Текст книги "Душегубы"

ПРИВЕТ ОТ СТЕПЫ

Фрол поглядел на часы, зевнул – стояла уже глубокая ночь.

Наверно, ему подумалось, что пора бы и отдохнуть. Но тут зазвонил телефон.

– Кому не спится в ночь глухую? – проворчал Фрол, снимая трубку и поглядывая на определитель номеров. Номер был незнакомый.

– Мне, конечно, – ответил голос человека, убежденного в том, что его сразу узнают.

– Хорошо, что на пять минут позже не позвонил. А то не застал бы тут.

– Тогда благодари судьбу, что раньше не уехал. Сейчас, то есть минут через пятнадцать, максимум через полчаса, у тебя могут быть серьезные гости. Будь добр, приведи все в порядок, если есть какие-то несообразности. И учти – это привет от Степы, не расслабляйся.

– Спасибо, что позвонил. За мной не пропадет.

– Естественно. Спокойной ночи!

Повесив трубку, Фрол жестко выматерился, а потом сказал, обращаясь к старшему из охранников:

– К нам едут со шмоном. Тебе инструкции нужны или так обойдешься?

– Нет проблем. Будет сделано.

– Тогда я пошел в офис.

Информатор, предупредивший Фрола о визите серьезных гостей, говорил, что их надо ждать максимум через полчаса. Приехали они через двадцать пять минут. Правда, в несколько, большем количестве, чем хотелось бы.

Сначала к воротам подкатило несколько «жигулят» с мигалками, потом две черные «волги» и, наконец, автобус, из которого вылезло человек тридцать бойцов в сером камуфляже, с автоматами и в бронежилетах. Все они были беспрепятственно впущены за ворота после предъявления постановления прокуратуры о производстве обыска.

Фрол встретил официальных лиц, в числе которых оказались облпрокурор Виктор Семенович Иванцов и начальник ОУ ФСБ Андрей Ильич Рындин, на своем официальном рабочем месте, в кабинете начальника охраны складов АО «Белая куропатка». УВД было представлено рангом пониже – начальником УР подполковником Агаповым.

– Здравствуйте, Валентин Сергеевич, – строго сказал Иванцов, обращаясь к Фролу. – Вот уж не чаяли вас здесь застать. Не знал, что у вас рабочий день такой длинный. Второй час ночи все-таки. Или, может, специально ради нас задержались?

– Что вы, Виктор Семенович, – улыбнулся Фрол, – вы прямо как снег на голову. И почему-то в таком представительном составе… Даже начинаю чувствовать к себе лишнее уважение. Неужели менее ответственные сотрудники не могли нами заняться? Сами пойдете склады осматривать?

– Нет, – улыбнулся Иванцов, – мы с вашего разрешения здесь побудем и дружески побеседуем. А с нашими сотрудниками сходит начальник вашего караула. Плюс господин Портновский, которого нам, к сожалению, пришлось лишить удовольствия провести время в семейном кругу.

– Да, Александр Еремеевич – отличный семьянин. Как-то само собой получилось, что в кабинете остались только Фрол, он же Фролов Валентин Сергеевич, Иванцов и Рындин.

– Как я понимаю, Виктор Семенович, нашего господина Портновского в чем-то подозревают? – спросил Фрол.

– Не перестаю тебе удивляться, Валентин, – сказал Иванцов, переходя на « ты» и закуривая. – Живешь так, будто вокруг тебя вакуум, а ты, сидя в некой непробиваемой оболочке, от всего изолировался. Не кажется тебе, что позиция эта недальновидная и очень опасная?

– Вот уж нет, Виктор Семенович. Я такой позиции никогда не придерживался. Не надо мне этого приписывать. Мне всегда интересно посмотреть, что вокруг меня делается и какие от этого могут быть последствия.

– Хорошо, что ты этим интересуешься. Но лучше, если б ты еще и действовал в соответствии с пониманием того, что не живешь в вакууме.

– А разве я по-другому действую?

– Ну, пока у меня есть сведения об обратном.

– Но для возбуждения уголовного дела этих сведений пока, к сожалению, не хватает. Я верно вас понял?

– Могло бы хватить, – вступил в разговор Рындин, – в других конкретно-исторических условиях.

– В других конкретно-исторических условиях, – глубокомысленно заметил Фрол, – – коррупция в правоохранительных органах еще не достигала таких размеров.

– Правильное замечание, – кивнул Иванцов, – но очень не своевременное. У некоторых представителей криминального мира, с моей точки зрения, началось, выражаясь словами товарища Сталина, «головокружение от успехов». Они начинают думать, что демократия есть вседозволенность, а это далеко не так. Жизнь подсказывает, что головокружение вообще – тревожный медицинский симптом. В особо острых случаях оно ведет к потере равновесия и падению.

– Причем иногда мордой об асфальт, – несколько вульгарно развил сентенцию прокурора чекист.

– Вы это серьезно, господа? – прищурился Фрол. – Это действительно так опасно?

– Да, к сожалению, – с грустью сказал Иванцов. – За последние несколько месяцев средняя продолжительность жизни отдельных криминальных авторитетов у нас в области существенно сократилась. И есть мнение, что возраст некоторых из них приближается к предельному.

– Эпидемия? – озабоченно спросил Фрол. – СПИД наступает?

– Как правило, – тоном профессора медицины вымолвил Виктор Семенович, – основная причина, ведущая к летальным исходам у помянутой категории пациентов, – острая жадность, переходящая в хроническое оборзение. Увы, лечится только хирургически.

– Как, например, в случаях с господами Черновым и Курбатовым, – припомнил Рындин.

– А эта болезнь на правоохранительные структуры не распространяется? – скромно поинтересовался Фрол. – Каким-нибудь там воздушно-капельным или, допустим, половым путем?

– Ладно, – сказал прокурор, – похоже, что мы не смогли вас, дорогой товарищ Фролов, настроить на серьезный лад. По-моему, пора заканчивать юмористическую часть.

– Согласен, – кивнул Фрол, – давайте по-серьезному. Что вам от меня нужно?

– Сначала принципиальный ответ на вопрос: есть желание продолжать деловое сотрудничество или можно считать его законченным?

– Желание есть, – прищурился Фрол, – а у вас?

– У нас тоже есть желание, но вот уверенности маловато.

– Странно, что это у вас уверенности мало, а у меня много. По идее, должно быть наоборот.

– Это почему же?

– Потому что сегодня, точнее – уже вчера, в моих делах были кое-какие сложности. И я не уверен, что не по вашей вине. Да и этот ваш «необъявленный визит» – из той же серии.

– Верно подмечено. Не буду отпираться – мы тебе жизнь немного усложнили. Точнее, хотели усложнить, но что-то помешало.

– Интересно получается: предлагаете продолжать сотрудничество, а сами жизнь усложняете?

– А это чтоб ты еще раз на досуге подумал о наших возможностях. И о том, сколько более крупных сложностей ты получишь, если не согласишься с тем предложением, которое мы тебе сделали на той неделе. Если не забыл, то срок ответа истек вчера.

Фролов помрачнел.

– Не очень оно меня устраивает. Я в политику соваться не собирался. А то, может быть, товарищу Рындину понадобилось отличиться?

Рындин усмехнулся.

– Если б мне, Валентин, нужно было отличиться, сегодня мы бы вас с поличным взяли, здесь, на месте… К тебе ведь завтра, то есть фактически уже сегодня, в четырнадцать тридцать, приедет транспорт, который повезет товар дальше. Могу сделать – так, что до получателя дойдет мука пшеничная первого сорта. Знаешь, на какие бабки ты влетишь?

– Тебе вообще лучше понять, причем раз и навсегда, – добавил Иванцов, – что с нами проще работается. А насчет политики – не волнуйся. Теперь это занятие намного безопаснее, чем раньше.

– Ничего себе, безопаснее… – проворчал Фрол.

– Безопаснее, безопаснее! – подтвердил Рындин. – Сколько у нас по области банкиров и авторитетов постреляли за прошлый год? Штук пятнадцать, Виктор Семенович?

– Семнадцать, если точнее. И плюс в этом году уже двоих. С опережением графика идем.

– Вот-вот. А было ли у нас хоть одно политическое убийство? Нет! Соображай, что безопаснее.

– Это потому, что у нас в области никакой политики не было. А с тем, что вы затеяли, неприятностей не оберешься.

– А что мы затеяли? – удивленно поднял брови Иванцов. – Ничего мы не затевали. Ничего противозаконного. И ты, если не будешь остолопом, в конфликте с законом не окажешься. Твой формальный патрон господин Портновский – он тебе, как я слышал, немного мешать стал? – вполне может утреннюю зарю встретить уже на параше. Вот постановление, у меня в папочке. До суда он не доживет, здоровье у него, я слышал, слабое… Показания, конечно, кое-какие мы от него получим, но в дело они не попадут, если ты будешь себя вести правильно.

– Не нравится мне все это, – сказал Фрол. – Стало быть поработаю я на вас, а потом сгноите?

– Ты еще скажи, что тебе это западло, – усмехнулся Иванцов. – Жизнь, Валя, сильнее нас с тобой, она повороты судьбы очень быстро обеспечивает. И если человек верно взвешивает все «за» и «против», которые те или иные обстоятельства подсказывают, то ему в жизни везет больше. Мне тоже приходилось выбирать и наступать на горло собственной песне. Хотя я на десять лет постарше тебя, но и мне, понимаешь ли, отчего-то хочется пожить подольше. Думаю, что и ты не соскучился по этому свету, верно?

– Ну, допустим, уговорили вы меня. Что надо делать?

– Прежде всего – помириться со Степой.

– Может, мне лучше сразу повеситься? А вы знаете, что так просто с контрагентами не расходятся?

– Ты имеешь в виду себя и Степу?

– Нет, того товарища, которому дальше отправляю.

– То есть, вероятно, Рублика?

– Я таких подробностей не знаю… – поморщился Фрол.

– Зато мы знаем, – улыбнулся Рындин. – Навариваешь ты на перевалке примерно тридцать тысяч баксов. Неустойку Рублик пообещал взыскать где-то в районе двухсот. Если, конечно, не затянешь, не встанешь на счетчик. Неприятно, конечно, в семикратном размере платить, но ведь придется. Не каждый раз такая случайность может произойти, как вчера. Степа тебе обязательно заподлянку подстроит. Может, завтра или послезавтра. Перевалку он твою засветил. По прежнему каналу товар не проведешь, резервного у тебя нет, это мы четко определили. Пока ты будешь новый раскручивать, Рублик ждать не будет. Он лучше Степе переплатит, чтоб закон «время-деньги» не нарушать. Но неустойку с тебя возьмет обязательно. Или деньгами, или жизнью. Воевать тебе с ним будет трудно, это я тебе как специалист говорю. Конечно, если не будешь слушаться наших дружеских советов.

– Ну, я послушаюсь, то есть возобновлю контракт со Степой, а что дальше? Куда неустоечка денется? Тем более что на Степе я наваривал намного меньше.

– Неустоечка, может, и не денется никуда, а вот Рублик… Он же тоже человек. Вполне может куда-нибудь потеряться.

– До чего ж вы умеете в соблазн вводить! – хмыкнул Фрол. – И такая жизнь паскудная получается – хуже некуда.

– А не надо было в капитализм лезть, – заметил Иванцов. – Кто тебе велел в эти дела соваться? Партия и правительство? Ни хрена подобного – сам выбирал. Нес бы службу сейчас, как все доблестные российские офицеры, зарплату бы получал раз в три месяца, надеялся, что жилье к 2000 году получишь… А ты, как многие тебе подобные дураки, в это дерьмо нырнул и нас, старых дураков, за собой потянул.

– Ладно агитировать-то, Виктор Семенович! Теперь все равно обратной дороги нет…

– Люблю понятливых, – похвалил Иванцов. – Значит, уговорились – будешь работать со Степой, а с Рубликом завяжешь.

– Но это – не основное, – добавил Рындин. – Теперь главным направлением твоей работы станет то, о котором говорили на той неделе. Задел у тебя приличный, так что большой организационной работы не потребуется. Все базовые структуры у тебя уже созданы, а средства для расширения ты получишь. Вспомни, что мы тебе говорили: на время работы по нашей программе все плановые отчисления с твоей конторы снимаются. Поэтому те убытки, которые ты мог бы понести в случае переориентации на Степу, компенсируются. Плюс из тех средств, которые мы тебе выделим по нашей программе, можешь маленько сэкономить…

– Процентов пять, не больше, – уточнил Виктор Семенович. – И вообще, постарайся не рассматривать то, что тебе поручают, как источник личного обогащения.

– Это вы мне уже растолковывали, – недовольно буркнул Фрол, – хотя и не объяснили, что из всего этого может получиться. То, что это политика, – довели, а в какую сторону ее вести, в смысле за большевиков али за коммунистов, – не уточняли.

– А вот это не твоя забота. Не загружай мозги – лопнут, – посоветовал Иванцов.

– Понял. Мне для этих целей комиссара пришлют или как?

– Пришлют кого надо, не волнуйся… У меня вот другой вопрос есть, раз уж мы договорились. Как же так получилось, что Чижик прокололся? Неужели твой Тятя оказался таким супердвойником?

– А можно не уточнять, Андрей Ильич? – попросил Фрол. – Неужели у меня не может быть маленьких профессиональных секретов?

– Лучше, чтобы от меня у тебя не было никаких секретов – ни профессиональных, ни любительских. Я, конечно, рад за тебя, твои ребята колоссальную работу провели в карьере. А главное – очень быстро, хотя и в сумерках. Смело, надо сказать, ты поступил, когда решил всех покойничков сюда привезти. Если б мои попозже приехали, то могли бы и не увидеть, как твои там корячатся. И правильно придумали поджечь вагон, все бытовки и теплушки. Снег подтаял, пеплу и золы насыпалось, а самое главное – пожарные, которых вы туда по телефону вызвали, так там понатоптали и понаворочали, что сам черт не разберет. Но все-таки, конечно, работали они по-любительски. Не предположили, например, что кто-то может загодя на краю обрыва устроиться и всю картину понаблюдать. И даже зафиксировать.

– Понятно, – сказал Фрол обескураженно, – чека не дремлет.

– Так точно. Тятя, конечно, у тебя дурак-дураком оказался. Жадным дураком и больше никем. От таких кадров, если ты еще не понял, надо освобождаться И поскорее. По идее, все должно было пройти тихо и спокойно. Тятя, Робинзон и Легаш Чижом скуплены на корню, транспорт Чижик подогнал, и, если б все было нормально, товар уже был бы далеко-далеко, а ты – с носом и в долгах. Но вмешивается идиотская случайность в виде двух солдатиков. Они как начали палить, должно быть, с перепугу… И положили всех, кроме Тяти, который скорее всего привез их к тебе. Наверняка найти их у тебя здесь еще можно. Как и товар с того вагона, нетабельное оружие и прочее. Но мы их пока не найдем. Хотя уже знаем, кого искать – Русакова Валерия Юрьевича и Соловьева Ивана Антоновича. Оба рядовые, оба 1976 года рождения, оба призывались осенью 1994 года. Соловьев очень хочет в Чечню, а Русаков – наоборот. Тем не менее сбежали отчего-то одновременно, попали в один вагон и приехали в карьер, где оказали тебе дружескую помощь. Это экспромт или загадка природы?

– Могу задать тот же вопрос, – разводя руками, вздохнул Фрол. – Если быть совсем откровенным, то Тятя предложил мне версию, по которой эти ребятки мне от вашего ведомства присланы. Если это так, то могу вернуть их вам уже сейчас. Они меня, конечно, не отягощают, но и потребности в них я не испытываю.

– Будь добр, подержи их еще у себя, причем постарайся, чтоб они находились в хорошей физической форме. Особенно, конечно, обрати внимание на Соловьева.

– И все-таки, Андрей Ильич, вы уж поставьте все точки над «i»: ваши это мальчики или нет?

– Обычно в таких случаях наше ведомство отвечает: «Мы не будем ни опровергать, ни подтверждать этого». Потому что если сегодня это не наши мальчики, то завтра могут стать таковыми. Точь-в-точь, как ты сам. Раньше был не наш, а теперь стал наш.

– Но все-таки?

– Я тебе еще раз говорю, меня больше интересует то, отчего эти два очень разных по характеру и социальному происхождению юноши угодили не куда-нибудь, а именно в твой вагон? Тятя это еще может объяснить или у него уже не спросишь?

– Пока спросить его еще не поздно, но только думаю, что он ни шиша не знает. Я его так припугнул сегодня, что он мог и мать родную заложить. Но ничего не сумел изобразить – не в курсе.

– А ты-то хоть в курсе, кто такой – папа этого Соловьева?

– В общих чертах. Большой человек, однако, как выражаются у нас на Чукотке.

– Так вот, запомни намертво: этот большой человек, несмотря на отсутствие у него высоких постов и почетных званий, может нам либо сильно помочь, либо фатально помешать. Ты слово «фатально» слышал когда-нибудь?

– Обижаете, товарищ прокурор. У меня ведь диплом имеется. Академиев, правда, не кончал, но и училище кое-какую подготовку дает. Даже знаю, что слово «фатально» происходит от латинского «„fatum“, что значит „судьба“, „рок“.

– Правильно, Валентин. Но и то, что слово «судьба» от слова «суд» проистекает, тоже не забывай.

ПРОВЕРКА НА ВШИВОСТЬ

Ваня Соловьев провел ночь в более комфортных условиях, чем Валерка, хотя тоже в камере. Ему с самого начала выдали ватное одеяло с пододеяльником, подушку с наволочкой и матрас с простыней. Все это было уложено не на нары, а на нормальную солдатскую койку. А на полу у койки был коврик постелен. И вообще тепло было. Даже удобства городского типа имелись. Умывальник с мылом и полотенцем, туалет с унитазом и рулоном бумаги.

Ночная возня на территории складов АО «Белая куропатка» его ни чуточки не потревожила, он о ней и не знал ничего.

В принципе особой возни и не было. ОМОН взял под контроль ворота, оцепил склады. Группа под командой Агапова в сопровождении Портновского и начальника караула обошла все помещения. Разумеется, кроме того якобы заброшенного строения, в полуподвале которого находилась тюрьма. Осмотрели также машины, находившиеся под охраной. «ГАЗ-66», на котором Ваня привез груз из карьера, среди них отсутствовал. К тому времени он уже не первый час стоял на окраине областного центра, в кривых и путаных улочках бывшего поселка Лавровка. А груз – тот самый порошок в коробках – давно был вывезен и находился сейчас примерно в двухстах километрах от места обыска.

Впрочем, Агапов и его специалисты искали совсем не порошок. Вероятно, если б они по какому-то несчастливому стечению обстоятельств его нашли, то скромно отвели бы взгляды или признали в нем безобидный крахмал. В двух хранилищах они просто прошлись, поглядели на упаковки, этикетки и прочее, даже не попросив ничего открыть. Зато в третьем тут же обнаружили криминал – сорок ящиков импортной водки без акцизных марок. Это очень удивило господина Портновского, потому что у него такой не числилось и даже та липовая (точнее, сосновая, поскольку изготавливалась из гидролизного спирта) водка, которую он производил в селе Лутохино на бывшей молочной ферме, поступала в продажу со всеми необходимыми атрибутами.

Тем не менее Портновского одарили наручниками, составили акт об изъятии спиртного и торжественно вывезли с территории складов в совершенно конкретном направлении.

Неизвестно, как встречал утреннюю зарю Александр Еремеевич – сидя на параше, как обещал Иванцов, или как-нибудь иначе, но Ваня Соловьев проснулся гораздо раньше.

Проснулся он сам по себе, должно быть, по привычке просыпаться в шесть утра. Однако едва он по своей традиции собрался сделать утреннюю зарядку, как дверь камеры открылась и вошли два охранника.

– Одевайся! – скомандовали они. Ваня послушался. Привели его в уже знакомый кабинет, где заседал Фрол. Он, похоже, так и не ложился спать, оброс в дополнение к усам солидной щетиной, а кроме того, опять напялил темные очки. Поэтому вид у него был строгий и даже злой. В кабинете, как и вчера, присутствовали охранники.

– Здравствуйте, Иван Антонович, – с некоторой иронией Фрол назвал Ваню по имени и отчеству. – Как спалось? Жалоб, претензий не имеете?

– Н-нет, – произнес Ваня. – Если б еще не запирали…

– Пока это необходимо. У нас с вами очень неопределенные отношения. Пора определяться.

Сказал он это так, что Ване стало жутковато. Такой дядя мог запросто определить под слой земли до Страшного Суда.

– Мне, Иван Антонович, – не меняя выражения лица, произнес Фрол, – предоставлено на выбор три варианта решения.

Первый: передать вас правоохранительным органам. Самый законопослушный из всех трех вариантов. То есть я наберу телефон райотдела милиции или военной комендатуры, после чего сообщу, что мной задержан рядовой срочной службы Соловьев, имеющий при себе нетабельный «АК-74» номер такой-то и, допустим, четыре магазина с патронами 5, 45. По их данным, Соловьев уже вторые сутки находится в самовольной отлучке. Соответственно есть основания для возбуждения уголовного дела по 218-й и 245-й статьям. Но ваши действия в карьере подпадают, очень может быть, и под 102-ю. В общем, я не прокуратура и не суд, чтоб предъявлять обвинения и приговоры выносить, но в случае принятия мной первого варианта решения у вас будет много неприятностей. У вашего уважаемого отца, я думаю, тоже возникнут всякие сложности. Начнет изыскивать способы, как уберечь вас от тюрьмы, может и сам угодить под статью о даче взятки. 174-я – от трех до восьми в части первой. А если он у вас, не дай Бог, уже влетал под такую или несколько фактов проявится – тогда вторая часть, от семи до пятнадцати и, возможно, с конфискацией имущества.

– Понятно, – сказал Ваня. – Как я понял, Валентин Сергеевич, вы очень не хотите, чтобы этот первый вариант пришлось применить.

– Согласен, мне это было бы очень неприятно. Есть второй вариант, более мягкий и тихий. Мы приглашаем вашего отца и без особой огласки, хотя и за определенную, не очень высокую плату, передаем вас ему с рук на руки. Тут уж все будет зависеть от него. Я его возможностей не знаю, но проблем у него появится порядочно, и как он их будет решать – его дело.

– Ясно, – поежился Ваня, на несколько секунд увидев перед глазами насупленный отцовский взгляд.

– От тюрьмы этот вариант не очень гарантирует, но солидные материальные затраты для вашего родителя – непременно.

– А третий?

– Третий… Этот вариант, как и небезызвестный «Олд спайс» – «для сильных духом мужчин». В девятнадцать лет, конечно, его легко принять по незрелости и легкомыслию… – задумчиво произнес Фрол. – По-моему, не стоит пользоваться вашей молодостью.

– Но все-таки? – Ваня почувствовал, что на сладкое ему приберегли нечто экзотическое и оригинальное.

– Понимаете, Иван Антонович, тут не только о вашей молодости речь, но и о безопасности. Юноши рискуют, как говорится, бездумно. А потом, если с ними неприятности случаются, жалеют. Конечно, те, кто живыми калеками остаются, а не погибают.

– Я вам говорил, что хотел в Чечню ехать, Валентин Сергеевич? По-моему, там как раз такая же ситуация.

– То-то и оно. Вам кажется, что это все как на компьютере: трах-бах! – я попал, трах-бах – в меня попали, ерунда, у меня еще три «жизни» в запасе… А тут ведь все по-настоящему. Один раз могут попасть – и все. Да и людей убивать – не у всех духу хватает.

– Я это все понимаю, десять раз продумывал. И потом я вчера уже видел, как все это бывает. Ничего, пережил.

– Да, это я знаю. Но все равно – сомневаюсь.

– Ну, так какой же третий вариант? – понастырничал Ваня.

– Хорошо. Скажу. Правда, с идеей отправиться в Чечню придется распрощаться, но шансов испытать себя будет больше чем достаточно. Сразу предупреждаю, что этот вариант – самый криминальный из всех трех.

– Вы из меня хотите киллера сделать? – предположил Ваня.

– Я лично не Бог, – серьезно сказал Фрол, – и не могу сделать из человека кого-либо по своему образу и подобию. Каждый сам выбирает, кем стать. Можно стать убийцей, можно стать киллером, можно боевиком, а можно – бойцом.

– Ну, допустим, разницу между боевиком и бойцом уловить можно, – заметил Ваня, – а вот между киллером и убийцей какая?

– Убийца – это тот, кто убивает просто так. Со страху, со злости, с дури или случайно. Или для удовольствия, как маньяки. Киллер убивает за деньги. Одни любят свою работу, другие – нет, но убивают, потому что другого способа заработать не имеют. Иногда абсолютно не знает, кого и за что, но убивает. А иногда прекрасно знает, кого, жалеет, но убивает. Профессия!

– Но вы-то мне кем предложите стать?

– Бойцом. Это серьезно. Я, кстати, не уверен, что вы эту самую разницу между боевиком и бойцом понимаете. Может, конечно, и я ее не совсем понимаю, но боевик – это что-то плохое, верно? А боец – нечто благородное. Поэтому хочу дать вам возможность стать бойцом.

– А почему это криминальный вариант?

– Ну, во-первых, потому, что вы – формально, во всяком случае – преступник, а я вас собираюсь укрыть от меча правосудия. Во-вторых, потому, что вам, если вы примете этот третий вариант, придется очень часто нарушать действующие законы. В-третьих, возможно, что действовать иногда придется против государства.

– Скажите, Валентин Сергеевич, вы иностранный агент, что ли? – усмехнулся Ваня. – Или вы чекист, который мне проверку на вшивость устраивает?

– Нет, – покачал головой Фрол, – думаю, что я ошибся. До третьего варианта вы просто не доросли. Выбираю второй. Через пару дней максимум передадим вас папе и забудем об этом разговоре.

– Извините, – забеспокоился Ваня, – я не сказал, что не согласен. Я просто не понял, всерьез вы или шутите… И потом я хочу разобраться в том, на что решаюсь.

– Вот слова, достойные не мальчика, но мужа. Приятно слышать, что тебе хочется разобраться. И я уверен, что главное – ты хотел бы разобраться в себе. Например, чего именно тебе хочется от жизни: долгого гниения или яркого горения? Романтик ты или прагматик? Трус или боец?

Фрол заметно повысил эмоциональный уровень беседы и перешел на «ты». Ваня обижаться на это не стал и продолжал обращаться к Фролу на «вы». Причем относительно спокойно.

– Да, вы правы, – согласился Соловьев, – я хотел бы в этом разобраться. Но…

– Но страшно? – попытался угадать Фрол.

– Но еще мне хотелось бы разобраться в том, кто вы, – напомнил Ваня. – То есть в том, что вы бандит, я не сомневаюсь. Но сказать так – значит, ничего не сказать. Я, например, знаю, что мой отец – бандит, и убежден, что все очень богатые или просто богатые люди – в какой-то степени бандиты. Они либо сами возглавляют банды, либо добровольно-принудительно содержат их за свой счет.

– В принципе верно, – кивнул Фрол. – Но вообще-то я не люблю, когда меня бандитом называют. Неприятно. Сразу видишь в воображении какого-то небритого типа…

Ваня осторожно улыбнулся, имея в виду Фролову щетину на щеках. Валентин Сергеевич это заметил и тоже усмехнулся:

– Ну, что сделаешь, не побрился. Я ведь еще вчерашний рабочий день продолжаю… Так вот. По традиции считают, что бандит – это лентяй, дуболом, громила, который только и мечтает о том, чтоб хапнуть где-то побольше, нажраться, трахнуть пару телок, если потенция позволяет, просадить все, что останется, в очко или в буру, а потом опять сходить на дело, если за предыдущее не посадят. В общем, по формуле Леонова из «Джентльменов удачи»: «Украл, выпил – в тюрьму! Украл, выпил – в тюрьму!» Это примитив, знаешь ли.

– Я понимаю, – кивнул Ваня, – но что же тогда бандитизм?

– Как любил говорить один мой покойный друг, Юра Курбатов: «Современный бандитизм – это нелегкий и упорный труд». Когда-то мы с ним вместе совсем сопливыми летехами в Афгане пыль глотали. Чуть-чуть постарше тебя были: мне – двадцать четыре, ему – двадцать три. Я оттуда ушел майором, он в тюрьму сел. Где-то в девяностом году встречаемся в столице, я как раз в академию приезжал поступать. На мне, само собой, форма, на нем – французский костюмчик. И денег при Юрке столько, что мне за двадцать лет не заслужить. Пригласил на халяву в ресторан, посидели, выпили, порассказывали про жизнь. Я насчет не его спрашивал не назойливо, но быстро понял, что он после зоны ушел в криминал.

– И вы ему позавидовали? – предположил Соловьев. – Одежде, деньгам, возможности в ресторан ходить?

– Вот и не угадал. Знаешь, чему я позавидовал? Свободе! Вот ты уже год в армии отслужил и должен понимать, что большинство там себя рабами чувствуют. Не бойцами, не воинами, а рабами. Согласен?

– В общем, да. Насчет офицеров не знаю, а вот большинство солдат, это вы правы, если б закона не боялись, то в армию бы ни за что не пошли.

– А я вот был офицер. И в училище сам поступил, и в Афган, можно считать, по доброй воле поехал – мог бы при желании в Московском округе зацепиться. Но потом, не помню уж, когда, стал чувствовать, что я раб. Раб, который рабами командует и рабам подчиняется. Где-то там, наверху, кому-то захотелось в добренького поиграть или к Западу подольститься – взял и вывел нас с Афгана. Вроде действительно благое дело: ребят пожалел, деньги сберег, которых там немало на фу-фу ушло. Да и вроде бы там весь народ против нас, нельзя против народа воевать. Но получилось, что ушли мы оттуда битыми. Мы, Красная Армия, «непобедимая и легендарная», которая Гитлера и самураев сделала за четыре года, не смогла за девять лет этих щербатых чурок воспитать? Почему? А потому, что нам не дали. Утенок с пятнышком запретил! Между прочим, Наджиб после нас еще четыре года продержался, даже в 1992 году, когда уже Союз звездой накрылся, еще сражался, хотя мы его, можно считать, бросили. Значит, не весь народ там был против нас, верно? А штатники духам все подкидывали и подкидывали, потому что свое дело знали глухо. Но война-то сейчас там все равно идет. Кто-то за что-то дерется, Кабул, говорят, уже по камешкам разнесли…

– Я вас понял, – осторожно вклинился в тираду Ваня. – Вам противно, что вы вынуждены были уйти, подчиняясь приказу? Но ведь армии без приказа не существует…

– Про то я и говорю. Была у меня шальная мысль тогда, когда уходили: сбежать и записаться к Наджибу добровольцем. Хоть рядовым и за одну кормежку. Не решился. Потому что тогда я еще рабом был, понимаешь? Рабом приказа, дисциплины, законов… И потом большинство-то ребят домой хотели. Я тоже делал вид, что радуюсь. Не хотелось дураком и белой вороной быть.

– Стадный инстинкт, – согласился Ваня, – это мне тоже известно. На меня тоже как на дурака смотрели, когда я на зарядку в роту прибегал, хотя никто мне не приказывал.

– Во-во! Вот я сейчас думаю, семь лет спустя, а что б было, если б я все же сбежал? Верней всего, афганцы меня бы не взяли, а вернули в наручниках нашим родным особистам. И сел бы я капитально, лет на десять, за самовольное оставление части в боевой обстановке. Но могло быть, скажем, так, что афганцы меня у себя оставили? Один шанс из тысячи – но могло быть. И если б об этом узнали другие, которые так же, как и я, не хотели оттуда с набитой мордой уходить, они бы тоже добровольцами остались. И черт его знает, как все тогда повернулось бы – может, и генералы бы на своего партийного руководителя как-нибудь повлияли? Если б увидели, что есть ребята, которым не только чеки с видюшниками и новые звезды нужны, но и за державу обидно?

– Маловероятно, – покачал головой Ваня.

– Да, – вздохнул Фрол, – но все-таки стоило попробовать…