Текст книги "Собрание стихотворений"

Леонид Дмитриевич Семенов
Стихотворения

Собрание стихотворений

Софии

 
В темную ночь над памятью снов вдохновенных
песни раздались мои
стонами робко-звонкими.
В теплую ночь так цветы на могилах священных
тянутся в звездную высь
сте́блями нежно-тонкими.
 

1902

Ожидания

Вера

 
Заря боролась со звездами,
тебя я ризою обвил,
осыпал пышными цветами
и кротко с тихими мольбами
земле родимой возвратил.
 
 
И над тобою преклоненный,
я долго плакал в тишине
и внял обет душой смущенной,
что ты подругой обновленной
однажды явишься ко мне.
 
 
С тех пор прошел я путь тяжелый,
скитался долго одинок
и, обходя чужие долы,
из терний, тихий и веселый,
для встречи новой сплел венок.
 

1903

Мелодия

 
На утренней звезде
у трав мы тихо вопрошали:
скажите, травы, где
пророк без гнева и печали?
 
 
Был день заветный недалёк,
мы певчих птиц спросили в роще:
скажите, где пророк,
пророк веселый, полный мощи?
 
 
Был солнца зной невыносим,
спросили мы у дев стыдливых,
не встретился ли им
пророк любви, пророк счастливых?
 
 
Но, шелестя у наших ног,
дремали травы без тревог,
но песни птиц не умолкали
и мы ответа не слыхали.
Смеялись дочери земли;
они купаться к морю шли…
 

1903

Свеча

 
Я пустынею робко бреду
и несу ей свечу восковую.
Ничего от пустыни не жду,
ни на что не ропщу, – не тоскую.
 
 
Тени жадно столпились кругом,
их пустыня мне шлет роковая.
Неповинен пред ней я ни в чем,
как невинна свеча восковая.
 
 
Кем, зачем мне она вручена?
Я не знаю, пред тайной робею…
Но не мною свеча зажжена,
и свечи загасить я не смею…
 

1903

К Мессии

 
Томительна глухая ночь,
но мирно теплятся лампады,
и духа, полного отрады,
забвенью сна не превозмочь.
 
 
Мы ждем. Мы рано в храм пришли,
надели белые одежды
и в полночь – мира и надежды
достойно жертвы принесли.
 
 
Печать позорную греха
мы смыли чистыми слезами,
престол украсили цветами
и ждем с молитвой Жениха.
 
 
И мы дождемся: Он придет —
при звуках радостных цевницы
и с первым отблеском денницы
нам искупленье принесет.
 
 
К Нему навстречу потечем
мы с громким гулом ликованья
и со слезами упованья
мольбу за спящих вознесем.
 
 
И будет тих – глубокий взгляд
святых очей Его над нами
и над склоненными главами
слова прощенья прозвучат.
 
 
Мы ждем. Молчит глухая ночь,
но ярче теплятся лампады,
и в сердце веянья отрады
забвенью сна не превозмочь.
 

1901

Молитва

 
Я затеплил свечу и молюсь горячей,
и Кому я молюсь, – я не знаю.
И увидит ли Он жар молитвы моей,
и услышит ли зов, – я не знаю.
 
 
Но я видел в младенчески-ясных очах
отблеск тайны святой и прекрасной.
И я видел чело молодое в лучах,
озаренное думой прекрасной.
 
 
И правдивое слово сказать я боюсь;
отчего я боюсь, – я не знаю.
Но затеплив свечу, горячей я молюсь
и о ком я молюсь, – я не знаю.
 

1902

Чудо

 
Когда в полночь с башни монастыря
прольется в долины медленный и протяжный звон,
и месяц, поднявшись над лесом,
зальет своим матовым блеском
всю окрестность,
я выйду к тебе.
Я выйду осторожно, как ласковый ребенок,
и подойду к глубокому, спящему озеру.
Ты встанешь передо мной бескровная и белая как туман,
откинешь назад свои мягкие, как водоросли, волосы
и, обвив мне шею гибкими и прозрачными руками,
сама холодная, как вода,
прижмешься ко мне с долгим любовным поцелуем.
Ты будешь молить меня о чуде.
И чудо свершится:
я отдам тебе огонь и плоть,
волью в твои жилы свою красную кровь,
и счастливая, как рыбка ты мелькнешь,
и уйдешь от меня в далекие, вечные страны.
 
 
Утром скажет барышня в церкви
про инока с белым лицом:
«Отчего он так бледен?»
А сама она – розовенькая, как заря
в своем белом платьице и белой шляпке.
 

1904

Жених

 
Когда зардевшись и робея,
ты переступишь мой порог, —
победой жизни пламенея,
нас примет радостно чертог.
 
 
Но все уйдут, умолкнут речи,
один останусь я с тобой.
Я загашу поспешно свечи
перед стыдливой наготой.
 
 
Запечатлею поцелуем
очей смущенных синеву;
желаньем дерзостным волнуем,
одежды брачные сорву.
 
 
Я заключу тебя в объятья,
и, целомудренно-чиста,
для вечной святости зачатья
твоя смирится красота.
 

1902

Эпиталама

 
Распустила я косы волнистые,
я цветами постель убрала,
приготовила масти душистые,
восковые светильни зажгла.
 
 
Он придет ко мне с чарами пышными,
он прекрасен как дуб и могуч,
поцелуя дарами неслышными
так не жег меня солнечный луч!
 
 
Тени, тени уйдите смущенные,
я бесстыдна, смела и хмельна!
Прочь одежды пред ним благовонные!
Смелым тайна блаженства дана…
 

1903

В избе

 
Солнце, солнце, глянь в оконце!
Мы в гробу среди избы.
Мы рядились, мы молились,
ждали ангельской трубы.
Говорили: ангел встанет,
вот я – здесь, она – во мне.
Солнце встанет, к нам заглянет.
Мы очнемся. Мы – во сне.
Ангел ангельски вострубит
и пробудит ангел плоть.
Солнце плоть нам приголубит,
душу вдунет нам Господь.
Что случится? Кто восстанет?
Солнце глянет: Тишина.
Ангел скажет, не обманет:
дух един и плоть одна.
Было двое, стало трое,
будем трое мы одно.
Солнце, солнце золотое,
Глянь, родимое, в окно!
 

1904

В божнице

 
Заливается смехом царица,
сыплет кос ржано-кудрых руно.
Вся в огнях голубая божница,
отражает их в пене вино.
 
 
«О мой царь!» – «Что, царица? я слышу!»
«Занимается в небе заря».
«На царицу я золотом пышу.
Пей же кубок»… «До дна. За царя!»
 
 
Прозвенели два брошенных кубка,
разлился их серебряный звон.
«Что ты видишь, что слышишь, голубка?»
«О я вижу лазоревый сон!
 
 
Разрываются звездные сети
на заре тают в небе огни»…
Царь с царицей смеются как дети,
царь с царицей в божнице одни!
 

1904

Видения

Стража первая

 
Ее вели по темным залам,
бежали тени от огней.
Она, вся в белом с опахалом,
шла мимо нас под покрывалом,
подруги с нею в бледно-алом,
и мальчик в белом перед ней.
 
 
За ней мы шли и провожали
ее поклоном до земли.
Ее там женщины встречали,
над ней обряды совершали,
ковры ей розовые стлали,
к постели розовой вели.
 
 
И ждали мы у входа спальней
и ниц склонялись, не глядя…
Был мрак печальный безначальней;
но кто-то в нем от залы дальней
незримо шел к опочивальне
и тихо веял, проходя.
 

Стража вторая

 
Царя подъяли на щиты.
Кругом воздвигли копья лесом.
Как мрамор – царския черты
под звездоочитым навесом.
 
 
Царя несут. Блестит парча.
Теснее в ряд дружина стала.
В руке у каждого свеча.
На взоры спущены забрала.
 
 
Идут. Поют. «Царю поем.
Восстань, восстань на брань и суд!
Мы все здесь, верные, кругом.
Ты слышишь? верные зовут!»
 
 
Но царь не слышит; на щитах
он также ровен, лик без крови.
Чело в венце и меч в руках,
недвижны стиснутые брови.
 
 
«О тише, верные, он спит.
Сомкнуло время бездну с бездной,
и хаос мирно ворожит
над царским прахом пылью звездной.
 
 
Но час настанет, встанет царь
и совершит свой суд любовный.
Воссядет отрок на алтарь
для жертвы новой и бескровной»…
 

Стража третья

 
В высоком зале, темном, длинном
на страже мы у алтаря.
С поклоном долгим, строгим, чинным
мы целовали прах царя.
 
 
Мы ждем молений. Час наступит:
откроем царские врата.
В молитве каждый взор потупит,
сомкнет неверные уста.
 
 
Царица выйдет в багрянице,
к помосту черному пройдет.
К расшитой белой плащанице
челом измученным прильнет.
 
 
Нас обведет глубоким взглядом,
молитву верных сотворит.
Священно-медленным обрядом
царю расцветший жезл вручит.
 
 
Мы отойдем, закроем очи;
услышим трепет, шелест, шум…
Свершится тайна таинств ночи:
воскреснем новые без дум.
 

1904

Жертва

 
Пойте! Несите, несите царя!
Верные благоговейте,
прах его кровью залейте!
В небе последняя гаснет заря.
 
 
Царь мой, усопший, любимый!
Жертвы моей не отринь!
Жертвой последней, любовью творимой,
явлена в небе мне вечная синь.
 
 
С мужем царице лишь место.
Мать подойди и меня распояшь!
Знаешь меня ты от чрева; – невестой
снова царю дочь родную отдашь.
 
 
Грудь обнажите мне! Отроки, сестры,
Песню воспойте! Не дрогнет рука.
Меч отточите и дайте мне острый!
Царь, мой любимый, мне жертва легка!
 

1905

Глас к заутрени

 
В одеждах ярких и пунцовых
иду я мимо темных братий.
О не для них, всегда суровых,
бездумность девственных объятий.
 
 
Вот жезл безлиственный Царицы
над ними свято вознесу,
Да будут старцев власяницы
как листья прошлые в лесу!
 
 
В божнице явно теплю свечи,
готовлю ткани и венок,
слагаю песни страшной Встречи
и забываю в песнях срок.
 
 
Придет полуночная Дева,
свершит завещанный обряд.
Уже для царственного сева
нам старцы ниву бороздят!
 
 
Премудрость, Жертва и Царица,
взгляни на труд у алтаря.
Твои – венок и багряница,
венчай к заутрени Царя!
 

1904

Царевич

 
Лежу я в раке убиенный,
но жив дыханием Твоим;
над плотью чистой и нетленной
лампадный свет неугасим.
 
 
Мне хорошо: под тяжким платом
меня увили полотном,
чело мне вкруг сковали златом,
парчу расшили серебром.
 
 
Приходят люди и лобзаньем
коснуться ищут ног моих.
Их внемлю шепот с воздыханьем,
их чую страх и трепет их.
 
 
Им надо чудо. Чудо было:
просветлена нетленьем плоть.
Благоговейте! с вами сила,
и в плоти отрока Господь!
 

 
Но я – один, о, я неживый!
Мне не подняться, не вздохнуть!
На мир их страшный и красивый
тяжелых вежд не разомкнуть!
 
 
Еще я помню – утро, землю,
мальчишек игры на дворе;
сквозь сон звон колокола внемлю
и шепот мамок о царе.
 
 
И он ко мне подходит тихо,
на ожерельице глядит.
Стучало сердце, чуя лихо…
Я злобно глянул, – он молчит.
 
 
И кровь застыла, ноги стали…
Был ужас, крик, и свет, и мгла,
кругом бежали и кричали.
Завеса красная легла.
 
 
И стало все вдруг сном, небывшим,
но явью стал далекий сон.
Так явно в отроке почившем
очнулся Вечный… Я ли Он?
 

 
Я – кроток, отрок умудренный,
но людям страшен, чудный – нем.
Сияньем смертным просветленный
им тайны Божьей не повем.
 
 
Они идут для чуда люди.
Глядят, дивятся. Плоть молчит.
Лежу, недвижный в строгом чуде;
улыбку ясный лик хранит.
 
 
И бледный лик в лампадном свете
не скажет им о страшном дне:
в благоприятном Божьем лете
ответа не было и мне.
 
 
Но пусть встают и ходят, слышат
больные, видевшие плоть!
Чудотворящей силой дышит
в моих мощах для них Господь.
 
 
И чудо есть в них: в темной скрыне
живая рана точит кровь.
Но сам почиющий в святыне,
не чуда ль жизни жду я вновь?!.
 
 
Непобежденному могилой
дай и недвижность побороть,
Господь, животворящей силой
о воскреси святую плоть!
 

1905

Повесть

* * *

 
Кто ты и ты ль она? Не знаю.
Она – обман, она – туман.
Тебя своей не называю,
она – жилица дальних стран.
Твои опущены ресницы,
не как у ней твоя коса,
ты часто бредишь про леса,
о ней в лесах щебечут птицы.
Она все видит глубоко,
смотреть в глаза мне не стыдится,
с тобой поется мне легко,
она мне часто, часто снится…
 

1903

Утро

 
Робкая лилея
над водой дрожит,
ветер веет, млея,
тихий звон бежит.
 
 
Воздух – тих, незноен,
венчик твой душист,
сон твой так спокоен
и восход так чист!
 

 
Солнце встало ясно,
сыплются лучи, —
так тепло, прекрасно!
Сны не горячи.
 
 
Спи! Ты – вновь прелестней,
на тебя гляжу,
друга тихой песней
я ли разбужу?
 

1902

Весной

 
Я не боюсь любви весною —
и о пощаде не молю.
Кого люблю, тот не со мною,
но мне ль скрывать, что я люблю.
И пусть весной к мечте запретной
глядят мучительные сны,
во мне любовью беззаветной
и жизнь и смерть примирены.
Перед весной не лицемерю,
о том, что было не грущу,
я снам мучительным не верю
и то, что будет – все прощу.
 

1903

В мае

 
Мне весною думать нет времени,
чуя жизни трепет согласный,
опьянен пахучестью зелени,
я живу мечтою неясной.
То смотрю на небо спокойное,
то на тополь в светлых сережках,
верю в солнце кротко-незнойное,
в дрожь теней на влажных дорожках.
Вот походкой медленной, пьяною,
ты пройдешь в саду незаметно,
от тебя черемухой пряною
и весной пахнет беззаветно.
 

1903

* * *

 
В Троицын день они гуляли.
На всех были платья, розовые.
Все весело в лес бежали,
ломали ветки березовые
и сними в церкви стояли.
 
 
После обедни все смеялись.
Болтал диакон с молельницами,
и выйдя, все улыбались
высокому солнцу над мельницами..
В Троицын день они целовались.
 

1903

* * *

 
Я шел с нею рядом,
на ней был светлый наряд.
С ея смешливым взглядом
встречался не раз мой взгляд.
 
 
Под солнцем дрожали дали.
Мы шли зеленым овсом.
В тот день мы друг другу всего не сказали,
мы просто болтали о том и о сем.
 
 
Собака вперед забегала.
Все были от нас далеки,
даже тетка и та отставала:
она собирала в тот день васильки.
 

1903

Осень

 
В эти дни всюду сонная тишь,
словно ты не глядишь.
Я хожу и топчу золотую листву,
в эти дни не тебя ль я зову?
Я березкам сказал, что тебя я простил:
я не мог не простить – я любил.
Но березки молчат, всюду тишь…
Отчего – ты молчишь?
 

 
Тихо стали осенние дни,
холоднее туман по утру,
и горят уж по избам огни
каждый день ввечеру.
 
 
А в лесу от березок бело:
вся у ног золотая листва.
Стало пусто, просторно, светло,
в паутинах трава.
 
 
По дороге пойдешь – тишина.
Даже галки – и те не кричат,
и в платке, но все также одна —
ты прошла нынче в сад.
 

1903

Вечера

 
Сидишь ты, смирная,
у своего окна;
работа спорится медленно,
и в доме – тишина.
Я жду. Все ниже клонится
передо мной волос пробор,
и грустно мне: мне хочется
смотреть в любимый взор.
А говорить нам не о чем:
все сказано давно…
Заря морозная, вечерняя,
окрасила окно.
 

 
Час еще не поздний:
не горят огни.
Вечер стал морозней,
мы – одни.
Помолчим сегодня:
колокольный звон
что – мечта Господня,
что – твой сон.
 

 
Время близится вечернее,
смолк уныло дальний звон,
стали люди суевернее:
не далек желанный сон.
Сердце – тихо, немятежное:
все сбылось, чем жизнь ясна.
Что же медлит неизбежное?
Ночь и с звездами темна.
 

1903

* * *

 
Ты лежала вся дымкой увитая,
ты была так чужда, далека.
Возле гроба, – глазетом обитая,
нас пугала немая доска.
Мы слова повторяли обычные
и все ждали обедни конца,
были страшны черты, непривычные,
дорогого когда-то лица.
Вспоминалися дни благодатные,
вспоминалась весна и цветы,
все цветы на лугах ароматные,
под душистой акацией ты!
 

1903

Шарманка

 
Был праздник. Ушла со двора гувернантка.
Был тихий вечерний, задумчивый час.
На улице пела тоскливо шарманка,
Все было и нынче, как было не раз.
 
 
Две сестры примеряли пред зеркалом шляпы.
Качался на шляпках назойливо мак.
Задремал их братишка на стуле у папы.
Стучали часы одиноко тик-так.
 
 
В гостиной блестели старинные рамы.
Был траурным крепом затянут портрет,
улыбалось лицо в нем румяное мамы.
От окон блестел навощенный паркет.
 
 
И пела по-прежнему где-то шарманка,
скрипела на кухне несносная дверь.
Были счастливы дети… Ушла гувернантка…
Было завтра, вчера и теперь…
 

1904

Сказка про белого бычка

 
У старухи все одно,
все жужжит веретено.
Песнь уныла, и скучна,
бесконечно нить длинна.
 
 
Развивается клубок:
вот геройство, вот порок;
стар – жених, она – юна,
хил – отец, семья – бедна.
 
 
Вот цари и короли
делят жребии земли,
разгорается война,
хлещет алая волна…
 
 
И опять – любовь, порок,
затемняется поток,
и угрюма и страшна
вековая тишина.
 
 
А над нею все одно,
все жужжит веретено.
Песнь уныла, и скучна,
бесконечно нить длинна.
 
 
Развивается клубок:
вот геройство, вот порок;
стар – жених, она – юна,
хил – старик, семья – бедна…
 
 
et cetera in perpetuum.
 

1903

Баллады

Он

 
Мне снятся вечерние свечи,
она на коленях моих
лепечет мне быстрые речи,
лепечет о снах молодых.
 
 
Ей снилися белые кони,
все белые кони в полях,
серебряных всадников брони
сверкали на белых конях.
 
 
Дрожала земля под конями
и капала пена с удил.
Он, светлый, звеня стременами,
копье перед ней опустил.
 
 
Ей снилися белые кони,
все белые кони в полях,
серебряных всадников брони
сверкали на белых конях…
 

1903

* * *

 
Не спи! но спящих не буди!
Заутра выйди на крыльцо,
надень венчальное кольцо,
и обратив к заре лицо,
молись и жди!
 
 
И вот с востока на заре
промашут огненные птицы;
мелькнут заветные станицы,
зардятся копья на горе.
 
 
И он, – веселый и победный,
в передрассветной тишине,
от вражьих ран – смертельно-бледный,
проскачет мимо на коне.
 

1903

Данте

 
Я – целомудрен, чист и свят,
и свято имя – голубицы,
моей возлюбленной юницы,
мои напевы сохранят.
 
 
Я ей пророческими снами
исполнил девственную грудь
и непорочными мечтами
усеял в небе светлый путь.
 
 
Не ярче ль звезд её порфира,
на кудрях царственных венец?!
О, не для суетного мира
ее воспел суровый жрец!
 
 
Красуйся чистая лилея!
Мой бескорыстен в песнях суд:
тебя века благоговея, —
Невестой рая нарекут!
 

1902

Подражание

 
Когда неведомый и сильный
Господь призвал меня на брань,
Он мне десницею обильной
дал знамя в трепетную длань.
 
 
На нем священные глаголы
Он кровью Сына начертал
и путь в немеркнущие долы
в греховной бездне указал.
 
 
И Он воззвал: «Мужайся, воин!
Моей победы близок час!
Блажен, кто знамени достоин,
блажен, в ком пыл Мой не угас»!
 
 
И в бой я ринулся кровавый,
но не в бою лицом к лицу
нанес десницей враг лукавый
удары Божьему бойцу.
 
 
Нет, с мыслью грешною без боя
я в сердце доступ дал врагу
и, поражен его мечтою,
пути Господнего бегу.
 
 
Рука держать святое знамя —
уж недостойна и слаба.
Задуй же, Сильный, жизни пламя
в груди неверного раба!
 

1901

Черные кони

 
Мчались мы на конях.
Ветер рвал и метал,
в конских гривах свистал,
заливался в безлюдных полях.
 
 
Но устали и взмылились кони.
Ты коня осадила, смеясь,
ты сказала мне: князь,
нам бояться ли рабской погони?
 
 
И над гривой коня,
вдруг нагнувшись проворно,
обернулась ко мне, охватила меня,
обожгла меня лаской огня,
отдалась мне добычей покорно…
 
 
И все стихло кругом,
Было все в тишине.
Не шуршала трава,
не стонала сова,
кто-то плакал… О ком?
 
 
Ты смеялась на черном коне!
 

1904

Девочка

 
Говорили в столовой большие до ночи,
а девочка слушала сказки детей.
Разгоралися детские очи,
о царевиче грезилось ей.
Ночью вышла одна она в поле,
побежала в таинственный лес,
было жутко за садом на воле,
но в лесу… Ах, в лесу было много чудес!
Там леший огни зажигал у дороги,
рассыпал на полянах росу,
улыбался над соснами месяц двурогий,
и все снился, ей снился царевич в лесу.
На болоте дрожали ветелки,
и были туманы – как скатерть длинны.
Говорили ей травы, что звездочку елки
хотят втихомолку украсть с вышины…
 

1905

В лесу

Edvard Grieg, op. 71 № 3

 
Я одна в лесу, одна,
в небе странная луна.
Кто там бродит, кто сидит,
кто смеется, кто кричит?
 
 
«Обернись-ка, посмотри!
Здесь нас три!
Как у первой зубы – сталь,
вся – печаль!
 
 
Горяча второй ладонь —
как огонь.
Третья ж белая нага
для врага».
 
 
«Ха-ха-ха! В нагое тело
старый черт впился умело!» —
«Ну скорей же!» – «Тише, бесы,
мы красоток под навесы!»
 
 
Я одна в лесу одна,
в небе странная луна…
Кто же длинный с бородой
встал над елью предо мной?..
 

1903

Козлик

 
Нынче утром я козлика долго искал:
козлик, мой беленький козлик, пропал!
 
 
А ночью горели костры на поляне,
месяц бледно светил,
и двигались люди в тумане;
там старец ножи над водою точил.
Два отрока рядом стояли;
они полотенце над камнем держали.
Все пели; и тихо и грозно их песня неслась.
Все пели о солнце, о жатвах, о бранях…
Вдруг нож засверкал и кровь пролилась,
и рдели капли на тканях.
Лежали все ниц. Старец кропил
нас теплою кровью с ветки сосновой.
Месяц бледно светил.
Занималась заря за дубровой…
 
 
Нынче утром я козлика долго искал:
козлик, мой беленький козлик, пропал!
 

1903

Лебедь

 
Лебедь, лебедь белокрылый,
слышишь лебеди летят,
слышишь братьев клич унылый?
крылья в воздухе свистят.
Лебедь, лебедь белоснежный,
лебедь озером пленен
и тоскует лебедь нежный,
сном туманов окружен.
Лебедь, лебедь белокрылый,
заводь тихая страшна;
многих лебедей могилы
затаила глубина.
Собери, могучий, силы!
дни осенние летят.
Лебедь, лебедь белокрылый,
слышишь лебеди кричат…
 

1903

* * *

 
Тебя я песней укачаю,
тебя я сказкой усыплю,
я сказок много, много знаю
и песни тихие пою.
 
 
Я расскажу про берег чудный,
про золотые паруса;
там под волною изумрудной
кораллы, скалы и леса.
 
 
На берегу есть сад чудесный,
его цветы – как снег белы,
глубок лазурью свод небесный
и реки быстрые – светлы.
 
 
В саду высоко терем пышный,
царевны в тереме живут,
их песни рано утром слышны,
они о солнце речь ведут.
 
 
Кругом в лесах поют Жар-птицы,
горят их перья, что костры,
в лесах медведи и лисицы,
как овцы кроткие, добры.
 
 
Их гладят маленькие дети,
они послушны не за страх…
Но спи, дитя: – созвездий сети
уж ангел вывел в небесах…
 

1903

В роще

 
Мы под звездами в дубраве тихо ждали,
ждали приближения судьбы,
а над нами важно двигали, качали
ветви – темные дубы.
 
 
Там за черными стволами у могилы,
там, где корни мохом обросли,
там бродили, вея дивной смутой, силы,
силы тайные земли.
 
 
Там шептались, нежно жались, к травам травы
обвивались, обнимали свет,
свет рождался, и по всем листам дубравы
пробуждался шум в ответ.
 
 
Мы склонялись, рвали травы, песни пели,
песни – Господину своему,
песни пели под напев лесной свирели,
знали ль, девушки, кому?
 
 
Бог рождался, Бог являлся нам под сенью
Дуба, – в росной ложнице земли.
Мы к Родительнице в рощу, мы к рожденью
Бога, – сестры, ночью шли.
 
 
Он родился, мы младенца повивали,
пеленали Бога в час родин
и до солнца колыбель его качали,
спал младенец – Господин.
 

1905

Замок

Екатерине Р.

 
Спешите, юные, спешите!
Царевна в замке ледяном.
Скорее двери отворите,
царевна близко за окном.
 
 
Вошли и ищут в коридорах,
к царевне в комнаты бегут,
То слышат голос, слышат шорох;
царевны нет! – ее зовут.
 
 
Бегут, блуждают в подземелье,
царевна здесь! – Она в цепях.
В пыли находят ожерелье…
наверх бегут, их гонит страх.
 
 
Идут по залам, залы – пусты.
Взирают, молча, в зеркала.
На шум шагов, как стон стоустый,
им молвят своды: умерла!
 
 
Но им не верят, ищут, бродят.
Царевны нет! – года бегут…
И вот как тени в замке ходят.
Царевны старцы не найдут.
 
 
И слышен плач их: отворите,
одни мы в замке ледяном!
Спешите, старые, спешите,
царевна близко за окном!
 

1905