Текст книги "Рука Москвы. Записки начальника внешней разведки"

В идеальном варианте сотрудники резидентуры не должны быть осведомлены о работе друг друга. Каждому положено знать лишь то, что ему необходимо. Это золотое правило. Соблюсти его в полной мере чрезвычайно трудно. Служебные инструкции и профессиональная этика запрещают проявлять любопытство к чужим делам. Строжайшим образом засекречиваются имена, адреса, служебное положение источников и контактов, условия связи с ними. Однако невозможно скрыть простую вещь – проводит ли шеф все свое рабочее время в кабинете, а свободное – в бассейне, на корте или в дружеской компании соотечественников.

Твоя деловая репутация – это важнейший компонент в связке «начальник – подчиненный».

* * *

Рабочий день растягивался, зачастую он начинался в шесть часов утра и завершался глубокой ночью.

У меня появилось много хороших знакомых. Среди них и те, с кем приходилось видеться изредка, как правило под покровом ночи или за пределами города. По большей части мои новые знакомые относились к категории, именуемой «официальные связи». Это означает, что оснований рассчитывать на установление специфических разведывательных отношений нет и нет необходимости каким-то образом скрывать контакт с ними. Об этих связях знает посол, этих знакомых можно приглашать на приемы, а ссылка на их мнение придает вес политическим суждениям.

Я часто езжу к отставному главному министру штата Мадхья-Прадеш Д.П. Мишре. Он отошел от активного участия в политике, но сохраняет к ней живой интерес, знает всех и каждого. Индиру Ганди ласково называет «дорогая девочка» и регулярно пишет ей послания по разным политическим поводам. Иногда я застаю у Мишры посетителей – министров, известных политиков, крупных бизнесменов. У меня создается впечатление, что сам бывший главный министр не прочь показать миру, что он не забыт дипломатическим корпусом. Вывод оказался небезосновательным. Однажды раздается телефонный звонок, и помощник Д.П. Мишры передает просьбу моего уважаемого друга срочно прибыть к нему. Прибыв, обнаруживаю на лужайке перед домом бывшего министра несколько десятков людей явно провинциального обличья. Они терпеливо ждут приема. Мы неспешно беседуем часа полтора. Темы для разговора нет. Сухонький старичок в конгрессистской шапочке говорит тихо, сидит в глубоком кресле неподвижно. Откуда-то из норки появляется мышонок, уверенно взбирается на кресло, карабкается по рукаву и встает столбиком на плече моего собеседника, у самого уха.

Картина умилительная, заставляющая забывать, что старичок славился когда-то своим крутым нравом, беспощадностью и дерзкими политическими маневрами.

Время от времени ранним утром заглядываю к другому знакомому государственному министру Р.К. Кхадилкару. Это ветеран индийской политики, известный своими прогрессивными взглядами, добрым отношением к Советскому Союзу. Помимо всего прочего, это очень милый, очень интеллигентный и начитанный человек, который охотно дает мне книги из своей библиотеки. Мы вместе завтракаем – омлет и чашка чая – и обсуждаем последние события. Министр знает все. Иногда на мой вопрос он говорит: «Это секрет, об этом никто не знает», но не выдерживает и начинает рассказывать. Далеко не все нравится Кхадилкару в нашей политике. «Вы там все бюрократы. В Москве перестают реально видеть жизнь. Москва должна больше заботиться о своих отношениях с Дели, не отдавать их на откуп бюрократам». Бюрократов мой собеседник терпеть не может, и когда хочет выразить серьезную степень недовольства мной, то говорит: «И ты тоже бюрократ». Разочаровывать его мне не хочется, и я не протестую.

Кхадилкар – живая история. Он готов рассказывать часами и то и дело соскальзывает с проблем, интересующих меня сегодня, в реминисценции. Я его возвращаю к теме разговора. Он сердится – «ты бюрократ». Удивительно приятен был и сам мой друг, и его домик старинной колониальной постройки, окруженный классическим изумрудным газоном. Раннее утро в Дели, как, впрочем, и в других широтах, – лучшее время для ощущения полноты жизни и для дружеской интеллигентной беседы. Окружающий мир представляется в это время если не проще, то понятнее.

В числе моих друзей оказался и весьма влиятельный, еще молодой политический деятель, занявший в 1974 году пост министра кабинета Л.Н. Мисра.

Министр постоянно в центре всех крупных событий и, следовательно, в центре всех интриг, а временами и скандалов. У него обширнейшие связи с индийским бизнесом, и есть основания верить общему мнению, что Мисра создал основные каналы тайного финансирования Индийского национального конгресса. Эта тема, разумеется, в наших беседах не затрагивалась, однако министр не лишал себя удовольствия дать понять, что он пользуется доверием Индиры Ганди и она прислушивается к его советам. Как-то Мисра во время сердечной беседы признался, что он и его коллеги испытывают не только глубокое уважение к Индире Ганди, но и не менее глубокий страх перед ней. В это охотно верилось. Известный публицист Ф. Мораэс в 1971 году писал: «Индира Ганди единственный мужчина среди конгрессистских старых баб».

Мисра докладывал Индире Ганди о наших встречах.

Мисра был мне очень симпатичен. Этот человек сам взвалил на себя тяжелейшую политическую ношу, стоически терпел неудачи, радовался успехам, боролся с тайными и явными соперниками и не знал устали. Думаю, что встречи со мной помогали ему проверять какие-то свои оценки. По крайней мере, так казалось мне в то время.

2 января 1975 года Л.Н. Мисра был тяжело ранен взрывом гранаты, брошенной в него на предвыборном митинге в Бихаре, не получил квалифицированной медицинской помощи и вскоре скончался от перитонита. Вечная ему память!

Индийская слабость – многословие. Этим грешат почти все мои знакомые. Долгие экскурсы в историю, бесконечные разъяснения несущественного, уход в сторону от предмета разговора и возвращение к нему с какой-то совершенно неожиданной стороны, личные переживания – все это связано причудливой логикой. Для того чтобы выбрать из такого разговора интересующие тебя сведения, необходимо терпение и время, но иногда случается так, что пора расставаться с весьма осведомленным человеком, а ничего стоящего он тебе рассказать не успел.

О моей профессиональной этике

Практический подход к проблеме беседы с чересчур словоохотливым человеком прост. К каждой беседе, к каждой встрече необходимо тщательно готовиться, не полагаясь на случай. Необходим план, который составляется заблаговременно и обсуждается работником со своим руководителем. Но этого мало. Если ты собираешься получить политическую информацию по определенному вопросу, надо заранее составить в голове или на бумаге схему того, что ты уже знаешь, что необходимо уточнить, какие пробелы в своем знании ты должен заполнить. Как бы многословен, расплывчат ни был собеседник или источник информации, ты сможешь получить от него нужные сведения. Есть здесь и уязвимый момент.

Нельзя подпасть под влияние уже сформировавшейся у тебя в ходе подготовки идеи и вольно или невольно навязывать ее собеседнику. К собственным взглядам, оценкам и убеждениям следует относиться критически, а высказывая их – стремиться не переубедить собеседника, но побудить его к более четким и обоснованным суждениям.

Впрочем, есть четко, глубоко мыслящие и лаконично излагающие свои мысли представители многочисленной и многоязычной иностранной колонии – дипломаты, разведчики, ученые, бизнесмены, миссионеры.

* * *

Во всем многообразии проблем выделяется «главный противник». Мы постоянно ощущаем американское влияние на индийскую политику, знаем круг людей, на которых опирается посольство США, – проамериканское лобби, выявляем сотрудников ЦРУ в посольстве и за его пределами, а также кое-кого из американской агентуры в классическом смысле этого слова.

Деятельность американцев беспокоит и индийское правительство. В сентябре 1972 года президент правящей партии Ш.Д. Шарма публично обвинил ЦРУ в организации беспорядков в Индии, подрыве отношений Индии с Бангладеш, Непалом и другими соседними странами. Развертывается яростная пропагандистская кампания. Ее подпитка, несомненно, политическая, антиамериканские настроения в Индии традиционно сильны, и позиция США в период недавно закончившегося конфликта с Пакистаном их основательно подогрела. Коллеги из ЦРУ и пропагандистских американских ведомств дали повод для этой официальной вспышки антиамериканизма. Не удается остаться в стороне и нам. В парламенте раздаются требования провести расследование деятельности ЦРУ в Индии. Наши политические недоброжелатели и оппоненты конгрессистов требуют одновременно расследовать и деятельность КГБ.

Кампания утихла сама собой. Летом 1973 года в Индии побывал Г. Киссинджер: «Мы признаем Индию как одну из важных сил в развивающемся мире… Наши усилия направлены на то, чтобы устранить многие раздражающие последствия политики 1971 года…» Индийско-американские отношения на какое-то время стабилизировались.

Наше соперничество с ЦРУ продолжалось. Ощущалось влияние разведки США не только на индийские дела, но и ее настойчивая работа по советским людям в Индии. Костяк резидентуры ЦРУ в Дели составляли эксперты по Советскому Союзу – не политические, а оперативные эксперты, специалисты по разработке советских учреждений. Нам они были хорошо известны. Их попытки выходить на советских граждан иногда пресекались сразу, в некоторых же случаях мы позволяли контакту развиваться под нашим контролем. Мне неоднократно приходилось убеждаться, насколько сходны методы и приемы, которыми пользуемся мы сами и американские коллеги. Обычно можно было предсказать, какой шаг американский коллега сделает на следующей встрече с нашим человеком, когда предложит тому заработать небольшую сумму за написание, скажем, статьи на совершенно невинную тему. Стандартным приемом было доброжелательное, без нажима сделанное предложение подумать о невозвращении в Союз, где у собеседника могут быть определенные неприятности по той или иной причине, которая здесь же и называлась. Американцам была известна еще не изжитая к тому времени наша глупейшая и вреднейшая практика. Если к советскому человеку делался, говоря профессиональным языком, «вербовочный подход», на него ложилось несмываемое пятно. Логика была примерно такой: если американцы сделали вербовочное предложение, значит, наш дипломат, журналист или разведчик дал для этого повод и как минимум находится в поле зрения противника. Объект подхода оказывался перед дилеммой: доложить о случившемся и возвратиться в Союз с подмоченной репутацией и неопределенной перспективой или же принять грех на душу, умолчать и жить в вечном страхе, что рано или поздно КГБ дознается о случившемся. С этой убийственной практикой давно покончено. Наши работники должны быть уверены, что ни одна ситуация, в которой они ведут себя честно и мужественно, не отразится неблагоприятно на их судьбе. В последние годы мы официально, приказом поощряли наших людей, дававших отпор попыткам склонить их к измене.

Не буду скрывать, что порою американцам удавалось добиваться успеха. Хотя это и не было заслугой делийской резидентуры ЦРУ, в советском посольстве работал американский агент, военный атташе Д.Ф. Поляков. В отношении этого человека в Центре были определенные подозрения, но, как нередко случается в нашем деле, потребовались еще годы, чтобы подозрения подтвердились. Поляков работал активно, передавал американцам и ту информацию, которой с ним делился резидент КГБ.

Отношения с военными разведчиками у нас были отличные, но существовал четкий предел тому, чем можно было с ними делиться и чем нельзя. Все, что связано с конкретными источниками, операциями резидентуры, было нашим секретом. Поляков демонстрировал свое полное расположение к чекистам, но от приятелей из числа военных было известно, что он не упускал ни малейшей возможности настроить их против КГБ и исподтишка преследовал тех, кто дружил с нашими товарищами. Ни один шпион не может избежать просчетов.

Рука ЦРУ ощущалась и в публикациях некоторых индийских газет. Мы, разумеется, платили той же монетой.

Я помню имена некоторых американских коллег, работавших в мое время. В архивах есть их полные списки, но у меня нет желания ни прибегать к архивным материалам, ни называть их имена. Так же как и мы, они старательно и не всегда удачно делали свое дело. Они были инструментом политики своего правительства, мы проводили политику своего государства. Обе стороны были правы.

Наша служба отслеживала американских разведчиков, выявляла их агентуру и контакты, анализировала состояние их отношений с сослуживцами и «чистыми» дипломатами, интересовалась их привычками, финансовыми делами. Задача нелегкая, но выполнимая. Накопив достаточный объем данных, мы анализировали их и определяли, есть ли основания предложить американцу сотрудничество с советской разведкой. Был и другой вариант – компрометация активного разведчика по возможности с последующей пропагандистской шумихой. Первый вариант был несравнимо выгоднее. Цель второго скромнее – нанесение политического урона противнику и временная дезорганизация работы его резидентуры. Кроме того, в случае скандала с американским разведчиком местным спецслужбам волей-неволей приходится усиливать работу по резидентуре ЦРУ, у посла США появляются основания быть недовольным своим резидентом. Испорченные отношения с послами парализовали не одну резидентуру и ЦРУ, и КГБ. Это правило.

Незадолго до моего приезда в Дели было проведено мероприятие в отношении молодого американского разведчика

Л-на, который помимо прочих занятий специфического свойства вел разработку советского гражданина. Планировался первый вариант. Для беседы с Л-ном из Москвы прибыл тоже молодой, но уже высокопоставленный работник Центра, прекрасно владеющий английским, уверенный в себе, имеющий репутацию специалиста по американцам. Беседа продолжалась долго и давала основания рассчитывать на успех. Утром следующего дня, однако, посол США явился с гневным протестом к послу СССР. Попытка сорвалась, Л-н еще долго работал в Азии и Африке, но, насколько припоминаю, контактов с советскими людьми избегал. Что же, не каждый день приносит удачу. Нужны терпение и труд.

Жизнь в напряженном режиме становится привычной. Появляется возможность читать, заниматься спортом. Приобщаюсь к теннису, читаю поздно по вечерам. Судя по сохранившимся выпискам за 1973 год, это преимущественно книги об Индии, Китае и США: «Азиатская драма» Мюрдаля, «Открытый секрет. Политика Никсона – Киссинджера в Азии», «Сборник статей по арабо-израильским отношениям», «Прогресс и разочарование» Р. Арона, «900 дней» Солсбери, «Невидимые империи» Л. Тернера, «Долгая революция» Э. Сноу, «Классовая структура и экономическое развитие в Индии и Пакистане» А. Медисона, «Последние дни британского раджа» Л. Мосли, «Политика китайско-индийской конфронтации» М. Рама, «Приближающееся столкновение» Стефенсона, «Говорящее дерево» Р. Лэнноя и т. п. (Смотрю свои старые заметки, пишу и думаю – то ли я очень быстро читал, то ли у меня было гораздо больше времени, чем сейчас вспоминается.) С наступлением сезона езжу на утиную охоту. Утиные болотца разбросаны на очень небольшом расстоянии от Дели. Час на дорогу, полтора-два часа в камышах и час обратно. Без добычи возвращаюсь редко. Очень нравилась сама обстановка этих маленьких экспедиций, красота солнечного заката в дремотной сельской местности, холод зимнего утра и птичье многоголосье. Мне до сих пор кажется, что трубный с переливом крик индийских журавлей (мы их никогда не стреляли) и перекличка гусиной стаи относятся к числу самых приятных для человеческого уха звуков.

К концу пребывания в Индии стрельба перестала нравиться. Стало стыдно губить живое. Лучше было тихо стоять в камышах и наблюдать стремительный и изящный утиный полет.

Мне повезло с резидентом. Я.П. Медяник обладал недюжинным оперативным чутьем, умел разбираться в людях и сразу же располагал к себе дружелюбием и, что важно в человеческом общении, искренним и нескрываемым интересом к собеседнику. Ведь люди так мало интересуются друг другом и так нуждаются в бескорыстном и добром внимании. Мы подружились, хорошо работали вместе, иногда спорили. Яков Прокофьевич считал себя спорщиком и с удовольствием вспоминал, как однажды заспорил с самим Андроповым, да так горячо, что председатель даже упрекнул его за это. Я тоже частенько и помимо своей воли ввязывался в споры. У нас все кончалось мирно, а ход событий, случалось, доказывал мою неправоту.

Примерно раз в месяц Медяник и я направлялись в какой-либо из близлежащих ресторанов, обычно в барбекю, расположенный во дворе отеля «Ашока». Жареное мясо, лепешки, салат – и наслаждайся жизнью. Было в этих вылазках некоторое нарушение оперативных порядков. Сотрудникам резидентуры настоятельно рекомендовалось не демонстрировать внешнему миру свое близкое знакомство. Один из демаскирующих моментов – принадлежность к компании установленных разведчиков. Этот признак фигурирует во всех известных мне наставлениях иностранных контрразведок.

Мои подчиненные оказались знающими, добросовестными и работящими офицерами. Однако в 1972 году пришлось расстаться с одним из них при очень неприятных обстоятельствах. Было замечено, что этот человек, обладающий отличными способностями, свободно владеющий английским и без акцента говорящий на хиндустани, связался с группой нечестных дельцов и стал использовать посольские возможности для контрабандного ввоза товаров. Это во все времена расценивалось в нашей службе как совершенно недопустимое явление. Работника уволили. Он пытался покончить жизнь самоубийством, но выжил, нашел новую работу и доволен своим положением. Мне до сих пор досадно, что мы не заметили и не пресекли его проделки вовремя, когда можно было спасти человека для службы. Помешало уже упоминавшееся мною нежелание наших людей говорить начальству что-то нехорошее о своих товарищах.

И единственный, пожалуй, раз за все годы службы я невзлюбил не начальника, а собственного подчиненного. С Георгием я познакомился еще в Москве, и он мне приглянулся своим энтузиазмом, желанием работать, подвижностью. Меня постигло горчайшее разочарование. Георгий умел многое: водить машину, ремонтировать ее, играть на гитаре, петь, играть в теннис, бадминтон и во что-то еще. Он только не умел работать и, как я вскоре убедился, не обладал достаточной волей для того, чтобы заставить себя работать. Моя неприязнь к этому человеку приобрела устойчивый характер, но общение с ним привело к важному выводу: есть люди, которых бесполезно воспитывать и приобщать к оперативной работе. На них не следует тратить время и нервы. Им надо находить место по способностям в немалом аппарате Центра или расставаться с ними навсегда подобру-поздорову.

О моей профессиональной этике

Наша служба как своеобразный общественный институт покоится на трех китах: взаимное доверие действующих лиц, преданность делу и требовательность. Она не может не только нормально функционировать, но и просто существовать, если источник и офицер, офицер и резидент, резидент и Центр не будут доверять друг другу. В нашем деле, где очень много кропотливой, даже скучной работы, в любое время могут возникать ситуации, когда под угрозой оказывается судьба человека. Многие наши иностранные помощники работают за деньги, бывает, за очень большие деньги, но никакие суммы не побудили бы их к этому, если бы они не доверяли нашей службе и конкретно человеку, поддерживающему с ними контакт. В ходе длительной работы между нашим офицером и его «контактом» (назовите его агентом, источником, помощником – сути дела это не меняет) возникает совершенно особая близость, которая, судя по книгам и рассказам ветеранов, может появляться у людей лишь на войне. Встреча с источником проводится один на один. Разведчик добросовестно и подробно отчитывается о ней, он должен честно доложить и о неприятных для него моментах, а такие бывают нередко. Если он поддается соблазну что-то утаить, солгать, то маленькая ложь непременно будет превращаться в большую и столь же непременно обнаружится в будущем. Разведчик должен быть уверен, что никакая правда, даже самая неприятная, никакая его ошибка не будет обращена начальником ему во вред. Только при этом условии и начальник может быть уверен, что подчиненный всегда будет доверять ему, ничего не утаивая и не искажая.

Доверие не исключает требовательности. Именно требовательность позволяет стимулировать работу, выделять способных и добросовестных, избавляться от тех, кто не оправдывает доверия. Требовательность – это один из ликов человеческой справедливости, она должна быть одной для всех – от начальника разведки до самого младшего, начинающего работника. Требовательность не может идти только сверху вниз – она должна быть всеобщей и взаимной.

И наконец, преданность делу. Наша служба не может предложить сотруднику материальных благ, быстрой карьеры, общественного признания. Разведчик должен быть скромен и неприметен, его главный побудительный мотив в преданности делу и своему товариществу, в служении Отечеству.

Дружественные отношения между Советским Союзом и Индией отнюдь не означали, что индийская контрразведка относилась либерально к активности нашей службы. Существовали как бы неписаные правила: не возбраняются контакты с политическими, общественными деятелями, журналистами и т. п. Это распространялось на посольства и разведывательные службы всех стран с некоторыми ограничениями для пакистанцев и китайцев. Выявленные попытки устанавливать выходящие за рамки официальных отношения с государственными чиновниками, военнослужащими и особенно сотрудниками спецслужб решительно и жестко пресекались.

Время от времени разражались публичные скандалы. Румынский дипломат был захвачен с поличным во время получения им документов министерства обороны Индии от местного журналиста и передачи тому же журналисту в качестве платы ящика виски. Встреча проводилась в городе, место ее проведения было обставлено десятками контрразведчиков. Газеты с упоением смакуют все подробности. Имена отличившихся сотрудников не называются, но о них говорят с гордостью.

Дело занятное. Каким образом контрразведке удалось заранее узнать о месте встречи и подготовить захват? Возможны два варианта. Индийский журналист был подставлен контрразведкой румынскому разведчику, но в этом случае его имя осталось бы неизвестным широкой публике. Однако это реальное лицо. У нас с ним было соприкосновение, и от развития контакта наш сотрудник уклонился – индиец предлагал грубо сфабрикованный секретный материал. Видимо, имел место другой вариант: румын и журналист сговаривались о встрече по телефону (пределы человеческого легкомыслия никому не известны) либо в помещении, где установлены подслушивающие устройства.

Румын объявляется персона нон грата. Журналиста судят. Основной тезис его защиты: подсудимый не имеет ни малейшего отношения к министерству обороны, у него нет там даже знакомых, и так называемый секретный документ он изготовил самолично без чьей-либо помощи.

Зачем румынской разведке потребовались документы министерства обороны Индии? У нашей службы взаимосвязи с румынами в ту пору уже не было, и выяснить это так и не удалось.

У нас тоже бывают неприятности. Индийцы выдворяют наших работников без объяснения причин. Посольство ритуально протестует, но мы знаем, на чем работник прокололся. Надо отдать им должное, индийцы в этих случаях всегда действуют корректно, но решительно. За выдворяемым выставляется демонстративное наружное наблюдение. В день отъезда его провожают крупные силы «чистых» дипломатов во главе с офицером безопасности. Выдворение сотрудника – это серьезное происшествие, как правило, ему подвергаются полезные и работающие люди. Пятном в биографии разведчика этот эпизод не становится, хотя, разумеется, возможности его дальнейшего использования сужаются, особенно если дело получило огласку.

Выдворение – это травма. Разведчик нуждается в особенно внимательном и бережном отношении к нему старших по службе.

Примечательно, что контрразведка время от времени наказывала нас таким образом не только за неосторожные соприкосновения с носителями индийских государственных секретов. Выдворялись и те, кто активно работал по американскому и другим иностранным посольствам.

Когда-то существовало мнение, что контрразведывательный режим в Индии слаб. Это вело к некоторой легковесности подхода к вопросам конспиративности, проработки технических аспектов деликатных операций. Жизнь заставила службу заплатить за эти заблуждения. Индийские коллеги – оппоненты на профессиональном языке – заслуживают самого глубокого уважения.

Неприятные инциденты не отражались на межгосударственных отношениях. Неосновательны, на мой взгляд, рассуждения о том, что так называемые «шпионские дела» являются причиной ухудшения отношений между странами. Напротив, осложнения всегда вызываются более глубокими обстоятельствами, и раскрытие «шпионских дел», придание им широкой огласки служит лишь удобным поводом для обвинений противостоящей стороны. Именно так обстояло дело в известных инцидентах 1971 года в Англии, 1983 года во Франции и т. д. Легковерная публика охотно принимает следствие за причину осложнений.

Еще в 1967 году, разъясняя обстоятельства громогласного выдворения резидента индийской разведки, высокопоставленный сотрудник МИДа Пакистана сказал советскому послу: «Шпионажем понемногу занимаются все, и едва ли это может вызвать серьезные возражения. Недопустимы попытки подрывать позиции законного правительства».

Эту беседу переводил я. Точка зрения пакистанца показалась мне разумной. Она представляется мне такой до сих пор.

* * *

В конце 1973 года генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев направляется с официальным визитом в Индию. Наступает момент высшего напряжения для резидентуры. Необходима информация по всему спектру политических проблем, которая помогла бы Москве сформулировать свою позицию на переговорах. Наша информация, естественно, будет на столе руководства одновременно с депешами посольства, торгпредства, справками международного отдела ЦК. Она должна отличаться от этих материалов большей конкретностью, содержать неизвестные данные, иными словами, быть действительно разведывательной информацией. Возможности для получения такой информации есть.

Резидентура вместе с посольством, представителями агентства печати «Новости», Союза советских обществ дружбы и т. и. принимает меры к тому, чтобы содействовать созданию благоприятной общественной атмосферы в стране накануне и в дни визита, упредить возможные недружественные выпады со стороны оппозиции и тайных союзников нашего извечного «главного противника». Контакты в политических партиях, среди журналистов, в общественных организациях у нас обширные, и все с энтузиазмом включаются в работу. Энтузиазм неподдельный. Индийская общественность и политики действительно ценят добрые отношения Индии с Советским Союзом, а визит советского лидера позволит еще более укрепить их.

Последнее, но, пожалуй, самое важное – обеспечение безопасности в ходе визита. Естественно, это задача индийской стороны, но мы должны принять все меры к выявлению возможных угроз, слабых мест в организации охраны и подсказать индийцам, как их устранить. Для этой цели в Индию прибывает передовая группа Девятого управления. Группа с помощью нашего офицера безопасности вступает в контакт с индийскими коллегами и начинает методично прорабатывать систему охраны резиденции «номера первого», маршруты его передвижения, места проведения массовых мероприятий.

Темп работы нарастает. Вовлекаются все новые силы, из Москвы прибывают связисты, журналисты, эксперты, охрана, тонны грузов. Очень много толковых, энергичных и распорядительных людей, но все они распоряжаются независимо друг от друга, и возникает сумятица. Вместе с временным поверенным В.К. Болдыревым составляем план, где каждому определены задачи, место в общем порядке подготовки визита.

Наступает 26 ноября. Все идет четко. Воодушевлению индийцев нет предела, мы все купаемся в море дружелюбия. Более чем тепло принимает Брежнева индийский парламент. Наш лидер в хорошей форме, демократичен, разумен, обаятелен. Индийцам он нравится, и мы отмечаем, что в печати в эти дни не появилось ни одной колкости в адрес Советского Союза.

Однако не обходится без накладок. Индира Ганди и Л.И. Брежнев должны выступить перед народом на просторной площади у Красного форта, там, где в 1947 году отец Индиры Джавахарлар Неру провозгласил независимость Индии. Посольские переводчики трудятся над переводом объемистой речи Брежнева на хинди. (Его выступление в парламенте блестяще переводил на английский В.М. Суходрев.) Индийские власти занимаются организационной стороной дела. С утра начинают свозить автобусами народ из окрестных деревень, добровольцы Нацконгресса ведут на митинг сторонников своей партии. Стихийность в такого рода делах опасна. На площади собирается до двух миллионов человек. Ганди и Брежнева встречают мощными аплодисментами. Выступает Брежнев. Его речь оказывается чрезвычайно длинной, политически насыщенной, написанной по манере тех времен тяжеловесно. Но главная беда в том, что ее перевели на высокоинтеллигентный, санскритизированный хинди. Этот язык абсолютно недоступен малограмотной аудитории. С таким же успехом речь можно было произносить на русском. Темнело, слушатели пытались уходить, полиция их удерживала. Мероприятие не удалось. Брежнев заметил что-то неладное, но его успокоили дружным хором.

В целом же визит по тогдашней моде был назван историческим. Наши отношения с Индией получили новый мощный импульс. Вклад службы в подготовку и проведение визита был немалым.

Работа продолжалась.

В марте 1975 года уехал в Москву Я.П. Медяник, оставив по себе добрую память и среди индийцев, и в советских учреждениях. На мою долю выпало занять место резидента. Круг обязанностей расширился, ответственность возросла. В нашей службе действует принцип единоначалия, и мне очень скоро пришлось на собственном опыте убедиться не только в несомненных преимуществах, но и в недостатках этого принципа для самого начальника.

В широчайшем диапазоне проблем, занимавших наше руководство, постоянно присутствовал Бангладеш. Война давно закончилась, удивительно быстро вернулись на родину десять миллионов беженцев, которые якобы бежали в Индию от злодеяний пакистанской армии, вернулись в Пакистан и девяносто три тысячи солдат, интернированных после войны. Время от времени в бангладешской и индийской печати появлялось упоминание о трех миллионах бангладешцев, павших от рук пакистанцев. Нам была известна история появления этих «трех миллионов». Во время встречи с бангладешским лидером, «отцом нации» Муджибуром Рахманом, в 1972 году, когда страсти еще не остыли, советские журналисты задали ему вопрос о числе жертв. Рахман замялся, сказал, что их было очень много. Корреспондент «Правды» Иван Щедров услужливо подсказал: «Миллиона три». Рахман тут же подтвердил, что именно столько, три миллиона. Так и пошла гулять эта цифра по свету.