Текст книги "Сталин. Наваждение России"

Во второй половине тридцатых Сталин по существу убрал Кагановича с партийной работы. В 1935 году назначил наркомом путей сообщений. Железными дорогами Лазарь Моисеевич руководил в общей сложности семь лет. Сталин, недовольный ситуацией с транспортом, несколько раз снимал его с этой должности, а потом все-таки возвращал.

В 1937 году Михаил Каганович, старший брат всесильного Лазаря Моисеевича, стал наркомом оборонной промышленности (третий из братьев, Юлий, был секретарем Горьковского обкома партии и председателем облисполкома, потом заместителем министра внешней торговли, он рано умер).

Старший Каганович тоже никогда не учился, писал в анкетах «самоучка». Он несколько лет работал заместителем Серго Орджоникидзе в Высшем совете народного хозяйства, а затем в наркомате тяжелой промышленности. Сталин ему доверял. Михаил Каганович был единственным заместителем наркома, который стал кандидатом в члены оргбюро ЦК. Высокое партийное звание повышало его аппаратный вес.

С октября 1937 года Михаил Каганович – нарком оборонной промышленности. В декабре 1939 года непомерно большой наркомат разделили на четыре: авиационной и судостроительной промышленности, вооружения и боеприпасов. Михаил Каганович возглавил наркомат авиационной промышленности – важнейший из всех оборонных ведомств, потому что Сталин особенно интересовался авиацией.

Михаил Моисеевич возглавлял наркомат год, пока Сталин не возложил на него ответственность за неудачи авиапромышленности. В январе 1940-го он был освобожден и получил назначение с большим понижением – директором завода № 124. В феврале получил предупреждение, что если «не выполнит поручения партии и правительства, то будет выведен из состава членов ЦК и снят с руководящей работы». А через полгода Михаил Моисеевич покончил жизнь самоубийством.

Вокруг этой истории ходили разные слухи.

Лазарь Моисеевич в 1990 году рассказывал военному историку профессору Георгию Александровичу Куманеву, что произошло с братом:

«Я пришел на заседание. Сталин держит бумагу и говорит мне:

– Вот есть показания на вашего брата, на Михаила, что он вместе с врагами народа.

Я говорю:

– Это сплошное вранье, ложь, – так резко сказал, не успел даже сесть. – Это ложь. Мой брат Михаил – большевик с 1905 года, рабочий, он верный и честный партиец, верен партии, верен ЦК и верен вам, товарищ Сталин.

Сталин говорит:

– Ну а как же показания?

Я отвечаю:

– Показания бывают неправильные. Я прошу вас, товарищ Сталин, устроить очную ставку. Я не верю всему этому. Прошу очную ставку.

Он поднял глаза наверх. Подумал и сказал:

– Ну что же, раз вы требуете очную ставку, устроим очную ставку.

Через два дня меня вызвали. Маленков, Берия и Микоян вызвали меня. Я пришел. Они мне говорят:

– Мы вызвали Михаила Моисеевича на очную ставку.

Я говорю:

– Почему меня не вызвали? Я рассчитывал, что я на ней буду.

Они говорят:

– Слушай, там раскрыты такие дела, что решили тебя не волновать.

Вызвали Ванникова, который был заместителем у Михаила и показывал на него, других, и устроили очную ставку. Ну, эти показывают одно, а Михаил был горячий человек, чуть не с кулаками на них. Кричал: “Сволочи, мерзавцы, вы врете” и так далее. Вывели арестованных, а Михаилу говорят:

– Ты иди, пожалуйста, в приемную, посиди, мы тебя вызовем еще раз. А мы тут обсудим.

Только начали обсуждать, к ним вбегают из приемной и говорят, что Михаил Каганович застрелился. Он действительно вышел, одни говорят – в уборную, другие говорят – в коридор. У него при себе был револьвер – и застрелился. Он человек был горячий, темпераментный. И, кроме того, он человек был решительный и решил: в следственную тюрьму не пойдет. И лучше умереть, чем идти в следственную тюрьму».

После смерти Сталина, 6 мая 1953 года, Берия направил главе правительства Георгию Максимилиановичу Маленкову записку:

«Министерством внутренних дел Союза ССР произведена проверка архивных материалов по обвинению тов. Кагановича Михаила Моисеевича в принадлежности к право-троцкистской организации.

В результате проверки установлено, что эти материалы являются клеветническими, добытыми в бывшем НКВД в результате применения в следственной работе извращенных методов, а тов. М. Каганович, будучи оклеветан, покончил с собой. На этом основании МВД СССР вынесено заключение о реабилитации тов. М. Кагановича».

Лазаря Моисеевича, разумеется, спрашивали: почему же не спас брата?

– Это обывательская, мещанская постановка вопроса, – ответил Каганович. – А если бы у меня были с ним политические разногласия? То есть если бы он пошел против партии, то почему я должен был его спасать? И должен ли брат брата спасать только потому, что он брат? Это чисто мещанская, непартийная, небольшевистская постановка вопроса. Я защищал его перед членами политбюро, перед Сталиным, потому что я знал – он честный человек, что он за партию, за ЦК. Михаил поторопился, взял и застрелился. Надо было иметь выдержку…

Выдержки Лазарю Моисеевичу хватало. И преследования брата, доведение его до самоубийства нисколько не тревожили. Но позиции Кагановича в партийном аппарате были подорваны…

Кстати говоря, упомянутый Лазарем Кагановичем Борис Львович Ванников, ставший наркомом вооружения, сам был арестован

9 июня 1941 года. Накануне войны! Арест наркома санкционировал Сталин. Но когда в первые же дни войны армия осталась без боеприпасов, Сталин вспомнил о Ванникове. Арестант, сидевший в одиночке, получил указание изложить в письменном виде, что нужно сделать для развертывания производства вооружений в условиях военного времени. Бывший нарком за несколько дней прямо в камере составил записку.

14 августа 1941 года Бориса Львовича извлекли из камеры внутренней тюрьмы НКВД и привезли прямо к Сталину. На столе вождя лежала записка Ванникова, некоторые фразы были подчеркнуты красным карандашом.

– Ваша записка – прекрасный документ для работы наркомата вооружения, – сказал Сталин. – Вы во многом были правы. Мы ошиблись…

На предложение вернуться в наркомат Борис Ванников неуверенно ответил:

– А будут ли со мной товарищи работать? Ведь я в тюрьме сидел.

Сталин махнул рукой:

– Пустое. Я тоже сидел в тюрьме.

Получалось, что это не Сталин ни за что ни про что засадил Ванникова в тюрьму, а неизвестные враги… Такая у Сталина была иезуитская манера разговаривать. А нарком Ванников (он сыграет важную роль в создании атомного оружия) знал, что в любую минуту может вернуться в камеру на Лубянке.

Кулаки и середняки

Коллективизация и индустриализация считаются важнейшими достижениями советской власти и, разумеется, Сталина.

А ведь именно из-за того, что тогда, в конце двадцатых годов, был выбран неверный курс, мы все это столетие кого-то догоняли. Сначала догоняли Соединенные Штаты, потом стали догонять Португалию… Когда восхищаются коллективизацией и ускоренной индустриализацией, будто бы принесшими стране успех, как-то из виду упускается, что наша страна родилась не в 1917 году. Советская власть урезала историю так, что получилось, будто не было до революции России, крупной европейской державы, будто она не имела собственной развивавшейся промышленности. Сталинская историография, подчиненная одной цели – возвеличиванию вождя, изобразила дело так, будто российская промышленность не была восстановлена в годы НЭПа после Гражданской войны – и самым успешным образом.

«Россия накануне Первой мировой войны была одной из основных экономических держав, – пишет известный американский ученый Пол Грегори, изучающий экономическую историю нашей страны. – Она стояла на четвертом месте среди пяти крупнейших промышленно развитых стран. Российская империя выпускала почти такой же объем промышленной продукции, как и Австро-Венгрия, и была крупнейшим производителем сельскохозяйственных товаров в Европе».

По мнению Пола Грегори, темпы экономических и социальных перемен в дореволюционной России были сравнимы с европейскими, хотя отставали от американских. Рост национального дохода – как в Германии и Швеции. По показателям роста совокупного продукта на душу населения и на одного работника экономический рост в России тоже соответствовал мировому уровню.

Особенно успешно развивалось сельское хозяйство – можно было говорить о настоящем буме. Россия экспортировала зерно, доходы крестьян росли. Россия была, говоря современным языком, страной неограниченных экономических возможностей. Природные богатства, растущее население стимулировали значительный приток иностранных инвестиций, вложенные деньги окупались с большей прибылью.

«Россия достигла одного из самых высоких уровней накопления капитала, образовавшегося в результате сочетания высокого уровня чистых национальных сбережений и относительно большого притока иностранного капитала, – отмечает Пол Грегори. – Россия начала индустриализацию с удивительно высоким уровнем внутренних сбережений. Дореволюционная Россия, в отличие от советского руководства в тридцатые годы, не была вынуждена принимать радикальную программу формирования капитала с целью за несколько лет “догнать” Запад. Царской России это было не нужно».

Опыт рыночной экономики дореволюционной России можно считать более чем успешным. Сегодняшние расчеты ученых, иностранных и российских, показывают: если бы не было принято ошибочное решение об ускоренной индустриализации, если бы в конце двадцатых годов пошли по пути развития рыночной экономики, наша страна была бы сегодня процветающим государством.

Дореволюционный опыт Российской империи позволяет оценить возможности альтернативного курса развития страны.

«Российское сельское хозяйство, – отмечают экономисты, – росло так же быстро, как и в общем в Европе. А в целом показатели роста выпуска продукции в стране превышали аналогичные европейские. Если мы даже очень осторожно экстраполируем показатели этого роста в гипотетическое будущее, то увидим, что Россию отделяло всего лишь несколько десятилетий от превращения в процветающую во всех отношениях экономику… Любой из сценариев рисует

Россию как одну из самых развитых национальных экономик… Все долгосрочные цели развития России могли быть достигнуты на путях функционирования стабильной рыночной экономики».

Массовая коллективизация и ускоренная индустриализация – это полный разрыв с тем курсом, которым шла Россия, отказ от рекомендаций экономической науки. И самое страшное – они строились на крови крестьянина, на уничтожении деревни. Главная причина этих губительных решений – в Москве у власти находилась кучка абсолютно невежественных в экономическом смысле авантюристов.

В 1917 году большевики обещали продемонстрировать всему миру невиданные успехи социализма. Они сразу взяли курс на плановую, точнее – командно-административную экономику без частной собственности. Карл Маркс писал о необходимости заменить рынок планом, но нигде не объяснил, как это должно произойти. Большевики импровизировали в соответствии со своими интеллектуальными возможностями. Военный коммунизм и национализация привели к полному развалу экономики. В 1920 году промышленное производство сократилось до пятой части довоенного уровня.

К счастью, в тот момент в России еще были люди, которым хватило ума остановиться. Спохватившись, они занялись возмещением ущерба. Начавшийся в 1921 году НЭП, в первую очередь разрешивший частную инициативу, быстро дал результаты: к 1926 году промышленное и сельскохозяйственное производство достигло довоенного уровня.

Если бы в борьбе за власть каким-то чудом победили так называемые правые, то есть прагматики во главе с председателем правительства Алексеем Ивановичем Рыковым, и новая экономическая политика продолжалась, страна избежала бы многих трагедий.

Но власть сосредоточилась в руках Сталина. Он вместе со своими соратниками не только не стал развивать НЭП, но и полностью его свернул. Переход к командно-административной системе произошел по политическим причинам. Руководители страны хотели управлять экономической жизнью и желали, чтобы советская экономика была совершенно независима от внешнего мира. Автаркия – вот идеал.

Ускоренная индустриализация требовала денег. Иностранные инвестиции были невозможны – Советская Россия не только отказалась платить по старым долгам, но даже их не признавала. Внутренних сбережений в обедневшей стране не хватало. От логичного пути – развивать рыночное сельское хозяйство, дающее большой экспортный доход, – отказались. Откуда взять деньги?

В Советской России сохранялись введенные еще императором ограничения на продажу крепкого алкоголя. Сталин поставил вопрос о снятии всех ограничений ради наполнения бюджета. Возразил один только Троцкий. Он обратился к членам ЦК с письмом:

«Наш бюджет может держаться только на успехах сельского хозяйства и промышленности и внешней торговли. Попытка перенести бюджет на алкогольную основу есть попытка обмануть историю, освободив государственный бюджет от зависимости от наших собственных успехов в области хозяйственного строительства».

Льва Троцкого возмущала сама сталинская идея спаивания рабочих ради извлечения денег из населения: «В отличие от капиталистических стран, которые пускают в ход такие вещи, как водку и прочий дурман, мы этого не допустим, потому что, как бы они ни были выгодны для торговли, но они поведут нас назад к капитализму, а не вперед к коммунизму».

Но напрасно Троцкий возражал против спаивания народа дешевой водкой. Сталин считал, что наполнение бюджета важнее идеалов. Доходы от продажи водки пополняли казну до самой горбачевской перестройки.

Другим источником доходов сделали высокое налогообложение деревни (этот пресс давил крестьянина до самой сталинской смерти). И добровольно-принудительные займы. Рабочие и служащие из своей небольшой, часто жалкой зарплаты вынуждены были отдавать немалые суммы. Отказаться от подписки на заем было опасно: это считалось антисоветской вылазкой и влекло за собой «приятное» знакомство с чекистами…

Но главные деньги были получены за счет ограбления деревни.

Террор в конце двадцатых годов начался не в силу злой воли (впрочем, в ней недостатка тоже не было), а потому, что руководители государства приняли простое решение: у нас нет ни времени, ни желания привлекать инвестиции, нам нужно сконцентрировать все ресурсы и бросить их на развитие страны.

Сталина раздражало, что крестьяне не желают продавать государству зерно задешево. А государственные закупочные цены становились все меньше рыночных. В 1928 году они были уже вдвое ниже! Сталин объяснял отказ отдавать зерно за бесценок антисоветскими настроениями в деревне. Цель насильственной коллективизации – не только забрать зерно, ничего за него не заплатив; колхоз – это инструмент полного контроля над деревней.

Партийные секретари по всей стране устроили соревнование: кто скорее добьется стопроцентной коллективизации. Зерно начали отбирать у тех, у кого оно было, то есть у справных, успешных, умелых хозяев. Их назвали кулаками и, по существу, объявили вне закона. Сначала предполагалось выселить их на худшие земли и отобрать «лишнее». Председатель ЦИК СССР Михаил Калинин объяснил, что делать с кулаками:

– Выселять на отдельные участки с плохими землями и отчуждать у них лишние орудия производства.

Одним из исполнителей этой политики стал будущий глава партии и государства Леонид Ильич Брежнев. После окончания техникума в 1927 году он получил назначение землеустроителем на Урал, в Бисертский район. Задача Брежнева состояла в том, чтобы передать земли, отобранные у кулаков, беднякам. Опыт этих лет позволил ему впоследствии уверенно говорить, что он знает сельское хозяйство и проблемы деревни.

«При нарезке пахотных земель и луговых участков, – говорилось в мемуарном очерке “Чувство Родины”, написанном от его имени, – мы последовательно проводили классовый принцип, стремились ограничить, потеснить к худшим угодьям кулака и помочь бедняку».

В 1929 году Леонида Ильича поставили заведовать земельным отделом, потом утвердили заместителем председателя райисполкома Бисертского района. В начале декабря он выступал на пленуме районного комитета партии:

– Лучшие земли мы передали бедняцкой и лучшей части середняцкой части населения. Мы должны представить все возможное бедноте, чтобы эти земли были засеяны. Особенно внимание должно быть обращено в распределении кредитов бедняцким группам, которые организованы…

Организаторов колхозов напутствовали такими словами:

– Если в порученном вам деле вы перегнете и вас арестуют, то помните, что вас арестовали за революционное дело!

Крестьяне сопротивлялись ограблению, восставали.

На пленуме ЦК в 1928 году Николай Иванович Бухарин, тогда еще член политбюро и главный редактор «Правды», заговорил о массовых выступлениях крестьян против насилия над ними.

– Кем это отрицается? – пренебрежительно заметил нарком по военным делам Ворошилов. – Кого ты убеждаешь?

– Я не знаю, кем это отрицается, – ответил ему Бухарин, – но только знаю, что сам я об этом узнал лишь вчера… Специально для этого дела потребовалось, чтобы я два дня в ГПУ просидел.

Государственное политическое управление – так называлось ведомство госбезопасности. Но сталинская гвардия наотрез отказывалась обсуждать крестьянские беды.

– За что вы его посадили в ГПУ? – веселился Станислав Викентьевич Косиор, хозяин Украины.

В зале – радостный смех. Шутника Косиора в 1939 году расстреляют…

– За паникерство, – с удовольствием ответил глава чекистов Вячеслав Рудольфович Менжинский.

Опять смех…

Кулаков насильственно выселяли из родных мест. Заодно их просто ограбили – забрали все имущество, запретили снимать деньги со своих вкладов в сберегательных кассах. Все ценности, деньги и зерно отбирали. Но этого оказалось недостаточно: партийная пропаганда превратила кулаков в прирожденных убийц и негодяев.

30 января 1930 года политбюро приняло решение «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». 60 тысяч глав кулацких хозяйств предполагалось посадить в концлагеря или расстрелять, а их семьи выслать. Еще 150 тысяч семей решили просто выслать. Но масштабы борьбы с кулаками превысили предполагаемые цифры.

«Я думаю теперь о кулаках, о титанической силе их жизненного гения, – записал в дневнике 5 февраля 1930 года Михаил Пришвин. – Долго не понимал значения ожесточенной травли “кулаков” и ненависти к ним в то время, когда государственная власть, можно сказать, испепелила все их достояние. Теперь только ясно понял причину злости: все они даровитые люди и единственные организаторы прежнего производства, которым до сих пор, через двенадцать лет, мы живем в значительной степени.

Все эти люди, достигая своего, не знали счета рабочим часам своего дня. И так работают все организаторы производства в стране. Ныне работают все по часам, а без часов, не помня живота своего, не за страх, а за совесть, только очень немногие».

Председателю ОГПУ Вячеславу Менжинскому было дано указание заставить крестьян сдать зерно и довести крепкие хозяйства до банкротства.

«Коровы очень дешевы – от 150–350 р., – записал в дневнике Пришвин, – потому что двух держать боятся и продают обыкновенно это мясо, которое теперь едят, – это мясо, так сказать, деградационное, это поедание основного капитала страны».

К 1933 году в стране по сравнению с 1929 годом осталось меньше половины поголовья скота.

Ликвидировать кулачество как класс – такой приказ получили чекисты 2 февраля 1930 года. Крестьян стали сажать за убой скота (новая статья, введенная в начале 1930 года), за невыполнение плана посевной, за спекуляцию и сокрытие зерна. В 1931 году ввели в Уголовный кодекс статью «За порчу трактора».

Главной причиной уголовного наказания было невыполнение личных обязательств по сдаче зерна. Эти санкции предусматривались для кулаков. Но кулаки убегали, не дожидаясь, пока их посадят. Тогда местные власти принимались за середняков и с тем же результатом: их хозяйства разрушались.

Репрессии обрушивались на середняка с такой же легкостью, как и на богатого крестьянина. Любого недовольного тем, что происходит, могли обвинить в контрреволюционной агитации. Пьяная драка с местным чиновником классифицировалась как терроризм. Суды рассматривали дела, не вызывая свидетелей, не слушая доводов защиты и не соблюдая процедурных норм.

Дела на кулаков предписывалось рассматривать в срочном порядке. Большинство арестованных подлежали отправке в концлагерь. В отношении наиболее злостных следовало применять высшую меру наказания. Богатых кулаков, бывших помещиков, местных кулацких авторитетов, актив церковников и их семьи приказано было высылать в отдаленные северные районы, а имущество конфисковывать.

За два года, 1930-й и 1931-й, как пишет историк Олег Хлевнюк, больше полутора миллионов крестьян и их родных были высланы в лагеря ОГПУ и трудовые поселения. Половину ссыльных крестьян определили в лесную, горнорудную и строительную промышленность, то есть на самые тяжелые работы. Стариков, подростков и детей использовали на лесозаготовках. Женщин – на раскорчевке земель.

Ссыльных селили в бараках, шалашах и землянках. Медицинской помощи они почти не получали. Денег у них не было, продуктов им не выдавали. Зимой они остались без теплой одежды. Появилась масса сирот, которым еды вообще не полагалось. Зарплату ссыльным не платили по пять-шесть месяцев. Местные власти относились к ним, как к животным. В этих спецпоселениях люди жили, как в гетто, лишенные права не только уехать, но и просто выйти с территории. Они не могли ни поехать учиться, ни сменить работу. Эти ограничения были сняты только в 1947 году.

Примерно полмиллиона крестьян сами бежали в города и на стройки. Еще около двух миллионов были выселены по третьей категории, то есть в пределах своей области. Но они лишились всего имущества. Крестьянствовать не могли. Большинство ушли в город, надеясь там как-то прокормиться. Имущество ограбленных кулаков уходило в доход государства, но часть распределяли среди односельчан: люди охотно брали то, что отняли у их соседей. Эта постыдная аморальность поощрялась властью, разрушались остатки нравственных норм и правил.

Генерал армии Анатолий Иванович Грибков, крестьянский сын, вспоминал:

«Земли тогда наделяли много, по количеству душ. При нашей многодетной семье (двенадцать человек) получался большой надел. Поэтому в уборочную страду приходили нам помогать родственники по линии матери из соседнего села… Когда началось раскулачивание, кто-то донес, что отец имел батраков. Приехали из района в шинелях, с винтовками, забрали отца, основного кормильца, в районный центр, посадили в каталажку.

Какое неимоверное горе охватило нашу семью, плакали и рыдали от мала до велика и думали: что теперь будет? Дней пять не было отца, потом его отпустили. Видимо, попался хороший человек, разобрался, что к чему. Попадись другой – быть нам на Соловках или в другом отдаленном месте. Если бы отца тогда не отпустили – была бы поломана судьба всей семьи».

Да уж, трудновато было бы сыну кулака стать генералом армии. Детей кулаков в рабоче-крестьянскую армию вообще не брали…

Вот так разорили сельское хозяйство страны.

До раскулачивания и коллективизации Россия занимала в мире второе место по производству и экспорту сельскохозяйственной продукции. После – страна десятилетиями не могла прокормить собственное население.

Когда Сталина, разрушившего сельское хозяйство, именуют «эффективным менеджером» – это звучит как издевка…

А кто-то и по сей день восхваляет коллективизацию и колхозы, благодарит Сталина за подъем сельского хозяйства! Эта предельная аморальность – дескать, лес рубят – щепки летят – характерная черта сталинской системы.