку. Я пытался уговорить Шапошникова, во-первых, не спешить, а во-вторых, подобрать что-то приличное, соответствующее званию, заслугам и последней должности. В ответ звучало многословие типа «преступник будет разжалован, да и сидеть ему теперь долго, если, конечно, не расстреляют». Пришлось сказать: «А если все вернется на круги своя и вы окажетесь в подобном положении?»

На другой день он поручил подобрать Язовым приличную, но двухкомнатную квартиру. Где маршал и жил до конца своих дней. Но когда нужно было переезжать, мне позвонил порученец Дмитрия Тимофеевича полковник Володя Бородин, сказав, что нужна машина для перевозки мебели. Памятуя, что один из заместителей министра обороны, которому подчинялось Главное управление торговли Минобороны (ГУТ МО), на различных мероприятиях всегда говорил самые льстивые речи и тосты в адрес Д.Т. Язова («…всей жизнью обязан, если бы не Вы, никогда не получил бы высоких должностей и званий» и т.д.), я позвонил ему, сообщил о ситуации и попросил выделить от ГУТ МО машину для перевозки мебели. В ответ услышал, что Язов совершил должностное преступление, он преступник и помогать ему – значит, стать соучастником госпереворота. Пришлось вежливо дать ему оценку. Тут же позвонил полковнику из Московского военного округа, и тот, без всяких сомнений и осторожностей, тут же решил вопрос.

Другой случай. Незадолго до ГКЧП маршал с супругой возвращались из загородной поездки, на встречную полосу выскочил грузовик, водитель правительственного ЗИЛа резко ушел вправо, машина свалилась в кювет. Дмитрий Тимофеевич отделался ушибами, а Эмма Евгеньевна получила тяжелые переломы, и ей нужно было ездить на перевязки, но в «Волгу» она втиснуться не могла. После ареста мужа она попросила помочь ей с санитарной машиной. Звоню военно-медицинскому руководителю, который всегда стремился подменить лечащего врача даже по медицинским мелочам, утверждая, что такого выдающегося человека, как маршал Язов, нужно беречь и лечить должны лучшие доктора, а он именно таковым является, прошу помочь больной, а в ответ слышу: «Военно-медицинское управление преступников и их жен не обслуживает». Звоню полковнику Владимиру Яковлевичу Пашневу, начальнику поликлиники Генштаба, участнику боевых действий в Корее, сообщаю о возникшей проблеме. Ответ: куда, к которому часу. Прислал вместе с машиной доктора и медсестру. И по ряду других вопросов, связанных с ГКЧП и арестом Дмитрия Тимофеевича, проще было решать с офицерами, сложнее – с генералами, особенно с облеченными высокими должностями. Для себя я тоже сделал вывод: кто более всего льстит, тот менее всего надежен, он таким путем пробивает себе карьеру, и искренность в его речах не присутствует.

Однако я бы не обобщал по званиям и должностям высший офицерский состав. Те, кто прошел все ступеньки службы, «пропахал» и делал карьеру своим ратным трудом, без «мохнатой» руки и без лобызания кадровиков, политработников и командиров, был рядом с солдатом, видел в молодых ребятах своих сыновей, подлостей и актов предательства не проявляли. Для них офицерская честь была выше должностей и званий. Особенно добрые слова хочется сказать в адрес участников Великой Отечественной войны и послевоенных боевых действий в горячих точках. Держались мужественно и с достоинством: маршалы Советского Союза В.И. Петров, С.Л. Соколов; генералы В.И. Варенников, И.Н. Родионов, А.М. Макашов, десятки других честных генералов. Те же, кто продвигался по служебной лестнице благодаря чьей-то «заботе» или личной «преданности», далеко не все оставались преданными офицерской чести. И в августовские дни 1991 года это отчетливо проявилось на практике. Но перевертышей судьба долго не балует. Не обеляю и некоторых генералов, причем боевых генералов, прошедших даже Афган, которые в этой сложной обстановке увидели возможность возвыситься путем дачи ложных показаний. Об этом подробно Д.Т. Язов рассказал в мемуарах «Удары судьбы» (Язов Д. Удары судьбы. Воспоминания солдата и маршала. М.: Центрполиграф, 2014. С. 253–260. – Л.И.). Будучи уверенными, что маршал получит долгий срок, они пытались в своих показаниях выставить министра обороны неким злодеем, отдающим приказы то на штурм Белого дома, то на арест и интернирование Ельцина и противников ГКЧП, а они, «истинные защитники демократии», спасали Отечество, не исполняли приказы, выделяли войска для защиты российской власти. При этом грешили оговором и клеветой. Особенно выделялся этим будущий министр обороны РФ Павел Грачев. Читая его показания следователю (передавали адвокаты Дмитрия Тимофеевича), я вынужден был поговорить с Грачевым, командовавшим Воздушно-десантными войсками на момент ГКЧП. На вопрос, зачем он клевещет на министра обороны и творит ложь, Павел Сергеевич путанно пытался объяснить, что он вообще не понимает происходящее, не разбирается в политике. Да и Борис Николаевич просит об этом. Я заметил: «А что, если я обнародую ваши выступления на закрытых совещаниях, когда Вы с генералом Ачаловым приходили к министру обороны (еще задолго до ГКЧП), рисовали критичность ситуации в стране и требовали от Язова принятия решительных мер, уверяя, что десантники готовы, только отдайте только приказ. И Язов останавливал вас, охлаждал ваши горячие головы, наставлял, что все нужно решать мирным путем». Грачев растерялся, обещал исправиться и просил не обнародовать его прежнюю позицию. Клялся, что поговорит с Ельциным не судить строго маршала Язова. Возможно, он и делал это – мне неизвестно, но в последующем против подсудимого плохих слов я от него не слышал. И на суд он не приходил, хотя был заявлен в качестве свидетеля обвинения. Но показания свои не опроверг и не отозвал.

Приведу один служебный эпизод. Я беседую с Дмитрием Тимофеевичем в своем кабинете начальника ГУМ ВС. Дежурный по громкоговорящей связи докладывает: прибыл генерал армии Грачев из «Росвооружения». Дмитрий Тимофеевич просит разрешения выйти. Я предлагаю остаться, если есть желание, но он желания не имеет. Уходит. Заходит П.С. Грачев, советник «Росвора» с окладом 6 тыс. долларов, и удивленно спрашивает: «А зачем Язов приходил?» Отвечаю, что он работает в Главке, прекрасно работает, оказывает огромную помощь. Грачев, похоже, смутился. Павел Сергеевич приходил жаловаться, что мы их «зажали» в плане выплаты посреднических сумм по поставкам оружия и техники иностранцам из наличия Министерства обороны. Мол, раньше суммы составляли 8–10 процентов от стоимости, а сейчас мы им снизили до 2–3 процентов. Разъяснил, что всю предэкспортную подготовку, доставку, послепродажную эксплуатацию и сервисное обслуживание выполняют войска, а «Росвооружение» только подписывает контракт, при этом ни за что не отвечает. А зарплаты у сотрудников выше, чем в Минобороны. Бывший министр обороны РФ пытался объяснить, что они ходят под президентом, что отчисляют большие суммы на международные мероприятия, президентские выборы и т.д. В конце напомнил, что до моего прихода на главк посреднические иногда достигали 12–13 процентов и никто не довольным не был. Пришлось тоже напомнить: это, во-первых, было, когда Ваш зять, Павел Сергеевич, возглавлял главное управление, а во-вторых, сегодня сотрудники ГУМВС, как и офицеры других подразделений, третий месяц не получают денежного довольствия, в то время как «Росвооружение» шикует. После его ухода я спросил у дежурного офицера, не общались ли между собой два бывших министра. Ни словом, ни взглядом Дмитрий Тимофеевич не удостоил Павла Сергеевича. И мне никогда об этом эпизоде не проронил ни слова. Часа через полтора Грачев позвонил по «кремлевке» и спросил: Язову не нужно ли чем-то помочь? Может, машину закрепить или деньгами? Естественно, я ответил отказом. Видимо, совесть напоминала о прошлых делах неправедных.

В истории не раз так бывало: когда алчная бездарность приходила во власть, чтобы удержаться на верху, то она нагнетала некую жуть и страх перед чем-то ужасным и потом ходила в спасителях и героях. Но, опять же, ненадолго. Тот же Руцкой ровно через два года сам оказался арестантом своего кумира-алкоголика, а Баранников, выступив чуть-чуть против Ельцина, «случайно» ушел из жизни. Погиб генерал Александр Лебедь. Ушел из жизни преждевременно Павел Грачев. Сгинул Собчак. Застрелили в подъезде Петербурга с мешком денег Галину Старовойтову, которую прочили в министры обороны РФ и которая делала все, чтобы советские республики обрели национальную независимость. Не дожили своих лет Ельцин, Черномырдин… Покончили с собой (или прикончили их) те офицеры, кто организовывал провокации около Белого дома в августе 1991 года и против боевых машин пехоты под мостом на проспекте Калинина (чтобы непременно пролилась кровь) и стрелял по Белому дому из танков в октябре 1993-го. Кого-то «свои» отстреляли, кто-то сам сломался, но история со всеми разбирается справедливо. Ельцин окончательно спился и также досрочно сгинул. Дмитрий Тимофеевич Язов пережил их всех.