Текст книги "Сердце Атлантиды"

Елена Мошко, Леонид Л. Смирнов
Сердце Атлантиды

1

– Кто там?

– Тихо! Тс-с-с.

– Это кто?

– Это я – Каюмба. Я пришла тебя спасти, Уманга!

– Каюмба…

– Не бойся, я усыпила охрану. Бабушка Маганда дала мне волшебной травы. Я скатала из нее шарики, через трубочку из кустов плюнула шариками по охранникам, они уснули. До рассвета не проснутся. А мы к рассвету будем уже далеко! Хватайся за лиану! Ой, какой ты тяжелый!

Наверху было свежо и приятно. После трех дней сидения в затхлой глубокой яме он всем своим первобытным чутьем наслаждался ароматом таинственной атлантической ночи.

– Бежим, Уманга! Если до рассвета мы скроемся в горах, они не найдут нас!

Он смотрел с восхищением на эту стройную двенадцатилетнюю женщину, настоящую деву-охотницу. Она рисковала всем. Она обрекала себя на вечное изгнание, чтобы жить, до последнего дня своего прячась от людей. Жить вдали от родных, от своего племени. И все – ради него! На ее черных длинных волосах появился золотистый отлив при свете звезд, призрачных, мерцающих, непостижимых. Ее ноги, стройные, сильные, будто бежали уже туда, в горы, чтобы спасти его. В нетерпении она делала какие-то бессмысленные движения:

– Бежим, Уманга!

Он обнял ее, прижал к себе. Быть может, приди она в первую ночь, он бы, не раздумывая, убежал вместе с нею. Он бы несся по выжженной солнцем, теплой даже ночью траве, со всей безудержной прытью своих сильных, быстрых ног, насыщенных энергией четырнадцати лет, он бы подхватил Каюмбу на руки и бежал, бежал бы с ней туда, где спасительные вершины гор, где многие сотни лет они будут вместе, где родится новое племя: от него и от нее.

Она обняла его, прижалась к его груди, затаив дыхание. Она не понимала, почему он остановился в нерешительности:

– Бежим, Уманга!

Может быть, приди она во вторую ночь, он бы тоже убежал вместе с нею. У него еще были некоторые сомнения… Он знал, что с рассветом, после третьей ночи, его поведут к пропасти, сбросят вниз. Он будет долго лететь. Как птица, сильная, независимая, беззаботная. Да, внизу камни, да, он расшибется о них с такой силой, что его кровью будут забрызганы соседние скалы. Но перед этим будет несколько секунд полета…

– Бежим, Уманга!

Но это была уже третья ночь. Что изменилось? Внешне ничего. Он просто на сутки больше просидел в глубокой яме с гладкими отвесными стенами, влажными, глинистыми. После третьей ночи его не поведут к пропасти. Он пойдет к ней сам. Он, Уманга, старший сын Великого Вождя, он, самый сильный, быстрый и ловкий среди молодых воинов, он, столько раз признававшийся своим племенем лучшим из лучших. В жертву надо принести именно его. Иначе их племя проиграет в этой войне с пришельцами. Иначе все племя ждет гибель, в лучшем случае – рабство. Нет, в худшем случае – рабство. В лучшем случае – гибель.

– Прости, Каюмба…

По той же лиане, брошенной Каюмбой, он спустился обратно в яму. Он ждал рассвета. Первые звуки наверху заставили его встрепенуться. Стражники? Настал его час? Его поведут туда, к скалам?

Нет. Это Каюмба спускалась к нему.

2

Он ел кукурузные лепешки, а Каюмба растерянно наблюдала за ним. Ей едва удавалось сдерживать себя. Ему, наверно, со стороны казалось, что она, дочь Атлантиды, не умеет плакать, теряться в сомнениях! Он хочет прослыть героем! А как же она?

– Нет, я не способна на подвиги ни ради долга, ни ради славы, – она коснулась его волос. – Мое счастье здесь. Вот оно, на ладони. Мне просто хочется жить – тихо, мирно, спокойно. Я устала бояться. И не хочу больше ничего слышать о войне, смерти, камнеметах и варварских обычаях. Мне страшно. Защити меня!

Уманга лишь молча упрямо встряхнул головой. Он ничего не хотел слышать. Если бы его руки в этот момент не были заняты, он закрыл бы уши. Каюмба возмутилась:

– Не понимаю, почему тебя, сына вождя, приносят в жертву! Кто останется в живых, если вот так, бессмысленно, погибают лучшие из лучших? Трусы, слабаки? Ты – среди чужих, Уманга. Я – твой дом, твой кров, твоя обитель. Опомнись! Тебя предали! Тебя убивают! Не как героя, как жертву!

Она представила, что будет, если… Она останется одна. Все потеряет смысл. При свете луны его волосы отливали золотом лугов, напоминая поля, усеянные пшеницей. Запах кукурузы был таким домашним… Уманга был так близко. Ей хотелось встречать с ним каждое утро. Путать дни, глядя в его смелые, веселые глаза. Стряпать лепешки, варить похлебку, стелить постель, пить каждый миг, ловить каждый взгляд, чувствовать каждый вздох. Он был так близко… и так далеко.

– Ты не то говоришь, не то… – отозвался юноша и посмотрел Каюмбе в глаза долгим проникновенным взглядом, умным и властным.

– Я люблю тебя!

– Не то…

– Бежим, Уманга! Бежим!

– Не то… Совсем не то!

Он сделал неловкое движение, словно хотел отмахнуться от чего-то лишнего:

– Я не просто cделаю шаг в пропасть, я совершу подвиг во имя тех, у кого есть шестое чувство, у кого выболела душа, у кого пересохло во рту от пустых слов и лживых обещаний. Во имя тех, кто хочет победить в этой войне! Меня ждет возрождение. Возрождение из пустоты, если я сделаю ЭТО! Какой мне свет в бегстве? Какая радость жить после этого?

Наступило долгое молчание. Она почувствовала, как погибает под тяжестью его взгляда, такого чужого и холодного. Потом произошло нечто невероятное. Из нее будто вытекли все надежды, вся радость, все ее детские, трогательные мечты. Вытекли и впитались в глину этой сырой ямы. Ее руки ослабли. Каюмба сдалась:

– Что я могу еще для тебя сделать?

– Вот. Я знал, что ты поймешь меня. Верил. Утром ты уйдешь и обрубишь лиану, чтобы никому больше не пришло в голову спасать меня. И чтобы никто не подумал, будто я хотел сбежать. Я – не трус!

– Оставить тебя? Не могу!

– Можешь. Должна. И не только ради меня. Не только ради нас. В самом сердце Атлантиды есть потайной ход, туда ты уведешь племя в случае опасности.

– Почему я?

– Потому, что только ты будешь знать, как найти туда дорогу. Я знаю одну тайну, слушай…

… Они разговаривали долго. Слова сплетались, как ветви в густом лесу. Их было не расплести, не расхлестать, не развести руками. Обрывки фраз путались, цепляясь своими изгибами. Полночное эхо, вторившее юным атлантам, взмывало в небо, а потом падало желтыми листьями в темную ночь. И рождалась музыка, которая уносила их недетские мечты в мир полуяви, полусновидений.

3

Великий вождь Астродон негодовал. Как посмели жрецы выбрать в жертву его старшего сына? Он был вне себя от ярости. Звуки камнеметов, которые постоянно отгоняли пришельцев от стен крепости, только еще больше омрачали его мысли. Победоносные воинственные кличи атлантов, которые никогда не замолкали в Атлантиде, сменились визгом камней, воем пришельцев. Все это нервировало вождя.

Астродон замер на ступенях храма, ведущих к алтарю, и посмотрел наверх. Звездное небо над его седой головой было в эту ночь каким-то особенно глубоким, ясным, выпуклым как линза. Оно словно хотело раскрыть тайну вселенского бытия.

«Мой сын Уманга никогда больше не увидит таких звезд. Как посмели жрецы так распорядиться его судьбой? Он – лучший из лучших! Ему следует жить, воевать, сражаться! Его дети должны дать миру правнуков, таких как он! Сильных, красивых, ловких!»

Астродон шел в храм, чтобы просить о милости Верховного жреца или хотя бы об отсрочке. К нему не могли не прислушаться. Слово Великого вождя имело весомую силу. Но для себя он решил – он пойдет до конца, воспользуется правом последнего вето, которое, по законам Атлантиды, исполняется безоговорочно в любом случае, и дается такое право один раз, когда вождь отказывается от своих полномочий…

«Пусть в жертву лучше принесут меня, Астродона. Уманга же займет мое место!»

4

Уманга наблюдал за тем, как его дева-охотница поглаживает перышки ручного соколенка, который безошибочно отыскал ее, прилетев сюда по первому зову. Ему хотелось, чтобы все было кончено побыстрее. Каюмба не плакала. Атланты взрослели рано. Если у последующих цивилизаций возраст девушки двенадцать лет был еще практически детским, у атлантов двенадцатилетняя считалась уже, если не взрослой женщиной, то достаточно самостоятельной. А четырнадцатилетний охотник был уже защитником, добытчиком и мог стать одним из вождей. Хотя для верховного вождя, пожалуй, рановато.

Рассвело. Хоть и оставалась в яме лиана, брошенная Каюмбой, но они тихо ждали. Ночью из ямы звезды выглядели яркими, огромными. Ночью темнота не подавляла. Темнота в яме органично сливалась с темнотой южной ночи. Ночью темнота в яме не была чем-то самостоятельным, обладающим силой. Темнота в яме утром, темнота в яме днем тяготела, подавляла, господствовала.

Здесь трудно было просчитывать время. Вроде бы, точка в его судьбе должна быть поставлена на рассвете, но вот уже давно наверху рассвело, а они все ждут…

Когда луч солнца коснулся его лица, он понял, что уже как минимум полдень. Только в полдень солнце, взошедшее в зенит, заглядывает так глубоко, до самого дна, что луч способен коснуться, напомнить о блистающем мире, оставшемся там, наверху. Наверное, они уснули в ожидании стражников. Явно уже за полдень.

Лиана продолжала висеть, но Уманга не смел подняться по ней. Если б он поднялся, чисто из любопытства, он мог бы наткнуться на стражников в тот самый момент, когда они придут за ним. Стражники подумают, будто он пытался бежать. Он, Уманга, старший сын Великого Вождя, он, самый сильный, быстрый и ловкий среди молодых воинов, он, столько раз признававшийся своим племенем лучшим из лучших…

Этого не будет! Это не произойдет. Он останется здесь. И будет ждать.

Когда на небе вспыхнули первые звезды, сомнений не осталось: за ним не придут. Оба, и Каюмба, и Уманга, уже почти сутки не ели и не пили. Атланты могли не есть и не пить гораздо дольше, чем обитатели последующих цивилизаций. Цивилизаций, пришедших после их, атлантической. Но продолжать сидеть в яме стало бессмысленно: за ним не придут.

Каюмба выпустила сокола на разведку: нет ли опасности? И, прочитав «нет» по взмаху его крыльев, сказала:

– Я сейчас вернусь.

Взявшись за лиану, она выбралась наверх. Вскоре она вернулась. Она принесла кожаный мешок с водой и пару кукурузных лепешек. Мог это сделать и Уманга, но у них был диаметрально противоположный подход к жизни, мужской и женский: он мечтал красиво, героически погибнуть, она – просто жить.

5

Охотничий нож должен был с первого раза отсечь гибкий древесный хвост, но вместо этого стал непослушным. В какой-то момент Каюмбе показалось, что в предрассветной темноте она режет этим ножом свои руки. Боль разрывала ее изнутри, она не понимала, что делает:

– Прости, Уманга!

Она спешила: охранники, которых она накануне усыпила снотворными шариками, могли проснуться в любое время. Наверху Каюмба добавила им еще по шарику – пусть поспят.

Ее руки дрожали. Лиана изгибалась, крутилась, гнулась, но едва ли поддавалась острию. Одно неловкое движение – нож резко соскочил куда-то в сторону, поранив руку девушки. Что за нелепица! Она держала его лезвием к ладони! Кровь хлынула из раны ручьем. И тут … все то, что она так долго сдерживала в себе, вырвалось наружу. Она, рыдая, упала в траву. «Нет, я не скорблю по нему, нет!». Она подняла глаза к небу. «Я вернусь за ним. Успею. Уведу всех людей и вернусь. Добрых, злых, друзей и недругов. Всех. Никто не посмеет его тронуть!». Она знала, что он также смотрит в высокое небо, глядя на то, как серые облака равнодушно зевают на небосклоне.

Даже сейчас, когда он был в яме, а она высоко над ним, Каюмба чувствовала его близость, могла прочитать его мысли. «Если я не сделаю это, в лучшем случае он будет считать меня слабой, в худшем – предателем. Нет – в лучшем случае предателем…». Каюмба медленно поднялась и, оглядевшись, нашла нож. Ее пальцы сначала коснулись лезвия, определив острый край, и только потом, не спеша, обвили рукоятку. Потребовались все силы, все ее мужество, чтобы сделать этот летящий взмах ножом по лиане:

– Прости, Уманга!

Лиана взвизгнула, извиваясь и корчась, и упала длинной черной змеей в раскрытый рот ямы. Нехитрая добыча.

Каюмба сделала еще один взмах в другую сторону, и разжала пальцы, откинув нож как можно дальше от себя:

– Прости…

И, словно падая на лету, помчалась прочь от этого места.

6

Похоже, ему дали четвертый день. Три дня ушли на то, чтобы окончательно убедиться в необходимости этой великой миссии, в великой цели ее.

Ему тоже нужно было время, чтобы прочувствовать уникальность, неповторимость своей судьбоносной роли. Да, в жертву должен быть принесен он, Уманга, и только он.

Четвертый день ему выпал на то, чтобы вдоволь насладиться своей великой миссией. В родном селении будет поставлено деревянное изваяние его, Уманги. Среди других деревянных богов. Невдалеке от Верховного Бога атлантов Астрагора. Его уподобят Евенору, нет, Посейдону, Зевсу!

Уманга будет принят. Он будет вхож. Ему, ставшему одном из богов или героев (в Атлантиде эти категории приравнивались друг к другу), будут подвластны судьбы грядущих поколений. Ему – герою-богу! Жертвы будут приносить ему! Каким же будет имя, которое ему дадут, как святому – Атлантис? Гадирон? Астроманга?

7

Ее нашли грязной, заплаканной, измазанной кровью. Каюмба не могла говорить. Сначала этому событию никто не придал значения. Много неясного происходило после того, как началась эта война. Атланты были в ужасе – посохи в руках железных воинов-пришельцев могли обратить в металл все живое, что встречалось им на пути. Воинствующие, смелые, лишенные страха атланты, мечтавшие покорить все земли срединного моря, испугались. В первый раз испугались чужеземцев. Кто-то считал, что черные воины – это просто люди, одетые в непробиваемые доспехи, кто-то принимал их за инопланетян, прилетевших с другой планеты. Так или иначе, их оружие обладало невиданной силой. Самые смелые, отважные воины-атланты, вставшие на защиту племени, уже ржавели в самых разных уголках Атлантиды. Они напоминали своим видом о том, что скоро, очень скоро все живое станет мертвым. Без кровопролитий, без сопротивления, без стонов.

Каюмбу нашли полностью обессиленной. Она не могла ответить ни на один вопрос. Этому никто не придал значения. Из-под спутавшихся волос потерянный взгляд Каюмбы казался отсутствующим, лишенным воли. Ее лицо было бледным, может быть потому, что она потеряла много крови – на правой ладони у нее была глубокая рана, которую она прятала, зажимая в кулак. Ее отнесли домой.

Бабушка Маганда, причитая и охая, отмыла Каюмбу от грязи и крови… Потом сразу стала готовить редкое целебное снадобье, замешанное на амброзии, чудодейственном морском цветке, и диковинных травах. Мудрая Маганда не только знала рецепты, которые могли вернуть слабым утраченные силы, не только заговаривала раны воинам, но и могла подарить вечную жизнь. О последнем нельзя было просить и кому-то рассказывать, но знали об этом почти все атланты.

Она отмыла ее от грязи и крови… Сначала этому никто не придал значения. Зато потом…

8

Когда-то боги по жребию разделили атлантическую землю на владения – одним больше, другим меньше, определив тем самым места для святилища и жертвоприношения.

Жертвы будут приносить ему, Астромангу. Он станет героем-богом… У него тоже будет свое владение, свое святилище. Самые прекрасные девушки Атлантиды будут почитать его, приносить к его ногам дары. Его именем могут назвать город или новую звезду...

В темноте Уманга наткнулся на обрезанную Каюмбой лиану. Как все-таки женщины мелки! Как объяснить ей Великое Предназначение? Ей бы только лепешки печь, с детишками играть да юбки перешивать из добытых им, Умангой, звериных шкурок. Мелко она мыслит. Вот почему среди изваяний богов-героев нет ни одного женского!

И все же тревожно было за Каюмбу. Здесь, в яме, отбросив суетные мысли, Уманга стал слышать что-то еще, что-то уху недоступное.

9

Это могло произойти с любым. Но произошло это с ним, с Дамиром. Его выбрали среди слабых, среди обиженных, среди обделенных. Младший сын Астродона Дамир давно уступил первенство брату. Он перестал состязаться с ним, участвовать в соревнованиях. Какой смысл идти рядом с Лучшим? Слыть Худшим? Пусть Никакой, но не Худший!

Его выбрали пришельцы. Нет, они не разговаривали с ним. Без знания языка, без имея доступа в крепость, – это было им не под силу.

Но под силу им было другое – сны Дамира. Сны, в которых видел он себя Великим Вождем. Они вошли в это царство ночи, они стали управлять им, манипулировать.

Внушалось Дамиру одно только слово: «Убей».

10

В племени практиковалось Посвящение. Воин вырывал себе могилу, ложился в нее, на сутки его закапывали, оставляя только трубку, выведенную наверх, для дыхания.

Воин отдавал земле свое прошлое, забывал ненужное. В будущее брал лишь то, что сам хотел взять.

Хоть и прошел Уманга Посвящение два года назад, когда ему исполнилось двенадцать, но здесь, в яме, в подземных тисках, с ясностью, со свежестью всплыли испытанные тогда ощущения. Именно тогда он пришел к мысли о Великом Предназначении. Отбросив в мыслях все мелкое, ничтожное, временное.

Но сегодня, просидев в могиле-яме почти четверо суток, он отдавал земле священные для него мысли о Великом Предназначении. Он не хотел их отдавать, эти мысли уходили сами, вытесняемые другой мыслью, всецело поглощавшей его: тревогой за Каюмбу.

Как назло к нему снова и снова прилетал ее соколенок. Точнее не к нему, к яме. Кружил, улетал. Почему?

11

– Ты обвиняешься в убийстве, но прежде – в предательстве! Каюмба не сразу поняла, где она находится и что происходит. Ее руки и ноги были связаны. На глазах всего племени младший сын Великого вождя Дамир обвинял ее в преступлении, за которое без суда и следствия по законам Атлантиды полагалась смертная казнь. Все, что происходило, больше напоминало какую-то жестокую расправу. Но почему с ней? Причем здесь она – Каюмба?

– Что ты можешь сказать в свою защиту?

Каюмба словно очнулась:

– В чем меня обвиняют?

– Убит Великий Вождь. И убит твоим ножом.

– Не может быть...

Неизвестно, что больше поразило ее – смерть Великого вождя, отца ее лучшего друга, или обвинение в убийстве. Ее лицо исказилось от боли. У нее перехватило дыхание. Первое, что она смогла произнести, справившись со своими чувствами, было:

– Я не убивала его.

– Что ты можешь сказать в свою защиту? Где ты была вчера утром?

Каюмба молчала. Сжав губы, приподняв подбородок. Она не могла выдать Умангу, не смела произнести его имени.

– Отмалчиваться нет смысла. У нас есть доказательства. Будешь ты молчать или говорить, так или иначе мы выведем тебя на чистую воду.

Каюмба молчала. Дамиру не нравилось ее упорство:

– Великий Вождь был убит твоим ножом. Снотворное для охранников дело рук – кого? А? На месте преступления – следы маленькой ноги, такой, как твоя. Сличить их не составит никакого труда. Более того, тебя видели испачканной в крови. Ты знаешь, что любая, даже косвенная причастность к такому преступлению карается смертной казнью.

– Я – не виновна. Я… Я не знаю, что я тут делаю. Не знаю, что вы тут делаете. Опомнитесь. Разве я похожа на убийцу? Уманга – мой лучший друг, я не могла убить отца моего лучшего друга!

– Твоего друга по воле Вождя хотели принести в жертву. Ты решила отомстить.

– Зачем мне было оставлять нож?

Лицо Дамира исказилось в какой-то юродивой гримасе:

– Вот-вот – зачем тебе было оставлять нож? Довольно! – он принял неприступный вид. – Повторяю, любая, даже косвенная причастность к такому преступлению карается смертной казнью. За тобой – последнее слово.

Каюмба огляделась вокруг, словно желая найти спасение в лицах людей. Но в их глазах она прочитала лишь скупой упрек. Тогда она подняла свой взгляд выше. Она хотела видеть свой дом, Атлантиду. Любовь этой земли была нужна ей сейчас. Ее взгляд остановился на дворце.

Он возвышался там, где раньше было обиталище бога и предков. Каждое поколение украшало его, силясь превзойти предшествующее, пока, в конце концов, не было создано поразительное по величине и красоте сооружение. От моря тянулся канал, широкий и длинный вплоть до крайнего из водных колец, окружавших, словно по циркулю, это строение. В самом центре дворца виднелся храм, обнесенный золотой стеной. Он был богато украшен золотом, серебром, слоновой костью. Здесь Каюмба когда-то впервые увидела золотое изваяние Бога на колеснице, правящего шестью крылатыми конями. Вокруг него – сто нереид на дельфинах…

Теперь, глядя на все это величие со стороны, она должна была произнести последнее слово…

Каюмба, все еще не веря происходящему, собралась с духом и обратилась к людям:

– Я – не виновна. Осуждая меня, вы отпускаете преступника, который погубит все племя. Я же знаю, где можно укрыться от пришельцев! В самом сердце Атлантиды есть потайной ход! Я укажу вам дорогу!

Дамир, видя, как изменились лица людей, сделал резкий широкий шаг вперед:

– Это ложь, обман. Преступный заговор. Не слушайте ее! – Он взмахнул рукой в сторону Каюмбы, – Это западня. Удивительно, как человек, совершивший предательство, может совершить его дважды, трижды, четырежды… Вот еще одно доказательство ее причастности к преступлению.

Дамир внимательно посмотрел на то, какую реакцию вызвали его слова. Каюмба возмутилась:

– Вы можете проверить …

Дамир усмехнулся:

– Причем здесь потайной ход? Это все легенды Атлантиды, ее сказки. Скажи еще, что ты знаешь, как найти тайные письмена, подземные библиотеки, старинные талисманы и чудодейственные предметы. Тебе сказали, а ты и поверила. Ты хочешь увести людей от пришельцев? А, может, сделаем все наоборот – ты уведешь пришельцев от людей?

Каюмба молчала. Дамир возрадовался:

– Вот я и нашел добровольца!

– Но ведь это неминуемая смерть! – вырвался чей-то встревоженный голос из толпы.

– Боги спасут ее, если она невиновна! – циничным полушепотом отозвался кто-то рядом.

– У тебя есть шанс искупить свою вину, свое ужасное преступление, – Дамир поднял над головой необычный широкий пояс, – Выбирай, Каюмба: позор или подвиг, смертная казнь или встреча с глазу на глаз с пришельцами. Они обязательно придут на магнитный зов этого пояса.

– Я должна увести за собой пришельцев? Но ведь я – не воин! Почему я?