Текст книги "КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы"

Любопытно, что глава карательного органа спокойно относился к самому факту существования политической оппозиции. Он спорил с оппозиционерами по экономическим вопросам. В частности, его серьезно беспокоили их антикрестьянские воззрения. Но никаких административных мер против своих оппонентов он не принимал.

Его терпимость к подобным людям подтверждается и тем фактом, что у него в ВСНХ работал уже свергнутый с вершины власти, но все еще популярный Троцкий в роли начальника научно-технического отдела. И Дзержинский не затевал против него никаких козней. По-настоящему ОГПУ возьмется за Троцкого лишь на следующий год после смерти Дзержинского.

Троцкий на пленуме ЦК в 1927 году очень точно откликнулся на слова Сталина насчет того, что надо вымести оппозицию из партии: «Как метлы коснется, вы в своей тарелке. Еще бляху вам и метлу, вот и вся ваша платформа полностью».

Дзержинский говорил Каменеву: «Вы удивляетесь, что крестьянин не хочет продавать хлеб, и считаете, что в наших трудностях виноват кулак. А беда в том, что крестьянин не может купить товары, цены на которые слишком высоки. Чтобы забрать хлеб, придется вернуться к старым временам, то есть насадить помещиков».

Дзержинский еще не знал, что вскоре Сталин ограбит деревню, хлеб заберут, а умелых и работящих крестьян погонят в Сибирь. Рынок исчезнет, товарное хозяйство развалится. Страна перейдет к административной системе управления экономикой, что вызовет необходимость создания множества отраслевых наркоматов. Но чем больше управленцев, тем меньше товаров. Все необходимое становится дефицитом.

Впрочем, распределение дефицитных товаров – это система, весьма удобная некоторым слоям общества и тем, кто распределяет, и тем, кому дефицит достается.

Но вернемся к пленуму 1926 года. Придя после него к себе домой, Дзержинский упал. Вызвали врача. Тот сделал укол камфары. Но это уже не помогло. Дзержинский умер, когда ему еще не было и сорока девяти лет.

Отто Лацис сказал мне полусерьезно-полушутя:

– Если предложат поставить памятник Дзержинскому на Варварке, где когда-то находился Высший совет народного хозяйства, я обеими руками проголосую «за». Он это заслужил. Если захотят восстанавливать на Лубянке, пойду сносить…

В 1920 году, когда Красная армия надеялась разгромить польскую армию и войти в Варшаву, Ленин уже прикинул состав будущего польского правительства, включив в него первым номером Дзержинского.

В 1939-м нечто подобное сделает Сталин, начав войну с Финляндией. Нападение на Финляндию вызвало осуждение во всем мире. Нужно было какое-то пропагандистское прикрытие. И в советских газетах появилось сообщение о создании в финском городе Териоки, куда вошла Красная армия, правительства Финляндской Демократической Республики, которое, мол, приветствовало наступление советских войск.

2 декабря 1939 года в газетах было опубликовано новое сообщение: нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов подписал договор о взаимопомощи и дружбе с Отто Вильгельмовичем Куусиненом, возглавлявшим правительство и одновременно исполнявшим обязанности министра иностранных дел Финляндской Демократической Республики. Однако в действительности никакой такой республики не существовало, сам же Куусинен был секретарем исполкома Коминтерна.

Затем Молотов написал в Лигу Наций, что «Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает финскому народу. Советский Союз находится в мирных отношениях с Демократической Финляндской Республикой, с правительством которой 2 декабря заключен договор о взаимопомощи и дружбе. Этим документом урегулированы все вопросы».

Но поляки в 1920-м и финны в 1939-м сумели отстоять свою независимость. Ни Дзержинскому, ни Куусинену так и не удалось возглавить правительства у себя на родине, о чем они, впрочем, и не жалели. Они считали себя, соответственно, не поляком и финном, а членами прекрасного братства народов. Во всяком случае, Дзержинский думал так до последнего дня своей жизни.

Корни жестокости Дзержинского, как и некоторых других руководителей ВЧК – ОГПУ – НКВД, будут потом искать в его нерусском происхождении: дескать, поляку чужих не жалко, вот своих он бы не сажал.

Говорить так – значит вовсе не понимать этих людей. Дзержинского этническое происхождение не интересовало. Если бы в 1920 году Красной армии больше повезло на Западном фронте и Польша вошла бы в состав Советской России, Дзержинский наводил бы в Варшаве порядок той же железной рукой.

Полякам досталось бы от него еще больше, потому что в Варшаве у него было много непримиримых идеологических оппонентов. Дзержинский был яростным противником польских националистов, которые мечтали о самостоятельном государстве. Он искренне верил, что полякам лучше было бы оставаться в составе единой Советской России.

В 1917-м он выступал против требования большевиков о праве наций на самоопределение. Дзержинский был искренним интернационалистом: «Национальный гнет может быть уничтожен только при полной демократизации государства, борьбой за социализм».

Сепаратистские стремления направлены против социализма, говорил Дзержинский, поэтому «мы против права наций на самоопределение».

Выступая на II Всероссийском съезде Советов, он говорил: «Польский пролетариат всегда был вместе с русским. Мы знаем, что единственная сила, которая может освободить мир, это пролетариат, который борется за социализм».

Неукоснительно выступая против отделения Польши от революционной России, Дзержинский утверждал: «У нас будет одна братская семья народов, без распрей и раздоров».

В той среде, в которой вырос Дзержинский, национальные чувства были очень сильны: польская интеллигенция стремилась к независимости, к отделению от России, к созданию своего государства.

Но у Дзержинского было больше общего с Розой Люксембург, которая принадлежала к основателям небольшой социал-демократической партии Польши и Литвы. Они вместе, неуклонно отстаивая единство польских и русских рабочих, боролись с националистической партией будущего маршала Юзефа Пилсудского.

Уже в конце жизни Дзержинский в одном из писем напишет: «Я в жизни своей лично любил только двух революционеров и вождей – Розу Люксембург и Владимира Ильича Ленина – никого больше».

Лев Троцкий писал о Дзержинском: «В течение долгих лет он шел за Розой Люксембург и проделал ее борьбу не только с польским патриотизмом, но и с большевизмом. В 1917 году он примкнул к большевикам. Ленин мне говорил с восторгом: никаких следов старой борьбы не осталось».

Влияние Люксембург на Дзержинского не было таким уж дурным, каким оно представлялось когда-то Ленину и Троцкому.

Некоторые фразы Люксембург словно написаны сегодня: «Со всех сторон нации и малые этнические группы заявляют о своих правах на образование государств. Истлевшие трупы, исполненные стремления к возрождению, встают из столетних могил, и народы, не имевшие своей истории, не знавшие собственной государственности, исполнены стремления получить свою страну. На националистической горе Вальпургиева ночь».

Дзержинский и Люксембург ставили вопрос так: полезна ли национальная независимость для самого народа, для его соседей и для социального прогресса? Есть ли экономические условия для возникновения нового государства?

На свете существуют тысячи языков, но меньше двухсот государств. Роза Люксембург опасалась средневековой анархии, к которой может вернуться Европа, если каждая этническая группа потребует себе собственную страну. В регионах со смешанным населением экономическая жизнеспособность одной этнической группы зависит от других.

Спустя много лет после смерти Розы Люксембург, когда мы видим, как народы, живущие в одной стране, безжалостно убивают друг друга, приходится признать, что она была права.

Но Дзержинский разошелся с Розой в оценке русской революции. Вот что она писала, наблюдая за Советской Россией: «Свобода лишь для сторонников правительства, лишь для членов одной партии – сколь бы многочисленными они ни были – это не свобода. Свобода всегда есть свобода для инакомыслящих. От этого зависит все оживляющее, исцеляющее и очищающее действие политической свободы; оно прекращается, если «свобода» становится привилегией».

«Свобода – это прежде всего свобода инакомыслия», – с подобной формулой Розы Люксембург Дзержинский не был согласен, и в этом заключалась его ошибка.

А исторический спор о праве наций на самоопределение Дзержинский и Люксембург проиграли Юзефу Пилсудскому, который в юности тоже разделял социалистические идеи.

Пилсудский был еще более жестким человеком, чем Феликс Эдмундович. Он вовсе не признавал компромиссов и переговоров. Пилсудский родился на десять лет раньше Дзержинского и еще успел примкнуть к народовольцам. За участие в покушении на Александра III его отправили в Сибирь.

Многие поляки в Первую мировую сражались на стороне России в надежде после войны добиться независимости. С той же целью Пилсудский перешел на сторону немцев и австрийцев. Но в 1917 году он отказался присягнуть германскому императору, за что его посадили в тюрьму. В 1918-м после краха Германской империи он вернулся в Варшаву, чтобы взять власть, которая валялась под ногами.

В 1920-м войска Пилсудского нанесли неожиданный удар по Красной армии, стоявшей у ворот Варшавы, и таким образом остановили «победоносное шествие коммунизма». В историю эта военная победа вошла как «чудо на Висле».

На Пилсудского поляки смотрели как на героя. Те, кто слышал его выступления, были заворожены их магией. Вдохновленные его речами, польские легионеры в 1920 году захватили столицу Литвы Вильнюс. Это был подарок любимому лидеру, который родился и ходил в школу в Вильно. Сталин вернул Литве Вильнюс лишь в 1939-м, после раздела Польши.

В тот год, когда умер Дзержинский, Юзеф Пилсудский по-своему решил польские проблемы, организовав военный переворот и установив режим «управляемой демократии». Пилсудский умер почти на десять лет позже Дзержинского.

Памятник Дзержинскому в Москве снесли в 1991 году. А Пилсудскому в 1998-м поставили в Варшаве уже второй памятник. На открытии присутствовал президент страны Александр Квасьневский.

Ненависть к Пилсудскому и польскому национализму не спасла бы Феликса Дзержинского, проживи он чуть дольше.

Бывший заместитель наркома внутренних дел Казахстана Михаил Павлович Шрейдер вспоминал, как в начале 1939 года во время допроса начальник следственного отдела Ивановского управления НКВД, обвинявший его в работе на польскую разведку, вдруг сказал:

– А мы располагаем данными, что к вашей организации приложил руку и Дзержинский. Вот почему он расстреливал честных следователей, которые били врагов. Случайно ли получилось, что Дзержинского, когда он находился в Варшавской цитадели, не казнили? Ленин и Сталин были им обмануты. Сейчас мы располагаем такими материалами.

Шрейдер был потрясен его словами. В этот момент в кабинет зашел начальник областного управления НКВД, который многозначительно подтвердил:

– Еще год назад и я бы не поверил относительно Дзержинского. Но сейчас мы в этом уже убедились. Я лично слышал об этом из уст Берии, и да будет вам известно, что вся родня Дзержинского арестована и все они дали показания.

26 апреля 1936 года Совнарком принял постановление о выселении с Украины поляков как политически неблагонадежных. Поляков отселяли из пограничной зоны. Первую группу в 35 тысяч человек отправили в Казахстан.

Нарком внутренних дел Николай Иванович Ежов скажет уже потом на допросе (это когда уже его будут допрашивать, а не он): «Я начал свою работу с разгрома польских шпионов, которые пролезли во все отделы органов ЧК, в их руках была советская разведка».

9 августа 1937 года политбюро утвердило приказ НКВД «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ (Польской организации войсковой)».

Вот в эту мифическую организацию двумя годами позже вписали и бывшего заместителя наркома внутренних дел Казахстана Шрейдера, который на допросе узнал, что идет по одному делу с Дзержинским.

В приказе Ежова говорилось: «Почти с самого момента возникновения ВЧК на важнейших участках противопольской работы сидели проникшие в ВЧК крупные польские шпионы – Уншлихт, Мессинг, Пиляр, Медведь, Ольский, Сосновский, Маковский, Логановский, Баранский и ряд других, целиком захвативших в свои руки всю противопольскую разведывательную и контрразведывательную работу ВЧК – ОГПУ – НКВД».

Такие дела фабриковались по всей стране. По одному только «польскому делу» посадили 18 тысяч человек. В Москве группу студентов-поляков обвинили в том, что они собирались под видом осоавиахимовцев пронести оружие на Красную площадь во время демонстрации 7 ноября 1937 года и расстрелять стоявших на мавзолее руководителей страны и партии. Цель же подобной акции состояла, мол, в том, чтобы ослабить Советский Союз накануне войны с Польшей. В Москве все еще готовились воевать с польскими панами!

Нарком внутренних дел Ежов приказал арестовать всех политэмигрантов, бежавших в СССР, то есть польских коммунистов, друзей России, единомышленников Дзержинского. Как польского шпиона расстреляли профессионального чекиста Станислава Францевича Реденса, бывшего секретаря Дзержинского и родственника Сталина.

Если бы сам Феликс Эдмундович Дзержинский дожил до Николая Ивановича Ежова, его бы тоже расстреляли вместе с тысячами поляков, которые предпочли Россию независимой Польше и в результате пали жертвами чекистов.

Глава 2
ВЯЧЕСЛАВ РУДОЛЬФОВИЧ МЕНЖИНСКИЙ

Во втором издании Большой Советской Энциклопедии написано, что Вячеслав Рудольфович Менжинский погиб на боевом посту: он был злодейски умерщвлен по заданию главарей антисоветского контрреволюционного «право-троцкистского блока».

Несколько человек были приговорены в 1938-м к смерти за соучастие в убийстве, которого не было. Так что и после смерти Менжинский продолжал служить своему делу.

Впрочем, его родственники по-прежнему полагают, что Вячеслав Рудольфович был убит. Внук Менжинского Михаил Розанов уверен, что когда на даче поменяли обои, то на них нанесли яд. Он рассказывал мне, что и по сей день помнит эти обои, такие красивые…

Из всех руководителей госбезопасности Менжинский кажется самой незаметной фигурой, хотя он руководил ОГПУ восемь лет – дольше, чем Ягода и Ежов, вместе взятые, и разработал те методы, которыми в полной мере воспользуются его преемники. Он был гораздо умнее их и придумал то, на что сами они, лишь следовавшие предначертанным им путем, были бы не способны.

Наверное, все дело в том, что Менжинский резко выделялся среди своих коллег. Мягкий по характеру, приятный, обходительный, скромный, бескорыстный, интеллигентный человек – таков его образ, утвердившийся в истории.

Высокообразованный, преданный делу большевик Вячеслав Рудольфович Менжинский был тяжело болен, много времени проводил на даче, где разводил цветы и возился в химической лаборатории. Не имея, таким образом, возможности лично вникать во множество дел, он был вынужден довольствоваться информацией, поступавшей к нему от его первого заместителя Ягоды, которому вполне доверял.

Однако рассказы о том, что за него все делал Ягода, – миф. Именно Менжинский занимался ликвидацией кулачества как класса, отправлял террористические группы за границу для уничтожения врагов советской власти и подготовил первые московские судебные процессы, которые потрясли не только страну, но и весь остальной мир.

Масштабы содеянного Менжинским не те, что у его преемников, но это лишь потому, что другого Сталин еще не требовал.

Менжинский родился 19 августа 1874 года в Петербурге в дворянской семье. Его отец преподавал историю в Петербургском кадетском корпусе. Гимназию Вячеслав Рудольфович окончил с золотой медалью. Поступил на юридический факультет Петербургского университета, работал адвокатом.

Жизнь его могла пойти иным путем. Летом 1902 года, вспоминает его внук, Менжинский поехал в Ясную Поляну на встречу с Львом Толстым…

Менжинский очень рано присоединился к социал-демократической партии – еще в 1902 году, но, в отличие от Дзержинского, старался закон не нарушать.

Менжинский служил в Управлении строительством Вологодско-Вятской железной дороги в Ярославле и вел занятия в вечерней школе для рабочих. Во время первой русской революции сотрудничал в редакции большевистской газеты «Казарма». В июле 1905-го всех сотрудников редакции арестовала полиция. Четыре месяца он просидел в тюрьме. Когда объявил голодовку, его выпустили на поруки.

Он тут же бежал в Финляндию, где действовали свои законы. В 1907-м эмигрировал, жил в Бельгии, Швейцарии, Франции и Америке. Пребывание в Париже использовал для того, чтобы учиться в Сорбонне.

Страсть к революции соединялась в нем с любовью к литературе. Менжинский был одним из участников «Зеленого сборника стихов и прозы» (издан в 1905 году), где впервые напечатался популярный и поныне поэт, музыкант и певец гомосексуальной любви Михаил Кузмин, интимный друг Георгия Чичерина, будущего наркома иностранных дел. Для этого сборника Менжинский написал «Роман Демидова». Менжинский, опять же вместе с Кузминым, принял участие и в сборнике «Проталина» (издан в Санкт-Петербурге в 1907 году).

Лев Троцкий писал, что познакомился с Менжинским во Франции в 1910 году. Будущий председатель ГПУ примыкал к группе ультралевых социал-демократов, или впередовцев. В группу входили также Александр Александрович Богданов (после революции директор Института переливания крови) и будущий нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский. Менжинский в те годы писал под псевдонимом Степинский.

В Болонье они открыли марксистскую школу для рабочих из России. Здесь Троцкий и увидел Менжинского:

«Впечатление, какое он на меня произвел, будет точнее всего выражено, если я скажу, что он не произвел никакого впечатления. Он казался больше тенью какого-то другого человека, неосуществившегося, или неудачным эскизом ненаписанного портрета. Есть такие люди. Иногда только вкрадчивая улыбка и потаенная игра глаз свидетельствовали о том, что этого человека снедает стремление выйти из своей незначительности».

Троцкий писал эти строки уже будучи в эмиграции, когда Менжинский возглавлял ОГПУ, боровшееся с оппозицией, так что автор, возможно, пристрастен.

Георгий Александрович Соломон, известный в предреволюционные годы социал-демократ, который хорошо знал семью Ленина и дружил с Менжинским в эмиграции, вспоминал:

«После первой русской революции с явкой от Ленина в Брюссель перебрался на жительство Вячеслав Рудольфович Менжинский. В день прибытия Ленина Менжинский вызвался встретить его на вокзале…

Я увидел сперва болезненно согнутого Менжинского, а за ним Ленина. Менжинский был очень болен. Его отпустили из Парижа всего распухшего от болезни почек, почти без денег. Мне удалось найти ему врача. Он стал поправляться, но все еще имел ужасный вид с набалдашниками под глазами, распухшими ногами…

Меня поразило, что Менжинский, весь дрожащий еще от своей болезни и обливающийся потом, нес от самого трамвая огромный, тяжелый чемодан Ленина, который шел налегке за ним, неся на руке только зонтик. Я бросился скорее к Менжинскому, выхватил у него из рук вываливающийся из них чемодан и, зная, как ему вредно носить тяжести, накинулся на Ленина с упреками:

– Как же вы могли, Владимир Ильич, позволить ему тащить чемоданище. Ведь посмотрите, человек еле-еле дышит!..

– А что с ним? – весело-равнодушно спросил Ленин. – Разве он болен? А я и не знал… Ну ничего, поправится…

В моей памяти невольно зарегистрировалась эта черта характера Ленина: он никогда не обращал внимания на страдания других, он их просто не замечал и оставался к ним совершенно равнодушным…

А Менжинский улыбался своею милой, мягкой улыбкой. Этот элемент самопожертвования является отличительной чертой характера Менжинского в его сношениях с близкими людьми. Тот же Менжинский, прибыв из Киева в Москву, страдая сильной грыжей, стал перетаскивать свой и своих товарищей багаж, в то время как молодые товарищи спокойно шли налегке. Он поплатился за это болезнью, которая продержала его несколько недель в постели. И он сносил свои страдания без ропота, с присущей ему мягкой улыбкой.

Мне было странно отношение Ленина к Менжинскому, его старому товарищу и другу. Я несколько раз говорил Ленину о тяжелом положении Менжинского, человека крайне застенчивого, который сам предпочел бы умереть (я его застал умирающим от своей болезни, в крайней бедности, но он никому не говорил о своем положении), но ни за что не обратился бы к своим друзьям или товарищам. Но Ленин ничего для него не сделал.

Сразу после Октябрьской революции Ленин говорил о Менжинском как о прекраснодушном человеке, который совершенно не понимает, что к чему и как нужно воплощать в жизнь великие идеи».

Похоже, Владимир Ильич ошибался насчет своего старого знакомого. Менжинский до работы в госбезопасности и во время этой работы – два разных человека. Не очень понятно: это служба так меняет человека? Или же в нем проявились доселе скрытые черты характера?