Текст книги "Не взывая к закону"

ГЛАВА 17

Главный инженер монтажно-наладочного управления, выслушав вопрос улыбающегося Землянского, помрачнел, стал протирать очки:

– Посадили его.

По лицу Бориса Игоревича заметались растерянность и испуг. Проглотив вставший в горле комок, он проговорил:

– Не может быть… Такой порядочный человек, и вдруг… Я к нему обращался, он всегда помогал чем мог… И я не раз выручал ваше управление… И никаких… Все исключительно на доверии и доброжелательности… Ай– яй-яй…

– Вот и я с ним на доверии, – криво усмехнулся главный инженер. – А он облапошил меня, как пацана… Теперь, поди, и мне халатность припишут.

– Что же Ефимов натворил? – продолжал недоумевать Борис Игоревич.

Видя участие на лице незнакомого ему снабженца, главный инженер посетовал:

– Пришел, наплел мне, будто с начальником вопрос решен, подсунул бумаги… И я подписал наряд на отпуск фондовой продукции. А он, оказывается, за это с шабашников две тысячи взял!

Это сообщение, свидетельствующее об отсутствии связи между арестом Ефимова и луковым вагоном, сняло с души Землянского последний камешек, но он продолжал корчить трагически-изумленную мину:

– Ай-яй-яй… Как же так?.. Для опытного снабженца такое совершенно недопустимо. В нашем деле без доверия никак… Да-а…

Еще немного повздыхав, Землянский с огорченным видом вышел из кабинета, послал нежную улыбку секретарю, которая осторожно, будто в ее руках была не кисточка с ядовито-красным лаком для ногтей, а хирургический инструмент, целилась на свой крошечный мизинец, и окрыленно заспешил к поджидавшему на улице «КамАЗу».

Даже воспоминания о том, как в четвертом часу ночи его встретила жена, не в силах были омрачить радостное настроение Землянского. Жена… Некоторое чувство вины он, естественно, испытывал, однако когда она попробовала повысить голос, Борис Игоревич ожег ее гневным взглядом и с сухой обидой, которая всегда действовала на жену лучше всяких оправданий, заявил, что задержался на деловой встрече. Самое любопытное, в искренности своих слов он был глубоко убежден. Уже лежа в постели рядом с отвернувшейся к стене женой, с некоторой иронией задумался над тем, что сказал, и пришел к выводу что какой либо сверхъестественной лжи в этом не было, хотя… В общем, Землянский понял, что готов к встрече с Леночкой не только из деловых соображений. Даже вопреки и в нарушение своих принципов не идти на сближение с одинокими женщинами.

К «КамАЗу» Землянский подошел с блуждающей улыбкой, однако, опускаясь на сиденье, не забыл поддернуть на коленях отутюженные женой брюки.

– Куда рванем? – повернулся к нему водитель.

– Что, Сережа?

– Куда, говорю, едем?

Борис Игоревич вышел из задумчивости:

– Ко мне в гараж. Заберем несколько мешков лука, и на рынок.

Вырулив на магистраль, водитель без просительных интонаций, словно все давно было обговорено, сказал:

– Игоревич, мне горбыль свояку на дачу подбросить надо. Путевку сделай, не обидь.

Подобное обращение немного покоробило Землянского. Только вот то, что водитель был осведомлен в луковых делах, не давало возможности встать в позу. Поэтому он утешился индифферентностью ответа:

– В конце дня посмотрим. Напомни.

Когда сияющий Землянский, лавируя между прилавками, приближался к окошечку «Бюро добрых услуг», то еще издали заметил волнение в глазах Ситниковой. Как ему ни хотелось, но отнести это волнение на счет собственной персоны Борис Игоревич не мог. Внутренне вздохнув, он безо всяких предисловий передал содержание разговора с главным инженером. Напряжение в глазах Елены исчезло, она улыбнулась искренне и благодарно. Она даже была готова расцеловать Землянского на глазах всего рынка.

– Спасибо, Борис…

– За спасибо сыт не будешь, – шутливо отозвался он, посерьезнел: – Леночка, я тут десять мешочков привез… Заносить?

– Лучше с улицы. Дверь я сейчас открою.

– Они уже там, – разулыбался Борис Игоревич. – Ждут свою повелительницу… Мне тоже с той стороны зайти или можно отсюда?

Ситникова внимательно оглядела зал, негромко ответила:

– Лучше с улицы.

– Понял, – кивнул Землянский.

Пока Борис Игоревич обегал знание рынка, она открыла дверь, вышла на крыльцо. И тут глаза Елены Николаевны расширились от недоумения, смешанного с почти мистическим страхом… Мешки, тесно прижавшиеся друг к другу крупно-пупырчатыми боками, были до боли знакомы! Точнее, не сами мешки, они ничем не отличались от своих собратьев, а толстая шелковая нить, которой они были зашиты поверху. Именно такой нитью прошиты мешки, поступающие от Ефимова. В голове мелькнула быстрая, злая мысль: неужели Борис успел перехватить вагон и теперь строит невинную физиономию?! Или просто по-дружески разыгрывает ее? Вот жлоб! Когда он успел?.. Нет, успеть он не мог… Разговор о луке он завел еще на прошлой неделе, а про вагон она сказала только вчера… Вдруг это мент?! Возьмет сейчас с поличным и начнет тепленькую допрашивать… Господи, страшно-то как!!! Нет, не может быть! Мент бы не полез к ней в постель!.. Еще душ принял, как путевый! Ах, какая скотина!.. О чем это она? Нормальный мужик, снабженец! Только…

– Леночка, что с вами? – игриво окликнул Землянский.

Ситникова отогнала от себя сплетенные в головоломку обрывки мыслей, шагнула в спасительный полумрак двойных дверей, коротко бросила:

– Заноси!

Землянский терпеливо дождался окончания всех формальностей, потом, опуская в карман квитанцию, как бы между прочим сказал:

– Леночка, вас пять процентов устроят?

От Ефимова Елена Николаевна получала десять процентов. Отметив про себя, что ее новый душевный друг не отличается щедростью, она отмахнулась:

– Что вы, Борис…

– Тогда с меня, причитается, – проворковал Землянский и ненавязчиво полюбопытствовал: – Какие планы на сегодняшний вечер?

– Сидеть дома одной очень грустно… – опустила глаза Ситникова.

Землянский расцвел:

– Позвольте скрасить ваше, а главное, свое одиночество?

Елена Николаевна рассмеялась. Настолько глупым и неуместным показалось ей подозрение, что этот очаровательный пройдоха может быть сотрудником ОБХСС. А с пройдохами она умела находить общий язык, могла поставить на место и добиваться своего.

Свет уличных фонарей пробивался сквозь плотные гардины. Ситникова согнала с себя одурь, решительно высвободилась из объятий распалившегося Землянского, пересела в кресло и закурила. Не понимая, что происходит, он торопливо поправил воротник рубашки, виновато проговорил:

– Леночка, я обидел вас?

– Вы меня обманули.

Как ни напрягал Землянский зрение, разглядеть выражение лица Ситниковой не мог. На фоне окна различал лишь силуэт и чувствовал от этого смешанную с досадой беспомощность. Он удивленно выдохнул:

– Обманул?

– Да, Борис, – твердо сказала Елена. – Каким образом к вам попал этот лук?

Первым побуждением Землянского было повторить версию о приятеле-пилоте, но он понял, что разговор заведен не случайно, а значит, всякие россказни прозвучат по меньшей мере глупо, и отшутился:

– Тайны коммерции!

– Вам не кажется, что, когда речь идет о коммерции, связанной для меня с определенным риском, я могла бы рассчитывать не на пять процентов?

От такого напора Землянский оторопел, воскликнул с искренним недоумением:

– На сколько же?!

– На половину.

Землянский привстал, приложил к уху ладонь:

– Что, что?!

Ситникова промолчала. Тогда с самой чарующей улыбкой, на которую только способен, он приблизился к ней, присел на корточки, положил руки на ее колени, взглянул снизу вверх:

– Леночка, ради вас я готов на все… Не надо смеяться надо мной, у меня сразу рождаются комплексы…

– Почему вы считаете, что пятьдесят процентов много для меня, но мало для вас? – не обращая внимания на его руки, рассудительно произнесла Ситникова.

Ее тон заставил Землянского говорить если не искренне, то, во всяком случае, с попыткой логически убедить в абсурдности предложения:

– Лена… Вы умная женщина, в этом я не сомневался ни минуты. Поэтому должны понять и войти в мое положение. Представьте, сколько стоит переправить лук из Средней Азии… Надо, во-первых, приобрести его. Во-вторых, найти автотранспорт. Загрузить, разгрузить. И все это не бесплатно. В наше время бесплатно только в тюрьму сажают, да и то – применяют конфискацию имущества… Вы понимаете, что такое для меня пятьдесят процентов?! Это значит, что я не только ничего не получу, но и даже не покрою расходов…

– У вас их не было, – многозначительно проговорила Елена Николаевна.

И хотя полной уверенности не прозвучало в ее голосе, Землянскому показалось, что она пронюхала все и теперь начинает загонять его в угол. Ни на минуту он не забывал, что Ситникова работала с Ефимовым. Что-то такое она увидела, что навело ее на мысли о луке и пропавшем вагоне.

– Учтите, Борис, найти еще одну такую добрую женщину, как я, вам не удастся. Придется вставать рядом с узбекскими колхозниками…

– Проще вывезти весь лук на свалку! – вспылил Землянский. – Все одно никакой компенсации!

Елена Николаевна с холодной улыбкой погладила его по голове, вернула взлетевшие в негодовании руки на свое колено, укорила:

– Зачем врать, Борис?

– Леночка, ну в самом деле, – обиженно проговорил он. – Нельзя же так…

– Не знаю, каким образом, – решилась выдать свою догадку Ситникова, – но у вас оказался не принадлежащий вам товар. Нехорошо, присвоив чужое, быть таким… жадным.

– Жадным, – хмыкнул Землянский. – С чего вы взяли, что это не мой товар?

– Знаю наверняка, – твердо произнесла Ситникова.

Борис Игоревич встал с корточек, прошелся по комнате, внезапно рассмеялся:

– Жалуйтесь на меня в милицию!

– Для чего? – дернула плечами Елена Николаевна. – Я надеюсь с вами договориться.

– А если бы не надеялись? – язвительно осведомился Землянский.

– Хотя вы, Боря, и опытный снабженец, мне кажется, у вас весьма слабые представления о законах рынка, не государственных, разумеется…

– Это угроза? – удивился Землянский.

– Нет… Просто вы не сможете реализовать товар. И потом… Если те, кто хотел снять с лука кое-что свое, выйдут на вас…

Землянский осклабился:

– Неужели в ваших силах гарантировать мою неприкосновенность?

– Гарантировать не могу, – серьезно сказала Ситникова. – Зато от меня никто не узнает, в чьи руки попал вагон с луком.

Елена Николаевна понятия не имела, откуда поступает лук, Ефимов никогда не говорил этого. Она была глубоко убеждена, что также он не сказал поставщикам, через кого сбывает его. Не тот он человек, чтобы выдавать свои связи и дать возможность отбросить себя, как ненужное связующее звено. Поэтому, ведя столь острый разговор с Землянским, Елена сама удивлялась, насколько ловко она это делает. Удивлялась и нравилась самой себе. Ее даже охватило какое-то восторженное состояние.

На сближение она пошла первой. Встала, взяла Землянского за руки, почти неуловимым, много говорящим движением подалась к тахте…

Когда Землянский оторвался от ее губ, она, нежно глядя ему прямо в глаза, шепнула с мягкой уверенностью:

– Все равно будет по-моему…

Борис Игоревич, не отдавая себе отчета, кивнул.

Возвращаясь домой, он то улыбался, то сердито выговаривал себе за проявленную слабость. Сколько раз, сколько раз зарекался иметь дело с незамужними! Закружила! Совсем закружила!.. Попробуй теперь вырваться. Тут не только пятьдесят процентов отдашь, впору всего себя вместе с потрохами выкладывать… Ой, пропал, Боря… Ой, пропал…

Ситникова, выпытав из Землянского все подробности похищения лукового вагона, ощутила спокойствие. Проводив сомлевшего и пошатывающегося Бориса Игоревича до порога, она зашла в ванную комнату, открыла кран и долго лежала без движения в горячей воде. Пыталась проанализировать, нравится ли ей Борис. Пожалуй, да. Однако не настолько, чтобы терять голову. Это и к лучшему. Если и дальше все пойдет так же удачно, можно будет подумать о том, чтобы соединить с ним судьбу. В конце концов, надо когда-нибудь обзавестись ребенком, нормальной семьей, а не решать постельные проблемы таким вот образом. Бориса она может держать в руках, он не из тех, кто устраивает концерты по поводу и без повода. Да и о материальном благополучии близких такие не забывают… Ишь, как проценты-то отстаивал…

Слабая улыбка тронула губы Елены Николаевны.

ГЛАВА 18

Махмуд Турсунов неторопливо пережевывал кусок мяса. Его челюсти двигались ровно и бесстрастно, как хорошо отлаженный механизм. Рядом, развалившись на дастархане, с урчанием вгрызался в огромный полумесяц дынного ломтя разморенный жарой Стасик. Сладкий ручеек сбегал по его подбородку, по острому хрящеватому кадыку, по белой майке с адидасовским трилистником. Махмуд поморщился:

– Глотаешь, будто перед смертью.

Стасик мазнул по губам тыльной стороной ладони, хрипло хохотнул:

– Кто его знает?! Может, и так! Сейчас поедем, тормоза откажут… В пропасть сыграем – и все, привет Васе!

– Не каркай, – лениво оборвал Махмуд.

Мысли Турсунова были далеки. Давно подошел срок, но звонка от Ефимова все не было. Это вносило в хорошо отлаженную жизнь непривычную нотку невольной напряженности, легкой тревоги. Махмуд сам заметил, что стал в последние дни хмур, резок на замечания. Его не очень беспокоило то, что он не получит с этого вагона обычного навара, в делах такого рода проколы просто неизбежны, и к ним надо относиться с присущей философам житейской мудростью. Тревожила неясность ситуации. Мало ли кто мог заглянуть в вагон. По документам не составит труда вычислить поставщика. Конечно, это не бог весть как страшно. Поди-ка докажи, что лук погрузил он! Кишка тонка… Однако все это может внести излишнюю нервозность, потребует времени и определенных усилий, чтобы приостановить, а потом вновь запустить машину. А этого не хотелось. Махмуд не любил попусту тратить энергию.

Рустама он увидел издалека. По суетливой походке и вытаращенным глазам брата понял, что произошло что-то не то. Рустам присел на дастархан, совсем было открыл рот, чтобы сообщить ошеломляющую новость, но старший брат остановил его слабым движением руки:

– Поешь вначале…

Рустам скосился на Стасика: не его ли присутствие вынуждает Махмуда отложить разговор? Турсунов-старший понял его затруднения, растянул губы в иронической улыбке:

– Покушай, успокойся… Стасику все равно не до нас. Ему бы только пожрать…

Сказано это было безо всякого намерения оскорбить, с обычной добродушной улыбкой, однако Стасика такое отношение задело, правда, не настолько, чтобы конфликтовать со своим благодетелем, не раз выручавшим из всяких сомнительных историй и предоставившим кров и неплохие деньги за совсем незначительные услуги.

Не переставая вгрызаться в дыню, он хмыкнул:

– Ага… Меня ваши дела не колышут. Я в них ни бум-бум…

– Правильно, – похвалил Махмуд.

Хотя Рустаму было не до плова, он послушно съел пригоршни три, сжевал несколько кусков мяса и лишь после этого поднял на брата вопросительный взгляд.

Махмуд кивнул:

– Говори.

– Ефимова посадили! – громким шепотом выпалил Рустам.

Тень мелькнула по лицу Махмуда. Он всем корпусом повернулся, оглядел посетителей чайханы. Располагались они на достаточном удалении от братьев, да и были слишком увлечены своими беседами, чтобы слышать их разговор. Тем не менее Махмуд укоризненно покачал головой:

– Шипишь, как гюрза! Рассказывай по порядку.

– Ефимова посадили, – повторил Рустам.

Махмуд свел брови:

– Откуда знаешь?

– Я позвонил в монтажно-наладочное управление, спросил, можно ли услышать Ефимова…

– Надеюсь, представляться не стал? – с досадой бросил Махмуд.

– Нет-нет!.. Просто спросил… Они сказали, что его посадили.

– А вагон где? – вырвалось у Турсунова-старшего.

Рустам боязливо взглянул на него, опустил голову:

– Я спросил…

– Ну?!

– Вагон с возвратной тарой к ним не поступал, – выпалил Рустам. – Все пропало!

– Не скули! – тихо, но так, что брат сразу съежился, проговорил Махмуд. – За что же посадили Ефимова?

– За взятку, – почти прошептал Рустам, пряча лицо.

Махмуд резко развернул его к себе, пристально глянул:

– Откуда знаешь?!

– Домой звонил, с женой разговаривал, – пролепетал младший Турсунов.

Махмуд отпустил плечо брата, скривил лицо, словно ненароком хлебнул не глоток зеленого чая, а солидную порцию лимонной кислоты:

– Домой не надо было звонить… Теперь обратно не сыграешь. Что она еще сказала?

– Сказала? – переспросил Рустам. – Что он шабашникам какие-то трубы отпустил, деньги под это дело взял, а они в милицию…

Взгляд Махмуда стал не таким острым. Он улегся поудобнее, со вздохом облегчения посетовал:

– Ох, люди, люди… Ненасытное племя… Все им мало! Уж Ефимов-то, старый человек, жизнь, можно сказать, прожил, должен мудрым быть, ан нет!.. Откуда в людях такая жадность, такое корыстолюбие? Неужели ему мало было? Ведь не обижали его, имел свой твердый процент… Живи, радуйся солнышку, травке… Алчность обуяла, алчность…

Стасик давно покончил с дыней и теперь озадаченно прислушивался к разговору. Когда Махмуд замолчал, он язвительно вставил:

– Жадность фрайера сгубила.

Махмуд взглянул на него. Стасик сразу осекся, опустил голову.

– Куда же делся лук? – задумчиво проговорил Турсунов-старший.

– Менты захапали! – снова не выдержал Стасик и уверенно добавил: – Их штучки! Сейчас сюда свои щупальца протянут.

– Не каркай! – зло осадил Махмуд. – Иди принеси еще чаю!

Стасик безразлично дернул плечами, направился вверх по тропинке.

ГЛАВА 19

Нельзя сказать, чтобы Елена Николаевна не доверяла Землянскому, однако, во избежание возможных недоразумений, она заблаговременно предупредила кассира, чтобы не выдавал без нее деньги этому улыбчивому человеку. Свою просьбу обосновала тем, что, принимая у него лук, якобы ошиблась при взвешивании и должна кое-что уточнить.

Землянский был доволен. Лук благополучно перекочевал из гаража в склад «Бюро добрых услуг» рынка. Уложив последний мешок, Борис Игоревич торжествующе сообщил:

– Все, Леночка! Поеду домой, переоденусь, и в кассу!.. Позаботься, чтобы без проволочек выдали. Гулять будем!

Она вопросительно взглянула, и он обиделся:

– Угощаю исключительно из своих пятидесяти процентов!

Забравшись в кабину «КамАЗа», Землянский облегченно вздохнул:

– Все, Серега! Отстрелялись!

Водитель принял из его рук несколько купюр, внушающих почтение своим номиналом, смял в кулаке, более чем небрежно сунул в карман джинсов:

– Управились? Куда едем?

– Подбрось меня до дома и можешь быть свободен, как горный орел! – благодушно отозвался Землянский.

Остановив машину возле панельной девятиэтажки, Сергей задорно подмигнул Землянскому:

– Игоревич! Если дядя еще лук пришлет, меня не забудь!

– Договорились! – рассмеялся Борис Игоревич, испытывая в душе легкую грусть, потому что знал: такой случай подворачивается раз в сто лет. Вот если выйти прямо на ефимовских поставщиков… Однако этот вариант чреват последствиями… С этого вагона он поимел пятьдесят процентов, а они, скорее всего, не из тех, кто дарит свое первому встречному-поперечному. Лучше уж урвать куш и под камень, на дно, как тот пескарь…

На рынок он вернулся на «Жигулях» и в свежей рубашке, от которой пахло не луком, а тонким ароматом одеколона, произведенного совместными усилиями наших и французских парфюмеров.

Елена Николаевна позаботилась, чтобы деньги Землянскому выдали без промедления. Получив их, он заглянул в окошечко бюро:

– Леночка! Пока еще на моих совершенно бескорыстных чувствах к вам лежит некий налет. Дарю, на время, разумеется, ключи от «жигуленка», чтобы в его уютном салоне раз и навсегда покончить с деловыми отношениями, которые несколько сковывают нашу сексуальную взаиморасположенность.

– Вы сегодня в ударе! – рассмеялась Ситникова. – Так кучеряво сказано, что сразу и не поймешь, о чем!

Землянский польщенно улыбнулся.

Перебрасываясь веселыми колкостями, они вышли на улицу и направились к стоянке автомашин. Даже незаинтересованному человеку было достаточно мимолетного взгляда, чтобы ощутить их близость, которой теперь не мешала хотя и слабая, но все же боязнь друг друга, неизбежная между людьми, совершающими нечто порицаемое законом. Ситникова беззаботно крутила на пальце брелок с ключами от «Жигулей» Землянского. Он бережно придерживал ее под локоток и, разговаривая, то и дело склонялся к ее смеющемуся лицу.

Жена Землянского была человеком заинтересованным.

Проходя мимо рынка, она увидела знакомые «Жигули». Полагая, что муж ненадолго заглянул в павильон, чтобы порадовать их с ребенком дыней или арбузом, решила дождаться его, так как хотелось заскочить в магазин, а это было удобнее сделать на машине.

Время шло, мужа все не было, и она уже начала беспокоиться, поглядывала то на часики, то в сторону запруженных людьми торговых рядов… Первой она заметила Елену Николаевну. Рослая, пышная женщина привлекала внимание не только неординарной внешностью, но и красивой современной блузкой, модной юбкой и босоножками, которые жене Землянского очень нравились, но приобрести их никак не удавалось. Потом, секундой позже, глаза ее задержались на брелоке, показавшемся знакомым, и тут же она увидела воркующего мужа.

Все тело женщины обмякло, слезы злости навернулись на глаза, к горлу подступило бешенство. Землянский не видел супругу, и это взбесило ее еще больше. Слабость исчезла, осталась непреклонная, звенящая решимость. Если бы сейчас между ними образовалась стена из пуленепробиваемого стекла, она бы не выдержала и разлетелась вдребезги от одного взгляда разъяренной и обиженной женщины.

О муже Землянская забыла. Все внимание сосредоточилось на брелоке. Стерва! Мало ей мужика, так еще и ключи от машины заграбастала! Семью по миру пустить хочет! Не выйдет!

За те несколько шагов, которые Землянский прошел, не видя грозящей опасности, его жена распалила себя до такой степени, что когда он случайно бросил взгляд в сторону «Жигулей», ему стало жутко. Лицо жены было белым, губы обесцветились, глаза пылали таким презрением, что Землянский замер, будто движение вперед было равносильно отчаянному прыжку в бушующую бездну охваченного пламенем нефтяного фонтана.

Ситникова озадаченно повернулась к нему. Выражение лица Землянского заставило ее насторожиться, и она тут же встретилась взглядом с его женой. Это было так неожиданно, что Елена Николаевна не могла ничего понять.

– Дай сюда ключи!!! – прошелестела Землянская одними губами.

Ситникова завороженно протянула связку, но сразу отдернула руку. В подсознании мелькнула дикая мысль. Эти двое решили прогнать картину и оставить ее с носом!

– Ключи! – яростно повторила Землянская.

– А ты чего шипишь?! – в свою очередь окрысилась Елена Николаевна.

С ужасом следил Землянский за разворачивающимися событиями. Это была катастрофа, катаклизм с непредсказуемыми последствиями! Нужно было вмешаться, но сил для этого не было. Не мог он найти и какой-нибудь непринужденный выход из создавшейся ситуации.

Первой в себя пришла Ситникова. Не разумом, но бабским своим чутьем она поняла, что стоящая перед ней женщина не кто иной, как самая раззаконная жена «холостяка» Землянского, и что здесь, у машины, она оказалась совершенно случайно. Елена Николаевна не чувствовала никакой своей вины, и это придавало ей смелости и хладнокровия.

– Пожалуйста, – подав ключи, улыбнулась она. – Борис Игоревич иногда у меня фрукты берет. Вот я и решила в качестве компенсации за отборный товар поэксплуатировать его. Мне в мебельный нужно, подруга египетский столовый гарнитур оставила…

– Правда, Ниночка, – попытался робко подтвердить Землянский, но тут же осекся под взглядом супруги.

В глубине души он понимал, что ведет себя непростительно глупо, что занятая оборонительная позиция только вредит, но поделать с собой что-либо не мог. Внезапное появление жены в тот самый момент, когда он оказался на седьмом небе, оглушило, сделало безвольным и готовым безропотно снести любой удар.

И удар этот последовал. Ситникова, которой в общем-то было безразлично, женат ли Землянский или не женат, испытывала неподдельное негодование оттого, что своим двурушничеством он поставил ее в идиотское положение. Она решила отомстить. С самой милой улыбкой произнесла:

– Борис Игоревич, наверное, мне придется ехать на такси. Мои деньги на гарнитур у вас, будьте добры, верните…

Землянский затравленно взглянул на выжидающую жену, перевел умоляющий взгляд на Ситникову. Та напомнила:

– Они у вас во внутреннем кармане.

Все еще находясь под гипнотическим воздействием супруги, Землянский послушно сунул руку в карман, вытащил пачку купюр и, боясь, как бы они не выпали из подрагивающей руки, торопливо подал Ситниковой. Елена Николаевна с обворожительной улыбкой безмятежно опустила их в сумочку, повернулась к Землянской:

– Извините, пожалуйста, Нина, что заставила вас понервничать… Не думайте, с вашим мужем у нас ничего не было… Просто знакомые…

После этих слов Землянская, немного остывшая и расслабившаяся, почувствовала мучительный стыд за свои ничем не подкрепленные подозрения, виновато предложила:

– Это вы меня простите… Садитесь, мы вас довезем до мебельного… Что же вы, с такими деньгами и в такси… Мало ли…

Землянский слепо вел машину. Прислушиваясь к разговору сидящих на заднем сиденье его собственной жены и его собственной любовницы, он тихо удивлялся. Они болтали так, словно были знакомы целую вечность и питали друг к другу самые нежные чувства. Но то была не такая уж обычная беседа. Землянская всячески старалась выведать об истинных взаимоотношениях между мужем и Ситниковой, та в свою очередь делала все, чтобы ей этого сделать не удалось. Беседа напоминала занятия фехтовальщиков: удар – парирование, укол – уход от укола… Сигнальная лампочка поражения пока не вспыхивала.

Вылезая у совершенно ненужного мебельного магазина, Елена Николаевна сказала совершенно притихшему Землянскому:

– Завтра поступит хороший виноград, можете заглянуть…

– Завтра я занят, – поддерживая игру, развел руками Борис Игоревич, усилием остатков воли отгоняя мысль о том, что деньги могут к нему вернуться.

Потерянная физиономия Землянского была забавна, и Елена Николаевна сжалилась:

– Виноград я вам оставлю, не расстраивайтесь, – успокоив Землянского, она повернулась к его жене: – Нина, еще раз простите, что все так получилось. Спасибо, что подбросили. Заходите, если окажетесь у рынка. А насчет босоножек договорились. Правда, подруга берет с наценкой, но все равно дешевле, чем на барахолке.

– Спасибо, Лена! – отозвалась Землянская. – Обязательно загляну на днях.