Текст книги "Ночная госпожа"

– Эмпедорий нашел демона, убившего наших братьев! Он искусил тебя, Аристиан. Очнись от скверны, брат, и я воздам тебе все смертные почести. Твое безумие непростительно, но смерть может стать облегчением твоему заболевшему разуму – сказал я, стараясь держать себя в руках.

– Погань, ты и твой Эмпедорий! Я уничтожу тебя, еретик – закричал Аристиан, и бросился на меня, держа свой посох над головой. Аристиан не воин, и, скорее всего, убил братьев предательски. Честный поединок дал честный результат, ибо господин честен и праведен. Он творец этих явлений и форм сознания. Я сделал шаг в сторону, а палицей ударил его в живот так, что резким движением разорвал его. Вся мерзость его тела, словно гнилые плоды, вывалилась наружу, расстелившись перед своим владыкой сладкой постелью. Теперь его тело стало его прокрустовым ложем, ибо я, как предписывает кодекс, вложил его голову в эту гадость, заставив его задохнуться от смрада его греха, что охватил его. Его одержимость воняла гнилью и испражнениями, а посему его кара была – дышать этим во веки веков, но не в этом мире.

Оставалось непонятным, что за безумие охватило всех, даже самых мудрых из нас. Неужели тьма сильнее света потому, что умеет выжидать. Нет, это ересь. Свет – источник блага и терпения. Тьма только ложь, только яркость ее небытия страшит. Она лжет своей пустотой, показывая ее, как нечто ужасное. Тьма пуста и ничтожна. В ней ничего нет, и она из зависти лжет, желая власти. Мои братья стали пищей этой стихии, этого обмана. Я увидел, что братья были убиты спящими вместе, но их тела были обнажены и изувечены надписями и иероглифами. Части их тел были надкусаны или откусаны вовсе, быть может, и оторваны. Самое странное было то, что греховные их тела были обмазаны вязкой жидкостью, будто они делали нечто ритуальное, вероятно, еретическое и господинохульное. Их лица выражали безразличие, ужас или удовольствие. В центре лежал дневник, найденный нами при обыске. Это была белая книга, испачканная кровью. Я взял ее в руки, и ощутил, что страницы были сделаны из кожи животного, но переплет был из гибкого дерева. В нем я нашел последнюю запись, повествующую о том, что же случилось.

Дневник Аласкалиэль: «После службы мы приступили к умерщвлению плоти. Ритуал этот требовал наготы, и посему мы все обнажили наши тела, дабы унизить их, прежде чем истязать. Вдруг подул ветер, потушивший все свечи. Мы продолжили ритуал. Каждый удар делал меня безумнее, чище и смиреннее. Я била себя, руками терзала плоть, била брата, сидящего рядом. Он бил меня. Вдруг мы все начали бить и грызть друг друга, предаваясь, похоти, страсти и безумию. Я слышала голоса, хохот, призывавшие продолжать и наслаждаться. Демоны были внутри нас, но поняли мы это поздно. Мы ослепли от света, и теперь тьма поглотила всех нас. Мы перестали понимать, что происходит. Братья и сестры смешали воедино добро и зло. Я пила эту чашу вместе со всеми, но вскоре сбежала в келью, дабы написать это в дневник, ибо всякий сюда входящий пусть оставит надежду. Демоны не среди нас, но мы и есть демоны. Эмпедорий нашел меня. Это было счастьем. Он рассказал мне все, что знал, и теперь должно придти третьему. Эмпедорий нашел третьего. Надеюсь, он симпатичный».

Я бросил дневник в огонь. Все ложное должно сгореть. Они использовали меня. Весь поход был ловушкой. Моя любовь к Эмпедорию ослепила меня, а я верил его мудрости. Теперь, он познает все возмездие, что я – не имеющий имени – обрушу на него именем господина. Я направился в храм, размышляя о прошлом. Оно было обманчивым и прекрасным. Все чему нас учили было истинным, а личное – проистекает изо лжи и тщеславия. Легенды лгут, ибо слова ложь, знания – ложь. Только вера в господина способна исцелять.

В храме я увидел то, что и ожидал. Эмпедорий стоял рядом с демоном. Они пили кровь, смешанную с чистой водой из пруда слез. Ощутив мое присутствие, оба повернулись, и Эмпедорий добрым, мягким голосом сказал:

– Доброй тебе ночи, брат мой. Волшебное время – тишина.

– Ты умрешь, старик. Я пришел убить тебя и твоего слугу – с яростью сказал я, но не смог наброситься на него. Мое тело перестало слушаться меня. Я ослаб, и не мог даже держаться на ногах. Все стало давить на меня: потолок, стены, воздух, взгляд демона. Я стал сопротивляться – господин пребывает во мне.

– Ага, молодец. Ты каждую ночь повторяй себе эти ничтожные слова. Ты слаб не потому, что господин в тебе и покинул тебя. Ты слаб потому, что ты – пустота. Ты – герой без имени, без времени, без места. Ты огромная черная дыра для господина – сказал Эмпедорий. Он был одет в простую черную мантию с капюшоном, из которого я мог видеть обезображенное лицо. Лицо, как будто было превращено в пепел, и затем снова восстановлено. Глаза были чернее ночи, но с белыми зрачками, белыми, как молоко или свет веры в господина.

– Ты не знаешь всей легенды. Третий должен убить господина в себе, и занять его место. Ты без имени олицетворяешь пустоту. Истину мрака. Эмпедорий – философ – отражает значимость идеи и слова в мире. Я – Харие – олицетворяю страсть и умеренность в страстях. Я – начало жизни, начало власти, начало мира вещей. Я – великая мать, если угодно.

– Я не стану вашей марионеткой! Все это – ересь! – закричал я, пытаясь противиться их словам, их речам, которыми они хотели запутать меня и сбить с пути истинного.

– Нет никакого господина. Ты служишь себе и тем молчащим братьям. Тебе нужно что-то, что наполнило бы тебя смыслом и действием. Ты решил стать орудием, но не мудрецом. Почему? Ты жаждал власти над немыми братьями, над марионетками строителей, вроде меня. Вы видите лишь то, что должны. Мы видим то, что есть, но если мы заблуждаемся, то вы не узнаете об этом. Вы исполняете строгую волю, как тени, тихо и без конца. В этой жизни, куда ты шел?

– К благу господина!

– Ты знал, в чем его благо?

– В нем самом! Он есть высшее благо!

– Но его нет, ни в одном из миров. Как же ты хотел достичь его?

– Служением!

– Ха, служением! Толпа бессильная, верящая в чудеса, но боящаяся их счастья, которого она вынести не сумеет. На вас господин давно положил могильный камень в виде серых осенних небес. Слепых небес. Вы – пустые тени Больших Других, проживаете не свою жизнь, и даже не чужую. Вы вообще не проживаете ничего. Вы отказываетесь от жизни, ради служения идеям самих себя.

– Это как, если бы волк снял с себя шкуру, и стал бы молиться волку – с усмешкой произнесла демонесса.

– Вы лжете! Еретики всегда лгут! – свирепо закричал я. Я онемел и не мог двигаться.

– Ну, тогда убей нас. Чего ты ждешь? Мы тебя не околдовали. Ты сам разбит. Видишь, как сильно бывает слово или мысль. Твоя дубинка не причинит вреда духу. Пойми же, ты сам себя обманул, вверив свою жизнь в того, кому вы не нужны. Вы создали культы и пляски с бубнами ради него. Но ему это не надо. Он уничтожит вас так, что выглядеть это будет, как самоубийство. Он – лишь Воля. Слепая, безудержная Воля. Вся история пронизана ею и кровью. У вас жалкие воззрения на все, вплоть до самих себя. Хотя самих себя, вы вообще презираете. Хотите счастья, а сами проливаете кровь. Хотите гармонии и блага, а сами боитесь и близко приблизиться к ним. Почему? Да потому что вы – жалкие, мелкие, трусливые паразиты. Чертов вирус, который должен быть истреблен огнем и мечом. Вы – еретики не меньшие, чем все остальные. Пока вы решаете судьбы мира, вы не можете прибраться в собственной душе. Что, я снова лгу? Да откройся же ты новым созерцаньям. О том, что было, не грусти. Иди к вере истинной путем бесстрашия. Наполни себя новым великим духом. Духом Небытия, тщетной суеты и покоя.

– Сделай шаг к нам, и мы примем тебя – сказала демонесса, соблазнительно двигая бедрами и игриво покручивая змеиным хвостом – мы научим тебя всему. Ты обретешь такую власть, что невозможно и представить! Высшая власть – это власть без подданных!

Я перестал видеть мир, словно смотрел сквозь него. Все для меня стало безразличным. Меня ослепило тьмой. Пустота моего существования стала для меня невыносимой. Я не знал такой боли, такого сомнения, как теперь. Все перестало быть смыслом моей жизни. Я стоял перед ними пустой, без цели, без чувств, безразличный ко всему. Воздух был ветром, а свет был тьмой. Я чувствовал, как среди этой боли и пустоты поднимается мой демон. Демон моих желаний, и он вожделел демонессу. Я жаждал соития, я жаждал страсти, крови, жизни. Я жаждал безумия. Я жаждал быть ничем, раствориться в самом себе, остаться зрителем тщеславия вещей. Это пламя зажгло мою кровь, я чувствовал грех, порок, рвавшийся наружу. Вот теперь я стал понимать, что произошло. Меня охватило чувство вины, жажда искупления, гнев и счастье. Я сделал шаг к ним и сказал:

– Я такой, какой я есть.

– Чудесно, брат мой! Но выбор ты сделал неверный и неправедный! – вскричал Эмпедорий – Третьего не дано!

Эмпедорий хотел наброситься на меня, но демонесса оторвала его голову своим хвостом:

– Да, третьего не дано. И двое нас без лиц творений. Богов прошедший маскарад, утонет в бездне наслаждений. Ведь ты, как я, порокам рад.

– И дальше путь, и ближе вечность, не страшна нам бесконечность. Не жаль пройденных ступеней! Тебя приветствую, мое поражение, забвение, уединение, лишь там во тьме!

Последнее, что могу поведать. Я слился с демонессой. Я потерял телесный облик, я проклял душу, но такого чувства свободы я не испытывал. Я стал владыкой самого себя в один миг. Я претерпел страдания разума, презрел тело, и теперь упиваюсь властью самого себя, властью без подданных! Нет ничего прекраснее, чем быть самим собой. Идеей самого себя, и Волей самого себя. Теперь я – это я, ибо пока я мыслю, я существую в вечности!

Часть третья. Беседа при свечах

– Гениальные люди, как дети, которые сами не могут себе и еды купить. Любопытно, что мы считаем их праздными, наивными и горделивыми потому, что им платят за ничегонеделание, за лень и пустые разглагольствования о том, что нам понимать, и не хочется. Покушали Лермонтова, примемся за Достоевского. Тьфу, надоело! Все у них грустное. О природе хотим, подать фаршированного Фета. Вот, так-то лучше. Но так идет бесконечно. Мы все едим и едим одно и то же, но при этом пишем новое со старыми идеями, и продаем как интернет соитие с ангелом-предохранителем. Все это напоминает белок в колесе, которые бегают без цели.

– Жизнь потеряла бы свою прелесть, если бы каждый задумался о том, что творит. Точнее, ведает ли он, что творит.

– Факт, но что с того? Важно, что жизнь для множества людей пуста, и наполняют они ее, как брюхо.

– Что ж нам, изволите, в нирваны ретироваться?

– И надолго ли хватит вас в нирванах? Скука смертная. Подавай нам прыжки со скалы, семью, отдых на турбазе или в санатории. Главное, чтобы с хмелем и девицами, с поведением легким, как перышко.

– Никому не нужна философия, искусство, музыка?

– Милейший, эти штуки нужны, но жизнь никому не нужна. Глуповато смотрится самоубийца, мечтающий о бессмертии, вечной жизни. Он это вынести не в силах. Мы озабочены только тем, что на столе накрыто, а духовные искания не нужны. Их считают праздными, нелепыми словесными перепалками людей, которые жить не умеют и не хотят.

– Мне думается, вы напрасно так иронизируете. Ведь в истории гениев всегда было мало, и тех истребляли. Замечание уместное, но все же, мы с вами придем к тому, что жизнь большинства – скотское существование. Поклонение деньгам, золоту и знакам отличия.

– Да, а что не так? Все желают итогов, конца, достижения цели, чтобы обрести новые. В конечном счете, желаниям нет конца, мы умираем, не достигая пределов. Кто осмелится открыть разум жизни? Кто осмелится принять все таким, какое оно есть? Мы, по большей части, боимся исполнения своих желаний.

– Не потому ли, что часто не хотим видеть себя одинокими, покинутыми. Нам проще перейти на личности, чем разбираться в правде. Ведь нам важно, кто сказал эту правду.

– Несомненно, ведь конь не ошибается, ибо благороден, а осел всех сбивает с пути истинного.

– В чем же истина тогда?

– Ее нет. Истина – это просто совокупность всего, что мы боимся и от чего бежим. Если угодно первый шаг к истине – ответственность за свои дела, мысли и познание.

– Праздным людям это неинтересно, но они думают, что мы выше их.

– Да, поэтому и унижают, таскают за волосы, оскорбляют. Только после смерти, когда вы уже ничего не напишете, вас начнут почитать, цитировать, писать на стенах. Тогда вас признают. Но что вам с этого признания. Сами решайте чего вы хотите.

– Все так безнадежно?

– Нет, все честно. Вот догорит свеча, вы должны это принять и решить: зажечь новую или тешить память о старой свече. Пойти спать или вдохновиться новым пламенем, зная, что и оно угаснет. Нет решения. Просто выбор и последствия.

Я закончил свой монолог, и принял решение. Я решил, что моя повесть не окончена, и зажег новую свечу.

Часть четвертая. Рыцарь

Можно бороться с мельницами намного продуктивнее, чем с невежеством. Хотя бы потому, что мельница – это творение рук человеческих, а невежество – ума человека. Как ни странно, но вынужден признать, что ум творит невежество. Мне неясно только, каким способом и почему. Я жажду выяснить это, и поэтому снарядил экспедицию в миры, где все начиналось. Я – рыцарь ордена Человечества Анри Вольтруа, приветствую вас и приглашаю со мной в приключение полное тайн и опасностей.

Я не стану писать о том, какой это был день или год. Сделал я одно замечательное открытие, на которое меня натолкнула жизнь: все живые существа стремятся не к познанию, а к страданию. Счастье оказывается для них невыносимым, поэтому они его желают лишь, в общем, в символическом порядке, подобно солдату, погибающему ради своих идей, щедро подаренных ему теми, кто машет цветными тряпками. Человеку доставляет какое-то странное удовольствие блуждать, путешествовать или погрязать в житейской суете. Любой выбор совершается им ради неясных целей, неясных идеалов, и ритм жизни ускоряется. Мельницы превращаются в колеса, ручная сила вытесняется машинами, а теперь сама жизнь вытесняется отфильтрованным миром, где правят предметы рук человеческих. Они дивные, прекрасные, но мертвые. В них можно любить без подвигов во имя любви. В них можно страдать с молчанием в сердце. В них можно быть воином, монахом, чародеем, плутом, мошенником. В нем доступны все роли Ярмарки Тщеславия, и главное – безнаказанно. Есть средства для похоти без рождения детей. Есть хмель без хмеля. Изумительно, но есть напиток или табак без своих основ. Ноев ковчег был кораблем дураков, о котором писал мой приятель Себастьян. Сколько не пытались строить прямую линию, то всегда получался зигзаг, но стоит построить зигзаг, то вдруг все желают кругов. История – это мельница забвения, которая перемалывает и разбрасывает пепел пожарищ истории (нищенки на ярмарке тщеславия) по миру, все, превращая в пустыни. Как они падки на вещи, боже мой. И все это повторяется из конца в конец, из начала в начало. Как тут не запутаться в вихре метели истории и философии.

Считалось, что миры давно забыты, но Анри и его спутники ошибались. Миры, которые считались пустынями или некрополисами, оказались цветущими садами. Окруженными цепью горных высот, с которых открывался захватывающий дух вид на бескрайний простор и изящество, с которым природа создает шедевры. Здесь не было человека, это ясно по красоте нечетких композиций зарослей и смешанных растений. Человек никогда бы не сотворил такого шедевра именно потому, что он показался бы ему сущим беспорядком, хаосом и уродством. Птицы и животные теснились здесь в союзе и братстве, который возможен в природе. Странно, что двуногая обезьяна, посетившая цирюльника, переняла от животных убийство, которого у них, при должном наблюдении, невозможно обнаружить.

Итак, две скалы в форме рук, скрещенных для молитвы, были для нас своеобразными вратами в рай. Мы обернулись. За нами была лишь пустота лесов и тысяч троп, рек, озер и великое море. Мы пришли неясно откуда, неясно куда и главное, что потеряло смысл во время путешествия, зачем мы здесь. Мы просто пришли, не ища земель обетованных, не убегали от самих себя, от горя или счастья. Мы только сомневались во всем, и сомнения привели нас сюда.

– Ян, я предлагаю оставить оружие здесь. Это дом природы, разве здесь уместна сталь? – сказал Анри, снимая кирасу и распоясывая меч.

– Сомневаюсь. Хотел бы я иметь оружие, что защитит меня от дикого зверя – ответил Ян задумчиво, придерживая рукой, рукоять меча – думаю, что это колдовство, которое призвано обмануть нас.

– Хорошо, пусть каждый решит сам, с чем приходить – сказал Анри. Он первым вошел в сад. Чистое небо, мир и покой витали в воздухе, а легким дуновением ветерок приветствовал вошедшим мягким шелестом листвы на пышных, царственных кронах деревьев. Деревья образовали аллею, в конце которой находилось нечто вроде фонтана. Путь был усыпан опавшими лепестками цветов и листьев, которые услужливо приносил ветер, смягчая поступь рыцарей. Золото, бронза, пурпур, серебро, кровь лежали у ног рыцарей, как некогда лежали земли, сокровища и вассалы, припадавшие ниц перед повелителями, перед лучшими из людей. Снова их путь проложен несметными богатствами, деяниями и почестями. Сама Природа напоминает им о том, кто они такие и откуда пришли. Великолепие торжества жизни в чести и благородстве сверкало лучами королевской мантии, что призраком вела вперед отважных рыцарей, словно они следовали за королем по личному его приглашению. Великая честь быть приглашенным, особенно таким королем. Но быть может, это была его юная дочь, небесной красоты, изящных черт которых не смог запечатлеть, ни один художник, не потеряв рассудок. Ее фрейлины украсили путь рыцарей, и они, следуя за принцессой, были обласканы тончайшей материей ее плаща, расшитого золотом и драгоценными камнями.

Путь по великолепному саду давался рыцарям легко и приятно. Их окружала свита маленьких светящихся шариков, кружившихся и смеявшихся, прячась среди листвы. Могучие рыцари стояли на карауле в мощных сверкающих на солнце древесных латах, овитые роскошными цветами, а шлема украшали величественные, пышные и грозные султаны, ниспадавшие до самой земли, создавая зеленые щиты, сверкающие в свете плаща принцессы, ярким изумрудным сиянием. Среди гвардейцев плясали музыканты, очаровывая рыцарей своей игрой. Музыка сливалась с нежным светом, с шумом листвы и звоном кровавых сокровищ под ногами рыцарей. Слияние танца и волшебства уносило рыцарей куда-то далеко, так далеко, что они не чувствовали поступи, не слышали шагов, и перестали ощущать время, а путь уже не казался им длинным или коротким, они перестали идти, прогуливаясь по дивному саду.

Неожиданно рыцари оказались в конце аллеи, у фонтана. Аллея казалась теперь не огромной, а всего лишь размеров в несколько шагов. Очарованные рыцари не хотели удивляться, а приняли как должное такой почет со стороны Природы.

Три плачущие нимфы, застыли в камне, а слезами питались воды, создавшие вокруг фонтана островок из кристальной чистейшей воды. Не бывает ничего чище искренних слез счастья или скорби. Нимфы восседали на камне с надписью: «кто умножает тщеславие, умножает скорби».

Дамоний захотел набрать воды из фонтана, чтобы утолить жажду. Он потянулся к воде, но Анри схватил его за руку и сказал:

– Дамоний, что делаешь ты? Не прочел ты надпись? Хочешь насытиться чужими слезами?

– Анри, отпусти мою руку. Зачем творить столь дивный сад, если ничего нельзя брать? Посмотри, сколько плодов скрыты под листвой, сколько деревьев для чудесных домов! Мы можем остаться здесь, завести семьи и жить, как в Блаженных краях. Отойди, и не мешай мне брать то, что мое по праву – ответил Дамоний. С этими словами, он вырвал руку, и стал наполнять флягу чистой водой.

Сделав глоток, Дамоний, словно прирос к фляжке, продолжая жадно пить. Вскоре, рыцари поняли, что Дамоний околдован: его вены вздулись, из носа шла кровь, а брюхо быстро увеличивалось. Дамоний не мог перестать пить. Он стонал, но не мог двигаться, только дергаясь в страшных конвульсиях. Он не мог упасть, так как был, словно камень. Все рыцари застыли на месте, то ли от страха, то ли от колдовства, но они могли только наблюдать за разрастанием своего товарища. Фонтан тем временем лил не слезы, но кровь. Дамоний не лопнул, как в трепете и страхе ожидали рыцари. Вместо этого, он превратился в сгусток крови, и присоединился к стоку вод вокруг островка.

Рыцари смогли пошевелиться, но сказать они ничего не могли и не хотели. Пережить явное колдовство, особенно столь жестокое и беспощадное, даже для рыцаря было значительным испытанием его веры и жизненных ценностей. В сомнении и страхе, они хотели покинуть это злое и коварное место. Ян был уверен в своей правоте о ведьмовском колдовстве и дьявольском происхождении этого места. Анри пытался собраться с мыслями, и попытаться понять, что произошло и что делать дальше. Ведь нельзя просто побежать по аллее, которая не имеет четкого расстояния. Все здесь колдовство, то тогда все здесь не таково, каково оно есть на самом деле.

У входа в аллею стояла женщина в черном плаще, красной накидке и зеленой юбке. В руке она держала деревянный посох, увенчанный цветами и черепом. На поясе у нее свисали песочные часы. Лицо ее невозможно разглядеть, так как оно сокрыто капюшоном. С ее появлением все покорно стихло, оставив место безмолвию. Рыцари ожидали, не без панического ужаса, что будет дальше. Ян крепко сжимал в руке меч, так крепко, что мышцы его не слушались и тряслись так, будто он впервые взял клинок в руки. В его глазах читалось отчаяние и страх перед неизвестным. Доселе, его враги были предсказуемы: они нападают, а ты – защищаешься. Все подчинено кодексу чести. Здесь все не так. Ян не знал, во что верить, и решил положиться на меч. Анри ничего не предпринимал. Его охватило любопытство. Он понимал, что не уйдет отсюда живым, и поэтому хотел знать пред смертью, кто его убийца и что это за сад.

Женщина кинула Яну венок из листьев, на котором кровью написано: «vanitas vanitatum». В центре венка закреплено небольшое зеркальце, обрамленное серебром. Ян всмотрелся в зеркало, а потом взял меч, и резким движением вонзил себе в живот. Анри хотел помочь Яну, но жестом, неизвестная остановила его. Она подошла к Яну, взяла его за голову, и с силой вырвала его череп, бросив к ногам Анри.

Через мгновение сад был другим. Вместо деревьев стояли небольшие скальные наросты из серы, земля была выжженной, вместо воды текли гниющие слизистые жидкости, источавшие омерзительные ядовитый запах трупа. Небеса были черными, словно смольный дым адских коптилен затмил солнечный свет. Вся красота, вся гармония и блаженство уютного сада превратилась в безжизненное, высушенное кладбище. Мелодии, ласкавшие прежде слух, стали петь заупокойные гимны и литания к демонам бездны.

Женщина исчезла. К Анри подлетела летучая мышь с прикрепленным посланием. Анри взял письмо и отпустил мышь. Он развернул клочок бумаги и прочел: «ты нашел, что искал. Ошибочные рассуждения могут приводить к истине». Как только Анри прочел эти строки, поднялся сильный ветер. Стремительный, с огромной силой он закружил в своем вихре весь осевший, как снег, пепел, и бросил его с неистовостью на Анри.

Я был там и видел все, о чем и поведал. Морали здесь нет. Только простой урок для всех живущих: «помни, все тлен». Дамоний был суетлив, празден и крайне охотлив до роскоши. Он приобретал вещи, как только мог, а потом обменивал их на иные. Он искал Эльдорадо. Разорив в старом мире много семей. Горем он не насытился, и это погубило его. Здесь не действуют законы ярмарки. Здесь правит балом гармония и покой. Здесь нельзя ничем владеть, потому что это приводит к излишней суете, а это приводит к дисгармонии.

Ян всегда боялся смерти, и поэтому суеверно полагал, что убийство ради славы и почестей, смогут уберечь его от беды. Он думал, что приносит смерти жертву, как откуп от своей жизни. Он наслаждался ею. Все девушки любят героев, любят павлинов. Такова природа человеческих вещей, но все они должны помнить, что смерть придет за всеми, и по приближении, они почувствуют ее дыхание, которое отравляет всякую молодость. Все-таки, люди сами виновны в своей смерти, и боятся ее от гордыни, ибо себя винить они разучились.

Анри искал ответы, но не мог задать вопросы. Это его погубило, но более благородно, ибо Природа приняла его к себе. Дело в том, что Анри не искал славы или суетного богатства. Он искал истину, и нашел ее в забвении. Теперь он среди духов мудрый и блаженный.

Гея не любит к себе отношения, будто она вещь. Она музыка, которая свободно льется по эфирам мироздания. Музыка приветлива в любом виде. Мы не виним слепого за слепоту, так не стоит винить пустыню за песок. Все это мир, все это – Гея. Тот, кто творит музыку, может творить и миры, но чтобы творить музыку, нужно завершить себя. Такова участь скитальцев.