Текст книги "Геополитическая драма России. Выживет ли Россия в XXI веке?"

Россия и запад в контексте геополитического анализа

Она (Европа) стремится к безличному производству и бесцельному накоплению, ибо производимое и накопляемое в малой степени нужно ничтожному меньшинству, да и то в значительной мере потому, что производство рождает новые и чаще всего вредные потребности.

П. Н. Савицкий,

выдающийся русский евразиец

Геополитические тенденции имеют две взаимосвязанные основы – вещественную, в которой важная роль принадлежит природно-географическому фактору, и духовную, где определяющим является социокультурный фактор.

Их противопоставление и противостояние в мировой истории и ее интерпретациях приобретает даже не столько эмпирическое, как конкретный геополитический процесс, сколько мистико-трансцендентное значение, как сакрализованное противоборство двух цивилизаций. Для Запада это уходящая в тьму веков и преданий схватка Хаоса и Космоса, Стихии и Порядка, Света и Тьмы, Варварства и Культуры, Церкви и Схизмы, Европы и Азии, Мордора и Валинора2929
  Образы, созданные талантливым пером Толкиена, стали безошибочно узнаваемой символикой заключительного этапа холодной войны: на Востоке находится «черное царство Мордор», оно же «Враг», оно же «Империя зла», оно же «Тьма с Востока». На Западе, конечно же, расположен волшебный Валинор, «Благословенный край», обитель изначального света, именно с Запада восходит солнце. Последняя метафора едва ли не дословно перекликается с откровениями известного русского западника В. С. Печерина: «Солнце к западу склоняясь, вслед за солнцем я летел: там надежд моих, казалось, был таинственный предел…» (Цит. по: Встречи с историей. Очерки. Статьи. Публикации. Вып. 3. М., 1990. С. 46.)


[Закрыть].

Для Руси-России это «мы» и «не мы» («немцы»3030
  «…а потому этих аглицких немцев не принимать» (из указа Ивана Грозного).


[Закрыть]), «псы-рыцари» и дружинники Александра Невского, Ливония, Смоленск и Смута, «православное лыцарство» и «униаты та католики», Санкт-Питерсбурх и «шведы под Полтавой», «нашествие двунадесяти языков» и сожженная Москва, «что русскому хорошо, то немцу смерть», «…помнят польские паны», июнь 41-го и май 45‐го, план «Дропшот» и октябрь 93-го… Заметим, что даже в этих ассоциациях у русских отсутствует инфернальная демонизация соперника, столь привычная для политической мифологии Запада. Вспомним еще раз великого А. С. Пушкина, его отношение к Наполеону.

 
Надменный, кто тебя подвигнул?
Кто обуял твой дивный ум?
Как сердце русских не постигнул
Ты с высоты отважных дум?
 
 
Великодушного пожара
Не предузнав, уж ты мечтал,
Что мира вновь мы ждем, как дара;
Но поздно русских разгадал…
 

Мощно, благородно, по-русски.

В чем причина и суть столь длительной вражды, столь противоположных оценок, столь омраченного прошлого и шаткого будущего?

Большинство крупных русских мыслителей не раз обращались к этому вопросу. Все они отмечали безусловное наличие контроверзы «Восток-Запад», «Россия-Европа», существование между этими полюсами пропасти непонимания и отчуждения. «Мы не избалованы сочувствием других народов, не избалованы также и их пониманием», – напоминал известный своими западническими симпатиями А. И. Герцен3131
  Герцен А. И. Собр. Соч. в 30-ти тт. М., 1960. Т. 19. С. 139.


[Закрыть].

Истоки такой дуальной интерпретации цивилизованного развития восходят, по мнению Ясперса, к античности. «…Шифром, проходящим через всю историю Запада, является противопоставление Азия – Европа», – пишет он, отмечая присутствие в западном сознании архетипа извечной азиатской угрозы, трактуемой как неизбывное желание варваров покорить Европу. Тогда «исчезнет западная свобода, значимость личности, широта западных категорий, ясность сознания. Вместо этого утвердится вечное азиатское начало, деспотическая форма существования, отказа от истории, от принятия решений, стабилизация духа в фатализме Азии»3232
  Ясперс К. Смысл и назначение истории. М. 1991. С. 517.


[Закрыть]. Образ варварской Скифии, нарисованный еще фантазией Геродота и Овидия и лишь по-разному преломляемый в разные эпохи, по сути, оставался неизменным.

Русское мировоззрение, русский национальный характер всегда оставались для Запада Terra incognita.

Своеобразие русской цивилизации как геополитической и социокультурной целостности невозможно представить без обращения к особенностям русской истории, основная из которых – беспрерывная череда войн, преимущественно вынужденных и оборонительных. Давление силы на становящееся русское пространство шло почти по всем азимутам, за исключением разве что севера и востока: с юга – кочевники, затем поощряемые турками татары, с юга-запада, с Дуная и Причерноморья – сами турки, с запада – поляки и подданные Габсбургов, с северо-запада – Тевтонский орден, с северо-северо-запада – датчане и шведы. Русское государство должно было сражаться или исчезнуть.

Согласно данным историка С. Соловьева3333
  Соловьев С. История России с древнейших времен. М., 1989. Т. 1.


[Закрыть], Руси в течение уже своего первого, относительно спокойного периода истории (ок. 800–1237 гг.) пришлось отражать нашествия каждые четыре года, причем это было время, когда Западной Европе было еще не до Руси: она билась с норманнами, отвоевывала «гроб Господень», покоряла западных славян, устраивала династические и конфессиональные кровопускания…

В 1237–1241 гг. последовало страшное татаро-монгольское опустошение.

В следующие за этим 20 лет (1240–1462) Россия отбивала двести вторжений, то есть почти каждый год. В Прибалтике уже хозяйничал Тевтонский орден, на западе объединились Литва и Польша, все новые татарские орды разоряли страну.

Новые испытания были впереди.

За третий и четвертый периоды (примерно 1368–1893 гг.), в течение 525 лет Россия вынуждена была воевать 329 лет: на три года приходилась два года войны и один мира3434
  Сухотин Н. Н. Война и истории русского мира. СПб., 1894. С. 11.


[Закрыть].

Бесчисленны русские жертвы на полях сражений, столетиями лились потоки русской крови. Причем до середины XVIII века, примерно до Семилетней войны, когда Россия непосредственно вмешалась в дела Европы, русские войны носили характер защиты собственных интересов, она не вела «династических», «религиозных» или просто захватнических войн. «Со времени нашествия татар и до Петра Великого России приходилось… думать только об обороне, а когда позже, при Петре, она твердой ногой встала на северо-западе, а на юге достигла Черного моря, это было не что иное, как борьба за ворота, за выход из собственного дома и двора»3535
  Никольский Б. Войны России // Русский колокол. Берлин, 1928. №3, №72.


[Закрыть].

Иначе складывалась в этом отношении судьба романо-германской цивилизации, этого исторического центра Запада.

Романо-германская цивилизация – не просто культурно-историческая область, это особым образом структурированная геополитическая система. Эта цивилизация формируется вначале в западной части европейского «полуострова». С XI века, после прекращения набегов норманнов и венгров, она упрочивается и становится надежно защищенным от внешних воздействий ареалом. Ее внешнюю защиту составляли как природно-географические преграды (например, на юго-западе ее прикрывали от мусульманских вторжений из Африки Пиренеи), так и (это прежде всего) буферный пояс из «прифронтовых» государств, расположенных в балтийско-черноморско-адриатической полосе. Причем эти государства в значительной мере конфессионально и культурно ориентировались на своих западных соседей. Поэтому за все второе тысячелетие н. э. коренная Европа до возникновения блокового противостояния лишь три раза испытывала угрозу извне, и все три раза эта угроза существенным образом амортизировалась народами и странами, стоявшими на подходах к полуострову. В XIII веке здесь выдохлось монгольское нашествие, в 1520-х и 1683 годах турецкая опасность, нависшая над Веной, была сломлена на венгерских, чешских или польских землях.

Как мы уже показывали в отношении России, в других частях света картина была совершенно другая. Например, средневековые Ближний и Средний Восток испытывают непрестанные потрясения от турок-завоевателей, выходящих через пустыни из глубин материка. Что порождает, по словам историка, «тошнотворную парадигму вечно воюющих и сменяющих друг друга неустойчивых государств с неопределенными границами»3636
  Дьяконов И. М. Пути истории. М., 1986. С. 115.


[Закрыть]. Или взять Китай, который за то же последнее тысячелетие четырежды захватывала волна алтайских народов – киданей, чжурчженей, монголов и маньчжуров, не говоря уже о японском и западном нашествиях в XIX – XX веках3737
  Цымбурский В. Л. Европа – Россия: третья осень системы цивилизаций // Полис. 1997. №2, №58.


[Закрыть].

Западная цивилизация оказалась, следовательно, в выигрышной ситуации: с одной стороны, она была надежно защищена от нежелательных контактов с непрошеными гостями, с другой, – располагая выходами к морю, сама могла вступать в контакты с другими мирами и народами на собственных условиях. Западной Европе выпал исключительный шанс – органично развиваться, не подвергаясь деструктивным воздействиям извне. Поэтому и нормы, и ценности западной цивилизации не являются универсальными для всего мира, а скорее уникальными, оттого и имеют вполне ограниченную сферу приложения.

В отличие от Западной Европы, история России – история длительной жизненно необходимой обороны, векового противостояния насилию с Востока и Запада, история осаждаемой крепости.

Такая история сформировала в русском национальном характере, с одной стороны, упорство, выносливость и стойкость, с другой – вполне обоснованное недоверие к чужим, «не нашим», очень уж часто желавших поживиться на русских равнинах, лишенных естественных защитных границ.

«История России, – пишет И. А. Ильин, – являет собой образец терпения и постоянного жертвенного служения: вечную готовность, твердую выдержку. В основе своей русская стойкость возникает не из способности податливо менять свою сущность, веру и внутренний мир… нет. Русский спокойно поворачивается лицом навстречу неизбежному и тем самым утверждает себя как личность. А для этого необходимо мужество и не мгновенная вспышка, а ровно горящий уголь, который и под пеплом мерцает, который и дождь не зальет»3838
  Ильин И. А. Сущность и своеобразие русской культуры. М., 1996. Март. С. 164.


[Закрыть].

Упорство, выносливость и стойкость в русском национальном характере развивали также климат и природная среда.

Нравственный идеал русского народа, нравственная ось русского геополитического пространства – православие в его религиозной и секулярной ипостаси. Причем православие трактуется именно как восстановление правоты: «не по силе прав, а по правде». Это еще один водораздел между западным и восточным христианством, между русской и западной цивилизациями. Начался он давно и пролег глубоко.

«Сверхдержаву» той эпохи и оплот восточного христианства – Византию – потрясали мощные удары. В 1204 году христианский Константинополь был захвачен «христолюбивым воинством». «Сверхдержавой» оставалась только нехристианская Монгольская империя. Восстановление Византийской империи в 1261 году не изменило положения: ее императоры и Константинопольский патриархат вступили с Ордой в союзнические отношения и тем самым как бы «узаконили» положение этого государства в Восточной Европе, а значит, и зависимость от него русских земель, которые конфессионально подчинялись Константинополю.

Первым историческим событием, явившим западному миру самостоятельную, гордую Россию, был отказ Москвы подписать Флорентийскую унию 1439 года, этот акт капитуляции византийского христианства перед западным.

В 1448 году русская церковь становится автокефальной, т. е. независимой. После взятия турками Константинополя в 1453 году («второй Рим паде») эстафету православия приняла обретшая в 1480 году после «стояния на Угре» независимость от остатков Золотой Орды Москва. В начале XVI века (около 1510 года, во время присоединения к Московской Руси Пскова, осуществленного великим князем Василием III) устами старца Филофея из Псковского Спасо-Елеазарова монастыря была озвучена носившаяся в воздухе истории формула: два Рима пали, третий – Москва – стоит, а четвертому не бывать.

Официальной религией Московского государства византийская ветвь христианства была и ранее. Осененная светом вероучения, Русь именовалась Святой. Ныне же великий князь Иван IV был по образу византийских цезарей помазан на царство и стал помазанником Божьим. Нравственный идеал народа – святое право правды – обрело эсхатологическое звучание, а устремленность к нему – мессианское завершение.

Следует подчеркнуть, что большинство православных привлекала в вере именно ее социально-нравственная сторона, а не клерикально-конфессиональная. Поэтому и коммунизм был не в последнюю очередь воспринят как мирская, но религия. Религия истинно народная и … исконная!

Игумен Филофей

(XVI век)

«Москва – Третий Рим»

«…все христианские царства сошлись в одно… что два Рима пали, а третий стоит, а четвертому же не бывать».

Введение патриаршества3939
  Борис Годунов, продержав почти год в заточении Константинопольского патриарха Иеремию II и искусив его предложением стать патриархом не только находящегося под турками Константинополя, но и Московии, затем свое обещание нарушил и, воспользовавшись уже имеющимся разрешением на патриаршество, привел к церковному престолу русского.


[Закрыть] продолжало прямую аналогию с Восточно-Римской империей, место которой в православии и, как надеялись, в державности заступала Московия4040
  К царю Федору Иоанновичу были обращены тогда такие слова: «Ветхий Рим падеся аполинариевой ересью; вторый же Рим, иже есть Константинополь, от безбожных турок обладаем; твое же, о благочестивый царю, великое Российское царствие, третий Рим, благочестием всех превзыде, и вся благочестивыя царствия в твое едино собрася, и ты един под небесем христианский царь именуешесь во вселенной, во всех христианах». (Цит. по Полосин В. Фундаментальная политология // Россия XXI. 1994. №11–12, №111.)


[Закрыть].

Мессианская наполненность максимы «Москва – Третий Рим», вошедший в плоть и кровь русской геополитики, имеет два взаимосвязанных аспекта: мирской – Москва – мировая империя с глобальными интересами; и горний – Москва – оплот истинно правильных верований, их блюстительница и попечительница4141
  Нельзя не согласиться с К. Мяло, которая отмечает, что «Роль Москвы в пророчестве Филофея вся окутана эсхатологической сумрачностью, а не «славой» в западном ее понимании посюстороннего самоутверждения». (Цит. соч. С. 85.)


[Закрыть]. Запад же, ведомый libido dominandi (похотью властвования. – св. Августин), воспринял только первую часть этой формулы, ища решения задачи мирового господства.

В России по мере роста ее могущества также набирала вес идея вселенской державности (например, теория Ф. Тютчева о пяти мировых империях, которые наследует Россия), но связь в национальном сознании державности и ее праведности, права славы и славы правильности всегда оставалась чрезвычайно сильной.

Как в своей религиозной, так и в своей секулярной вере (а коммунизм, повторимся, – это секуляризированная религия) Россия не тождественна Западу. «Русская вера взыскует света и правды, она глубоко разнообразна, а не расчерчено-правильна в своих поисках, она нередко ошибается, вредя прежде всего себе, но она совершает ошибки искренне и бескорыстно, ибо воистину верует… Россия не может и не желает для своего существования только комфортно– и морально-полезного, только средне-утилитарного. Падение «света»4242
  «Однажды я спросил, – пишет Константин Леонтьев, – у одного весьма начитанного духовника-монаха: отчего государственно-религиозное падение Рима, при всех ужасах Колизея, цареубийств, самоубийств и при утонченно-сатанинском половом разврате, имело в себе, однако, так много неотразимой поэзии, а одновременно демократическое разложение Европы так некрасиво, сухо, прозаично? Никогда не забуду, как он восхитил и поразил меня своим ответом! «Бог – это свет, и духовный, и вещественный; свет чистейший и неизобразимый… Есть и ложный свет, обманчивый. Это свет демонов, существ, Богом же созданных, но уклонившихся… Классический мир и во время падения своего поклоняется хотя и ложному свету языческих божеств, но все-таки свету… А современная Европа даже и демонов не знает. Ее жизнь даже и ложным светом не освещается! (Леонтьев К. Из письма священнику Иосифу Фуделю, 1888. // Социум. 1992. №6, №84.)


[Закрыть], духа для нее есть разрушение смерти». Для Запада – создание легкой – «облегченной» от всего человеческого – машиножизни.

У Данилевского в «России и Европе» есть прекрасное и глубокое замечание о том, что «красота есть духовная сторона материи». Хотя и вера, и культура, и государство, и цивилизация – суть понятия как бы отвлеченные, но в действительности отвлечениям этим соответствует известная совокупность весьма реальных явлений, доступных нашим чувствам. Все эти явления более или менее вещественны. Основной же общий закон красоты есть, как известно, разнообразие в единстве4343
  Интересна в связи с этим следующая мысль К. Леонтьева: «Вообразим себе нынешнюю Швейцарию и нынешнюю же русскую губернию… В русских губерниях еще возможны в наше время и отец Амвросий Оптинский, и какой-нибудь блестящий воин вроде хоть того же Скобелева, и такой романист, как Лев Толстой; и пороков и страстей очень много во всех классах. Мужики очень развратны, хотя и религиозны. В Швейцарии же на такое почти население морали средней, наверное, больше, но зато ни о. Амвросий, ни Скобелев, ни Толстой уже невозможны». (Там же. С. 85.)


[Закрыть], столь свойственное русской цивилизации. Особенностью русского национального самосознания, проистекающей из ревнительной чувственности к правде, совести и совестливости, является его повышенная склонность к самоосуждению, в пределе – даже к самоотрицанию4444
  Как считает Ксения Мяло, технологи холодной войны, используя эту особенность национального сознания, сумели «побудить страну в лице ее общественного мнения к прямой самосатанизации, к восприятию себя как олицетворение всемирного зла («империи зла») и, как следствие, к выводу о своем долге исчезнуть из истории». (Мяло К. Между Западом и Востоком. Москва. 1996. №11. С. 116.)


[Закрыть].

Одной из форм проявления этого уникального феномена стало так называемое западничество, получившее известное распространение в интеллигентской среде. Суть его в поэтической форме кратко выразил В. С. Печерин: «Как сладостно – отчизну ненавидеть и жадно ждать ее уничтоженья!»4545
  Цит. по: Встречи с историей. Очерки. Статьи. Публикации. Вып. 3. М., 1990. С. 52.


[Закрыть], в содержательной – это комплекс представлений о России как об отклонении от «общего пути» мировой истории, изъяне «цивилизации», восприятие Запада в качестве единственного образца развития, непререкаемого авторитета и кумира. К счастью, не вся интеллигенция рассуждала и рассуждает так.

Н. Бердяев: «Отрицание России во имя человечества есть ограбление человечества». А Хомяков: «Служение народности есть в высшей степени служение делу общечеловеческому… За странным призраком погнались у нас многие. Общеевропейское, общечеловеческое? Но оно нигде не является в отвлеченном виде. Везде все живо, все народно». Он же: «Тот народ наилучше служит всемирной цивилизации, который свое национальное доводит до высших пределов развития».

Характерно, что примитивное западничество, ценности «витринной Европы», глумление над собственной историей и культурой, низкопоклонство вплоть до утраты чувства государственности, копирование западной практики двойных стандартов и двойной морали стали едва ли не официальной идеологией перестройки. Рецидивы и последствия этого беспрецедентного духовного умерщвления собственного народа будут ощущаться еще долго. Неозападничество, повторяя зады западничества (среди которого были такие великие, но заблудшие умы, как Вл. Соловьев с его теорией о гармоничном единстве России и Европы), в культурно-интеллектуальном плане являясь лишь его запоздалой гримасой, в практическом воплощении своих идей далеко превзошло учителей4646
  Некоторые договорились до того, что уничтожение России есть …благо для России!
«Напрасный труд – нет, их не вразумишь, –Чем либеральней, тем они пошлее,Цивилизация – для них фетиш,Но недоступна им ее идея.Как перед ней ни гнитесь, господа,Вам не снискать признанья от Европы:В ее глазах вы будете всегдаНе слуги просвещенья, а холопы».(Ф. И. Тютчев, май 1867 г.)

[Закрыть].

Один из самых устойчивых мифов Запада относительно России состоит в ее якобы враждебности к демократии. Разумеется, «демократии» в ее западном понимании. Следует признать, что приверженность западной рациональности вообще к схеме и шаблону, а неискоренимого евроцентризма к фактическому отказу понимать неевропейское, а потому к его примитивизации и отрицательной мифологизации, и на этот раз сослужили плохую службу истории взаимоотношений между народами. Действительно, в силу своих размеров, природно-климатических условий, многонациональности, враждебного окружения, постоянной вынужденной готовности к мобилизации всех сил, социокультурных особенностей и особенностей развития объективной необходимостью политического устройства России является большая централизация всей жизни страны, но это отнюдь не исключает наличия и проявления свободы и свобод. Их понимание, однако, в России и на Западе разное: для европейца это индивидуализированная свобода, определяемая прежде всего политически, через правовые нормы и государственные институты (даже с Богом, благодаря Реформации, он находится как бы в договорных отношениях), для русского же – это воля, понятие более обширное, нежели свобода, стоящая как бы вне частокола государства и права, и в то же время более духовное и общинное. Русская история и русский космос с трудом укладывается в прокрустово ложе схем, особенно скроенных по узким западным меркам.

Либеральные ценности западного мира по существу своему глубоко формально декларативны. Провозглашая универсальную ценность свободы, либерализм начисто игнорирует противоречивое свойство самой свободы. Свобода равно провозглашается для всех, но отсутствие в ней моральной доминанты приводит к тому, что каждый волен трактовать ее по-своему4747
  Это блестяще подметил Н. Бердяев: «Истинное освобождение человека предлагает освобождение его не только от внешнего рабства, но и от внутреннего рабства, от рабства у самого себя, у своих страстей и у своей низости». Поэтому, делал он вывод, «правда либерализма – формальная правда. Она ничего не говорит ни положительного, ни отрицательного о содержании жизни, она хотела бы гарантировать личности любое содержание жизни». И далее: «Либерализм вырождается в формальное начало, если он не соединяется с началами более глубокими, более онтологическими. Индивидуалистический либерализм отрывает индивидуум от всех органических исторических образований. Такого рода индивидуализм опустошает индивидуум, вынимает из него все его сверхиндивидуальное содержание, полученное от истории, от органической принадлежности индивидуума к его родине, к государству и церкви. К человечеству и космосу». (Бердяев Н. А. Философия неравенства. М., 1990. С. 142, 146, 152–153.)


[Закрыть]. Внутренние, моральные основы человеческого поведения заменяются внешними, формальными, а сдерживающие нормативные начала ослабляются4848
  Именно в странах с сильным влиянием либерализма господствует культ секса, насилия, вседозволенности, преступность достигла угрожающих масштабов.


[Закрыть].

Либерализм, формально апеллируя ко всем членам общества, апологетизировал собственность как меру свободы, абсолютизировал конкуренцию и предпринимательскую инициативу и тем самым обращался прежде всего к «сильной» личности, обладавшей достаточно высоким имущественным положением. Слабые оставались за бортом общества. Это, а также приоритет интересов атомизированного индивида над интересами общества, государства, «мира» противоречит исконным установкам русского национального сознания.

В своих крайних проявлениях западный либерализм носит антисоциальный характер, он приводит к росту частного эгоизма, забвению общих для всех интересов, разрушению общественной солидарности и подрыву самоидентификации человека. Фактически претворяется в жизнь лозунг «человек человеку – волк», а лишенный общественных и моральных корней индивид-одиночка становится легкой игрушкой в руках манипулирующих им внешних сил.

Проблема свободы совершенно по-разному стоит перед различными слоями общества и народами, поэтому абстрактные рассуждения либералов являются совершенно безосновательным перенесением и распространением исторического опыта западных буржуазных групп населения на все группы населения и все народы. Либерализм вовсе не универсальная концепция общественного разбития, а чисто западная буржуазная идеология, прикрывающая красивыми фразами эгоистические интересы собственническо-предпринимательских слоев4949
  Гудименко Д. Либерализм на Западе и в России // Россия XXI. 1994. №6–7; Гаджиев К. С. Типология современного либерализма. Научно-аналитический обзор. М., 1988; Росселли К. Либеральный социализм. Рим, 1989.


[Закрыть].

События последних лет со всей очевидностью показали гибельность механического переноса западных либеральных ценностей на российскую почву. Недооценка исторической, национально-культурной, социально-экономической и психологической самобытности России при заимствовании чисто западного опыта привели к разрушению основ государства и общества5050
  Один из рецидивов заимствования архаического либерализма – стремление некоторых наших «демократов» ввести Россию в «мировое сообщество» любой ценой и в качестве кого угодно: сырьевого придатка, свалки высоких технологий. В связи с этим полезно напомнить предвидение А. И. Герцена о демократии, приведенное в знаменитых «Письмах в будущее»: «Демократия… в ней страшная мощь разрушения, но, как примется создавать, она теряется в ученических опытах, в политических этюдах. Конечно, разрушение создает, оно расчищает место, и это уже создание, оно отстраняет целый ряд лжи, и это уже истина. Но действительного творчества в демократии нет – и потому-то она не будущее… Демократия по преимуществу настоящее; это борьба, отрицание иерархии, общественной неправды, очистительный огонь, который сожжет отжившие формы и, разумеется, потухнет, когда сжигаемое кончится. Демократия не может ничего создать, это не ее дело, она будет нелепостью после смерти последнего врага, демократы только знают, говоря словами Кромвеля, чего они не хотят, чего они хотят, они не знают». Не правда ли, как будто списано с нашей российской действительности!


[Закрыть].

Можно – и не без оснований – утверждать, что в истории России наличествовала мощная демократическая традиция: Киевское вече призывает Владимира Мономаха на великокняжеский престол, а Новгородское вече (в 1137 году) создает основы конституционного законодательства. Без Земских Соборов в XVI и XVII веках не принимается ни одно значительное решение по внешней политике – ни во времена Ливонской войны при Грозном, ни даже тогда, когда донские казаки при Михаиле Федоровиче, избранном Земским Собором, учиняют на свой страх и риск «Азовское сидение». Можно продолжить и дальше – через наказ Екатерины II и реформы Александра II до режима думской монархии.

Кстати, русский и советский историк П. А. Зайончковский приводит интересную и малоизвестную статистику5151
  См.: Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М.: Наука, 1970.


[Закрыть], могущую поколебать распространенное мнение о России-тюрьме. В XVIII веке цензура в России была доверена Академии наук, которая настолько бережно пользовались этими своими полномочиями, что до начала Французской революции россияне могли читать все, что хотели. Между 1867 и 1894 годами, т. е. во времена консервативного царствования Александра III, к распространению в России было запрещено всего-навсего 158 книг. В одно десятилетие было отвергнуто около 2 процентов рукописей, поданных на предварительную цензуру. Из 93 565 260 экземпляров книг и периодических изданий, посланных в Россию из-за границы за одно десятилетие конца XIX века, было задержано всего 9 386.

В 80-е годы прошлого века за политические преступления было казнено всего 17 человек, все – за покушения или за попытку совершить оные5252
  Кроме известной серии политических убийств, совершенных народовольцами, «венцом» которых стало убийство 1 марта 1881 года царя-освободителя Александра I, к активной террористической деятельности с самого момента образования партии в 1896 году приступили социалисты-революционеры. Только до 1915 года ими были совершены убийства двух царских министров внутренних дел, одного министра просвещения, одного члена Государственного совета, члена императорской фамилии – генерал-губернатора Москвы – великого князя Сергея Александровича, градоначальников Москвы и Петербурга, 12 губернаторов и вице-губернаторов, не считая десятков жандармских офицеров, полицейских приставов, тюремных надзирателей и т. д. Небезынтересно то, что в апреле 1918 года они решили перебить всех «империалистических хищников» – президента США Вудро Вильсона, премьеров: Франции – Жоржа Клемансо, Англии – Ллойд-Джорджа и кайзера Германии – Вильгельма, тем самым обезглавить Антанту и Тройственный союз, ускорить конец войны и приблизить мировую социалистическую революцию. (См.: Сироткин Вл. Политический терроризм в России в начале XX века // Россия XXI. 1994. №6–7. С. 121, 134.)


[Закрыть].

В 1880 году по всей Российской империи лишь 1200 человек были приговорены к ссылке за политические преступления, из них 230 проживали в Сибири, а остальные в европейской части России. Всего 60 человек находились на каторжных работах.

В XVIII – XIX веках за 175 лет в России по политическим молитвам было казнено всего 56 человек, в Западной Европе – десятки тысяч.

Заграничных поездок не запрещали. Николай I попытался их регламентировать, потребовав в 1834 году, чтобы дворяне ограничили свое пребывание за границей пятью годами. Однако россияне часто ездили в Западную Европу и жили там подолгу. В 1900 году, например, 200 тысяч русских провели за границей в среднем по 80 дней. Для получения заграничного паспорта надо было лишь послать заявление местному губернатору и уплатить небольшую пошлину.

С не меньшим успехом можно, конечно, построить и другую схему: от Александра Невского, наводящего ордынцев на свободный Новгород, через опричнину Ивана Грозного до мелочной регламентации жизни при Петре I.

И первая, и вторая схемы односторонни и не отображают всей полноты российской истории. Даже страницы ее ближайшего прошлого и настоящего заставляют о многом задуматься5353
  Прав или не прав, в частности И. Ильин, считая, что «История как бы вслух произнесла некий закон: в России возможны или единовластие, или хаос; к республиканскому строю Россия неспособна. Или еще точнее: бытие России требует единовластия… Россия становилась республикой только в периоды разложения и распада». (Ильин И.А. Наши задачи. М., 1992.)


[Закрыть].

Например, многократно оболганный «красный эксперимент», – чем он был для дела общечеловеческого? Это была попытка позитивного преодоления человеческой природы, пресловутого «своя рубашка ближе к телу», поднятия подлинно человеческих свойств на новую ступень, развития человеческого в человечестве. Другой путь – это путь духовного самоуничтожения рода человеческого, его духовной стерилизации, комфортного суицида. Разумеется, подниматься вверх всегда труднее, чем спускаться и опускаться. Но значит ли это, что яма предпочтительнее вершины, а мрак – солнца?

Рано ли, поздно ли, но духовный опыт социализма будет востребован.

Отличительной чертой России стал также ярко выраженный культурный дуализм, вызванный ее расположением на стыке двух континентов, двух цивилизаций.

Особенности русского национального социокультурного облика не были поняты и приняты Западом, более того, они были отвергнуты. В основе – перманентное отторжение Западом как в целом России, понимаемой им как самостоятельный антимир, как соперничающий образ и способ мироустройства, угрожающе великое, глобальное антитождество, как решительный анти-Запад, чья мощь именно потому так пугающа, что равна или сравнима с его консолидированной мощью. Воспринимаемая таковой (теорема Томаса гласит, что, если ситуация воспринимается как реальная, она реальна по своим последствиям) угроза требует снятия.

Снятия геополитического – ликвидация противостоящего геополитического образования или, по меньшей мере, выталкивание его из европейского пространства в азиатское, недопущение проникновения в римленд, приморские зоны контроля.

Снятия геостратегического – лишение противника возможности глобального силового или военно-политического противодействия, подрыв его совокупной мощи.

Снятия политического – снижение политического веса или влияния противоборствующей стороны до пренебрежительной величины путем инфицирования политической нестабильности, инициирования государственного распада, провоцирования конфликтов, раскола среди союзников, насаждения угодных режимов.

Снятия социально-психологического – ослабление системы традиционных русских ценностей и представлений, прежде всего чувства патриотизма, государственности, державно-мессианских воззрений, культивирование самых примитивных западных норм и образцов поведения.

Снятия исторического и историософского – вычеркивание России из истории, превращение ее из субъекта истории лишь в ее объект, закрепление за Россией в истории места исторического выкидыша-неудачника, олицетворения исторического зла и его закономерного конца.

Россия как враг выглядела еще потому столь грозно, что другого равноценного соперника Западу не было. Мощь ислама, подорванная реконкистой, больше не возродилась. Его духовная притягательность имела локально-региональный, но отнюдь не универсально-глобальный характер, геополитические амбиции были ограничены. Так что спор за мировое лидерство мог идти только между двумя мирами. К тому же один из них еще в начале своего пассионарного скачка заявил о своих претензиях на Третий Рим, тем самым покусившись на безраздельное, казалось бы, господство Запада, на его право наследования после Флорентийской унии Второму Риму. Кроме того, русский мир, несмотря на множество населявших его языков, чем дальше, тем больше стал осознавать свое единство. Русская национальная политика, не делающая различий между отдельными народами, расами и племенами, показывала, что Россия начинает чувствовать себя континентом5454
  «Россия – это континент», – считал Вальтер Шубарт в своей книге «Россия и душа Востока».


[Закрыть]. «Континентальный» стиль мышления встает здесь на место национального. Законченность этому процессу, вопреки своим первоначальным замыслам, положил большевизм, окончательно сформировавший «восточный континент» и в духовном, и в пространственном плане.

С точки зрения геополитики можно констатировать, что история Нового времени – это история утверждения западно-центристского мира. Этот мир никак не мог простить России, во-первых, покушения на его прерогативы, во-вторых, того, что это было совершено теми, кого воспринимали как чужих, чуждых и неполноценных. Западному самосознанию курс евроцентризма, густо настоянный на бациллах расизма, был привит настолько тщательно, что стал его родовой отметиной вплоть до настоящего времени. Разумеется, он моментально активируется при вступлении «чистых европейцев» в силовое противостояние с теми народами, которых «чистые» к таковым не причисляют5555
  Э. Фромм, изучая психологические установки американских солдат во Вьетнаме, даже удивляется той степени, которой может достигнуть расизм в современном человеке: «разрушение представлений о противнике как человеческом существе достигает предела, когда противником является человек с иным цветом кожи. Во время войны во Вьетнаме было достаточно примеров того, как многие американские солдаты утрачивали ощущение того, что вьетнамцы принадлежат к человеческому роду. Из обихода было даже выведено слово «убивать» и говорилось «устранять» или «вычищать» (wasting)». (Цит. по: Кара-Мурза С. Евроцентризм – идеологическая основа морали // Россия XXI. 1993. №11–12, №113.)


[Закрыть]. Свойственная рациональному мышлению европейца замена ценности ценой находит крайнее выражение, когда речь идет о цене жизни и обнажается расистская сущность евроцентризма. Использование двойных стандартов права этики в отношении разных категорий людей тогда становится нормой. Демократия, замешанная на евроцентризме, означает циничное утверждение права сильного. Попытка же «похищения» этого «священного права силы» рассматривается как святотатство5656
  Так, в результате «наказания» Ирака за подобный грех смертность детей в возрасте от пяти лет выросла на 380 % и более 100 тысяч детей умерли от отсутствия детского питания, а из-за разрушения инфраструктуры в 1991 году умерло еще не менее 170 тысяч детей. (См.: Кара-Мурза С. Евроцентризм – идеологическая основа морали // Россия XXI. 1993. №11–12, №120.)


[Закрыть].

Реальные или воображаемые попытки «похищения Запада», посягательства на его всемирно-имперское государство и являются истинной причиной исторической неприязни Запада к России.

Русские помнят, как их земли были оккупированы западными армиями в 1610, 1709, 1812, 1915, 1941 годах. Буквально целые столетия вплоть до 1945 года у русских были все основания глядеть на Запад с не меньшим подозрением, чем он стал смотреть на Россию после 1945 года, столкнувшись с совершенно новым и поразительным для себя опытом – подвергаться угрозе и испытывать страх от остального мира, как весь остальной мир подвергался угрозе и испытывал страх от Запада в течение последних столетий.

Иван Ильин, осмысливая опыт общения России и Европы, в 1948 году горько констатировал: «…мы должны помнить, что другие народы нас не знают и не понимают, что они боятся России, не сочувствуют ей и готовы радоваться всякому ее ослаблению. …мы одиноки, непонятны и «непопулярны» (курсив И. Ильина). Это не новое явление. Оно имеет свою историю. М. В. Ломоносов и А. С. Пушкин первые поняли своеобразие России, ее особенность от Европы, ее «неевропейскость». Ф. М. Достоевский и Н. Я. Данилевский поняли, что Европа нас не знает, не понимает и не любит. С тех пор прошли долгие годы, и мы должны были испытать на себе и подтвердить, что все эти великие русские люди были прозорливы и правы.

Западная Европа нас не знает, во-первых, потому, что ей чужд русский язык.

Западная Европа не знает нас, во-вторых, потому, что ей чужда русская (православная) религиозность5757
  Матфей, епископ Краковский, побуждая идеолога крестовых походов Бернарда Клервосского двинуть крестоносцев на Русь, обосновывал это тем, что русское православие есть «ересь» не только по отношению к католичеству, но и по сравнению с ненавистной ему византийской схизмой.


[Закрыть].

Западная Европа не знает нас, в-третьих, потому, что ей чуждо славяно-русское созерцание мира, природы и человека.

Итак, Западная Европа не знает России. Но неизвестное всегда страшновато. А … огромное неизвестное переживается всегда, как сущая опасность.

Вот уже полтораста лет Западная Европа боится России. Никакое служение России общеевропейскому делу (Семилетняя война, борьба с Наполеоном, спасение Пруссии в 1805–1815 годах, спасение Австрии в 1849 году, спасение Франции в 1875 году, миролюбие Александра III, Гаагские конференции, жертвенная борьба с Германией) не весит ничего перед лицом этого страха…

Вот откуда это основное отношение Европы к России: Россия – это загадочная, полуварварская «пустота»; ее надо «евангелизировать» или обратить в католичество, «колонизировать» (буквально) и цивилизировать; в случае нужды ее можно и должно использовать для своей торговли и для западноевропейских целей и интриг, а впрочем, ее необходимо всячески ослаблять. Но как? Для сего и были выработаны и постоянно совершенствуются главные стратегии Запада: натравливание на нее мощных держав (Франция, Германия), развязывание по периметрам ее границ вооруженных конфликтов и нестабильности, дестабилизация ситуации внутри ее, «стратегия анаконды», продвижение во властные структуры людей глупых и недальновидных и их поддержка до определенного момента.

Мы видели это в прошлом и ощущаем сейчас. А вот мнение И. Ильина о методах, применяемых Западом против России: «…вовлечение ее в невыгодный момент в разорительные для нее войны; недопущение ее к свободным морям; если возможно, то сокращением ее народонаселения; если возможно, то насаждением в ней революций и гражданских войн, а затем внедрение в Россию международной «закулисы», упорным навязыванием русскому народу непосильных для него западноевропейских форм республики, демократии и федерализма, ее политической и дипломатической изоляцией, неустанным обличением ее мнимого «империализма», ее мнимой «реакционности», ее «некультурности» и «агрессивности».