Текст книги "Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии"

Генуя. 1964-й год. Март месяц. Для Италии это уже даже не весна, а самое настоящее лето. Ярко светит солнце, распустилось и расцвело все вокруг. Изумрудная трава, лиловые глицинии и белые, как хлопья снега, цветы миндаля.

Из окна гостиницы, что выходит на Центральную площадь Генуи, виден памятник Христофору Колумбу. Он родился здесь, в этом городе, чтобы потом открыть Америку. Великий Данте почему-то не любил генуэзцев. В «Божественной комедии» имеются такие строки: «О, генуэзцы, эти ненормальные люди, преисполненные ужасными пороками, почему вы до сих пор не исчезли с лица земли?». А вот в XVIII веке архангельский мужик Михайло Ломоносов писал о том, что придет время, когда «…Коломбы русские будут прокладывать дорогу в неведомое». Не потому ли Генуя одной из первых наградила своей высшей премией – «Золотой каравеллой» – Юрия Гагарина, первооткрывателя Вселенной? И в те мартовские дни шестьдесят четвертого года город тоже стал первооткрывателем, ибо здесь впервые распахнула свои двери советская торгово-промышленная выставка. Впервые. Потому что в те горячие годы «холодной войны» в Италии вообще не было никаких советских выставок. Я не беру слово «советских» в кавычки, так как в 1964 году Советский Союз еще существовал и считался Великой Державой, с больших букв «В» и «Д». Выставку открывал Алексей Николаевич Косыгин. По сему случаю торжество проходило на высочайшем уровне. Приехали видные политические и общественные деятели, представители соцреалистической литературы, народные артисты и команда красивейших манекенщиц, которые вообще впервые в истории русско-итальянских отношений, начиная со времен Христофора Колумба, должны были потрясти видавших виды генуэзцев достижениями советской моды, начиная с легких платьев и кончая великолепными меховыми шубами. С этого-то все и началось. Нет, не с шуб, а с манекенщиц. Вернее, с одной из них, которую звали Лиля. После вечернего показа мод, прошедшего, честно скажу, просто с грандиозным успехом, я вместе с моим другом, корреспондентом «Правды», уже известным вам, читатели, Володей Ермаковым ринулись брать интервью у руководительницы команды «русских красавиц», как окрестила вся итальянская печать, и не без основания, наших манекенщиц. И вот тут появилась она, то бишь Лиля, уже без макияжа и лисьей шубы, коей повергла в обморок генуэзских модниц. Она была очень красива, уже переодетая, в своем скромном платьице. «Извините, Леонид Сергеевич, – молвила Лиля, скромно потупив глаза, – я попросила разрешения у нашей руководительницы обратиться к вам. Дело в том, что моя подруга и ваша московская знакомая Тоня попросила передать небольшую посылочку». Мы отошли в сторону, в то время как Володя продолжал активно брать интервью. Лиля протянула небольшой сверток, в котором оказались буханка черного хлеба, бутылка водки «Московская» и маленькая записочка. Писала действительно Тоня – жена одного моего давнего приятеля, которая в свое время работала в Доме моделей. «Дорогой Ленечка, – читал я в записке, – посылаю тебе с близкой подругой небольшой сувенир вместе с пожеланиями успехов в работе и счастья в жизни. Покажи Лиле, если сможешь, город Геную и его окрестности…» Лиля выжидающе глядела на меня своими наивными серыми глазищами, опушенными длинными ресницами.

– А когда Вы свободны?

– Завтра утром.

– Хорошо, я заеду за Вами в гостиницу, скажем, к девяти утра. Ждите меня на улице. Только вот… В общем, Вам не попадет за «связь» с советским журналистом?

– Что Вы, – улыбнулась Лиля, – я в хороших отношениях с нашей главной. Так что не волнуйтесь. И потом, извините, можно, я поеду со своей подругой Региной? Вас это не обременит?

– Нет. Ради Бога…

– Ой, большое спасибо. И нам вдвоем будет сподручнее, да и спокойнее для Вас… Итак, до завтра.

Лиля пожала мне руку, повернулась и ушла, грациозно покачивая бедрами. Володя, закончив интервью, подошел ко мне.

– Что это у тебя в руках?

– Буханка черного хлеба и бутылка водки, которые привезла сия красавица от одной моей знакомой из Москвы.

– Прекрасное дополнение для сегодняшнего ужина в гостинице. Но ты с ней слишком долго разговаривал. О чем, не секрет?

– Нет. Завтра Лилю и ее подругу Регину нужно немного поразвлечь, повозить по окрестностям Генуи.

– Да?! Возьми меня в компанию, Ленечка, будь другом. Я дам своего шофера Марио, чтобы у нас были свободными руки.

Из Генуи Володе нужно было передать для родной газеты несколько репортажей о первой в итальянской истории советской торгово-промышленной выставке, а мне, помимо репортажей, предстояла тайная встреча с очень ценным нашим агентом, видным итальянским политическим деятелем. А тут вот неожиданная просьба манекенщицы. А друг между тем не унимался:

– Возьми меня, старик, не пожалеешь. И место я придумал потрясающее. Неподалеку обосновался здесь городок Портофино. Удивительнейшее место, скажу тебе. Даже легенда такая существует. Однажды Господь Бог распределял, где кому жить на Апеннинском полуострове. Портофино он оставил себе. Но когда все было распределено, оказалось, что одному маленькому племени ничего не досталось. Пощелкал языком Господь от досады за свою промашку и, махнув рукой, сказал: «Бог с вами, владейте этим райским уголком, а я как-нибудь обойдусь…» Представляешь, старик, какая там красота!

– Ну ладно заливать-то, Володька! Черт с тобой, поехали вдвоем. Только никому ни-ни…

Я знал, что в составе советской делегации находился один из представителей нашей контрразведывательной службы, которых в народе называли «искусствоведами в штатском». Знал его даже в лицо, хотя забыл по давности имя-отчество. Что-то этакое простое и исконно русское, вроде как Василий Иванович. Мне было известно, что Василию Ивановичу в связи с важностью мероприятия была придана группа агентов – «стукачей», которые должны были особенно внимательно работать по «женской» линии. Но, честно говоря, я понадеялся на то, что и Василий Иванович знал, кто такой собственный корреспондент «Известий». Ну, подумал тогда, в крайнем случае, договоримся, если что случится…

…Ранним утром на другой день серебристый «фиат-2300», принадлежавший корпункту «Известий», подкатил к гостинице, где проживали члены советской делегации. Лиля и Регина уже ждали нас на тротуаре. Увидев Регину, Володя потерял дар речи. «Мамма мия…» – только и сумел промолвить он. И мы по узкому шоссе, бегущему по скалистому берегу Лигурийского побережья, покатили в Портофино. За рулем сидел шофер корпункта «Правды» Марио Мольтони, рядом с ним я, а на заднем сиденье с двумя прелестными манекенщицами по бокам расположился уже обретший дар речи и не умолкавший всю дорогу сладкоречивый Володя Ермаков.

Господь Бог был прав. Удивительно красивый этот городок Портофино. С крутых холмов, окружающих плотным кольцом пятиугольник бухты, тесными рядами сбегают среднеземноморские сосны – пинии. От лазурного неба, голубой воды залива, зелени растений зеркало воды отливает всеми цветами радуги, а сосны-пинии кажутся издалека синими. Кокетливая церквушка, десяток кафе, несколько ресторанов и пансионатов, почта и единственная бензоколонка завершают пейзаж райского местечка. Сюда не долетает ветер с материка, не бывает бурь и наводнений. Здесь удивительно насыщенный йодом и кислородом воздух, который лечит самых безнадежных туберкулезников (Володя, кстати, страдал туберкулезом) и надолго сохраняет молодость у стариков. Публики здесь немного. Не очень наездишься по дороге, где через каждые двести метров – крутой поворот, а в самом широком месте с трудом могут разъехаться два автобуса. Так и превратился Портофино в курорт. В курорт для очень, очень богатых людей. Мы этого, к сожалению, не знали.

Выйдя из автомобиля и оглядевшись вокруг, наши прелестные спутницы выдохнули одно лишь слово: «Ох!!!». Да и мы, признаться, были тоже потрясены… Побродив немного по окрестностям и прокатившись на яхте, вся наша компания осела в небольшом, уютном ресторанчике на берегу залива. Володя под ласковым взором кареглазой Регины стал диктовать программу нашего обеда элегантному официанту: спагетти «а ля маринара», то бишь с морскими обитателями, свежие устрицы, креветки на вертеле, лангусты, спигола (самая дорогая рыба в ресторанном меню), салат, ананасы в лимонном соке, мороженое с клубникой, коньяк «Наполеон» в качестве аперитива и коллекционное вино «Вердиккио», рождения 1958 года. У меня как-то нехорошо екнуло сердце, но обед прошел очень мило, и мы, благодушно развалясь в удобных креслах, ожидали элегантного официанта, чтобы расплатиться. Он не замедлил появиться и поставил тарелочку со счетом перед Володей. Судя по выражению его глаз, после того как он проштудировал весь счет, произошло что-то непоправимое. Но он улыбнулся. «Марио, бери наших девушек и выводи их на воздух, – произнес он беспечно. – А мы с Леонидом сейчас рассчитаемся и догоним вас…» Ничего не подозревающие девушки выпорхнули из ресторана вместе с шофером корпункта «Правды». Володя сурово посмотрел на меня.

– Сколько у тебя наличных денег, старик?

– Тысяч тридцать… (по тем временам это было не так уж мало).

– И у меня тридцать… А ты знаешь, сколько насчитали за обед?

– Пока нет.

– Семьдесят пять. Ну и суки. Воспользовались тем, что мы иностранцы и с красивыми дамами. Что будем делать?

– Платить, разумеется…

– Чем, мой дорогой друг?

– У меня есть чековая книжка…

К счастью, прихватил я с собой чековую книжку Римского банка, где у меня был открыт счет для оплаты расходов по содержанию корпункта. Выписав чек, который официант принял без удовольствия, но потом смягчился, получив щедрые чаевые наличными, мы вышли из ресторана.

– Слава Всевышнему, – промолвил Володя. – Молодец ты, Ленька. В Риме рассчитаемся. Да плевать на эти деньги, черт с ними, что-нибудь соврем потом супругам… Ты смотри, светит солнце, плещут волны, а впереди нас – два прелестных создания.

В автомобиле, чтобы двинуться в обратный путь, мы расселись уже по иному: Володя с Региной заняли заднее сиденье нашей просторной машины, а мы с Лилей пристроились, тесно прижавшись бедрами друг к другу, на переднем сиденье, рядом с шофером. Настроение было лирическое. Нам всем вдруг показалось, что мы с девушками знакомы уже много, много, много лет. Из динамиков приемника неслась располагавшая к любви страстная мелодия модной тогда песни «Онли Ю» – «Только ты». Володя с Региной (она через несколько лет покончит жизнь самоубийством по причине любовной трагедии с известным скульптором Эрнстом Неизвестным) застыли в вечном поцелуе, я доложил трепетную длань на упругую грудь Лили… Хуже всех чувствовал себя Марио. От наших страстных, хотя и невинных, поцелуев, взыграл его итальянский темперамент. Пот градом катился по его лицу, и глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Я уже не говорю о джинсах, которые в определенном месте грозили вот-вот лопнуть… А тут еще сплошные пробки на узкой автостраде. В результате мы немного опоздали к «сфилате» – показу мод. Девушки занервничали. Я их успокоил: «Быстро бегите переодеваться, мы с Володей все уладим». Володя пошел смотреть «Шоу мод», а я разыскал, как вы сами, конечно, догадались, Василия Ивановича.

– Извините, Василий Иванович, тут произошла небольшая накладка. Видите ли, Лиля – одна из манекенщиц – моя давняя московская знакомая, и я покатал ее с подругой Региной по окрестностям Генуи. Попали в автомобильную пробку и задержались немного. Вы уж по-товарищески защитите их от начальницы. Виноват во всем я.

Василий Иванович широко улыбнулся и ласково погладил меня по плечу:

– Ах ты, баловник! Я в курсе, что вы с Ермаковым катались в Портофино – завидую. Ничего, не волнуйся, друг, все будет в порядке и никто ничего не узнает. Выход девочек передвинули на конец показа мод. А вот ты мне помоги. У меня тут список разного барахла (он вытащил из кармана мелко исписанный листочек бумаги, где, как сейчас помню, было 36 ширпотребовских позиций), которое нужно купить родным на мои командировочные. Может, сходишь со мной в магазин завтра утром, а?

– Какие могут быть вопросы, Василий Иванович, конечно, помогу. Все сделаем в самом лучшем варианте.

– Ну и отлично. А теперь беги досматривать нашу модную программу. Твои красавицы выступают в финале.

Что ж, они действительно были в ударе – Лиля в своей шикарной лисьей шубе и Регина в изумительном серебристом платье с таким декольте, которое тогда еще в бывшем Советском Союзе не одевали даже самые смелые женщины… А поздним вечером мы предложили нашим девушкам посидеть в обычной траттории, в которую ходит простой народ. «Нет, – ответили наши прелестницы, – на этот раз мы приглашаем вас в наш номер в гостинице, где мы обитаем вдвоем. У нас имеются разные московские вкусности, по которым вы наверняка соскучились в вашей благословенной Италии». И отправились мы в гостиницу.

Такого чудного, домашнего, уютного, ласкового вечера у нас с Володей не было уже давно. «Пир духа», – как сказал однажды разрушитель Государства Советского, политический хамелеон Михаил Горбачев. Кстати, с этой дефиницией произошел смешной казус. После одной из театральных премьер во МХАТе Олег Ефремов пришел на другой день на работу очень расстроенным. Собрал своих самых близких коллег, грустно сказал: «Пьеса завалилась. Вчера, после премьеры, прорвался через охрану к Горбачеву, который сидел в правительственной ложе со своей мадам Раисой, спрашиваю: „Какое ваше впечатление от спектакля, Михаил Сергеевич?“. А он посмотрел на меня рыбьими глазами и говорит: „Это не спектакль, а пердуха…“ Я с тем и ушел… Только потом выяснилось, что красноречивый, но до сих пор находящийся в неладах с дикцией бывший генеральный имел в виду хвалебные слова: „Пир духа“. Но это так, как говорится, к слову…»

А тогда, после нашего «Пира Духа», ушли мы от девушек около четырех часов утра. Потихоньку ушли, на цыпочках, озираясь по сторонам. «Знаешь, старик, – восторженно произнес Володя, когда, как показалось, мы, никем не замеченные, выскользнули на улицу, – это просто фантастика! Давай поспим часа два, а потом рванем на рынок и купим два букета роз. И бросим их на постели нашим лапушкам, а?» У меня вновь что-то засвербило на сердце, но я согласился.

С двумя роскошными букетами белых роз мы снова пробрались в гостиницу. Дверь номера девушек оказалась незапертой. Тихо вошли. Лиля и Регина мирно посапывали в своих кроватях. Положив розы в ноги девушкам, мы неслышно удалились…

А двумя часами позже я уже шастал с «искусствоведом» Василием Ивановичем по генуэзским магазинам и рынкам. Ему надо было купить много и подешевле. На последние пять пунктов, приходившиеся на тещу, у Василия Ивановича не осталось денег. Он грустно и растерянно посмотрел на меня: «Да, просчитались маленько. Теща мне этого не простит». «Ничего, не огорчайтесь, – сказал я бодро, доставая бумажник. – Я не обеднею, а тещу обижать нельзя». Мне показалось, что Василий Иванович вот-вот заплачет и станет меня обнимать. Но он сдержался. Когда «тещина программа» была перевыполнена, мой спутник произнес прочувственные слова: «Леонид Сергеевич, дорогой, я тебе этого никогда не забуду. Особо отмечу, когда вернусь в Москву, твое активное участие в оперативной работе во время выставки и отличную помощь нам, чекистам». Нагруженные пакетами, мы дотащились до гостиницы, внесли покупки в номер Василия Ивановича и распрощались. «Преогромное тебе русское спасибо, – еще раз произнес он, крепко пожимая мне руку. – Будешь в отпуске в Москве, заходи обязательно. Ты меня найдешь во Втором главке».

Ну, а я, побродив довольно долго по Генуе, дабы убедиться, что за мной нет «наружки» – наружного наблюдения итальянской контрразведки, пошел на встречу с ценным агентом. Получив сведения от сенатора, а именно такого уровня был мой агент, я отправился восвояси. Как стало потом известно, добытая мною политическая информация была срочно доведена до сведения аж самого Алексея Николаевича Косыгина и получила, как мне доложили, его благосклонное одобрение.

Лилю и Регину, щедро одаренных нашими сувенирами, мы провожали в Москву, что называется, со слезами на глазах – так нам понравились прелестные манекенщицы. Лиле я даже посвятил такие вот декадентские вирши:

 
Я вытащил из памяти занозу
В пересеченьи бесконечных линий,
Мне в Портофино видятся березы,
А ты в Москве… Стоишь у синих пиний.
 

А потом закрутилась обычная жизнь. Утром – экстренное чтение наиболее престижных газет, чтобы не проворонить важных событий, потом – быстро состряпанная информации или статейка для газеты (редакция вызывала меня каждый день в 9 утра по итальянскому времени), которые практически каждодневно диктовал я по телефону нашим милым и терпеливым стенографисткам, затем – также почти что ежедневные встречи с агентурой, которые вместе с проверкой занимали часа три-четыре, а то и все пять. А в заключение – бдение в резидентуре допоздна, чтобы обработать полученную информацию, написать шифротелеграммы и получить: или «ЦэУ» – то бишь ценные указания резидента на ближайшее и отдаленное будущее, или очередной втык. Было, естественно, и то и другое вместе с небольшой лекцией о необходимости вести нравственную и скромную жизнь, достойную коммуниста и чекиста.

В отпуск, в Москву, я отправился, помню, в июне, с неплохими, кстати, результатами по оперативной работе. Имелись также перспективные заделы на будущее. Явившись в «контору» с «омаджиками», то есть сувенирами для приятелей из нашего Пятого (тогда) отдела, я предстал в тот же день перед своим шефом-начальником. Принял он меня суховато, хотя и похвалил за «достигнутые успехи». А после часовой беседы молвил: – Леонид Сергеевич, вам надлежит завтра явиться на заседание парткома ПГУ в 11 часов 15 минут.

– Зачем?

Мой вопрос был, конечно, не только наивным, но и глупым. Начальник презрительно поглядел на меня:

– Не знаю, товарищ Колосов. На парткоме вам все объяснят.

Членом парткома от нашего отдела был доброй памяти Валя Каванов, мой приятель. Он работал одно время в Италии по линии «Гэ Пэ» – «Главный Противник», но нарвался на «подставу», то есть на провокатора итальянской контрразведки, и ему пришлось срочно «мотать» из Италии. Такое случалось в нашей разведжизни не так уж редко. Я нашел Валю в отделе.

– Старик, зачем меня тянут на партком?

– Вот ты, кстати. А я тебя искал, чтобы спросить, в чем дело… В повестке записано кратко: «Об аморальном поведении в Генуе т.т. Колосова и Ермакова (корреспондента „Правды“) во время торгово-промышленной выставки». Большего мне выяснить не удалось. Вы что, трахнули там кого-нибудь?

– Да нет. Возили только в Портофино двух знакомых манекенщиц. А потом посидели у них в номере гостиницы.

– Посидели или полежали?

– Посидели, клянусь. Ничего серьезного не было, сам же понимаешь, какая там была обстановка.

– Понимаю, понимаю… – Валя явно засомневался. – Но ты, старик, лучше говори всю правду. Там у них на вас с Володенькой телеги лежат преогромные, со всеми подробностями. Ты знаешь наших контрразведчиков. Им только попадись – душу вымотают. Ведь надо же отработать командировочные… Сколько было баб?

– Две. Но они очень порядочные…

– Понятно. А сами они не могли проболтаться? Своим близким подругам, например.

– Не думаю. Они не впервые в загранпоездках.

…Секретарь парткома глядел на меня ласково и улыбался весьма добродушно. Перед ним лежала папка, видимо, с «телегами» на меня и Ермакова вместе с прочими оперативными бумагами.

– Леонид Сергеевич, вы, как тут мы прочитали, прекрасный оперативный работник, хороший семьянин. У вас высоконравственная жена, которая активно помогает и в наших делах, двое прелестных дочерей. Какого черта потянуло вас на этих!.. девушек в Генуе? Вы что, очень большой любитель женщин?

Я решил продолжить разговор в шутливо-доброжелательном тоне.

– Нет. Но, в принципе, я их предпочитаю мужчинам.

Секретарю, видимо, не понравилась моя шутка. Глаза его потускнели, голос приобрел металлический тембр.

– Никто но утверждает, что вы гомосексуалист. А вот на бабника вы походите, судя по вашим поступкам. Ваши… м-м-м… девушки все рассказали своим подругам, а среди них были агенты контрразведки. Нам известно все: и о вашей поездке в Портофино, и о том, что вы провели ночь в постелях с двумя манекенщицами, и о том, что сделали им богатые подарки в ущерб вашим семейным бюджетам, между прочим. Известно также, что инициатором поездки и всей любовной авантюры был корреспондент «Правды» Ермаков. Он тоже характеризуется не совсем положительно по своим моральным качествам. Он и вас использовал для того, чтобы прикрыть, на всякий случай, свои грехи.

И тут я понял, что подставляют под топор Володькину голову. Может быть, для того, чтобы смягчить удар по мне, грешному.

– Товарищи! Вы можете думать обо мне что угодно. Но Владимира Ермакова не трогайте, ибо именно я вовлек его в, как вы ее называете, «любовную авантюру» с манекенщицами. Кстати, одна из них была моей московской знакомой…

– Значит, он уже блядовал и в Москве, – не очень удачно, на мой взгляд, пошутил один из присутствующих на парткоме.

– Нет, не блядовал в Москве, – скромно возразил я. – И в Генуе не было никакого блядства. Просто мы сделали жест гостеприимства, показали девушкам окрестности Генуи и потом не пролежали с ними всю ночь в постелях, а просидели несколько часов в креслах номера.

– В креслах тоже можно… – опять, на мой взгляд, неудачно пошутил под общий смех все тот же член парткома.

Председательствующий грозно посмотрел на шутника, стукнул ладонью по столу.

– Хватит хохмить, дело серьезное. Так у вас, товарищ Колосов, не было половых отношений с манекенщицами?

– Не было. Абсолютно не было.

– А почему же тогда вы с Ермаковым, которого выгораживаете неизвестно почему, утром принесли в спальную девочкам по охапке роз? За что?!

– Просто так. Из симпатии. В благодарность за прекрасно проведенный вечер…

– Вот видите, товарищи, как неискренне ведет себя Леонид Сергеевич. Нет, чтобы честно признаться: так, мол, и так, виноват, согрешил… Какие будут предложения? У нас есть мнение объявить товарищу Колосову строгий выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку и поставить вопрос перед руководством ПГУ об отзыве его из загранкомандировки.

– По-моему, достаточно строгого выговора, – предложил «шутник» – член парткома. – У нас и так не хватает оперативных сотрудников в Италии. Так зачем же из-за каких-то, простите, блядей ломать молодому разведчику жизнь?

И тут встал Валя Кованов. Он долго и горячо говорил о том, какой я хороший и как благородно и жертвенно поступил по отношению к женщинам и товарищу Ермакову. Кроме того, он обратил внимание на большое число перспективных агентурных «разработок» у меня на будущее и помимо всего прочего отметил, что я кандидат наук, прекрасно знаю итальянский язык и умею располагать к себе широкий круг возможных кандидатов на вербовку, начиная от манекенщиц и кончая сенаторами. «Я предлагаю, – взволнованно закончил свой страстный монолог Валя, – строго указать товарищу Колосову на недопустимость такого поведения в сложной оперативной обстановке без занесения в учетную карточку».

На том и порешили. «Как мне расценивать происшедшее?» – спросил я Валю Кованова, когда мы остались вдвоем. – «Как легкое землетрясение, – ответил он, грустно улыбаясь. – Но больше не блядуй. Да еще так примитивно».

Валя когда-то учился вместе с Володей Ермаковым в Институте международных отношений. Видимо, он ему рассказал по секрету о «тайной парткомовской вечери». Во всяком случае, когда мы набирались с Володей наедине, он обнимал меня и, роняя крупные слезы, говорил всегда одну и ту же фразу: «Я все знаю, старик, если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». «Иди ты к дьяволу, Владимир! – ответствовал, как правило, я, – не передирай фразы из чеховской „Чайки“. И потом, зачем мне твоя жизнь?

Живи вечно». Не получилось. Тяжкая болезнь унесла Володю, едва ему минуло полсотни. Последний раз, когда я его видел в Кунцевской больнице буквально за три дня до смерти, он напомнил: «А помнишь Лилю с Региной? Как молоды мы были, старик, а?».

Конечно, помню и по сей день. И еще. Другой близкий моему сердцу человек, ныне покойный, начальник нашего «итальянского направления» Леня Морозов показал некоторое время спустя мои генуэзские «телеги». Одну написал Василий Иванович. Более эротического «сценария» о нашей с Володей «генуэзской истории» я не читал в своей жизни вообще. Куда там Мопассан… Другую «телегу» настрочила агент Василия Ивановича, манекенщица из той генуэзской группы, которая сумела «откровенно» поговорить с Лилей и ее подругой в Москве, передавшей ту самую злосчастную посылку. Так вот эта, последняя, то бишь Тоня, будучи женой моего друга и «хорошо зная меня лично», сообщила агенту «массу интересных подробностей». Например, о том, что я «не пропускаю мимо ни одной более или менее симпатичной женщины», что «товарищ Колосов очень нескромен в быту и постоянно употребляет спиртные напитки» и что, наконец, имярек вообще «уже в конец разложившийся и аморальный человек». Так что вот, не доверяйте, читатели, женам друзей. Даже самых близких, коим был тот, которого я очень любил. Не буду, разумеется, называть его имени, хотя его уже нет в живых. Он тут ни при чем и по-прежнему дорог мне своей памятью.

…Супруге своей я ничего не рассказал о «легком землетрясении», и мы спокойно уехали отдыхать в кагэбешный санаторий в Кисловодске имени товарища Дзержинского, препоручив своих двух дочек дедушке, поскольку бабушки уже не было в живых. Вернувшись в Рим, я напрочь забыл о своих генуэзских похождениях и с головой окунулся в работу.

…В ноябре месяце посольство СССР, как всегда, устраивало шикарнейший прием по случаю очередной годовщины Великой Октябрьской революции, на который тратилась, как правило, половина всех средств, выделяемых совпослу на целый год. Водка и шампанское лились рекой, столы ломились от семги, красной и черной икры, заливной осетрины, копченой севрюги и прочих ныне даже не известных молодежи яств. Жена моя болтала в кругу могущих «представить интерес» иностранных женщин, я бродил по залу с фужером виски в руке, в котором позванивали многочисленные кусочки льда. Приемы для нас, оперативных сотрудников римской резидентуры, тоже были «работой». Наш резидент даже придумал формулу на этот случай: «Чем меньше опрокинутых рюмок, тем больше будет интересных знакомств». Устав от бесполезных поисков, я остановился у одного из столов, нацелившись на еще пока девственное блюдо с заливным поросенком. И как раз в этот решающий момент увидел я свою жену, приближающуюся с двумя прекрасно одетыми дамами – старушкой с седыми волосами и примерно сорокалетней красавицей с роскошными черными волосами, распущенными по обнаженным покатым плечам.

– Познакомься, Леня, – жена заговорщицки подмигнула одним глазом, – это наши русские, хотя и американки: Милица Сергеевна и…

– Элена Смайле, – сама представилась черноволосая красавица, подавая руку. – Ваша супруга сказала, что вы постоянный корреспондент «Известий» в Италии. О, это интересно. – Она говорила с легким английским акцентом. – Вы, журналисты, прогрессивные люди. Поэтому я пошла смело знакомиться с вами, хотя являюсь дочерью бывшего царского генерала, а моя тетя – его родной сестрой. Вас не будет смущать наше знакомство? Вам не попадет, как это называется? Ах, да! По партийной линейке.

– По партийной линии, – поправил я свою собеседницу. – Нет, не попадет. Вы же наша соотечественница как-никак. А как же вы оказались в Риме, мадам, или, простите, мадемуазель?

– Мадам. Я в разводе. Мадам Элена Смайле… Очень просто оказались. Прилетели самолетом из Вашингтона. Я там работала после развода и вот послали вновь на работу в американское посольство…

– Это интересно?

– Как вам сказать? Работа хлопотная. Я секретарь американского военно-морского атташе…

У меня вновь, как тогда с манекенщицами, сильно екнуло сердце. У жены непроизвольно полезли вверх брови, и она под каким-то предлогом поспешила увести бабусю в другой конец зала. Жена ведь тоже помогала мне в «охоте». Мы остались вдвоем с Эленой. Обычная биография. Отец – белогвардейский генерал. Вдовец.

Последнее место службы – армия Колчака. Потом разгром. Бегство в Маньчжурию. Жизнь в Харбине. Там Элена, уже после окончания войны и смерти отца, познакомилась с американским офицером, вышла за него замуж и переехала в Вашингтон вместе с теткой. Знание языков и стенографии позволили после развода поступить на работу в военное ведомство. И вот – Рим.

– Мой дорогой, – говорил взволнованно резидент после того, как я ему рассказал о новом знакомстве, – это Господь вознаграждает тебя за все грехи. Немедленно направим запрос в Центр. Если «золотая рыбка» не подстава, то это просто сокровище. А ты пока развивай дальше знакомство на семейной основе. Денег не жалей.

Я начал развивать… Семейные обеды, коллективные походы в театры и кино, уикэнды на природе с настоящим «кавказским» шашлыком… Элена и Милица Сергеевна были очень довольны. «Мы как будто бы вновь обрели семью, – щебетала старушка. – Вы такая чудесная семейная пара… С вами так легко и хорошо. А главное, можно свободно поговорить на русском языке по душам».

Только однажды Элена, когда мы на короткое время остались вдвоем, спросила, пристально уставившись в мои глаза: «Льеня, почему ты не интересуешься моими делами? Тебе не любопытна, чем я занимаюсь?» «Нет, – ответствовал я, не моргнув глазом, – меня не интересует твоя работа. Я журналист, а не шпион». «Слава Богу, – обрадовалась она. – А я думала, что твой интерес ко мне чисто профессиональный».

– Что ты, Элена! Ты мне очень нравишься как женщина…

Нет, я, ей-богу, не врал…

Между тем из Центра пришла бумага о том, что Элена Смайле не числится в списках сотрудников американской разведки и что с ней товарищу Лескову, то бишь мне, грешному, надобно самым активным образом развивать отношения и готовиться к вербовке «этого ценнейшего источника», которому присвоили псевдоним «Лада».

– Мой дорогой! – резидент был торжествен и строг. – Отправляй жену в Москву на зимние каникулы к детям, а сам начинай любовную интригу. Как только затащишь ее в постель, заставишь носить копии секретных документов. Судя по всему, она в тебя влюбилась.

Ведь в этом бальзаковском возрасте бабе мужик – да еще русский – вот как нужен! Если состоится вербовка – это будет блестящей твоей операцией.

Тут уж возмутился я. Вспомнил свое «генуэзское позорище» и позорное «битье» на парткоме Первого главка.